Смысловой хронотоп

/Морозов С.М. Экзистенциальный вектор деятельности. Т.1. М., МПСУ, с.261-278/.

В посмертно опубликованной статье, посвященной категории «Образ мира», Леонтьев вводит понятие «значение как пятое измерение» [Леонтьев, 1979]. Мы воспринимаем мир, говорит Леонтьев, в его пространственно-временных характеристиках. Но мир всегда воспринимается в преломлении через наши значения. Если мы воспринимаем окружающий нас мир, то этот мир не одинаков для каждого из нас. Каждым человеком мир преломляется, словно между нами и миром помещена своеобразная призма. Мы «смотрим» сквозь призму наших значений, говорит Леонтьев. Экстериоризованный «внутренний» мир, социализируясь, возвращается к нам и еще больше индивидуализирует нашу психологическую систему.

По мнению А. М. Лобка, «как указывает А. Н. Леонтьев, человеческий образ мира предполагает некую априорную целостность, которая предшествовала бы четырехмерному восприятию мира в пространстве и времени. Этим, по определению А. Н. Леонтьева, "пятым квазиизмерением", структурирующим и организующим человеческое восприятие мира, является "смысловое поле, система значений"» [Лобок, 1997, с. 88]. Мы не можем полностью согласиться с этим высказыванием. Действительно, в современную психологию все более активно проникает точка зрения, в соответствии с которой «главной проблемой оказывается внепространственное, вневременное начало самосознания, лежащее вне познаваемого мира, возможно, даже ему предшествующее» [Тульчинский, 2004, с. 6]. Более того, у этой идеи Леонтьева имеются свои исторические корни. Например, Л. Леви-Брюль говорил о том, что «мистические элементы как бы образуют для первобытного мышления что-то вроде дополнительного измерения, которого наше мышление не знает, не измерение пространства в точном смысле, но скорее измерение опыта во всей его совокупности» [Леви-Брюль, 1999, с. 328]. Однако сам А. Н. Леонтьев вовсе не имел в виду, говоря об образе мира, предшествие значения по отношению к пространственно-временным параметрам восприятия. Для него значение не то, что обусловливает пространство и время, но равнозначное измерение восприятия мира: «Факт состоит в том, что когда я воспринимаю предмет, то я воспринимаю его не только в его пространственных измерениях и во времени, но и в его значении» [Леонтьев, 1983а, с. 253]. Значение здесь — еще один параметр, модус, еще одно измерение, постредством которого человек описывает мир. По Леонтьеву, это измерение — не первичнее и не вторичнее любого другого. Это — новое измерение, на наличие которого Леонтьев обратил наше внимание: кроме пространства и времени, есть еще значение.

Один из вопросов, который возникает в этой связи: почему А. Н. Леонтьев говорит о значении, а не о смысле? Дело в том, что в 70-е годы, когда Леонтьев высказал мысль о значении как пятом измерении, проблема смысла не разрабатывалась так интенсивно, как сегодня. Соответственно, понятия «смысл» и «значение» все еще зачастую использовались как синонимы, как очень близкие по своему содержанию термины. С течением времени в психологию стала все более активно проникать идея, сформулированная С. С. Гусевым и Г. Л. Тульчинским следующим образом: «Неполнота узкосемантического подхода к анализу смысла свидетельствует скорее о необходимости анализа смысловых отношений с помощью аппарата других дисциплин (философии, психологии, социологии и т. д.), то есть выхода за рамки собственно семантических концепций» [Гусев, Тульчинский, 1985, с. 46]. Многие исследователи, в первую очередь работающие в контексте культурно-исторической парадигмы, приступили к изучению смысловой сферы человека: Б. С. Братусь занялся смысловыми образованиями личности, А. Г. Асмолов — смысловыми установками, Д. А. Леонтьев — смысловой жизнедеятельностью, В. К. Вилюнас — соотношением смысла и эмоции, В. Ф. Петренко — психосемантикой. Поэтому принимая во внимание сказанное, правильнее было бы сказать: говоря о значении, Леонтьев подразумевает внутренний мир человека, его «внутреннюю» деятельность. А учитывая те исследования, которые были проведены школой Леонтьева за последнюю четверть века, мы можем сказать по-другому: смысл, смысловая сфера как пятое измерение.

Научные теории не стоят на месте. Даже после смерти своего создателя научная теория продолжает свое развитие. Такое развитие характерно и для психологической теории деятельности. Один из учеников Леонтьева В. Ф. Петренко говорит, что за десятилетия, прошедшие после кончины Алексея Николаевича, представления о человеке в этой школе смещаются из «царства необходимости» в «царство свободы», от ориентированности на исследование познавательных процессов в сторону изучения целостной личности, что неизбежно сопровождается использованием менее операциональных и формализованных понятий [Петренко, 2002]. Это, действительно, так. Но самое главное, что характерно для исследователей школы Леонтьева, — это пристальное внимание к сфере смысла.

Один из существенных признаков смысла подмечен Д. А. Леонтьевым, который напоминает, что Л. С. Выготский в своей теории речевого мышления по сути принимает положения французского психолога Ф. Полана: «Смысл слова, по Полану, определяется тем целым, частью которого он является, то есть фразой, которая, в свою очередь, приобретает смысл в контексте абзаца и т. д. до бесконечности. Соответственно, смысл слова неисчерпаем» [Леонтьев Д. А., 1999, с. 79]. Эта бесконечность, неисчерпаемость смысла — его существенная характеристика. Причем здесь можно отметить существование как «объективного» контекста, в котором находится воспринимаемый нами объект, так и контекста, так сказать «субъективного», который определяется теми составляющими нашей психологической системы, в которую попадает воспринимаемый объект.

Идея А. Н. Леонтьева вызвала интерес у его последователей. В итоге появилось множество работ, в которых пространственно-временные характеристики восприятия трактуются как измерения, преломляющиеся сквозь призму смысловой модальности. Так, А. М. Эткинд говорит о пристрастности пространственно-временного параметра в ходе теоретической интерпретации семантического дифференциала [Эткинд, 1979]. Имеется ряд патопсихологических исследований, в которых показано, что «возникающий сверхзначимый патологический мотив настолько «искривляет пространство» картины мира, что возникает порочный круг самоподкрепляемой искаженной интерпретации действительности через призму этого мотива» [Леонтьев Д. А., 1999, с. 323]. Ю. К. Стрелков в контексте инженерно-психологических исследований приходит к выводу: «В жизни, в условиях реальных действий перцептивное пространство-время пронизано смыслами. Если перед субъектом, решающим задачу в знакомой ситуации, вдруг появляется опасный предмет, то все пространство-время стягивается к месту и времени критического события. Когда опасность проходит, то в зоне восстанавливаются прежние дифференциации» [Стрелков, 1989, с. 19]. Близким нам представляется понятие «редактор реальности», используемое, вслед за Г. Бейтсоном [Бейтсон, 2005], В. В. Майковым [Майков, 2003], «категоризация Дж. Брунера [Брунер, 1977], «перцептивная схема» У. Найссера [Найссер, 1981].

Подчеркнем: в концепте «значение как пятое измерение» советская психология предприняла попытку провести соизмерение идеального и материального, протяженной и непротяженной субстанций, если говорить языком Р. Декарта. Фактически А. Н. Леонтьев на закате своей жизни поставил вопрос: не есть ли смысл что-то вневременое, внепространственое? Эта идея в конце XX века привлекает внимание многих исследователей. «Смысл не имеет длительности. Долго существует лишь его "каркас", фиксируемый и увековечиваемый при своей институционализации» [Пульчинелли Орланди, 1999; цит. по: Леонтьев Д. А., 1999, с. 11] — подобные идеи сегодня вполне привычны. Но в середине семидесятых годов прошлого столетия эта мысль была неожиданна, тем более что появилась из-под пера автора-марксиста.

Что значит «быть пятым измерением»? Это значит, что внутренние установки и смысловые поля трансформируют пространственные и временные характеристики так, что они приобретают неожиданные и непривычные с точки зрения субъекта характеристики. А. Н. Леонтьев, разумеется, не предлагает изгнать из психологии пространственно-временные характеристики, но подчеркивает, что пространство и время с точки зрения психологии являются категориями, логически «подчиненными» категории «значение». И мы просто не можем пройти мимо факта поразительного сходства этой мысли с высказыванием Б. Паскаля, которое экзистенциалисты принимают в качестве одного из проявлений экзистенциальной идеи: «Мы должны подняться с помощью мысли, а не с помощью пространства и времени, которое мы не можем заполнить» (Цит. по: [Мэй, 2001г, с. 582]).

Мы находим интересные эмпирические подтверждения идеи «пятого измерения» в разных научных и паранаучных исследованиях. Множество примеров «деформации времени» причисляется к разряду парапсихологических (см.: [Черноброва, 1999]). Впрочем, паранаучные явления не часто являются достаточно убедительными для представителей «серьезной» науки. Более «научные», но сходные данные собраны на кафедре психологии труда и инженерной психологии МГУ и описаны ее заведующим Ю. К. Стрелковым. В данном случае исследовалось восприятие времени летчиками, попавшими в аварийные ситуации. В таких ситуациях пилоты, например, при необходимости катапультирования, «проживают» несколько субъективных минут, хотя объективные замеры времени свидетельствуют о том, что проходит несколько секунд. Пилот успевает вспомнить своих родных и близких, значимые эпизоды из своей жизни, оживляет в памяти пункты инструкции по катапультированию и только после этого нажимает кнопку катапульты. На этот феномен обращает наше внимание и В. П. Зинченко: «По отзывам специалистов в области причин авиационных катастроф, в сложных условиях полета человек и машина оказываются как бы вне времени, и именно это дает шанс на спасение» [Зинченко, 2010, с. 45]. Впрочем, уместно здесь вспомнить и о том, что физически явление замедления времени доказано еще теорией относительности: скорость времени относительна, она зависит от условий наблюдения.

Как писал Н. А. Бердяев, «проблема времени есть основная проблема человеческого существования. И не случайно два наиболее значительных философа современной Европы — Бергсон и Гейдеггер — проблему времени поставили в центре своей философии. Для философии существования проблема времени ставится совершенно иначе, чем для философии математической и натуралистической. Для нее проблема времени есть проблема человеческой судьбы… Ошибочно наивно-реалистическое понимание времени как формы, в которую вставлено человеческое существование и которой определяются изменения. В действительности не изменение есть продукт времени, а время есть продукт изменения… Время есть результат изменения происходящего в реальностях, в существах, в существованиях» [Бердяев, 2003, с. 106]. Как тут не сопоставить «озабоченное присутствие» М. Хайдеггера и «пятое измерение» А. Н. Леонтьева. Мое присутствие, по терминологии Хайдеггера, создает темпорированность («временизированность», если попытаться дословно перевести этот термин на русский язык) мира, задает некое новое измерение, которое накладывается на бытие. Только приняв эту точку зрения, мы поймем феномен сжатия и растягивания, «деформации» времени. Если время есть продукт изменения, происходящего в субъекте, то разумно предположить, что время является и функцией этих изменений.

Вместе с Д. А. Леонтьевым можно сказать: «каждый модус жизнедеятельности характеризуется в каждый момент времени определенным состоянием жизненных отношений» [Леонтьев Д. А., 1999, с. 119]. Но состояние жизненных отношений не только (и не столько) объективное явление. Человек должен «ощущать личностное поле пространства и времени как состояние бытия» [Пономаренко В. А.; см.: К 70-летию… 2003]. На наш взгляд, переживание личностного поля пространства и времени как состояния жизненных отношений и является одной из основных составляющих предмета психологической науки.

Описанные нами особенности соотношения смысловых и физических характеристик жизнедеятельности человека можно было бы обозначить при помощи понятия «хронотоп», но не рассматривая эту категорию всего лишь как пространственно-временную составляющую бытия человека. Сегодня под хронотопом понимаются совершенно разные вещи. Начнем с того, что это понятие было введено в контексте физиологических исследований А. А. Ухтомского [Ухтомский, 1945], что само по себе подразумевает объективацию содержания этой категории. Но и в дальнейшем это понятие не выходит за пределы описания чувственно-воспринимаемых пространственно-временных характеристик окружающего нас мира. Так, в одной из книг под хронотопами понимаются «формулы повторного применения, выражающие существенную взаимосвязь временных и пространственных отношений в диалогических ситуациях» [Буш, 1985, с. 88]. К сожалению, пространство и время здесь понимаются исключительно в физическом смысле — как объективная реальность, не зависящая от сознания человека. Более адекватным нам представляется определение, в соответствии с которым хронотоп рассматривается как «характерное для индивида сочетание временных и пространственных составляющих его интенциональности, которая интерпретируется здесь как бытийное состояние, включающее всю ориентацию человека по отношению к миру в данное время» [Толстых, 2010, с. 8]. Другой автор пишет, что хронотоп — это «категория, с помощью которой можно исследовать время/пространство в качестве повторяющихся при всяком восприятии элементов, но также учитывающая и неповторяемую специфику всякого конкретного восприятия» [Холквист, 2002, с. 276]. Впрочем, нельзя не отметить, что и в этих определениях хронотоп (как сочетание составляющих во времени) все же полагает в качестве исходного объективированное время и объективированное пространство.

Для того чтобы адекватно использовать понятие «хронотоп» в контексте психологии, мы должны привлечь к нашему анализу исследования, в которых продемонстрированы факты так называемого «искажения» пространственных и временных характеристик мира в процессе его восприятия человеком. Вопрос для нас стоит следующим образом. Если человек воспринимает пространственно-временные характеристики мира не так как они представлены (презентированы) ему обычно, можно ли говорить об искажении этих характеристик? Если следовать логике (и духу) идеи А. Н. Леонтьева, то правомернее было бы говорить о наложении «пятого измерения» на пространственно-временное измерение и подчинении его смыслу. И это прозрение современной психологии можно поставить наравне с фундаментальными достижениями естествознания. Вспомним: в соответствии с теорией относительности кратчайшее расстояние между двумя точками есть не прямая, воспринимаемая органами чувств, но луч света, который «искривляется» (если следовать логике чувственного восприятия) веществом в местах его скопления. Впрочем, еще в экспериментах с американским сомиком, о которых речь шла выше, был продемонстрирован замечательный факт: в деятельности запечатлелся прямой путь к приманке — кратчайшее расстояние, являющееся таковым психологически, но мало похожее на прямую, которую называет кратчайшим расстоянием геометрия. Но для того, чтобы адекватно оценить эту мысль, физике необходимо было отказаться от идеи сосуществования пространства и времени в пользу идеи пространства-времени как единой субстанции. Нет времени, существующего в некоем отдельно существующем пространстве. Но нет и пространства в каком-то независимом временном «потоке». Пространственно-временной континуум неразрывен и един. Любое изменение во времени меняет пространство и наоборот.

Точно так же мы рассуждаем, привнеся в наш анализ новое измерение. Речь здесь идет о той «внутренней» структуре, которую Д. А. Леонтьев вслед за Ф. Е. Василюком [Василюк, 1984] называет схематизмом, проводя аналогию между этим понятием и «интроектами» З. Фрейда», «комплексами» К. Юнга, «сценариями» Э. Берна. «Схематизм, — пишет Д. А. Леонтьев, — как бы "искривляет пространство", в котором протекают смысловые процессы, преобразовывая в соответствии со своими "формообразующими закономерностями" логику психического отражения в "иную логику", которая и становится потенциальной схемой, определяющей развитие смысловых связей, то есть направление процессов смыслообразования» [Леонтьев Д. А., 1999, с. 257]. Но тот же схематизм, скажем мы, подчиняет и пространственно-временное измерение. Так называемое «искривление пространства и времени» или «стягивание пространства-времени к месту и времени критического события» (Ю. К. Стрелков) есть не что иное, как результат подчиненности чувственно воспринимаемых пространственно-временных характеристик пятому измерению. Отсюда следует: понятие «хронотоп» обязательно должно быть дополнено смысловой составляющей.

Хронотоп нельзя рассматривать всего лишь как пространственно-временную составляющую бытия человека. Главное, на что мы должны обратить внимание, — внечувственная составляющая, которая определяет собой пространственные и временные характеристики, данные человеку посредством чувственного восприятия. Более точно, на наш взгляд, раскрывается понятие «хронотоп» в определении Д. А. Леонтьева, когда он говорит о «хронотопике», как трансформации в художественном произведении образа действительности. «Речь идет об искажении в произведении пространственных, временных и других соотношений, структурировании пространственно-временной картины мира» [Леонтьев Д. А., 1999, с. 432]. Понятие «хронотоп», дополненное смысловой составляющей, не расположение вещи в чувственно воспринимаемом пространстве-времени. Важный момент, требующий специального рассмотрения — существование некоторой пространственно-временной позиции, с которой человек проникает в предмет исследования. В силу ограниченности своего бытия в пространстве и времени человек осмысляет действительность всегда с какой-то позиции. Поэтому «человек, как конечное существо, обречен на постижение бесконечного мира только "в каком-то смысле"» [Тульчинский, 2004, с. 10–11].

Здесь мы снова привлечем к рассмотрению понятие «момент», демонстрирующее нам в данном контексте ряд признаков, которые имеют прямое отношение к нашему анализу. Во-первых, моментальность предполагает неподвижность, отсутствие движения. На это впервые обратили внимание представители Элеатской метафизической школы. Известные апории Зенона Элейского как раз основаны на этом свойстве момента. Наиболее известная апория «Стрела» так «доказывает» отсутствие движения. В каждый данный момент времени стрела занимает какое-то особое место. В следующее мгновение она будет занимать какое-то другое место. Занимая этот отрезок пространства, стрела в этом месте покоится. Значит, в сумме мы получим сумму состояний покоя. Но из суммы состояний покоя нельзя вывести состояние движения. Значит, движения нет.

Во-вторых, поскольку «материя есть замерзшее движение; материя — смерть движения» [Гачев, 2003, с. 100], — в понятии «момент» скрыта абсолютная материальность мира. Та материя, которая дана нам в наших органах чувств, — лишь явление в форме движения, данное нам посредством сознания. Это всегда «самоотречение, самоотвращение материи, ее реактивное отталкивание себя в самопрезрении» [Там же]. Вот эту презирающую саму себя материю и изучает человечество, пытаясь понять материю, исполненную достоинства в своем движении.

В-третьих, переход деятельности в новое состояние, то есть ее движение из одного момента в другой момент, влечет за собой вывод об изменении деятельности, которое часто интерпретируют как развитие. Развитие, которое мы понимаем в диалектическом, а не в формально-логическом смысле, есть переход на качественно иной содержательный уровень, а не простое накопление. Если вернуться к законам диалектики, то мы должны согласиться с тем, что такое диалектическое развитие не может происходить в «физическом» времени. Ведь в соответствии с законами формальной логики противоречивые стороны предмета не могут существовать одновременно.

Понятие «момент» в психологии, безусловно, имеет и сходство, и существенные отличия от того, каким содержанием оно наполнено в физике. Например, Г. Элленбергер считает, что время в физике имеет два атрибута: длительность и симультанность, на пересечении которых располагается «момент» [Элленбергер, 2001, с. 211]. «Настоящее в нашем жизненном опыте не имеет ничего общего с моментом физического времени — бесконечно малой частичкой между прошлым и будущим» [Там же, с. 214]. В своих рассуждениях Элленбергер ссылается на П. Жане: «Жане писал: "Реальное настоящее для нас является действием, неким сложным состоянием, которое мы постигаем, несмотря на его сложность и продолжительность, одним актом сознания". Жане назвал это действие presentification, это понятие похоже на термин, используемый немецкими авторами — Eigenaktivitat. Это акт мгновенного постижения определенного поля феноменального восприятия и определенного душевного состояния, акт их включения в отношения непрерывности прошлого опыта и будущих ожиданий. Некоторые феноменологи считают, что основная проблема при шизофрении — это ослабление presentification, которое приводит к разрыву связи между прошлым и будущим» [Там же, с. 215]. «Что есть сиюминутное, субъективное переживание времени? — задается вопросом Элленбергер. — Это течение жизни, переживаемое как спонтанная, живая энергия. Это видно в таких метафорах, как "поток сознания" (Уильям Джеймс), "жизненный порыв" (Бергсон) и "становящееся время" (фон Гебсаттель). Это течение непрерывно, оно существует само по себе, то есть независимо от последовательности событий, которые могут происходить в одно и то же время. Феноменологическое исследование показало, что основное и доставляющее наибольшее беспокойство переживание во время депрессивных состояний — это остановка или обратное течение потока времени… Некоторые люди, страдающие шизофренией, воспринимают время зафиксированным в настоящем моменте» [Там же, с. 213–214].

С другой стороны, между физическим моментом и моментом психологическим можно провести известные параллели, как это делает Г. Д. Гачев. Анализируя физическую напряженность в точке, он пишет: «Ну да, напряженность, готовность к процессу. Как человек собирается в пружину накануне волеизъявления в поступке, так и напряженность предшествует ускорению — движению тока, зарядов» [Гачев, 2003, с. 105]. И далее: «Феномены = явления = откровения — формы, виды-идеи возникают из диалога тока (воли) с материей» [Там же, с. 138].

Однако в современной методологии и философии категория «момент» утратила свою актуальность. Если в работах Гегеля это понятие использовалось как рабочий термин, то в современном научном обиходе этот термин утратил свое гегельянское звучание. Понятие «момент» сохранилось лишь в аппарате физики. Пожалуй, еще в обыденном сознании это понятие употребляется, обозначая нечто, прямо противоположное философскому значению, — как «чуть-чуть» времени. Мы не можем согласиться с этим положением, ведь «А» и «не-А» не могут существовать одновременно, если под временем мы понимаем физическую субстанцию, протекающую из прошлого в будущее: диалектика требует одномоментного существования «А» и «не-А». Снять это противоречие (противоречие методологическое, то есть возникающее уже не на уровне онтологии, но на гносеологическом уровне) мы сможем, если опять-таки введем в наш анализ категорию «момент». «Момент» — это понятие, обозначающее «точку» временной оси, в которой время отсутствует. Это — разрыв времени, точка, в которой время утрачивает свои физические характеристики и, соответственно, перестает определять причинные связи между событиями.

Проблеме соотношения снятия потока времени в мгновении посвящены размышления Н. А. Бердяева. «Объективно», говорит Н. А. Бердяев, происходит ускорение времени, что «означает возможность выхода внутри мгновения времени к вечности, к событиям, имеющим вечный, а не только временный смысл… Это углубление и происходит в мгновении, которое не есть уже отрезок времени и не может быть заменено следующим мгновением, то есть качественно своеобразно и неразложимо. Но результат такого переживания мгновения не может быть объективирован в будущее время, в бесконечное время» [Бердяев, 2003, с. 119]. Бердяев выделяет два отношения ко времени. «Первое отношение ко времени предполагает забвение, ослабление памяти, с которой связано существо личности. Забыться в мгновении — так определяется иногда это отношение к времени… Второе отношение ко времени означает преодоление болезни времени, и оно вводит в вечность… Это есть мгновение, в котором переживается особенная полнота» [Там же, с. 120].

Экзистенциализм предлагает очевидную феноменологическую компоненту в качестве психологического сопровождения моментальности. Так, Р. Мэй описывает мгновенную встречу с другим человеком, «который предстает перед нами совершенно иным существом, по сравнению с тем, что мы о нем знали. Определение "мгновенная" относится не к реальному времени, а к качеству переживания» [Мэй, 2001г, с. 141]. Здесь момент (или мгновение) имеет оттенок инсайтности, озарения, неожиданного понимания. Смысл этого явления Мэй видит в том, «чтобы ухватить существование другого человека на совершенно ином уровне, отличном от конкретного знания о нем» [Там же, с. 142].

Можно выделить физиологическую составляющую в движении психологии к концепту «момент». Это переход от понятия рефлекторной дуги к понятию «рефлекторное кольцо». Еще Джон Дьюи в статье 1896 года «Понятие рефлекторной дуги в психологии» заметил, что стимул и реакция являются не последовательными элементами некоторого процесса. Они строго соответствуют друг другу и совпадают во времени. В отечественной науке эта линия была продолжена физиологией активности Н. А. Бернштейна [Бернштейн, 2002]. Еще дальше в своих рассуждениях идет Ф. Е. Василюк [Василюк, 2003а], утверждающий, что стимульно-реактивная схема только и может существовать на базисе идеологии «моментальности».

Можно сказать, что наиболее отчетливо в современной психологии вопрос о вневременности психического поднял З. Фрейд в своем учении о бессознательном: «В системе бессознательного нет отрицания, сомнения, различных степеней достоверности. Ее процессы находятся вне времени, они подчинены принципу наслаждения, для них не имеет значения критерий реальности» [Ждан, 2003, с. 325]. Но, разумеется, и до, и после Фрейда эта идея находилась в перцептивном поле психологии.

Один из наиболее убедительных феноменов, демонстрирующих неоспоримую причастность психики к вневременности, является симультанность образа. «Я очень люблю это слово, потому что оно говорит страшно много и коротко, — говорит А. Н. Леонтьев о симультанизированности внешнего мира. — Что значит "симультанизировать"? По-русски — "превращать в одномоментное". Чтобы пояснить — иллюстрация: вот вам продолженный процесс осязания, он какой будет? — длящимся, последовательно идущим, сукцессивным, правда? А что у меня возникает в качестве картины? Одномоментный, симультанно существующий, передо мной стоящий образ контура, правда?» [А. Н. Леонтьев, 2001, с. 143]. И далее: «Надо постараться проникнуть в это одномоментное схватывание» [Там же, с. 189].

Итак, категория «момент» обозначает наивысшее абстрагирование того или иного качества, переход этого качества в иную ипостась, диалектическое отрицание этого качества. Аналогичным образом можно, например, сказать, что сознание есть момент деятельности — тем самым мы скажем, что сознание диалектически отрицает деятельность. А это, в свою очередь, означает, что деятельность в снятом виде присутствует в сознании. Иными словами, можно сказать, что момент времени есть снятие времени, превращение его в нечто иное. Мы можем использовать это понятие как обозначение некоторой абстракции, выражающей в снятом виде чувственно данное содержание времени. Но во что же превращается время?

Мы пришли к теоретическому построению, в котором отсутствуют объективное пространство и объективное время, а значит, отсутствует и объективное, то есть существующее вне и независимо от сознания, движение. Безусловно, не объективный мир отсутствует вне нас — такой мир существует, и органы чувств непрестанно демонстрируют нам его. Другое дело, что мы не можем сказать про этот мир ничего достоверного, поскольку так называемая «объективность» никогда не может быть дана человеку сама по себе, она — эта реальность — всегда дана нам сквозь призму нашего внутреннего мира. Здесь, в этой точке пространства-времени покоится центр и смысл нашего бытия. Тот самый смысл, который дает о себе знать при помощи движения, сквозь которое — как физик сквозь броуновское движение познает атом (см.: [Гачев, 2003, с. 355]) — мы познаем предмет психологии. Если использовать философскую терминологию, предмет в своем бытии метафизичен. Его состояние — покой. Мы, наши органы чувств не приспособлены к познанию неподвижного. Движение — это форма, данная нам для того, чтобы осуществилось понимание этого предмета. Мы сами существуем как движение-деятельность в пространстве-времени, и взаимодействовать, а значит, и познавать, можем только то, что находит свое место в поле нашей деятельности, то есть становится осмысленным движением.

Именно в смысловой хронотопике, на наш взгляд, следует искать признаки моментальности, в которой скрывается снятие пространственно-временных ограничений, накладываемых формальной логикой на принцип герменевтического круга. Если когда-нибудь мы осознаем необходимость диалектической (парадоксальной, как ее иногда называют) логики, то тем самым придем к пониманию существования точки в континууме пространства-времени-значения — точки, в которой происходит соединение части и целого. Именно в этой точке происходит переход понимания на новый качественный уровень. Здесь происходит превращение герменевтического круга в герменевтическую спираль, являющую собой синтез экзистенциализма и диалектики.

Сегодня мы мало можем сказать об этой точке, об этом моменте, в котором скрыт источник качественных преобразований, источник понимания человеком происходящих событий. Мы всего лишь теоретически предполагаем необходимость существования этого явления. Но уже теперь мы делаем вывод: «местом» взаимодействия «Я» и «не-Я» является смысловой хронотоп — странная «точка», в которой исчезают (снимаются) физические характеристики времени и пространства, и на первом плане оказываются смысловые характеристики жизненного мира.

Остановимся на следствии, которое вытекает из представленной нами интерпретации хронотопии. Пожалуй, одно из главных, а может быть, для многих и неожиданных следствий состоит в том, что традиционное естественно-научное описание «внутренних» объектов должно иметь свои корреляты во внешнем мире. Действительно, если пятое измерение продуцирует особое отображение внешнего мира во внутренней сфере, то тем самым мы приходим к выводу: внешний мир, вернее то, что принято называть «картиной мира» или «образом мира», должен обладать теми или иными характеристиками мира внутреннего. Иными словами, образ мира в процессе своего формирования должен включать в себя и такие закономерности, которые характерны для бытия человека. В этом свете новые (и грозные) смысловые обертоны приобретает мысль, следующим образом сформулированная В. Н. Дружининым: «Более всего человеку угрожают не силы природы, а им же самим созданный мир» [Дружинин, 2000, с.14]. Но отсюда же следует: мы можем познавать наш внутренний мир, если проанализируем те законы, которые, по мнению исследователей, характерны для мира внешнего. Действительно, если наш опыт «выплескивает» вовне самое себя и «снимает» тем самым чувственные пространственно-временные характеристики, то эти характеристики «внешнего» мира не могут не приобретать в нашем сознании особенности, характерные для бытия человека.