Из истории спора

История искусства спора восходит к Древним Индии и Китаю, а также к античной Элладе. В Афинах спор считался одним из наиболее почитаемых занятий и служил едва ли не главным средством демократического разрешения социальных противоречий. Нередко умение выиграть интеллектуальное состязание определяло судьбу человека, характер судебных и политических решений. Споры велись ожесточенные, и это искусство получило название эристики, по имени богини Эриды, считавшейся у греков носительницей раздоров и ссор. Аристотель в трактате «О софистических опровержениях» (главы 2, 18) между эристикой и софистикой не делает никакого различия, а те силлогизмы, из которых следуют ложные выводы, называет эристическими.

Изменение нравственных основ спора, как уже отмечалось, связано с именем Сократа, противопоставившего эристике спор ради установления общезначимой истины, которую он отождествлял с добродетелью. Философ был убежден, что истина, объективно существующая как некое абсолютное знание, доступна человеку путем самопознания, и каждый должен к этому стремиться. Диалектический спор как сопоставление противоположных точек зрения об истине стал для Сократа способом философствования и интеллектуального бытия в целом. Он вел споры в манере: вопрос – утвердительный или отрицательный ответ – новый вопрос. Современному читателю будет любопытно познакомиться с манерой диалогов Сократа на примере его спора с Евфидемом, пожелавшим занять важный государственный пост и считавшим себя знатоком общественных проблем. Этот диалог воспроизведен древнегреческим историком, учеником Сократа Ксенофонтом в его «Воспоминаниях о Сократе». Вот его текст:

«– Так, возможно ли, по-твоему, знать демократию, не зная демоса?

- Клянусь Зевсом, нет.

- А демос что такое, знаешь ты?

- Думаю, что знаю.

- Что же такое, по-твоему, демос?

- По-моему, это – бедные граждане.

- Стало быть, ты знаешь бедных?

- Как же не знать?

- Так ты знаешь и богатых?

- Ничуть не хуже, чем бедных.

- Каких же людей называешь ты бедными и каких богатыми?

- У кого нет достаточных средств на насущные потребности, те, думаю, бедные, а у кого их больше, чем достаточно, те – богатые.

- А замечал ли ты, что некоторым, при самых ничтожных средствах, не только хватает их, но еще возможно делать сбережения из них, а некоторым недостает даже очень больших?

- Да, клянусь Зевсом, отвечал Евфидем, – хорошо, что ты мне напомнил, я знаю даже тиранов, которые по недостатку средств, точно крайние бедняки, вынуждены бывают прибегать к незаконным мерам.

- Если это так, отвечал Сократ, то тиранов мы причислим к демосу, а владеющих небольшими средствами, если они домовиты, – к богатым.

Тут Евфидем сказал: вынуждает меня и с этим согласиться, очевидно, мое скудоумие; и я думаю, не лучше ли всего мне будет молчать: по-видимому, я ровно ничего не знаю» [32, 126].

Как видим, Сократ постановкой серии последовательных вопросов вводит Евфидема в формально-логическое противоречие с его же первоначальным утверждением о знании демократии.

«Наивные» вопросы Сократа были рассчитаны на то, чтобы вызвать сомнение, заставить собеседника задуматься над истиной. Об этом свидетельствует также Платон, описывая встречу Сократа с фессалийцем Меноном. Когда Менон упрекнул Сократа в том, что тот «путает людей и путается сам» в своих суждениях, подобно морскому скату, приводящему в оцепенение всех, кто к нему прикоснется, Сократ ответил: «О себе скажу: если этот самый скат, приводя в оцепенение других, и сам пребывает в оцепенении, то я на него похож… Ведь не то что я, путая других, сам ясно во всем разбираюсь, – нет: я и сам путаюсь, и других запутываю. Так и сейчас – о том, что такое добродетель, я ничего не знаю, а ты, может быть, и знал раньше, до встречи со мной, зато теперь стал очень похож на невежду в этом деле. И все-таки я хочу вместе с тобой поразмыслить и поискать, что она такое» [52, 383].

Обратим внимание на последнюю фразу Сократа, указывающую на его понимание сущности спора: совместно искать истину.

Метод Сократа и сегодня привлекает внимание исследователей. Основные приемы этого метода обобщенно можно представить следующей таблицей.

1. Формулировка тезиса спора в форме вопроса с применением принципа: «Я знаю, что ничего не знаю». Сократ ставил перед собеседником проблемный вопрос, делая вид, что он ничего не понимает, о чем идет речь.

2. Применение правила сведения к абсурду анализируемой формулировки. С первоначальным ответом он временно соглашался, затем подбирал такие вопросы, факты, аргументы, которые противоречили исходной формулировке и ставили собеседника в затруднительное положение. Затем он формулировал новый вопрос с обогащенной содержательной базой, который предполагал противоречия и построение ответа с большим информационным потенциалом.

3. Реализация принципа: «Познай самого себя». Сократ вовлекал участников спора в творческую работу, в процессе которой каждый полемист, высказывая собственную точку зрения, пытался уточнить исходный ответ, дополнить, конкретизировать его новым содержанием. Таким путем Сократ позволял каждому участнику спора «познать самого себя».

Применение принципа «пчелы» – «жалить» во имя поиска более развитой истины. Кто отстаивал концепцию в догматически застывшей формулировке, те подвергались со стороны Сократа острой критике в форме резкой иронии, иногда оскорбительной сатиры. Так Сократ вел борьбу против догматизма и одностороннего истолкования обсуждаемого тезиса.

4. Использование принципа формально логического тождества. В процессе спора Сократ следил за тем, чтобы полемисты спорили каждый раз в одном и том же смысловом контексте.

5. Уточнение определений используемых понятий. Сократ часто просил участников спора уточнить смысл используемых понятий, давать им четкие определения. Таким путем он устранял поверхностные и абстрактные формулировки и содействовал развитию логического их содержания.

6. Применение принципа индукции. Построение обобщенного ответа, в котором требовалось учесть все предыдущие уточнения, обнаруженные в процессе спора. С этой целью Сократ формулировал завершающий наводящий вопрос, предполагавший использование правила индуктивного вывода.

8. Итоговую точку зрения Сократ заново подвергал сомнению и призывал участников дискуссии к продолжению самостоятельной работы над проблемой развития истины в построенной концепции. Он был убежден в неполноте любого окончательно сформулированного знания и бесконечности познания любой проблемы.

Таким образом, в противовес эристике софистов метод Сократа, по существу, представляет собой эвристику – нацелен на поступательные и последовательные новые и новые «открытия» на пути познания общезначимой истины. Говоря словами Платона, Сократ создал искусство словесного состязания, отграничив его от обыденного препирательства софистов, оперирующих «словесными призраками» и потакающих мнениями: что софисту «приятно, он называет благом, что… тягостно – злом».

В развитии античной теории спора выдающаяся роль принадлежит Аристотелю. В его творчестве спор впервые получает фундаментальное теоретическое обоснование. Аристотель анализирует спор как процесс взаимодействия двух линий аргументации, где каждая из сторон попеременно становится то аргументатором, то судьей другого мнения. Философ требует выяснять, не допускает ли участник спора лживых доводов, советует такие случаи немедленно изобличать. Полемисту рекомендуется иллюстрировать свои мысли аргументами, примерами и фактами, употреблять афоризмы, подчеркивать и демонстрировать собственную честность.

В судебной дискуссии Аристотель рекомендует сторонам сначала излагать собственную точку зрения и лишь потом давать оценку доводов противника, а при множестве мест, вызывающих возражения, – в ответной речи сначала опровергать доводы оппонента и только после этого излагать собственные суждения. Речь спорящего, указывает философ, всегда обращена к конкретному противнику, в душе которого нужно «очистить место для предстоящей речи», а этого легче достигнуть «посредством предварительной борьбы или со всеми доводами противника, или с главнейшими из них, или с наиболее поддающимися опровержению» [44, 390].

Особое внимание Аристотель уделил искусству постановки вопросов. Он исследует их полемические возможности и рекомендует обязательно пользоваться этим оружием с максимальной эффективностью в случаях, когда:

- противник высказывает глупость или поступает неосмотрительно;

- высказывание противника представляет возможность для его двоякого истолкования;

- обнаруживается неточность или противоречие в суждениях оппонента.

Любопытны заметки Аристотеля по психологии спора. Он, например, советует не аргументировать свой тезис с особым усердием, поскольку в этом случае у оппонента растет желание противоречить; рекомендует не оставлять доводы без примеров, сравнений и образов, так как они без них хуже воспринимаются и закрепляются в памяти; не спорить по второстепенным, несущественным вопросам и не оставлять в своем собственном высказывании положений, которые давали бы противнику возможность для оспаривания. Что касается самого доказательства, в нем, по мнению Аристотеля, должно содержаться минимально необходимое число промежуточных посылок, требующих аргументации, иначе доказательство рискует быть перегруженным, невнятным и малоубедительным.

На многих страницах философ размышляет об этических началах спора. Он подчеркивает, что в дискуссии должны быть исключены тезисы, порочащие добродетель и нормы нравственности; указывает на нравственный долг участников дискуссии оспаривать доводы, порочащие общепринятые нравы, и осуждать любые попытки, способствующие внедрению в сознание ложных идей; обращает внимание на облик самих участников дискуссии, их индивидуальные особенности, свойства темперамента и, главное, – их моральное право внушать те или иные идеи. Одним из непременных условий корректного спора Аристотель считает подчеркнуто уважительное отношение оппонентов друг к другу, их желание понять взгляды и убеждения противника, умение каждого слушать и слышать партнера по диалогу.

В произведениях автора «Риторики» поднимаются также многие другие теоретические проблемы «технологии» спора, сохраняющие поныне свою актуальность. Важнейшие среди них – умение четко определить предмет спора и придерживаться его в ходе дискуссии; правильное оперирование понятиями и определениями; применение внелогических приемов аргументации и др.

В период средневековья теория диалога была представлена в основном схоластической наукой, богословием и гомилетикой, инквизиторскими процессами, а также университетскими спорами, построенными по герменевтическим принципам. Своеобразное развитие получила теория судебного допроса, обслуживающая интересы инквизиции. Схоластическая теория диалога использовалась инквизицией для допросов подозреваемых в ереси, причем последние были поставлены в положение не полноправных оппонентов, а безуспешно оправдывающихся обвиняемых. Они практически не могли оправдаться, и наилучшее, на что могли рассчитывать – снисхождение допрашивающего, который не был в этом заинтересован, так как считался тем более искусным, чем больше еретиков выявил и «исправил». Если принять во внимание средства, которые применяли инквизиторы, то нет ничего удивительного в том, что главным доказательством «вины» служили слова самого подозреваемого, зачастую – немыслимая клевета, полученная под пытками.

Во время допроса не выдвигалось конкретных обвинений, но каждое слово обвиняемого трактовалось как указание на ересь. Задачей инквизитора было перетолковать сказанное допрашиваемым так, чтобы он сам не узнал смысла своих слов. И. Р. Григулевич в книге «Инквизиция» приводит описание методики допроса обвиняемых в ереси, разработанной инквизитором Бернаром Ги: «Когда приводят еретика на суд, то он принимает самонадеянный вид, как будто он уверен в том, что невиновен. Я его спрашиваю, зачем привели его ко мне. С вежливой улыбкой он отвечает, что он ожидает от меня объяснения этого».

Я: «Вас обвиняют в том, что вы еретик, что вы веруете и учите несогласно с верованиями и учением святой церкви».

Обвиняемый (поднимая глаза к небу с выражением энергичного протеста): «Сударь, вы знаете, что я не виновен и что я никогда не исповедовал другой веры, кроме истинной христианской».

Я: «Вы называете вашу веру христианской потому, что считаете нашу ложной и еретической, но я спрашиваю вас, не принимали ли вы когда-либо других верований, кроме тех, которые считает истинными римская церковь?»

Обвиняемый: «Я верую в то, во что верует римская церковь и чему вы публично поучаете нас».

Я: «Быть может, в Риме есть несколько отдельных лиц, принадлежащих к вашей секте, которую вы считаете римской церковью» [44, 398].

Методика средневекового допроса предусматривала, чтобы вопросы инквизитора задавались быстро и хаотично с целью запутать обвиняемого и подвести его к заранее намеченному инквизитором выводу. Часто вопросы не имели прямого отношения к тезису обвинения и противоречили один другому, меняли объем действия, логическую схему допроса, отношение к одним и тем же словам и понятиям. Применялись такие приемы для запутывания обвиняемого, как подмена тезиса, возвращение к ранее сказанному, но в ином контексте, ошеломляющий темп постановки вопросов, произвольный и неясный порядок выдвижения вопросов, уловки многозначности высказывания и произвольного истолкования слов допрашиваемого.

Такого рода поиск «истины» сделал инквизиторскую теорию «допроса» одной из самых страшных наук средневековья, а эристическая, а недиалектическая сущность схоластического спора существенно подорвала авторитет искусства спора, высоко чтимого в древности.

В Новое время интерес ученых к исследованию проблем диалога и спора существенно возрос. К этим проблемам обращаются Т. Гоббс («Левиафан), А. Шопенгауэр («Эристическая диалектика»), Х.-Г. Гадамер («Истина и метод»), другие мыслители. Обращение к проблемам спора имеется и в традициях российской риторики XVIII–XX вв., в трудах М. В. Ломоносова, А. И. Галича, Н. Ф. Кошанского и некоторых других исследователей. Особая роль в развитии общей теории спора принадлежит русскому ученому, логику, профессору Ленинградского университета С. И. Поварнину (1870–1952), посвятившему данному разделу науки специальный труд «Спор. О теории и практике спора», впервые изданный в 1918 г. Значительный вклад в теорию спора внесли также П. С. Пороховщиков и А. Ф. Кони, занимавшиеся прежде всего проблемами юридической полемики.

Проблемы теории и практики спора, в том числе судебной дискуссии, нашли свое отражение в трудах представителей неориторики, активно разрабатываются современными белорусскими и российскими авторами. Содержащиеся в этих трудах положения и выводы лежат в основе понимания культуры диалога и спора.