Большого пространства

Провозглашенная в 1823 году американская «Monroe Doctrine» является в новейшей истории ме­ждународного права первым и до сих пор самым ус­пешным примером международно-правового прин­ципа большого пространства. Поэтому она является для нас единственным в своем роде важным «precedent». Когда нужно разобрать правовую идею

¹ Метко замечание бельгийского депутата Rolin на VI пле­
нуме Лиги наций (Actes de la VI. Ass. plen. P. 118; Bruns.
Politische Vertrage. 112. S. 465): «Quant aux pactes de securite, on
les a appelles des ententes regionales. II est vrai que dans une
certaine mesure ils meritent cette denomination, puisqu'ils visent a
maintenir la paix suivant les termes du Pacte et puisqu'ils con-
cernent certaines regions; mais pour le surplus, par leur contenu,
notamment, ils different completement des ententes regionales
auxquelles, les annees precedentes, les Assemblees avaient accorde
leur sympathie».

² Freiherr v. Freytagh-Loringhoven. a.a.O. S. 26 f. Он же: Die
Satzung des Volkerbundes (Kommentar). 1926. S. 221.

ждународно-правового принципа большого про-^ме _нства, нужно исходить из этой доктрины, а не из °чения о «естественных границах» или «права на зем-У _иди из уже названных региональных пактов. ^Л Правда, в разные периоды ее развития ей придава­лось часто очень различное содержание. Ее история знает времена затемнения и даже фальсификации ее первоначального смысла, который кратко можно охарактеризовать тремя тезисами: независимость всех американских государств; недопустимость колониза­ции в этом пространстве; недопустимость интервен­ции неамериканских сил в этом пространстве. Многократные расширения и изменения в ходе позд­нейшего развития не могут, однако, ничего изменить в этом первоначальном значении и его силе преце­дента. И то, что такой великий немецкий государст­венный муж, как князь Бисмарк весьма раздраженно высказался о доктрине Монро и говорил об амери­канском самомнении и опасности, не должно мешать нам исследовать значительную в международно-пра­вовом смысле и плодотворную сущность сколь при­мечательной, столь и успешной «доктрины», тем бо­лее что самые резкие высказывания Бисмарка приходятся на время начавшихся империалистиче­ских фальсификаций конца XIX века (1898 год).¹ В последние десятилетия выступили важные и содер­жательные попытки как «универсализации» доктри­ны, так и ее перенесения на определенные иные про­странства Земли, такие, как Австралия и Восточная Азия, о чем еще будет сказано ниже. Наша попытка ввести идею международно-правовых принципов большого пространства в науку международного пра­ва, в любом случае находит здесь свое лучшее начало ^и отправную точку.

_т, изложение с американской точки зрения у: Dexter Perkins. 3Q-5 ^M°nroe Doctrine. Bd 3. 1867-1907. Baltimore, 1937. S. 301-

При этом нужно с самого начала подчеркнуть, что речь не идет о том, чтобы перенять американскую доктрину Монро как таковую и просто перенести ее на другие страны и времена. Наша задача скорее сво­дится к тому, чтобы обнажить содержащуюся в ней пригодную в международно-правовом аспекте сердце­винную идею международно-правового принципа большого пространства и сделать ее тем самым плодо­творной и для других жизненных пространств и дру­гих исторических ситуаций. Не нужно умножать об­ширную литературу, посвященную доктрине Монро еще одним дальнейшим сочинением, и мы не хотели бы принимать участия в том, чтобы отравлять своими разговорами важную сердцевинную проблему этой доктрины или завалить ее историческим и юридиче­ским материалом. Научное международно-правовое прояснение понятия, к которому мы приступаем, должно скорее пробить себе дорогу сквозь обширный материал и сквозь многочисленные исторические и юридические разногласия, чтобы во всей своей про­стоте и во всем величии выявить ядро, международ­но-правовой принцип большого пространства.

В случае доктрины Монро установлено, что она, как говорится в обычной формулировке, является «составной частью традиционной политики Соеди-

* ненных Штатов в отношении американских конти­
нентов». Спрашивали и много разбирали вопрос, яв­
ляется ли доктрина Монро настоящим правовым

* принципом, «legal principle», или «только политиче-
;" ской максимой» правительства Соединенных Шта-
¹ тов. Как только вопрос поставлен с такой типичной
. альтернативой права и политики, смысл такого рода

принципа уже упущен. Тогда не остается ничего дру-

* гого, чем сравнивать бесчисленные высказывания
, американских государственных деятелей, которые
' иногда так же естественно исходят из доктрины

Монро как принципа американского «public law» и имеющей юридическую силу оговорки, которая свой-

ственна всем заключенным Соединенными Штатами договорам, как они с другой стороны также подчер­кивают, что доктрина Монро не является настоящим правовым принципом международного права. Стремление отрицать подлинный международно-пра­вовой характер «доктрины» объясняется тем, что она должна односторонне остаться в руках Соединенных Штатов и остаться независимой от одобрения других государств.² Если согласиться с такой постановкой вопроса, то можно далее, кроме заявлений американ­ских госсекретарей, перечислять за и против целый ряд имен ученых в области международного права, которые высказались с учетом этой его постановки. Как заключение такого исходящего из ложно постав­ленной альтернативы разногласия неизбежно получа­ется тогда уклончивый ответ, что доктрина Монро имеет хотя и не прямо правовой, но, по крайней

¹ Можно сравнить, например, слова госсекретаря Olney в 1895 году (Reuben Clark. Memorandum on the Monroe Doct­rine. Washington, 1930. S. 160): доктрина Монро является «а doctrine of American public law, well founded in principle and abundantly sanctioned by precedent»; напротив, госсекретарь Knox в 1911 году {Reuben Clark. S. 175—176): доктрина Монро уважаема до тех пор, пока мы в состоянии поддерживать ее; «it does not depend upon technical legal right, but upon policy and power»; или госсекретарь Hughes в 1923 году (Reuben Clark. S. 179): доктрина Монро является «only a phase of American policy in this hemisphere»; только «principle of opposition to action by non-American powers».

Ср. заявления сенатора Root 1914 года и госсекретаря Hughes 1923 года. American Journal of International Law. XVII. 1923. S. 611. Тем временем доктрина Монро благодаря заявле­нию Lima приобрела «многосторонний» характер, ср. Fenwick. American Journal of International Law, XXXIII. 1939. S. 266. Против этого U. Scheuner. Zeitschr. f. Volkerrecht XXIV. 1940. S. 193.

Это делает, например, Fauchille в своем учебнике по меж­дународному праву: Traite de Droit International Public. 1.1. ¹⁹22. S. 646 § 324.

^карл Шми-п

мере, «/с<?шгятравовой» или, как, принимая соломоно­во решение, говорит К. Фенвик, «по меньшей мере полулегальный» характер.¹

Чтобы не застрять в такого рода ложно поставлен­ных предварительных вопросах, целесообразнее об­ратить внимание на некоторые простые и бесспор­ные факты, которые я хочу кратко перечислить в трех пунктах:

1. Пожалуй, все важные учебники и словари меж­дународного права обсуждают доктрину Монро неза­висимо от того, принимается ли ее «правовой» харак­тер или нет. Доктрина Монро появляется в каждой значительной системе международного права, при­чем дальнейшим показательным вопросом является то, какое местоположение ей отводится в системе, когда она, например, как это соответствует амери­канской традиции, обсуждается при рассмотрении права на национальное существование и самооборо­ну (например, Кальво. § 143; Фенвик. С. 169); или при рассмотрении учения об интервенции (напри­мер, Деспанье. § 208); или при рассмотрении сноше­ний государств (Santi Romano. Corso di Diritto Internazionale. P. 79). Для значительной новой «шко­лы» международного права под руководством знаме­нитого чилийского юриста Алехандро Альвареса, доктрина Монро — правда? только в ее подлинном и первоначальном, то есть еще не империалистически фальсифицированном смысле — стала даже право­вым основанием особого, континентально-американ-ского международного права.²

¹ Fenwick. International Law. 2. Aufl. 1934. S. 178.

² Alvarez с 1910 года (Le Droit International Americain) не­
однократно излагал свои идеи, последний раз в труде
Le Continent Americain et la Codification du Droit International,
Une nouvelle «Ecole» de Droit des Gens. Paris, 1938, особенно
S. 82-83. Об этом: Carl Bilfmger. Volkerbundsrecht gegen
Volkerrecht. Schriften der Akademie fur Deutsches Recht. Gruppe

2. В практике международно-правовых договоров Соединенные Штаты со времени первой Гаагской мирной конференции (1899 год)' с большим успехом настаивали, прежде всего вопреки английскому со­противлению, на том, что ясно или молча всегда дей­ствует «оговорка доктрины Монро». Для реалистиче­ской науки международного права это имеет решающее значение потому, что международное пра­во в особо большой степени является правом оговор­ки. Перед нормативистскими обобщениями и уни­версалистскими упразднениями действительность находит наконец в таких оговорках свое настоящее пристанище. При подписании пакта Келлога в 1928 году Соединенные Штаты, правда неясно при­менили оговорку доктрины Монро, хотя и этого тре­бовали в сенате; но не было сомнений в том, что эта оговорка, как при каждом заключенном Соединен­ными Штатами договоре, так и здесь само собой ра­зумеется sub silentio, поскольку доктрина Монро дей­ствует как выражение неотъемлемого права на самооборону. Сам госсекретарь Келлог говорил в речи перед Американским Международно-правовым Обществом 28 апреля 1928 года: «This right (то есть содержащееся в доктрине Монро право на самообо­рону) is inherent in every sovereign state, and is implied in every treaty».² Еще упоминаемые ниже (111) анг-

Volkerrecht. Nr. 6. Munchen, 1938. S. 19 ff.; Heinrich Triepel. Die Hegemonic Ein Buch von fuhrenden Staaten. Stuttgart, 1938 S. 300 ff.; Scheuner. a.a.O. S. 186 f.

¹ Впечатляющее представление процессов на этой Гаагской мирной конференции, которое дал Heinrich Pohl в своей ста­тье «Der Monroe-Vorbehalt» (Festgabe der Bonner Juristischen Pakultat fur Paul Kriiger. 1911; напечатано в: Pohls Gesammelten Aufsiitzen. Berlin, 1913. S. 132 ff.) остается и сегодня еще заслу­живающим чтения и ни в коем случае не устарело.

Это право присуще всякому суверенному государству и включено во все конвенции (англ.).

лийские оговорки к пакту Келлога обозначаются даже как "британская доктрина Монро».'

3. Устав Женевской Лиги Наций в статье 21 при­знал за оговоркой доктрины Монро преимущество перед своими собственными нормами. Следствием является то, что Женевская Лига Наций из уважения перед доктриной Монро «хромает на американскую сторону».² Это в высшей степени примечательно, ибо эта Лига Наций и в частности также эта статья 21 ее устава была под угрозой со стороны американского президента Вильсона, что иначе Соединенные Шта­ты не стали бы вступать, не добившись уступки со

¹ Об оговорке доктрины Монро при пакте Келлога: David
Hunter Miller. The Peace Pact of Paris. New York, 1928. S. 118,
123; James T. Shotwell. War as an instrument of National Policy
New York, 1929. S. 20 f., 75, 123, 169, 272; Т. В. Whitton. La
Doctrine de Monroe et la Societe des Nations (доклад 13 мая
1932 года). Institut des Hautes Etudes internationales. Dotation
Carnegie. Bd 8. S. 174 f.; С Barcia Tre/les. La Doctrine de Monroe
dans son developpement historique, particulierement en ce qui
concerne les relations interamericaines, Recueil des Cours de
I'Academie de Droit international. Bd 32. 1930. S. 557; Hans
Wehberg. Die Aechtung des Krieges (немецкое издание). Berlin,
1930. S. 112, — дает интересное обоснование, что «Америка
рассматривает спорные вопросы относительно доктрины
Монро не как таковые чисто национальной политики».
Госсекретарь Henry L. Stimson говорил в речи от 8 августа
1932 года, что право самообороны (и тем самым также доктри­
на Монро) является единственной границей пакта Келлога;
ср. об этом Asche Graf von Mandelsloh. Die Auslegung des
Kellog-Paktes durch den amerikanischen Staatssekretar Stimson.
Zeitschrift fur ausl. offentl. Recht und Volkerrecht. HI. 1935.
S. 617 ff. Подробнее всего изложение слушаний в американ­
ском сенате у Andre N. Mandelstam. L'interpretation du pacte
Briand-Kellog par les gouvemements et les parlements des Etats
signataires. Paris, 1934. S. 32-95.

² Так, у Carl Schmitt. Der Volkerbund und Europa. 1928, напе­
чатано в «Positionen und Begriffe». Hamburg, 1940. S. 88 f; Carl
Bilfinger. a.a.O. S. 22 ff.

стороны тогдашних европейских держав-победитель­ниц; но потом Соединенные Штаты все же не всту­пили, хотя статья 21 осталась.¹

Для нашего рассмотрения достаточно этих трех пунктов, чтобы обосновать научное международ­но-правовое значение доктрины Монро. Но сложнее, чем псевдоюридический спор о том, является ли док­трина Монро правовым или только политическим принципом, являются размышления и затруднения, выявляющиеся из по-видимости безбрежной пере­менчивости ее содержания. Доктрина Монро на рубеже веков из обороны от интервенций чуждых пространству сил стала агрессивным, империалисти­чески истолкованным принципом экспансии, чтобы потом с 1934 года, по крайней мере официально, опять ограничить этот империалистический характер. Из принципа отказа от интервенции и отказа от ино­странных вмешательств она стала оправданием импе­риалистических интервенций Соединенных Штатов в другие американские государства. Ее хотели исполь­зовать как для политики строжайшего изоляциониз­ма и нейтралитета Соединенных Штатов, так и дл"я во все вмешивающейся мировой политики и полити­ки мировой войны. Американцы спорят о том, нужно ли рассматривать ее как основу или, напротив, как главное препятствие охватывающей американский континент солидарности.² Кроме того, в ее больших, охватывающих все Западное полушарие рамках с конца XIX века развилась особая, затрагивающая Кубу и Вест-Индию «карибская доктрина», чье отно-

¹ Jean Ray. Commentaire du Pacte de la Societe des Nations., 1930. S. 571 f.

О доктрине Монро в ее противоположности американ­ской солидарности: С. Barcia Trelles. a.a.O. S. 397 f.; J. Quijano Cabalkro, Bolivar и Fr. D. Roosevelt. Geist der Zeit. Juni 1940. S 338, далее границы панамериканской солидарности в «Monatshefte fur Auswartige Politik». Marz, 1941.

шение к доктрине Монро не совсем ясно. Такого рода многие разнообразные и противоречивые воз­можности применения и толкования придают «док­трине» такую эластичность относительно меняющих­ся политических ситуаций, что часто кажется, что можно все и ничего вычитать из нее или в нее вло­жить. Автор обстоятельного исторического изложе­ния доктрины Монро, Декстер Перкинс, придержи­вается мнения, что она сегодня устарела и более не является «релевантной», так как Соединенные Шта­ты стали мировой державой, а Европа находится в длительном кризисе. Но на это сразу возразили, что никогда за столетие она не была такой необходимой и такой популярной, как сегодня.¹ Антипатия всех «позитивных» юристов к такому «учению» пожалуй, понятна; в отношении такой неопределенности нор­мативного содержания у позитивиста возникает ощу­щение, что он потерял почву под ногами. Но содер­жательная неопределенность, как часто бывает в жизни, чрезвычайно близка диалектическому резко­му переходу к чисто децизионистской определенно­сти, благодаря чему подлинный позитивист тогда опять чувствует почву под ногами. Государственный секретарь Хьюз в 1923 году ответил на вопрос о на­стоящем содержании доктрины Монро так, что этот ответ представляет как раз классический пример чис­тейшего децизионизма: то, что доктрина Монро соб­ственно означает — это «определяет, интерпретирует и санкционирует» только правительство Соединен­ных Штатов Америки.

Для нас решающим является то, что первоначаль­ное учение Монро 1823 года — это первое заявление в истории современного международного права, ко­торое говорит о большом пространстве и устанавли­вает для него принцип отказа от интервенции чуж-

¹ Reeves. American Journal of International Law. Bd 33. 1939. S. 239.

дых пространству сил. Оно ясно относится к «Западному полушарию» Земли. Когда Талейран или Генц, или правительства Священного союза говорят о «Европе», то они имеют в виду большей частью го­сударственную систему соотношения сил.¹ Но амери­канское заявление 1823 года мыслит в современном смысле пространственно планетарно. Это уже само по себе нечто совершенно чрезвычайное и заслужи­вает всяческого внимания в международно-правовом смысле. Правда, этого еще не достаточно для того, чтобы конституировать международно-правовой прин­цип большого пространства в нашем смысле. В исто­рии часто встречались использования сфер интересов всякого рода. И практикуемый Россией и Канадой для арктических пространств так называемый прин­цип секторов — это еще не международно-правовая идея большого пространства в смысле содержательно определенного принципа порядка.² Только географи­чески определенное представление может иметь большое политико-практическое значение, но само по себе оно еще не представляет убедительного пра­вового принципа. Для этого мощь преодолевающих пространство сил слишком велика; их значение под-

¹ Ernst Wolgast, который обсуждает план Европы Талейрана
в сочинении Volkerrechtsordnung und Raumordnung. Zeitschrift
fur Volkerrecht. Bd XXII. 1938. S. 25-33, как мне кажется ис­
толковывает это понятие Европы Талейрана в слишком поло­
жительном смысле того, что мы понимаем под порядком про­
странства. Этим установлением ни в коем случае нельзя
уменьшить большой заслуги Wolgast, которая заключается в
том, что он обратил внимание на такие вопросы. Ср. также со­
чинение: Wolgast. Konkretes Ordnungsdenken im Volkerrecht //
Volkerbund und Volkerrecht. Bd IV. 1937. S. 74.

² Smedal. Acquisition of Sovereignty over Polar Areas. Oslo,
1931, на нем.: Konigsberg, 1931; Wolgast. Das Gronlandurteil des
Standigen Internationalen Gerichtshofes vom 5. April 1933 // Der
Zeitschrift fur offentliches Recht. Bd XIII. 1933. S. 599 ff.; Bohmert.
a.a.O. S. 279; Schmitz und Friede. a.a.O. S. 257.

черкивается как раз знатоком геополитической науки Карлом Хаусхофером.' С точки зрения науки между­народного права нельзя разделить пространство и по­литическую идею. Для нас не существует ни лишен­ных пространства политических идей, ни, наоборот, безыдейных пространств или принципов пространст­ва. Определимой политической идее опять же свой­ственно то, что ее носителем является определенный народ, и что она имеет в виду определенного полити­ческого противника, благодаря чему она и получает политическое качество.²

Подлинная и первоначальная доктрина Монро имела в виду как свою контр-доктрину монархиче­ски-династический принцип легитимности. Этот принцип придавал тогдашнему status quo европейско­го соотношения сил освящение и святость права; он возвышал абсолютную и легитимную монархию до стандарта международно-правового порядка и оправ­дывал на этой основе интервенции европейских ве­ликих держав в Испанию и Италию. Он должен был бы последовательно вести и к интервенциям в рево­люционные образования государств Латинской Аме­рики. В то же время господствующая держава этого Священного союза, Россия, пытается колонизатор­ски обосноваться на Крайнем Севере американского континента. Народы же американских континентов больше не чувствовали себя подданными чужых ве­ликих держав и также не желали более быть объекта-

¹ Особенно 3-й том изданных Карлом Хаусхофером трудов:
Raum und Erde. Leipzig und Berlin, 1934, называется:
Raumuberwindende (преодолевающие пространство) Machte.

² Kurt O. Rabl говорит в своем сочинении Staat und
Verfassung, Zeitschrift fur ofTentliches Recht. Bd XVII. 1938, о
тройственности: земля (почва), народ и идея. Это близко моей
мысли и представляется мне тем более важным подтверждени­
ем, что сочинение Rabl исходит из совсем иных позиций, чем
наше изложение, исходящее из специфически международ­
но-правовых позиций.

_ми чужой колонизации. Это была «свободная и неза­висимая позиция», о которой говорит послание Монро, которым они гордились и которое они про­тивопоставляли «политической системе» европейских монархий. Они объясняют, что не желают вмеши­ваться в эту другую, существенно отличную от них «систему», но протестуют против любой «интерпози­ции» и любого переноса, который идет от этой евро­пейской системы. Она не должна, ссылаясь на status quo и на правооснование владения, вмешиваться в пробудившееся к самосознанию, политическое боль­шое пространство. Это политическая идея, которая соединяется в доктрине Монро с большим простран­ством «Америка». Здесь — сердцевина великой пер­воначальной доктрины Монро, подлинный принцип большого пространства, а именно соединение поли­тически пробудившегося народа, политической идеи и политически овладевшего этой идеей, исключаю­щего чуждые интервенции большого пространства. Повторяясь, скажем, что не доктрину Монро, но эту сердцевину, идею порядка больших пространств в праве народов можно перенести на другие простран­ства, другие исторические ситуации и другие разделе­ния на группы друзей и врагов.

Прежние случаи переноса доктрины Монро раз­личны и требуют особого исследования. Например, «австралийской доктриной Монро» именуются два тезиса австралийского премьер-министра Хьюза, ко­торые он выдвинул 7 апреля 1921 года как два усло­вия, при которых Австралия могла бы согласиться ^с возрождением союза между Англией и Японией: 1- Ни один союз не может быть направлен против Соединенных Штатов. 2. Ни один союз не может подвергать опасности принцип, что Австралия при­надлежит белой расе.¹ О так называемой «восточ­но-азиатской или японской доктрине Монро» еще

' Fauchille. Traite 1.1. 1922. S. 37. § 44, 11. _н,

нужно будет сказать. Следует еще раз ясно подчерк­нуть, что мы не предлагаем здесь «немецкую доктри­ну Монро», но высвобождаем только оправданную основную мысль первоначального послания Монро, а именно мысль международно-правовой недопусти­мости интервенций чуждых пространству сил в боль­шое пространство, пронизанное принципом порядка. Эта идея большого пространства — не сама доктрина Монро — хотя и не как угодно, но по положению по­литической действительности по смыслу переносима. Ее применимость к средне- и восточно-европейско­му пространству не упраздняется тем, что с 1823 года отношения в Европе, как и в Америке, существенно изменились и что, относительно характера ведущих политических идей, фронты прямо-таки перемени­лись. Либеральная идея свободы западной демокра­тии сегодня исторически устарела. Она служит сей­час со своей стороны тому, чтобы в правовом отношении санкционировать просто status quo и при­дать мировому владению святость права, освящение легальности и легитимности. Западные демократии на­ходятся сегодня в положении тогдашних европейских держав Священного союза. Монархически-династиче­ский принцип легитимности превратился в либераль­но-демократически-капиталистический принцип ле­гитимности. Уже мировая война 1914—1918 годов была военной интервенцией этой либерально-демо­кратической легитимности.¹ Правда, тогда она могла выдавать себя за войну против реакционных, родст-

¹ «Можно было бы назвать как раз мировую войну завер­шающим (это тем временем, пожалуй, стало сомнительным, К. Шмитт) спором великих культурных государств о том, что их империализм впредь всегда останется связанным с внутри-и внешнеполитическими правовыми формами демократиче­ски-парламентской идеологии». Так говорит Carl Brinkmann в 1925 году в издании к 80-летнему юбилею Lujo Brentano в чрезвычайно богатом идеями сочинении Imperialismus als Wirtschaftspohtik. S. 84.

венных с монархическим Священным союзом дер­жав, в то время как либерально-демократический Священный союз западных держав сегодня открыто находится на стороне прошлого и святости status quo и пытается подавить новые политические идеи и но­вые, растущие народы.

Оправдание капиталистического империализма, для которого президент Теодор Рузвельт на рубеже XIX и XX веков использовал доктрину Монро, это особенный период в истории этой доктрины. Это справедливо было воспринято как самопротиворечие и как самый яркий пример перемены смысла такого принципа, что первоначально оборонительную, от­вергающую интервенции чуждых пространству сил идею пространства могли сделать основанием «Dollar Diplomacy».¹ Во всех исторических изложениях док­трины Монро это империалистически-капиталисти­ческое перетолкование первоначального смысла вы­ступает как глубокое его изменение. Но наряду с этим мы должны обратить внимание на другой, быть может еще более глубокий и для нашего рассмотре­ния международно-правовых принципов большого пространства в любом случае еще более показатель­ный вид изменения и перемены смысла, а именно вид перетолкования доктрины Монро из конкретной, географически и исторически определенной идеи большого пространства во всеобщий, универсалист­ски мыслимый мировой принцип, который должен действовать для всей Земли и претендует на «повсе­местное распространение». Это перетолкование, ко­нечно, тесно примыкает к фальсификации в универ­салистски-империалистический принцип экспансии. Оно представляет для нас особенный интерес, по­скольку оно выявляет тот пункт, в котором политика Соединенных Штатов Америки покидает свой конти-

Долларовая дипломатия {англ.).

нентальный принцип пространства и соединяется с универсализмом британской всемирной империи.

В 1905 году президент Теодор Рузвельт должен был сказать барону Канеко, что доктрина Монро должна охватить всю Азию, и Япония должна провозгласить такую азиатскую доктрину Монро. Тем самым он, пожалуй, имел в виду только провозглашение «поли­тики открытых дверей» и «одинаковых шансов» для всех держав в Китае. Даже если текст его высказыва­ния больше нельзя дословно и точно установить, то его смысл наверняка направлен на то, чтобы вклю­чить Азию и особенно Японию в экономический им­периализм англосаксонской мировой системы. Ази­атская или японская доктрина Монро, «Азиа Монро-суги», с этим значением была бы столь же желанной для Соединенных Штатов Америки и Анг­лии, сколь позднее, когда Япония покорила Мань­чжурию, для них была неприятна «японская доктри­на Монро».¹ Президент В. Вильсон в своем послании конгрессу 22 января 1917 года предложил, чтобы все народы мира приняли учение президента Монро в качестве «мировой доктрины» в смысле свободного права на самоопределение народов для больших и малых народов одинаковым образом. Даже статью 10 Женевского Устава Лиги Наций уже провозглашали как выражение и случай применения этой мировой доктрины Монро.² Это типичные и характерные из-

¹ Westel W. Willoughby. a.a.O. S. 402 ff. (Has Japan an Valid Right to assert a Monroe Doctrine with reference to China?); C. Walter Young. Japan's special position in Manchuria. Baltimore, 1931. S. 329; Johnson Long. La Mandchourie et la doctrine de la porte ouverte; предисловие de La Pradelle. Paris, 1933. S. 176, 182, называет, с китайской точки зрения, так называемую ази­атскую доктрину Монро как «псевдодоктрину». Ср.: Carl Schmitt. Grossraum gegen Universalismus; der vo///lkerrechtliche Kampf um die Monroedoktrin // Positionen und Begriffe. 1940. S. 295 ff.

²Fauchille. a.a.O. 1. 1. S. 647. § 325.

менения смысла. Их метод состоит в том, чтобы рас­творить конкретную, пространственно определенную идею порядка в универсалистских «мировых» идеях и тем самым превратить здоровое ядро международ­но-правового принципа большого пространства с за­претом на интервенцию в империалистическую, под гуманитарными предлогами во все вмешивающуюся, так сказать пан-интервенционистскую всемирную идеологию.