Лжедмитрий I. Григорий Отрепьев

В 1602 году в Речи Посполитой объявился человек, выдававший себя за чудом уцелевшего царевича Дмитрия, сына Ивана IV, погибшего в Угличе 15 мая 1591 года. В действительности самозванец был галичский дворянин Юрий (Григорий) Отрепьев, постригшийся в монахи Чудова монастыря, а затем бежавший в Литву. Возможно, он был ставленником опальных бояр Романовых.

Поначалу польский король Сигизмунд III помогал самозванцу тайно. Лжедмитрию, принявшему католичество, с помощью сандомирского воеводы Юрия Мнишека, на дочери которого – Марине – он обещал жениться, удалось собрать отряд наемников из 4 тыс. человек. В октябре 1604 года Лжедмитрий вступил в южные окраины, охваченные волнениями и восстаниями. На сторону самозванца перешел ряд городов, он получил пополнение отрядами запорожских и донских казаков, а также местных повстанцев.

Как только до Бориса Годунова дошли вести об этом. Немедля велел он тайно доставить во дворец давным-давно постриженную в монахини вдову Ивана Грозного мать царевича Дмитрия - Марию Нагую, Марфу. И потребовал от старухи ответа: жив ее сын или нет? Старуха в смерти сына не сомневалась, но она относилась к Годунову без всяких симпатий и славилась железным характером, потому видимо решила потрепать Годунову нервы. И заявила: «Не знаю»! И как говорят свидетели, Мария Годунова пришла в такую ярость, что схватила зажженную свечу, и пыталась выжечь старухе глаза, с площадной бранью накинулась на нее. Царица-то ведь была дочерью самого Малюты Скуратова, видимо отцовские гены перешли к доченьке. Борис едва успел отнять свечу. И тогда Годунов решил подослать тайно убийцу к Отрепьеву. Он вызвал ближнего боярина Басманова и,обещая ему дочь в жены и в приданое - Казань, Астрахань и Сибирь, лишь бы тот убил самозванца. Но Басманов, отправившись на это дело, вдруг в Путивле, где стоял лагерем Лжедмитрий поверил, что он настоящий царевич Дмитрий, и так поверил, что стал его преданным слугой и потом не покинул его и даже погиб вместе с ним. Тогда Борис отправил трех монахов отравить Отрепьева, но монахов быстро разоблачили и повесили.

21 января 1605 г. в окрестностях села Добрыничи Камаринской волости произошло сражение между отрядами самозванца и царским войском во главе с князем Ф.И. Мстиславским. Разгром был полный: Лжедмитрий чудом спасся бегством в Путивль. Большинство польско-литовских шляхтичей покинуло его.

Однако на южной окраине уже разворачивалось широкое народное движение против Бориса Годунова. Один за другим южные города переходили на сторону «царевича Дмитрия». С Дона подошли отряды казаков, а действия царского войска были крайне медлительными и нерешительными, бояре-воеводы готовили измену Борису Годунову, надеялись использовать самозванца, чтобы свалить «дворянского царя». Все это позволило Лжедмитрию оправиться от поражения.

В этот критический для самозванца период 13 апреля 1605 г. внезапно умер царь Борис Годунов и на престол вступил его 16-летний сын Фёдор. Боярство не признало нового царя. Ходили слухи, что он был отравлен. Шестнадцатилетний сын Годунова — царь Федор Борисович — недолго удержался на престоле. Он не имел ни опыта, ни авторитета. ^[8] Боярство не признало нового царя. 7 мая на сторону Лжедмитрия перешло царское войско во главе с воеводами Петром Басмановым и князьями Голицыными. Бояре-заговорщики 1 июня 1605 года организовали государственный переворот и спровоцировали в столице народное возмущение. Царь Федор был свергнут с престола и задушен вместе с матерью.

Москва встречала Лжедмитрия как истинного государя. Ни один самозванец во всемирной истории не пользовался такой поддержкой, охватившей самые различные слои тогдашнего общества, и прежде всего крестьянские и казачьи массы. Как замечал Н.М. Карамзин, «расстрига» действовал свободно, решительно, «как бы человек, рожденный на престоле и с навыком власти». Эти и другие черты самозванца заставляли многих современников считать, что перед ними настоящий сын Ивана Грозного. ^[10] 20 июня 1605 г. Дмитрий с торжеством въехал в Москву при общем восторге уверовавших в него москвичей. Через четыре дня (24 июня) был поставлен новый патриарх, грек Игнатий, одним из первых признавший самозванца. Скоро были возвращены из ссылки Нагие и Романовы. Старший из Романовых, монах Филарет, был поставлен митрополитом Ростовским. За инокиней Марфой Нагой, матерью Дмитрия, ездил знаменитый впоследствии князь М. В. Скопин-Шуйский. Признание самозванца со стороны Марфы сыном и царевичем должно было окончательно утвердить его на московском престоле, и она признала его. В июле ее привезли в Москву и произошло первое трогательное свидание с ней Лжедмитрия. Инокиня Марфа прекрасно представилась нежной матерью, Дмитрий обращался с ней, как любящий сын.

При Дмитрии существует много свидетельств, доказывающих, что он верил в свое царское происхождение и должен был считать Марфу действительно своей матерью, так что его нежность при встрече с ней могла быть вполне искренна. Но совершенно иначе представляется поведение Марфы. Внешность самозванца была так исключительна, что, кажется, и самая слабая память не могла бы смешать его с покойным Дмитрием. Ясно, что нежность ее к самозванцу проистекала из того, что этот человек, воскрешая в себе ее сына, воскрешал для нее, то положение царской матери, о котором она мечтала в углическом заточении. Для этого положения она решилась на всенародное притворство. Когда инокиня Марфа, признавая подлинность самозванца, способствовала его торжеству, Василий Шуйский ему уже изменил. Этот человек не стеснялся менять свои показания в деле Дмитрия. В 1591 г. он установил факт самоубийства Дмитрия и невиновность Бориса, после смерти Годунова перед народом обвинял его в убийстве, признал самозванца подлинным Дмитрием и этим вызвал свержение Годуновых. Но едва Лжедмитрий был признан Москвой, как Шуйский начал против него интригу, объявляя его самозванцем. Интрига была вовремя открыта новым царем, и он отдал Шуйского с братьями на суд выборным людям, земскому собору. Шуйские были осуждены и отправлены в ссылку, но очень скоро прощены Лжедмитрием. ^[8]

Москвичи знакомились с личностью нового царя. Характер и поведение царя Дмитрия производили различное впечатление на москвичей, по воззрениям того времени, был он человек образованный, но невоспитанный, или воспитанный, да не по московскому складу. Он не умел держать себя сообразно московских царей, любил молодечествовать, не спал после обеда, не признавал необходимости «царского этикета» - запросто бродил по Москве. Не умел он держать себя по православному обычаю, не посещал храмов, любил одеваться по-польски, водился с поляками и очень их жаловал, от него пахло ненавистным Москве латинством и Польшей.

Такую особу, какой была Марина Мнишек, личными достоинствами он, конечно, прельстить не мог. Он был очень некрасив. Брошенный судьбой в Польшу, умный и переимчивый, без тени расчета в своих поступках, он понахватался в Польше внешней «цивилизации», кое-чему научился и, попав на русский престол, проявил на нем любовь и к Польше, и к науке, и к широким политическим замыслам вместе со вкусами степного гуляки. В Москву Марина приехала только 2 мая 1606 г., а 8-го происходила свадьба. Обряд был совершен по старому русскому обычаю, но русских неприятно поразило здесь присутствие на свадьбе поляков и несоблюдение некоторых, хотя и мелких, обрядностей. Не нравилось народу и поведение польской свиты Мнишеков, наглое и высокомерное.

Но в этой бранной натуре заметен был некоторый ум. Этот ум проявлялся и во внутренних делах, и во внешней политике. Следя за ходом дел в Боярской думе, самозванец, по преданию, удивлял бояр замечательной остротой смысла и соображения. Он легко решал те дела, о которых долго думали и долго спорили бояре. В дипломатических сношениях он проявлял много политического такта. Чрезвычайно многим обязанный римскому папе и польскому королю Сигизмунду, он был с ними, по-видимому, в очень хороших отношениях, уверял их в неизменных чувствах преданности, но вовсе не спешил подчинить русскую церковь папству, а русскую политику — влиянию польской дипломатии. Дмитрий процарствовал в великой Москве около года. Царствование не принесло пользы ему, а причинило вред. Первые же его мероприятия разрушили надежды на «доброго и справедливого царя». Чужеземцы, наводнившие столицу, вели себя, как в завоеванном городе. По всей стране стали говорить, что шапкой Мономаха завладел беглый монах. Бояре более не нуждались в царе-авантюристе. Он пытался лавировать между народом и боярскими кланами, он лихорадочно искал почву под ногами, пытался опереться на народные массы, на мелкое служилое дворянство, на купцов. В итоге он не смог получить поддержки ни от кого, в результате чего так трагично закончилось его правление. Феодальная аристократия, инициировавшая появление самозванца, больше не нуждалась в нем. Широкие слои русских феодалов были недовольны привилегированным положением польских и литовских шляхтичей, которые окружали трон, получали огромные награды, деньги для этого изымались самозванцем даже из монастырской казны. Православная Церковь с беспокойством следила за попытками распространить в России католичество. Лжедмитрий хотел выступить с войной против татар и турок. Служилые люди с неодобрением встретили начавшуюся подготовку к войне с Турцией, которая была не нужна России. Недовольны были «царем Дмитрием» и в Речи Посполитой. Он не решился, как обещал ранее, передать Польше и Литве западнорусские города. Настойчивые просьбы Сигизмунда III ускорить вступление в войну с Турцией не имели результата.^[11]

Москва забурлила. Через шесть дней бояре и вся столичная знать, устроивши совещание, предали царя Дмитрия позорной смерти. Скинувши с него царские одежды, нагим тащили его вон из дворца по улице и бросили на площади. Все, видевшие его, насмехались над ним и называли его преступником, лжецом и расстригою. Позорили его и жестоко насмехались над ним мужчины и женщины, малые и большие. После позорной смерти люди выдали свите царицу Марию. Народ Московский, без согласия великих бояр, бросился на поляков и многих бояр, боярынь, многих благородных детей и многих воинов умертвил и отнял у них имущество и оружие их. Великие бояре и дьяки двора, и писцы с великим трудом и усилием успокоили неразумный народ, так как он намеревался стереть с лица земли всех пришедших из Польши. После четырех дней, труп его извлекли из земли, сожгли вне Москвы, и в тот час, пала вся крыша великих ворот крепости. Это послужило признаком начала ужасных бедствий.

Как отмечал историк В.О. Ключевский, личность неведомого самозванца остается загадочной, несмотря на все усилия ученых разгадать её, трудно сказать, был ли то Отрепьев или кто другой, хотя последнее менее вероятно. Самозванец действовал слишком самостоятельно, проводил свои особые планы независимо от бояр, часто смеялся над ними в Боярской думе и – что было для них всего досаднее – приближал к себе незнатных людей и иностранцев.

История Лжедмитрия I интересовала практически всех известных русских историков. Историк С.М. Соловьев посвятил этому периоду целый том своего огромного сочинения «История России с древнейших времен». Большое внимание изучению истории появления Лжедмитрия I и вообще истории самозванства в России уделил Н.М.Карамзин, Н.И.Костомаров, Н.М. Погодин. Только царствованию Лжедмитрия посвящена целая глава в его девятом томе «Истории государства Российского». Известный русский советский историк С.Ф. Платонов в своих интересных лекциях по русской истории подробно рассматривает не только период Смуты, но и проводит историографический обзор, посвященный этому удивительному периоду истории России. В.О. Ключевский в своих знаменитых лекциях по русской истории посвятил этому периоду целых пять лекций, подробно рассматривая причины Смутного времени, специально разбирает такую проблему как Лжедмитрий Первый и бояре.

Этот период Русской истории всегда привлекал и привлекает сегодня и маститых ученых и начинающих исследователей, потому что это интересно, и в то же время позволяет иногда проводить параллели с иными событиями истории Российского государства.