Отношение к народно-разговорной речи

Карамзин решительно выступал против включения в состав литературного языка просторечия и народной идиоматики. Тщательно и строго, но менее плодотворно, - замечает В.Д. Левин, - решается карамзинистами проблема отбора в литературный язык средств народно- разговорной речи. И в этом главный недостаток реформы Карамзина, - о чём в своё время писал В.Г. Белинский: «Карамзин презрел идиомами русского языка, не прислушивался к языку простолюдинов и не изучал вообще родных источников».

Карамзинисты заимствовали из простонародной речи только то, что не оскорбляло слух, что было приятным и нежным, что отвечало требованиям хорошего вкуса, стиля «элеганс». Язык произведений карамзинистов был лишён национального колорита, богатство живой русской речи ими не использовалось. (ср. речь героев повести «Бедная Лиза»).

Широко известно письмо Карамзина к Дмитриеву, в котором раскрывается отношение карамзинистов к простонародной речи: “Один мужик говорит пичужечка и парень: первое приятно, второе отвратительно. При первом слове воображаю себе летний день, зеленое дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую малиновку или пеночку и спокойного селянина, который с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит: "Вот гнездо, вот пичужечка!" При втором слове является моим мыслям дебелый мужик, который чешется неблагопристойным образом или утирает рукавом мокрые усы свои, говоря: "Ай, парень, что за квас!" Надобно признаться, что тут нет ничего интересного для души нашей... Имя пичужечка для меня отменно приятно потому, что я слыхал его в чистом поле от добрых поселян. Оно возбуждает в душе нашей две любезных идеи: о свободе и сельской простоте”.

Отношение к заимствованиям.

В языке карамзинистов широкое распространение получили заимствования, в основном из французского языка. Отдельные исследователи несправедливо обвиняли Н. Карамзина в галломании, считали, что при разработке “нового слога” Карамзин ориентировался на нормы французского языка и стремился уподобить русский литературный язык французскому (Б.А. Успенский)48. О том, что Н.М. Карамзин любил русский язык, свидетельствуют высказывания писателя. Ср.: «Природный язык для нас важнее французского»”, - пишет он в «Вестнике Европы» (1809 г.).

Н.М. Карамзин не отрицает самобытного пути развития русского литературного языка, преемственности с предшествующей традицией, но при этом Н. Карамзин был убеждён, что русский литературный язык не должен развиваться в отрыве от системы европейской цивилизации.

Н.М. Карамзин, - свидетельствует Е.Г. Ковалевская, - был за умеренное использование заимствованных слов и выражений. Не без активного участия Н. Карамзина были введены в обиход многие иноязычные слова, обозначающие понятия

(См.: Ковалевская Е.Г. История русского литературного языка. М., 1978. С.240).

Для передачи новых идей и понятий Н.М. Карамзин активно использует кальки, морфологические и семантические: промышленность, влюбленность, общественность, трогательный, живой, тонкий, утончённый, расположение, развитие, впечатление и др., а также фразеологические: игра не стоит свеч, не в своей тарелке, ловить рыбу в мутной воде, видеть всё в чёрном свете, быть как на иголках, сломать лёд, отдать последний долг усопшему, рука руку моет, с птичьего полёта и др.

Важно отметить, что в «школе» Карамзина заимствования воспринимались не только с позиций их практической необходимости для передачи новых понятий, но также и с точки зрения эстетической. Не случайно заимствования тоже подвергаются строгому отбору. Иноязычные слова и выражения становятся значимым элементом речевой образности: меланхолия (сносил в душе меланхолию, наслаждаться меланхолической осенью), предмет, интерес, интересность, театр, (при равной интересности предметов; любезный предмет глаз моих; театр ужасов), а также сцена, флер, монумент, сфера и др.

Отличительной чертой «нового слога» становится употребление не только иноязычных, но и русских слов в метафорическом значении: огонь жизни, море страшных огорчений, океан неизвестности, весна жизни, роза юности, под розами здоровья кроется змея сердечных горестей, плод совершенства, плоды просвещения, луч надежды, крылья вдохновения, венец счастья и др. Многие фразеологические новообразования карамзинистов кажутся искусственными, отличаются манерностью, риторической изукрашенностью. Ср.: вместо «солнце» они используют светило дня, вместо «глаза» – зеркала души или рай души, вместо «нос» – врата мозга, вместо «рубашка» – вечная подруга мёртвых и живых, о приходе зимы: грозная царица хлада воссела на ледяной престол свой и дохнула вьюгами на русское царство или о простуде: дунул северный ветер на нежную грудь нежной родительницы, и гений жизни её погасил свой факел! Да, любезный читатель, она простудилась.

Излишняя кудрявость мыслей в языке карамзинистов, излишность слов вызывала справедливые нарекания со стороны некоторых писателей, деятелей культуры, не довольных «новым слогом» Карамзина. В частности, А.С. Шишков в книге «Рассуждение о старом и новом слоге Российского языка» (1803 г.) осуждает манерность, цветистость карамзинской прозы,