Забота о себе

Как человек становится самим собой? Как осуществляется производство человеческого в человеке? Ответ на эти вопросы дает педагогика, в которой снова стали обращать внимание на воспитание. Однако теперь говорят о формировании не столько моральных качеств, сколько компетенций, навыков и умений. Они понимаются как способности применять полученные знания на практике для достижения наибольшего экономического эффекта. Поэтому система образования формирует из детей, рожденных быть счастливыми и свободными, социализированных индивидов ― функционеров системы, профессионалов, находящих спрос на рынке труда. Homo economicus ориентируется на законы рынка, который не признает социальных и моральных препонов.

Мы привыкли считать, что целью государства является забота о человеке, но, скорее всего, это не так. Оно стимулирует рождаемость, так сказать, подручными средствами и финансирует институты образования, которые формируют агентов тех или иных социальных организаций. Тому, кто хочет при этом остаться человеком, следует надеяться на самого себя, и в свободное от работы время заниматься самореализацией. Вопрос в том, как мы это делаем сегодня. В прежнее время жизненный опыт, способность ориентироваться в окружающем мире передавались от старшего поколения к младшему. Сегодня мир развивается слишком быстро, время истории обгоняет время жизни, которая меняется несколько раз на глазах одного поколения. Устаревает опыт не только предков, но и современников. Прежние качества и способности оказываются невостребованными. Речь идет о непрерывном образовании. Таким образом решается проблема модернизации, подготовки новых профессий. А как обстоит дело с самореализацией, или, как говорят сегодня, с креативностью? Как сохранить свою человечность, занимая место в социальной иерархии, как сохранить себя в меняющемся потоке жизни, как ориентироваться в современном мультикультурном мире? ― вот вопросы, стоящие перед нами.

Многие критики современности считают, что сегодня буквально все сферы жизни охвачены властью и нигде человек не принимает самостоятельных решений. Молодые, конечно, не слушают советов родителей, зато попадают под власть разного рода экспертов. Прежнее искусство существования выглядело иначе. Старшие не навязывали свой опыт детям, а рассказывали о том, как они решали похожие трудности. И до сих пор у человека есть то, что раньше называли судьбой: детство, юность, первая любовь и первые трагедии на этой почве, выбор профессии, спутники жизни, рождение и воспитание детей. Старость, болезни, несчастья ― все это случается в жизни каждого человека. Как справляться со всем этим? Тут нет никаких законов, каждый человек должен по-своему решить те проблемы, которые когда-то стояли перед его предками. Поэтому следует говорить не о познании законов жизни, ибо их нет, а об ориентировании, об искусстве существования. Что такое философия, если не критическая работа мысли над самим собой? Не есть ли она попытка узнать на опыте, как и до какого предела можно жить и мыслить иначе, вместо того, чтобы заниматься обоснованием и проверкой знания?

Опыт надо понимать как преобразующее испытание самого себя в игре истины и жизни, а не присвоение Другого в целях обладания. Опыт, практика ― это живое тело философии, если она все еще продолжает оставаться определенной «аскезой», упражнением себя в движении мысли. Практики становления субъектом, личностью, человеком не сводятся к «движению мысли». Опыт ― не только самокритика, но и самоизменение. Исследование того, как человек становится субъектом желания, как он конституируется в качестве субъекта морального поведения, приводит к изучению дисциплинарных, педагогических, воспитательных практик. В традиционном обществе философы (Конфуций, Сократ, Сенека) предложили молодым людям искусство заботы о себе, где речь шла о способах управления собой, своими желаниями, своим телом. Причем не только разум и познание способствовали хорошей и здоровой жизни, но также гимнастика и диетика. Была разработана система наставлений, например, «Домострой» Ксенофонта, по образцу которого написан русский «Домострой». Дом, кров ― внутреннее пространство безопасности и хранения запасов ― место женщины. Внешнее пространство ― поле и агора ― место деятельности мужчины. Ксенофонт говорит о том, что тела супругов приспосабливаются к этим пространствам, что определяет их красоту и здоровье. Мужчина упражняется в поле и мудреет на агоре. Женщина проводит время в доме, но она все время на ногах, постоянно руководит служанками, и это развивает ее ум и тело. Поэтому чем старше супруги, тем они нужнее друг другу и тем более кажутся друг другу прекрасными.

В христианстве наставления касались заботы о душе, и при этом культивировалось довольно жесткое «пастырство плоти». В новое время место религиозной аскезы заняли практики медицинского и образовательного типа. Были сформулированы различные кодексы поведения. Референциальная функция ― это не главное в наставлениях и советах. В древности речь, размышление, чтение и письмо представляли собой ритуальные, государственные и, наконец, приватные практики, где письмо ― это заметки для памяти, своеобразный молитвенник, набор предложений, состоящий из цитат и собственных сентенций, который составляли для определенной цели, например, для утешения в смерти. Это своего рода личная панихида. Она могла быть послана другу или ученикам, чтобы поддержать их при необходимости. Главное в такого рода заметках вовсе не информация, а воспитательный результат их чтения. Это упражнение в практике «сборки» себя.

Фуко отмечает обилие трактатов о лести и гневе в эллинистической литературе. Лесть ― это вранье, искажающее истину о самом себе извне, а гнев ― это внутренняя деформация себя, это состояние, когда человек выходит из себя, утрачивает суверенность, становится рабом страсти. Столь пристальное внимание к аффектам означает изменения образа власти. Она перестает быть самодурством, личной привилегией, а становится профессией, общественным бременем, которое несет господин. Этика гнева должна отличить легитимное употребление власти от злоупотребления ею[7]. Если гнев ― это превышение власти господина над подданным, то лесть ― это, наоборот, способ подданного достигнуть выгоды от господина, обращение себе на пользу его власти. Лесть ― это ложь, она искажает представление о самом себе и ослабляет того, к кому она обращена. Фуко расценивал культуру наставлений сквозь призму европейского либерализма. Стоило бы учесть, что авторами такого рода текстов являются отставные или опальные крупные чиновники, например, Сенека, а читателями ― молодые функционеры, вроде Луцилия, прокуратора Сицилии. И у нас старцы обращались к власть предержащим с целью наставления в практиках управления собой. Это никакой не экзистенциализм, а самая что ни на есть государственная философия.

Чтобы практиковать себя, необходим Другой. Кто он ― посредник или наставник? У Платона образец поведения ― учитель, передающий знания, ибо у греков все беды идут от незнания. В римской философии субъект не столько несведущ, сколько порочен, наделен дурными неестественными желаниями. Здесь учитель не тот, кто много знает и передает свои знания, а тот, кто преображает индивида. Речь идет об исправлении, терапии, лечении. Сенека описывает ученика как существо, подверженное всем дурным влияниям, неспособное противостоять порокам. Легкомысленный человек не думает о старости и проводит время в развлечениях. Задача наставника сделать предметом его желания самого себя. Это путь к sapientia. Философ-наставник позиционируется как ведущий, но не вождь. Он не претендует на абсолютное знание, а дает советы, рассказывая о случаях из своей жизни. Но отношения ведомого и ведущего не исчерпываются диалогом учителя и ученика. Это близкие и сильные взаимодействия. Они основаны на дружбе, т. е. абсолютной открытости.

У греков и римлян истина превращается в средство спасения, познание мира становится духовным опытом субъекта. Кроме истины и морали в античности важную роль играла красота. Поэтому кроме нормы люди следовали форме. Все это требовало определенного аскетизма. Христианский аскет движется к святости. Главный враг для него ― это он сам. Но если у нас аскеза ― это отречение от себя, то в античности, наоборот, — средство, способ стать собой. Конечно, речь идет о воздержании, благодаря которому приобретается нечто позитивное ― покой, счастье. Аскеза ― это духовная гимнастика, упражнение, помогающее выстоять перед испытаниями судьбы, стать сильнее того, что может с нами случиться в жизни. Античный аскет ― это борец со случайностями. Средством его борьбы являются слова, фразы, которые повторяются каждодневно. Это не молитвы, а рациональные суждения, которые высказывают истину и предписывают, что нужно делать. Они не только убеждают, но и побуждают к действию. Такие изречения должны быть постоянно под рукой. Логос в них постоянно на страже, подобно кормчему он руководит человеком. Необходимо добиться автоматизма в исполнении команд кормчего-логоса. Поэтому аскетическая подготовка состоит в запоминании и повторении сентенций, которые являются истинами и одновременно матрицей морального поведения. Слушание, чтение, письмо и говорение ― вот основные практики античной аскезы. Переход от «алетейи» к «этосу» начинается со слушания. В трактате о слухе Плутарх писал, что, с одной стороны, слушание ― это пассивная деятельность. Именно через слух, словами и песнями можно заворожить душу. С другой стороны, Плутарх говорит о восприимчивости слуха к логосу. Зрение, вкус, ощущение вызывают чувственное удовольствие и являются медиумами пороков.

Сенека тоже писал о двойственной природе слуха. Он восхвалял его пассивность, ибо благодаря этому, мысль проникает в душу слушателя и делает свое дело. Слова служат почвой роста семян добродетелей, которые имеются в душе. Но необходима и аскеза слуха: как речь может превратиться в болтовню, так и слушание всего, что попало, может нанести вред. Первое дело ― научиться молчать. Чтобы стать членом пифагорейской общины, нужно было молчать пять лет, т. е. не принимать участия в речах об истине. Сначала надо научиться хранить молчание, а потом говорить. По Плутарху, молчать нужно как можно больше. Молчать, значит хранить услышанное. Болтун, что услышал, сразу выплескивает и не держит в душе.

Восточная аскетика также предполагает совершенствование техники слушания. По Судзуки, слушание предполагает особую позу, полный покой, чтобы ничто не мешало. Неуместная жестикуляция и суета ― это верный признак не сосредоточенности, женоподобности. Бесчестного выдает хихикание, безумного ― мимика. Слушатель может лишь улыбаться и кивать головой, в крайнем случае, если не понимает, поднять указательный палец. Обучение в дзенском монастыре длилось дольше, чем в современном университете. Учитель отвечал на вопросы ученика не всегда адекватно, и частенько прибегал к побоям.

По Фуко, культура заботы о себе поднимается в античности в V в. до р. Х. И продолжается до V в. после р. Х. В результате накопился свод постановлений, касающихся способов быть, познавать, действовать, любить, общаться. От философских размышлений дохристианского аскетизма ― тысяча лет изучения себя. В связи с этим возникает вопрос: почему о духовных практиках снова заговорили сегодня? Возможно, мы поймем причину их интенсификации как прежде, так и теперь, если предположим, что это вызвано бестиализацией человека, падением морали в обществе.

Но есть еще один аспект этой проблемы, связанный с медиумами коммуникации. Коммуникативные и социальные технологии определяли философские. Возможно, упадок духовных и телесных практик заботы о себе связан с книжной культурой, где определяющей становится способность к рефлексии и критике. Способность желания интенсифицируется в обществе благоденствия, где главным становится потребление, и этим объясняется интерес к традиционным практикам удовольствия, которые так или иначе входили в круг «заботы о себе».

Возможно, причиной нынешнего равнодушия к моральным наставлениям, в которые и выродилась традиция заботы о себе, является элементарная скука, которая овладевает читателем такого рода литературы. Но именно своей монотонностью наставления и могут воздействовать на читателя. Они не возбуждают и не воодушевляют, ибо их задача ― успокаивать страсти и желания, даже путем меланхолии. Такие тексты должны превратить пылких молодых людей в старцев, умудренных опытом разочарований. По своей тональности они напоминают песни сирен и зовут свернуть с широкой дороги подвига на остров забвения, где можно предаваться размышлениям о самом себе, медитировать о собственной сущности. Сократ дает советы юношам. Сенека и другие римские авторы создают искусство жизни для стариков. Речь идет скорее об исправлении, чем о наставлении. Целью становится приготовление к старости как высшей точке существования. Фуко резюмирует: «Чтобы стать субъектом, надо состариться»[8].