В начало. § 5. Композиция с точки зрения инвариантных частей ораторской речи

§ 5. Композиция с точки зрения инвариантных частей ораторской речи

Восемь классических частей ораторской речи. Их дидактическое и технологическое значение.

В седьмом и восьмом параграфах этой главы мы рассмотрели композицию с точки зрения актуализации смысла, в девятом – с точки зрения распределения доводов. Но композиция – это порядок следования частей, поэтому естественен и вопрос о наборе самих частей, входящих в убеждающую речь, об атомах композиции, иными словами, о том, можно ли выделить в речи какие-то неизменные части, кроме «начала», «середины» и «конца». Кое-что об этих частях мы говорили в связи с отмеченными позициями выдвижения, но они составляют лишь рамку речи, а не саму речь.

Римская риторика в лице Квинтилиана выделяла восемь частей речи: обращение, именование темы, повествование, описание, доказательство, опровержение, воззвание, заключение. Эти восемь частей, или поджанров речи, образуют замкнутый круг, так как исчерпываются комбинацией трех признаков: «новое», «данное по факту» и «данное в речи противника». Подробно о логической систематике этих частей можно прочитать в «Общей риторике» Ю. Рождественского. Нас же интересуют сами части ораторской речи.

Обращение (выше это называлось зачин, для письменной речи – заголовок и имя автора) – это начальная часть речи, привлекающая внимание слушателей. Это также самопредставление говорящего, поэтому объем обращения зависит от того, насколько аудитория знакома с говорящим, насколько она расположена к нему. Зачастую роль обращения выполняет сама персона говорящего. E.H. Зеленецкая, автор одного из курсов риторики, очень точно объясняет функцию обращения: оратор как бы говорит: «Я вам сейчас нужен».

А. Ф. Кони в «Советах лектору» пишет: «Привлечь (завоевать) внимание слушателей – первый ответственный момент в речи лектора – самое трудное дело. Внимание всех вообще (ребенка, невежды, интеллигента и даже ученого) возбуждается простым интересным (интересующим) и близким к тому, что наверно пережил или испытал каждый». Вспомним также и то, что было сказано выше об интригующей функции заголовка.

Свою первую речь в уголовном процессе молодой Цицерон начал именно с самопредставления:

«Я понимаю, что вы удивляетесь, судьи. Как? Столько славнейших ораторов и знатнейших мужей остаются сидеть, а поднялся с места всего-навсего я, – я, которого ни по летам, ни по способностям, ни по влиянию нельзя сравнить с сидящими рядом. Все они, кого видите здесь, полагают в нынешнем деле необходимым, чтобы несправедливости, порожденной неслыханным преступлением, противостала защита, но сами защищать не решаются из-за превратностей времени. Вот и выходит, что они присутствуют, следуя долгу, но молчат, избегая опасности. Что же? Я всех смелее? Ничуть. Или настолько вернее долгу, чем прочие? Да нет, и к этой славе я не так жаден, чтобы мне захотелось урвать ее у других. Так что же меня побудило, всех опережая, принять на себя дело Секста Росция?»

Именование темы (вступление, для письменной речи – подзаголовок, лид) – это введение аудитории в предмет речи. Если в обращении, как и в заголовке, автор может заинтриговать слушателя, то в именовании темы он должен, напротив, как можно яснее растолковать, о чем он будет говорить. Обратим внимание на то, что в современной газете подзаголовок нередко смягчает экстравагантность заголовка. В научной речи, где экстравагантность исключена, именование дается либо в самом заглавии, либо в начале научного текста. В риторике же именование темы обычно выступает в паре с обращением.

Повествование описывает историю вопроса, является развернутой во времени прелюдией к теме.

Так, в одной из своих речей Сталин специально оговаривает факт отсутствия в своем выступлении этой части, что показывает объективный характер ее статуса:

«Товарищи! Обычно наши ораторы на дискуссионных собраниях начинают с истории вопроса: как возник вопрос о внутрипартийной демократии, кто первый сказал А, кто после вымолвил Б и пр. Я думаю, этот метод не пригоден для нас, потому что он вносит элемент склоки и взаимных обвинений и ничего путного не дает».

Совершенно необходимо повествование в том случае, когда вся речь является одной из реплик в длинной дискуссии.

Описание дает синхронный срез ситуации, рисует положение дел на настоящий момент. Описание подводит черту под повествованием. Произошли такие-то и такие-то события, и вот какая сложилась картина.

«Наконец, давай припомним с тобою ту самую позапрошлую ночь. Мы оба бодрствовали, но, согласись, я вернее действовал на благо республике, чем ты на ее погибель. А именно в эту ночь ты явился в дом – не буду ничего скрывать, – в дом Марка Леки на улице серповщиков. Туда же собралось большинство твоих товарищей в преступном безумии. Полагаю, ты не посмеешь этого отрицать. Молчишь? Улики изобличат тебя, если вздумаешь отпираться. Ведь здесь, в сенате, я вижу кое-кого из тех, кто был там вместе с тобой».

Это отрывок из известной речи Цицерона против Катилины. Доказательство сосредотачивает логические аргументы. Здесь используются силлогистика, рассуждения с дефиницией, индукция. Здесь широко применяется так называемый апофазис – последовательный перебор и отвержение всех возможных альтернатив, кроме одной.

«Затем, далее, ей в самый день убийства вручается книжка чеков; она знает, что дядя скуп, и, видя у сына книжку, принадлежащую Филиппу Штраму, не может не догадаться, каким образом она взята. Быть может, подарил дядя? Нет, это не соответствует его наклонностям. Забыл? Тоже, конечно, нет, потому что это значило бы, что он забыл то, без чего он сам немыслим. Остается одно: книга взята насилием; но так как книга эта составляет часть самого дяди, то ее можно было взять только с ним самим, только с его жизнью, следовательно – он убит» (А. Ф. Кони).

Апофазису логически противостоит диализис – учет всех альтернатив. Чаще всего это перебор всех альтернатив для доказательства невозможности чего-то.

«На что же мы рассчитываем, кидаясь в войну без приготовлений? Не на флот ли? Но тут мы слабее афинян, а если станем упражняться и равносильно с афинянами вооружаться, то на это будет потребно время. Не на деньги ли? Но в этом отношении мы уступаем афинянам еще больше: у нас нет денег в государственной казне, нелегко взимаем мы подати и с частных лиц. Быть может, кто-нибудь полагается на то, что мы превосходим афинян хорошо вооруженными силами, и потому можем часто делать набеги на их землю и опустошать ее. Но во власти афинян много другой земли, все же наружные запасы они могут доставлять себе морем. Если, с другой стороны, мы попытаемся поднять их союзников, то и им должны будем помогать флотом, так как большинство союзников – островитяне. Итак, как же нам вести войну?» – так рассуждал, согласно Фукидиду, царь лакедемонян Архидам. Смысл его речи в том, что решение ввязаться в войну не выдерживает никакой критики. Главный ораторский прием в приведенном отрывке речи Архидама – диализис.

Опровержение – это разбор и отведение реальных или возможных аргументов противника.

Доводы противника могут отводится, в частности, как смешные или нелепые. Это так называемый антирезис (ср. выше: игнорация).

«Настоящее дело представляется небывалым, как по сущности предъявляемого обвинения, так и по тем картинам, которые попутно развернуло перед нами судебное следствие» –вот типичный пример антирезиса, взятый из речи известного русского защитника М. Г. Казаринова:

Казаринов использует сразу две формы антирезиса: отрицание аргумента противника как «небывалого по сущности» (так называемая элевация) и отрицание предположения, версии как «небывалого по развернутым картинам» (так называемый диасирмус).

В опровержение входит и истолкование аргументов противника в свою пользу – антистрефон.

«Никогда еще, господа судьи, мне не случалось видеть обвинительного акта, написанного в виде самого полного и убедительного оправдательного приговора – настолько полного, что как раз на том месте, где написано «посему Нотович и Василевский обвиняются», он может, не добавляя ни одного слова, написать: «и посему Нотович и Василевский должны быть признаны оправданными», –так начинает свою речь защитник С. А. Андреевский. Вся защита и далее строится на антистрефоне.

Воззвание – это обращение к чувствам, где сосредоточены доводы к «человеку».

В классической риторике изображение сильных эмоций именовалось донизисом. Выделялись различные его виды: демонстрация восхищения или удивления (таумасмос), демонстрация гнева (бделигма) и т.д. Такая дифференциация и терминологизация сегодня может показаться пустой схоластикой и ненужной нагрузкой на память. Смысл же ее состоит в том, чтобы научиться работать в каждом из названных микрожанров, чтобы закрепить в сознании каждый прием.

Вот пример воззвания из речи Столыпина о земельном законодательстве. Речь начинается довольно сухо:

«Господа члены Государственной думы!

Если я считаю необходимым дать вам объяснение по отдельной статье, по частному вопросу, после того как громадное большинство Государственной думы высказалось за проект в его целом, то делаю это потому, что придаю этому вопросу коренное значение».

Самим же воззванием можно считать следующую часть:

«Но главное, что необходимо, это когда мы пишем закон для всей страны, иметь в виду разумных и сильных, а не пьяных и слабых (Рукоплескания центра).

Господа, нужна вера. Была минута, и минута эта недалека, когда вера в будущее России была поколеблена, когда нарушены были многие понятия; не нарушена была в эту минуту лишь вера русского Царя в силу русского пахаря и русского крестьянина (Рукоплескания центра и отдельные – справа)».

Проявление эмоций зала – характерный признак действенности воззвания. Отметим, что слова об ориентации на «разумных и сильных», а не на «пьяных и слабых» цитируются до сих пор.

В заключении речи содержится резюме. Сама концовка – финальная часть заключения – должна мотивировать прекращение речи. Вот как изящно это делает Исократ в речи «О мире»:

«Можно еще много и хорошо говорить на эту тему, но два обстоятельства побуждают меня прекратить свое выступление: длина моей речи и мои годы. Я прошу и призываю тех, кто моложе меня и имеет больше сил произносить и писать такие речи, чтобы склонить с их помощью наиболее сильные гражданские государства, привыкшие причинять зло остальным, обратиться к добродетели и справедливости. А в обстановке процветания Эллады лучше условия и для ученых занятий».

В этом заключении называется мотив, в силу которого оратор перестает говорить, и одновременно содержится обращение к другим ораторам. Собственно, любой монолог, сколь бы он ни был развернут, является репликой в одном большом диалоге. Поэтому наиболее умелые концовки и зачины служат рамкой, помогающей вписать данное выступление в общественный диалог.

Выделение этих восьми частей ораторской речи удобно и в дидактическом, и в технологическом отношении.

В отношении обучения средневековая риторика шла именно путем выделения значимых частей ораторской речи. Существовали, например, различные виды описания – «графии». Так, хорографией называлось описание стран и обычаев. Следовательно, можно было специально совершенствоваться в хорографии. Для овладения жанром воззвания выделялись различные типы донизисов – эмоциональных речей. В освоении каждого вида донизиса также можно было совершенствоваться. В связи с опровержением и доказательством назывались уже поминавшиеся выше приемы. Таким образом, каждому виду описания можно было учиться.

В технологическом отношении такой подход дает возможность собирать текстовые данные (или даже отдельные речевые шаблоны) в некие базы данных, состоящие из всевозможных описаний – «графий» и донизисов. Любопытно, что путем средневековой риторики идет сегодня научное направление, именуемое искусственным интеллектом. Сама концепция гуманитарной базы знаний, особенно полнотекстовых баз, весьма родственна духу средневековой риторики.

Описание и повествование хорошо известны и русистике, где они входят в группу четырех типов текста (описание, повествование, рассуждение, диалог). На тренировку в жанре описания направлено школьное изложение по картине, а в жанре повествования – изложение по тексту. Школьное сочинение в какой-то мере готовит и к конструированию доказательств, и к умению строить вступление и заключение. Однако школа до сих пор не имеет целостной концепции развития речи, в полной мере отражающей многовековой опыт риторики.

Политическая риторика сталкивается с типичными для политической жизни ситуациями. Это позволяет строить общую теорию, вырабатывать общие технологии и накапливать общие материалы для восьми частей политической речи. Так, фирма, деятельность которой связана с политической риторикой, может организовать свой архив в соответствии с выделением восьми частей ораторской речи.

Подводя итог сказанному, следует подчеркнуть, что сам порядок следования частей ораторской речи может, конечно, не соблюдаться, исключая первую и последнюю части – обращение и заключение. Реальная речь может и не содержать всех выделенных Квинтилианом частей, однако это не снижает их роли. Они остаются блоками, микрожанрами, из которых строится речь и которыми должен владеть настоящий оратор.