Брент скоукрофт

Все было кончено. Произошло событие, которое я раньше даже не мечтал увидеть в своей жизни. Я был ошеломлен и не верил в происходящее. Нет, не то чтобы я не видел его приближения. Я уже свыкся, даже стал немного рав­нодушным к зрелищу постоянно критикуемого Горбачева, но после путча все признаки стремительного заката были налицо. Нет, сами события формиро­вали четкую тенденцию: это была скорее просто неспособность понять, что столь эпохальное событие может происходить на самом деле.

Моей первой реакцией на последний спуск флага СССР с флагштока Кремля была гордость за ту роль, которую мы в этом сыграли. Мы ста­рались изо всех сил столкнуть Советский Союз в этом направлении в таком ритме, чтобы это не вызвало взрыва в Москве, тем более глобаль­ной конфронтации, что исторически нередко случалось во время пред­смертных судорог великих империй. Мы сыграли свою роль в подготов­ке благополучного исхода этой великой драмы, но главным актером в финальных сценах был, несомненно, Горбачев. Он не планировал и не хотел такого исхода. Он начал с попыток сделать Советский Союз более совершенной, более эффективной и более человечной версией самого се­бя. Он не мог понять, что в попытках навязать реформы сопротивляю­щейся системе он выдергивал нити из ткани самой этой системы. В кон­це концов, так и не реформировав систему, он уничтожил ее.

Несмотря на его блестящий ум, у Горбачева был фаталыгый недостаток. Он не мог принимать трудные решения и их придерживаться. Он стал масте­ром тонких маневров и лавирования. Когда нападали на него лично и припи­рали его к стене, он искусно и умело оборонялся. Однако когда приходило время выбирать и проводить в жизнь жесткую программу экономических ре­форм, он, подобно Гамлету, уклонялся от выполнения этой задачи. Хотя я охарактеризовал его склонность колебаться как недостаток, для нас она ока­залась скорее благом. Если бы Горбачев обладал авторитарной, сталинского склада политической волей и решительностью его предшественников, воз­можно, нам бы до сих пор противостоял Советский Союз. Он был бы обнов­ленным и помолодевшим, однако обладал бы, по крайней мере, некоторыми из тех качеств, которые делали его столь серьезной угрозой для стабильности и безопасности Запада.

Это был редкий, великий исторический момент. Внезапно настал конец эпохе тотальной и неумолимой враждебности. И, что самое невероятное, с обеих сторон не прозвучало ни одного выстрела.

Окончательное падение советской власти и распад империи привели нас на грань величайшей трансформации системы международных отношений после Второй мировой войны и завершили почти восемь десятилетий потря­сений и конфликтов. Мир, который окружал нас в январе 1989 года, характе-[62]ризовался соперничеством сверхдержав. Борьба во время холодной войны сформировала наши представления о внешней и внутренней политике, наших институтах и процессах, вооруженных силах и военной стратегии. И вот в мгновение ока все это исчезло. Мы оказались в уникальной ситуации, не имея ни опыта, ни примеров, стоя в одиночку на вершине власти. Это была - и ос­тается таковой - беспрецедентная ситуация в истории, которая предоставляет нам редчайшую возможность формировать лицо мира и налагает на нас вели­чайшую ответственность делать это мудро, на благо не только Соединенных Штатов, но и всех остальных стран.