Материалы исследовательского отдела

15 октября 1982 года

РС 164/82

АРЕСТ СЕРГЕЯ СЕМАНОВА

Ю. Вишневская

По неподтвержденным сообщениям, в начале августа 1982 г, в Москве был арестован^[11] Сергей Николаевич Семанов, историк, журналист, редактор, литературный критик. И, что самое удивительное, – номенклатурный работник. Ибо Семанов был арестован по политическому обвинению и содержится в Лефортовской тюрьме КГБ.

Официальная биография Семанова такова: Сергей Николаевич Семанов родился 13 января^[12] 1934 г. в Ленинграде. Окончил исторический факультет Ленинградского университета. Печатался в различных советских изданиях, начиная с 1956 г. Длительное время работал в научных учреждениях. Автор книг «Макаров», «Памятник „Тысячелетие России“, „Сердце Родины“ (сборник литературно-критических статей), „Тихий Дон“: литература и история», «18 марта 1921», «Брусилов», «Ликвидация антисоветского кронштадтского мятежа 1921 года». Автор ряда работ по русской истории и истории русской Гражданской войны 1918–1920 гг. Кандидат исторических наук. С 1969 г. – заведующий редакцией серии «Жизнь замечательных людей» издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия». В ноябре 1976 г.^[13] утвержден главным редактором научно-популярного журнала Министерства юстиции СССР «Человек и закон». Член коллегии Министерства юстиции СССР^[14]. Член КПСС.

Начиная с июня (№ 6) 1981 г. Семанов перестал возглавлять редакцию журнала «Человек и закон», причем, насколько это известно, не по своей воле, несмотря на то, что в бытность его главным редактором в журнале помимо статей, посвященных правовому просвещению широких народных масс, регулярно публиковались разного рода «разоблачения» западного образа жизни при отсутствии, с другой стороны, материалов с критикой каких бы то ни было явлений советской действительности. В момент своего ареста Семанов возглавлял один из отделов издательства «Молодая гвардия».

Неофициально Семанов известен в качестве одного из столпов т. н. «эстаблишментской правой» (пользуясь выражением эмигрантского исследователя этого феномена Александра Янова), одним из крупнейших теоретиков «национал-большевизма» (сводящегося, по сути дела, к соединению традиций крайне правых учений дореволюционной России с традициями сталинизма, прежде всего, позднего сталинизма периода печально известной «борьбы с космополитизмом и низкопоклонством перед Западом»). Славе такой Семанов обязан одной из своих статей, опубликованных в журнале «Молодая гвардия». Тогда в статье Семанова «О ценностях относительных и вечных», в которой интеллигенция прежде всего увидела попытку оправдания сталинского «великого террора», в частности, говорилось:

«Теперь ясно видно, что в деле борьбы с разрушителями и нигилистами перелом произошел в середине 30-х годов^[15]. Мне кажется, что мы еще до сих пор не осознали всю значимость гигантских перемен, случившихся в ту пору. Эти перемены оказали самое благотворное влияние на развитие нашей культуры».

В той же статье Семанов объявил Октябрьский большевистский переворот 1917 г. (который, к слову сказать, в среде «диссидентской правой» считается результатом деятельности иностранцев и инородцев, венгров, евреев, латышей, китайцев) «бесценным национальным достоянием», «великой русской революцией, открывшей новую эпоху в судьбе Родины и всего мира».

Эта статья Семанова произвела целую бурю в «самиздате», где тогда, в 1970 г. еще не было разделения на диссидентов «правых» и «левых», «западников» и «националистов». В частности, в то время еще всеми диссидентами почитаемый историк-марксист Рой Медведев посвятил «Молодой гвардии» и Семанову значительную часть «Политического дневника» № 75 за декабрь 1970 г. По сведениям Роя Медведева, в числе других авторов, писавших свои статьи с критикой «Молодой гвардии» в редакции ряда советских журналов, были Феликс Кузнецов (ныне первый секретарь правления Московской писательской организации) и Раиса Лерт (ныне последний не арестованный член редколлегии свободного самиздатского журнала «Поиски»). Однако ни «Новый мир» статью Кузнецова, ни «Вопросы литературы» статью Лерт, ни какой-либо другой советский журнал какую-либо критическую статью на эту тему не опубликовал. Статья Лерт увидела свет два года спустя в сборнике «Новый колокол», в Лондоне^[16]. А Кузнецов, хотя и гораздо позже, но все-таки дождался своего часа: именно с его статей в «Вопросах литературы» и «Литературной газете» начался официальный поход на «неославянофилов» и «национал-коммунистов» в советской историографии и истории литературы^[17].

Мало кому, однако, известно, что Семанов отнюдь не всегда был тем поборником «идеи русской великодержавности», каким он представился автору «Трактата о прелестях кнута».

Так, еще в 1957 году Семанова таскали в Ленинградское КГБ по делу т. н. «Союза коммунистов», и он категорически отказывался дать какие бы то ни было угодные следствию показания, валя свои «не знаю» и «не помню» на опьянение. Уже после суда Семанов писал письма в лагерь одному из осужденных по этому делу Борису Пустынцеву (кстати, единственному из них не коммунисту, а либералу)^[18].

В декабре 1966 г. Семанов в соавторстве с другим кандидатом исторических наук В. Старцевым опубликовал в «Новом мире» Твардовского «вольнодумную» рецензию на книгу «ветерана комсомола» А.Н. Ацеркина, за что был удостоен разноса на страницах «Комсомольской правды»^[19].

Переворот в мировоззрении Семанова странным образом совпал с моментом его переезда из Ленинграда в Москву и назначением на ответственный пост в издательстве ЦК комсомола. Именно с этого момента Семанов начинает регулярно публиковаться в «Молодой гвардии» и становится одним из вождей «охранительного направления» в советской исторической науке, продолжая одновременно делать карьеру.

Тем не менее, отдалившись в силу вышеизложенного от своих старых друзей, Семанов по всему сблизился с диссидентами совершенно другого направления.

11 августа 1981 г. в Москве был арестован представитель крайне первого^[20], т.е. безрелигиозного и расистского, крыла русского национального движения Анатолий Михайлович Иванов (известный в «самиздате» под многозначительным псевдонимом М. Скуратов – в честь знаменитого сподвижника Ивана IV Грозного Малюты Скуратова).

В декабре того же года поступили сообщения, что по делу Иванова вызываются на допросы в КГБ или называются в ходе допросов к тому времени уже полгода как бывший главный редактор журнала «Человек и закон» С.Н. Семанов и два сотрудника редакции этого же журнала, недавно удостоенный высшего в СССР звания «Народный художник СССР» личный портретист Л.И. Брежнева Илья Глазунов, работник Генштаба Советской армии и два сотрудника КГБ. В середине апреля 1982 г. стало известно, что Иванов дает «откровенные» показания. 13 мая был арестован первый из «свидетелей» по делу Иванова (Скуратова) – бывший политзаключенный Леонид Бородин.

Пока еще невозможно распознать, чем вызван арест Семанова: какими-нибудь из ряда вон выходящими «разоблачениями» Иванова или – что может быть гораздо страшнее – продолжением его спора с Феликсом Кузнецовым другими средствами. И в том, и в другом случае подобный неожиданный арест бывшего члена коллегии Министерства юстиции СССР есть происшествие сенсационное. Такое развитие событий не может не потревожить и тех, кто не разделяет ни взглядов «национал-коммуниста» Семанова, ни воззрения ортодоксального коммуниста Кузнецова.

Ведь в конце концов, при всех самых фантастических слухах, распространяемых в связи с делом Иванова – Бородина – Семанова, нет ни одного, который в конце концов не сводился бы к тому, что все арестованные по этому делу посажены в тюрьму за высказывание неортодоксальных убеждений.

«Источник», 1996, № 2.

Документ № 11
«Пламенные революционеры» и их певцы

Как-то по телевидению (сошлемся для точности – вторая программа 20 апреля) показывали пересмешки на современные темы, и два неизвестных мне актера исполнили частушку, достойную упоминания в печати. У нас, мол, недавно было выгодно бранить Запад, чем и занимались некоторые наши видные деятели, – затем припев:

Кто ж они? Сейфуль-Мулюков,

Цветов, деловой мужик,

Зорин, вроде б от науки,

И, конечно, Боровик.

Затем, напевали далее актеры, у нас опять нашлись исполнители: «Кто ж они: Сейфуль-Мулюков» и т.д. А если вдруг опять вскоре придется бранить Запад, и тогда найдутся деятели: «Кто ж они?.. И, конечно, Боровик».

Смешно, остроумно, а главное – точно. Как насчет ближайшего будущего – не знаем, но о прошлом и настоящем все правильно: из Савла в Павлы (или наоборот). Но если Святой Апостол Павел в многочисленных своих посланиях постоянно порицал свое прошлое в обличии грешника Савла, то нынешние-то и ухом не ведут. Другие тут заботы и терзания.

Ну, то политика, а у нас заметки о литературе. Правда, о «литературе», которая выпускалась в сугубо «политическом» издательстве. Да еще в каком!

Двадцать лет назад управлял партийной идеологией в Советском Союзе известный ныне демократ А.Н. Яковлев. Имелось в его непосредственном подчинении издательство ЦК КПСС «Политиздат», а в оном с 1968 года появилась книжная серия «Пламенные революционеры». Цель ее была внешне проста – воспевать героев насильственной перекройки мира, начиная от Робеспьера и Марата до Дзержинского и «всесоюзного старосты» Калинина. Ну, ничего вроде бы особенного, мало ли такого добра выпускалось в наших издательствах?.. Но у Яковлева план был свой, особый и весьма неожиданный, как теперь можно с очевидностью разглядеть.

Кто же стали портретистами галереи «Пламенных…», кому доверили это почетное и небезвыгодное задание? Назовем имена авторов, издавших там не по одной книжке: В. Долгий, Э. Миндлин, Б. Костюковский и С. Табачников (соавторы), Л. Славин и др.

Да, был спрос, нашлось и предложение. Кто разрабатывал поворот рек, кто БАМ или снос российских деревень, а кто-то воспевал Крупскую и Коллонтай. По Марксу, это и есть общественное разделение труда. Тут же оговоримся – в серии попадались и подлинно серьезные произведения, например, Ю. Давыдова, очень интересного и недооцененного у нас исторического писателя. Но это, подчеркнем, исключения. Однако важно и другое: большинство тех авторов не витийствовали тогда на литературных сбеговках и не либеральничают теперь задним числом. Каковыми были, таковыми и казались.

Ну, а другие, кто не воспевал «пламенных», но жил и работал в ту же тягучую брежневскую пору, – мы-то безгрешны, что ли? Полезно в таких случаях спросить прежде всего с самого себя. Так вот: в 1961-м, совсем еще молодым автором, издал я в столичном «Учпедгизе» книжку с характерным названием: «Во имя народа. Очерк жизни и борьбы Александра Ульянова». Воспел я до небес несчастного юношу, который хотел учредить мировое счастье с помощью бомб, начиненных отравленными пулями, а бомбы те надлежало бросить среди бела дня на многолюдном Невском проспекте…

Ужасно это, как я сейчас понимаю, да разве я один! Тогда же, в самом конце пятидесятых, многие молодые интеллигенты полагали совсем иначе, того же держался и я. Опять спрошу: бранить нас за это или пожалеть? Но главное в ином: именно так я тогда и думал, а не играл роль. Поветрие было такое в обществе, род социальной болезни, и я тоже его перехворал. Неприятно мне теперь эту первую свою книгу в руки взять, но твердо скажу: совесть моя спокойна, ибо писал, как думал. Смешно и глупо было бы сейчас притворяться, что ничего не помню и не ведаю я о сентиментальном террористе.

Кто бросит в меня камень? Солженицын? Согласен принять удар из штата Вермонт, хотя и далековато оттуда до Москвы… Ну а кто еще? А ведь сейчас появился целый пучок людей, бывших членов Союза писателей и даже КПСС, что возвращаются сюда «из-за бугра» на сверкающих колесницах, мечут громы и молнии, разоблачают и получают. Вот о них-то и пойдет далее речь.

Самая беспристрастная область гуманитарных знаний – библиография. Вот уж истинно тут ничего «не вырубишь топором», хотя попытки такие предпринимались неоднократно. Даем ниже объективную библиографическую справку в хронологическом, как положено, порядке:

1970. Гладилин А. Евангелие от Робеспьера.

1971. Окуджава Б. Глоток свободы. Повесть о Пестеле.

Аксенов В. Любовь к электричеству. Повесть о Красине.

1972. Войнович В. Степень доверия. Повесть о Вере Фигнер.

1973. Войнович В., указ. соч., 2-е изд.

Корнилов В. Сказать не желаю. Повесть о В. Обнорском.

1974. Гладилнн А. Сны Шлиссельбурга. Повесть о Мышкине.

Аксенов В., указ. соч., 2-е изд.

1975. Орлова Р. Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне.

Поповский М. Побежденное время. Повесть о Н. Морозове.

Продолжим справку: тиражи тут обыкновенно достигали двухсот тысяч, авторский гонорар – наивысший для той поры. Поскольку серия выходила под знаком ЦК КПСС, то все книги были вне воздействия критики – о них либо молчали, либо скучновато хвалили. Кажется, только автор этих строк решился покритиковать в печати книгу Аксенова, причем никак не касаясь вопросов идеологии, а именно за «небрежение к солидной основательности, свойственной жанру», за «историческую приблизительность» («Вопросы литературы», № 10, 1973). Несмотря на сугубую академичность упреков, тут же мне стал возражать друг и коллега автора А. Гладилин, хотя и он соглашался, что книга «грешит беглой исторической разработкой» и ее «нельзя причислить к шедеврам биографического жанра».

Ну, о каких-либо «шедеврах» относительно данного книжного ряда не стоит даже поминать. Литературно-исторический уровень всех сочинений весьма невысок, куда уж. Некоторым исключением является книга покойной Р. Орловой: специалист по литературе США, она составила обстоятельное жизнеописание американского революционера прошлого века Джона Брауна, хотя искусственный «революционный пафос» и здесь до неприятности чрезмерен (в середине семидесятых подобного уже не требовалось).

А все остальные… Не хочу и не буду употреблять никаких осудительных слов, довольно их слышим мы ныне вокруг, но нельзя объективно не признать, что авторы чертили эти свои произведения «одной левой», кое-как, явно полагая их чем-то для себя второстепенным. Сейчас, когда все мы дожили наконец до относительной свободы слова, да и роль «пламенных» в судьбе несчастной России стала очевидной, составить литературный фельетон на данный сюжет легче легкого. Вот почему и не станем этого делать – бить лежачего. Книги самых известных писателей в этом ряду – Аксенова, Войновича и Гладилина – настолько безнадежно слабы, что в том может убедиться всякий непредубежденный читатель: книжного добра этого полно в любой библиотеке.

Это особенно хорошо видно на примере даровитого Булата Окуджавы, которому выпала обязанность воспеть маниакального цареубийцу – Пестеля. Уж как ему не хотелось выражаться прямо! И отвлечений много напридумывал, и главным по сути персонажем сделал некоего вымышленного чиновника из мелких и молодых, и замолчал многие весьма мрачные обстоятельства в заветах героя. Пришлось автору прибегнуть к разного рода намекам («аллюзиям»): мол, Россия – страна деспотическая, так было, так и пребудет вовеки. Не станем тут запоздало пенять по поводу намеков и иносказаний, многим приходилось тогда так поступать (и автору этих строк тоже, другого выхода подчас не имелось). Но в итоге получилась не биография Пестеля, а именно некая сумма намеков. Тут же произошел непредвиденный казус: книгу Окуджавы переиздало издательство «Посев» с ясными политическими намерениями. Возник у нас небольшой идеологический скандальчик. Окуджаве пришлось осторожно покаяться в «Литгазете», и дело замяли. Эпизод, прямо скажем, характерный для данного сюжета.

К намекам прибегали многие авторы «пламенных». Почему, например, из сонма «ленинской гвардии» Аксенов выбрал именно Красина? Да ясно. В ту пору во главе «диссидентов» шли потомки той самой «гвардии»: сын Якира, внуки Красина и Литвинова. Они настойчиво требовали от брежневского руководства причитающейся им доли «революционного наследства», Аксеновский кукиш в кармане был тогда понятен всем, кому предназначался.

У нас о серии «Пламенных…» писали редко и тускло. Но вот за рубежом немногие отклики бывали порой весьма двусмысленны. Едва успел Аксенов испечь книжку о Красине (деятеле, к слову сказать, до сих пор непроясненном), как откликнулась американская русскоязычная газета «Новое русское слово». Автор рецензии А. Даров с простодушной прямотой писал: «Как и читателям СССР, Василий Аксенов известен в эмиграции по «Апельсинам из Марокко», а также потому, что он – сын Евгении Гинзбург… Если сравнить с другими авторами бесконечной «ленинианы» – Аксенов все же единственный, осмелившийся пустить в священные жилы Ленина электрическую кровь… Но больше всего он, кажется, любит апельсины, и они у него хороши, которые из Марокко» (4 ноября 1975 года).

Комплименты тут весьма заданные («сын Евгении Гинзбург») и даже вынужденные. Не станем спорить, но отметим как нечто бесспорное: за годы долгой уже «перестройки» ни один московский кооператив не переиздал тех самых «Апельсинов…», хотя они только и занимаются перепечатками. И правильно, прогорели бы начинающие предприниматели.

Итак, отвлечемся от эстетики, ибо она тут изначально слабо представлена, но вот о подборе «пламенных» авторов нельзя не сказать, ибо в этом – вся суть примечательной книжной серии.

Рассмотрим дело, как говорили древние, «без гнева и пристрастия». Выше помянуты в библиографическом перечне десять книг восьми известных авторов. Из этих восьми шестеро вскоре после выхода своих книг в издательстве ЦК КПСС (напомним: Аксенов, Войнович и Гладилин по два раза) выехали «за бугор». Корнилов и Окуджава за ними не последовали, но верность коллегам сохраняли. Весьма примечательно тут соседство партийных ортодоксов (смотри выше) с этими самыми «диссидентами» в рамках одной книжной редакции. Отчего же, почему именно они, эти последние, были допущены к столь богатой фирме, а не иные-прочие?

Вот, скажем, так называемые «славянофилы», тоже ведь находившиеся в явной оппозиции к господствующей идеологии, где они тут? Нет их. Беспристрастно отметим, что такие известные тогда и сейчас авторы, как В. Кожинов. М. Лобанов, Ю. Лощиц и О. Михайлов, много занимались русской литературой и историей прошлого века. И даже более углубленно, чем Аксенов с Гладилиным. Почему же их тогда «не привлекли» к столь прибыльному сотрудничеству?

Ну, ладно, «славянофилов» тогда резко бранили в официальной печати, чему пример подал сам А.Н. Яковлев. Но ведь имелись еще и те, кто не исповедовал резких суждений, назовем двух весьма известных – Л. Аннинский, И. Золотусский. Тоже ведь не пригласили их в «пламенную» серию, хотя они – признанные знатоки русского XIX века, как, добавим, и В. Лакшин. Почему же? Или этих имен не слыхали хозяева серии? «Тайна сия глубока есть».

Что же, с другой стороны, влекло Аксенова, Гладилина и всех прочих в партийную серию, кроме житейски вполне понятного сребролюбия? Трудно даже предположить, чтобы, к примеру, Золотусский, автор биографии Гоголя, или Лобанов, автор биографии драматурга Островского, вдруг одновременно сочиняли бы жизнеописания современников своих героев – декабристов и разбуженного ими Герцена. Очень это выглядело бы странным.

Конечно, у Аксенова и иных «пламенных» сочинителей духовная и даже генетическая связь с «революцией» имелась. Ведь создал же один автор сентиментальных романсов молитвенное песнопение про «комиссаров в пыльных шлемах» как о своей единственной любви. Ну, не в том даже дело, что шлемы те и кожанки не только пылью были испачканы, а еще кое-чем. Любопытно тут противоречие: комиссары те не очень-то жаловали авторов сентиментальных песенок, как отвлекающих «массы» от идеалов «мировой революции», и на практике поступали с ними довольно круто. Но факт есть факт: «Синий троллейбус» и многое прочее в том же роде сочинил поклонник приснопамятной «единственной гражданской» – одного из самых страшных бедствий в истории России. Родство с жестоким Пестелем тут, несомненно, обнаруживается.

Слов нет, участие «диссидентов» в изданиях ЦК КПСС было типичным «браком по расчету», причем с обеих сторон. Странноватое это «сожительство» продолжалось относительно недолго, но оно в высшей степени характеристично и заслуживает общественного внимания. Самое время о нем напомнить, учитывая необычайную активность некоторых бывших авторов и их поклонников в Москве.

Дальнейшая судьба певцов «пламенных» хорошо известна. Гладилин совершил особенно примечательную перепрыжку: от кассы ЦК КПСС прямо к сейфу радио «Свобода», где жалованье выплачивают службы… как бы сказать полегче… ну, антикоммунистические. И от такого перепада давлений не лопнули сосуды у «молодого писателя» на шестом десятке, крепкий, видать, мужик, как раньше на Руси выражались – хват. А никому не нужную серию «пламенных» вскоре потихоньку прикрыли: «перевоспитывать» добрым дедушкам от ЦК было уже некого, а неблагодарные «внуки» разлетелись кто куда.

Заканчивая наши заметки, вспомним их начало. Кто не так давно воспевал «пламенных революционеров», предтеч и творцов «Октября»?

Ясно кто: Базиль Аксенов

И Гладилин, крепкий хват,

И Войнович, без препонов,

И, естественно, Булат.

Наступили иные времена, соратников Ленина и Сталина теперь модно ругать, исполнители кто же? «Ясно кто: Базиль Аксенов» и т.д. А вдруг победит на очередных выборах Нина Андреева? Значит, опять воскреснет «пламенная» книжная серия. А певцы кто?

Ясно кто.

С. СЕМАНОВ

«Литературная Россия», 1991 г., 2 августа

Документ № 12
«Всю жизнь молчал и при полном молчании ушел из жизни… А вдруг выздоровеет?!»

С составителем первой биографии Андропова «Юрий Владимирович» (М., «Столица», 1995) писателем Сергеем СЕМАНОВЫМ беседует Петр ПАЛАМАРЧУК.

– Сергей Николаевич, вы – тертый калач в жизнеописаниях. И не только потому, что долгие годы заведовали знаменитой серией «ЖЗЛ» и сами выпустили там две биографии русских военачальников: адмирала Макарова и генерала Брусилова. Более проницательные читатели давно распознали, что ваши хитроумные «комментарии» к шолоховским книгам прославляют не столько названного автора, сколько былое величие России и ее служилых сословий, в первую голову казачества.

Но теперь вы, пользуясь этим опытом, взялись за задачу совершенно загадочную. Начать с того, что когда искусствовед В.И. Сергеев создавал в той же «ЖЗЛ» биографию Андрея Рублева, о котором почти что ничего жизнеописательного не известно, – это был действительно подвиг художничества. Однако сколь же искуснейшим приходилось быть вам, буквально вычислявшему биографию деятеля, вся жизнь которого прошла на наших глазах – но документально ничем, кроме газетной шелухи, не подтверждена? Ведь, описывая происхождение героя, вам пришлось прибегнуть к свидетельству разве что… Гоголя о Чичикове!

– Интересный вопрос. Да, как и уважаемый коллега Валерий Николаевич Сергеев, я никогда не видел своего «героя». Телевизор, конечно, не в счет – там и Гайдар выглядит, как подадут. Однако я не только был современником Андропова, но и находился под большим воздействием его силового поля. Оно было сугубо отрицательным, поэтому и оказывало мощное впечатление.

– Прежде чем перейти собственно к содержанию вашего труда, один «злой» вопрос. Что вас заставило покинуть руководство «ЖЗЛ» – не исчерпанность ли самого жанра? Сейчас, после нескольких неловких преемников, чуть было не загубивших более чем полувековую серию, она вроде бы возобновилась. Вышла, например, добротная работа М. Вострышева о Патриархе Тихоне. Только позволительно усомниться: а захотел ли бы он сам видеть свое житие в издательстве ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», где основателем серии значится М. Горький (хотя на самом деле учредил ее куда раньше Ф. Павленков), и вообще называться не Святым Новомучеником, а «замечательным человеком»? Я не раз слышал от вас в разговорах, что деятели – и отнюдь не безгрешные – наших дней не менее достойны своих биографий. Так, может, пора уже заводить новую серию, что-то наподобие «Жизни замечательных пролаз», в которой первою книгой и станет ваше произведение?

– Безусловно против издания биографий «пролаз». Возьмем хотя бы нынешних «банкиров» (хотя никакие они не банкиры, а просто ворюги). Имен не называю, а то еще в суд потащат, с их-то миллиардами… Кто бы уж ни был отец-основатель Ротшильд, с ними его не сравнишь. Разве только в том смысле, что большинство, возможно, его отдаленные потомки по плоти и духу. Тут я, конечно, имею в виду зачинателя династии Мейера.

– Помнится, при посещении Рыбной слободы на Волге, в первом неравном браке бывшей за Щербаковым, а во втором – за Андроповым, я был поражен следующим изобразительным рядом. В великолепном, совершенно столичного уровня краеведческом музее экспозиция начиналась с древнерусских икон, а оканчивалась в мемориальной комнате местного недолгого жителя Андропова его серыми брюками с красным лампасом. «Господи! – подумалось тогда. – Неужели и вся наша история такова?» Вы в своей книге, хоть и весьма коротко, касаетесь обстоятельств жизни тех, кто нами десятилетиями беспросветно правил. Ужли мы достойны были только тех чудищ?

– Ну, я не согласен с пошлым присловием, что каждый народ заслуживает своего правительства. На эту тему, кстати, много вариаций: каждый народ заслуживает таких инородцев, которых имеет; всякий муж – своей жены и так далее до бесконечности. А так ли уж благородны американские президенты? Вот Джон Кеннеди – божок нашей полуинтеллигенции в свое время. Теперь-то ясно, что это был плейбой, да и только, распутничал на ранчо и виллах, а за его «правлением» стояла группа помощников. Именно в них и стреляли, целя в него, заговорщики. Не могу не добавить одну воспоминательную подробность: в кабинете Олега Попцова оный портрет висел. Тогда он был еще комсомольским работником и писателем-соцреалистом, а теперь во главе российского теле. Каков герой, таковыми тамошние передачи.

– Вы сумели вычленить из множества слухов (которые до чрезвычайности достойно отвергли за покуда-что-неподтвержденностью) единственно те из андроповских деяний, что стоят вероятия. Дня меня, как тоже скромного летописца минувшей эпохи, наиболее разительным открытием было ваше утверждение, что чрезвычайно ловко и коварно взобравшийся на самый верх всесильный руководитель Лубянки не знал, что ему далее делать. То есть он не имел никакой положительной программы преобразований – кроме разве бестолкового хватания шатающихся по улицам людей и выяснения, где кто работает. Неужели долголетний возглавитель наиболее изощренной тайной полиции не удосужился загодя подумать о том, зачем и куда он карабкается?

– Совершенно точно: никакой положительной программы он не имел. Возможно, это самое доказанное положение в моей скромной работе. Всю жизнь оголтело рвался к власти, а получив ее в огромной империи, не ведал, куда употребить. Облавы в банях и кинотеатрах никак уж нельзя назвать политикой. И не случайно он от этого сам же вскоре отказался.

– Как прозаика, меня подкупают ваш мягко-иронический тон и одновременно едкие подколки (чего стоит определение «одна из вдов писателя А. Ф-ва»). Вы также очень умело отвергаете обвинения во всяких «анти-», которые неумехи-писаки обычно берут как полено в руки в доказательство своего собственного существования. Все выверено точно: недаром автор был долголетним редактором наиболее тиражного и одновременно корректного журнала «Человек и закон» (пять миллионов до «перестройки» – не шутка). Но позвольте уж в качестве сотрудника по цеху попросить расширить вашу характеристику, которую в книге поневоле пришлось сократить, – и рассказать, каковы были взгляды вашего героя на текущую российскую словесность?

– Ну, все, что о том известно достоверного, я привел в самом тексте. Он любил Евтушенко с Шатровым и брюзжал покойному Георгию Маркову, что у нас преувеличивают значение «деревенской прозы» Это предельно характеристично.

– Скоро мы перейдем «на личности». Но сперва несколько каверзных уточнений:

а) зачем этот кокетливый подзаголовок «Зарисовки из тени» – чтобы мы поверили в вашу скромность?

б) «слабый и безыдейный» в вашем толковании Маленков – а ведь в последнее время появилось несколько публикаций о том, что это был далеко не такой простой партийный чинуша: дескать, предусмотрел многие послабления простому люду, а потом даже, как рассказывают, кончил певцом в церковном хоре – но ведь мог запросто встать во главе наиболее могущественной сверхдержавы XX века?

в) вы славите К. Черненко за употребление слова «Родина» с прописной буквы – между тем как это правописательное уродство было учреждено Сталиным лишь после второй мировой, когда «Бог» упорно печатался со строчной – и никогда не признавалось русскими людьми старой доброй выучки, чтившими Святую Русь отнюдь не посредством грамматики?

г) никак не соглашусь, что газеты времен Андропова были бессодержательны (стр. 89), – они, напротив, в отличие от невкусных брежневских каждый день раскрывались с ощущением живейшего ужаса: а ну как еще чего-то куда-то повернут?

д) в конце предпоследней страницы – к чему Брежнев объявлен живым еще лишних четыре дня?

– Нет, «из тени» – ибо я находился вдали от Андропова, но в его довольно страшноватой «тени».

На безрыбье и рак, известно что. Спасибо Константину Устиновичу, что Родину почитал хотя бы в грамматике. А о дате кончины Брежнева – тут явная опечатка.

– Теперь уж и самые вопросы по анкете. Но ведь вы сами даете к ним повод: книга чуть ли не на треть рассказывает о личных распрях с ее главным персонажем. Так что, начнем с вашего собственного революционного прошлого: правда ли, что первое свое «дело» вы перебыли еще в середине пятидесятых в Петрограде чуть ли не вместе с нынешним главой русской службы радио «Свобода» Юрием Гендлером?

– Это не совсем точно, по делу моего университетского товарища Гендлера я не проходил. Вскоре об этом будут опубликованы кое-какие документы.

– Еще одно существенное, как представляется, дополнение. Вы исключительно нейтрально поминаете того человека, который нынче распетушился в качестве квасно-кудашливого славянолюба, но тем не менее спроворился на следствии заложить вас с потрохами (уж простите, спрашиваю это в качестве того, кого его откровения тоже задели). Это что – христианское всепрощение? Не лучше ли было благодарно назвать – вы это начали, но оборвали на самом начале – тех, кто во время опалы вас не чурался и продолжал любить и принимать по-прежнему, как художник Юрий Селиверстов?

– На эту тему я объясняться не хочу. Не забывайте, что этот человек получил свое.

– Ваше «дело русистов» недаром было опубликовано по архивным документам, в приложении к «Родине» – журнале «Источник». Делая передачу об обоих изданиях по тому же радио «Свобода», мне довелось подсказать нынешним радетелям возвращения в светлые времена застоя не только левым, но и почвенникам: а вот такого вам не желательно?

– Ну, это уж ваши дела. Помните: «Ты сказал».

– Ваше отношение к дискуссии в альманахе «Вече» (1994, № 52) между неким С. Николаевым, в своей статье «Молодая гвардия» русского возрождения» прославлявшим основателей «русистов» как единственных защитников Отечества в 60–70-е годы, и резким возражением Евгения Вагина, в то же время боровшегося с марксизмом не словом, а делом?

– Опять же это дела Вагина; а я отвечаю только за написанное мною.

– Случайно встретивши философиню Ренату Гальцеву в ИНИОНе в день смерти вашего антигероя, я услыхал от нее глубоко душевное, хотя внешне и не очень православное: «Значит, Бог Россию не забыл!» На последней странице книги вы произносите две ключевые фразы, которые мы вынесли в заголовок беседы: «Всю жизнь молчал и при полном молчании ушел из жизни… А вдруг выздоровеет?!». Существует ли возможность еще одного воплощения…

– Рената была тогда совершенно права. Ну – а вдруг выздоровеет? Долгая и достаточно бурная жизнь убедила меня, что на свете, по Божьему попущению, возможно все что угодно. Какой Платон мог бы предполагать, что во главе великой русской армии станет Троцкий или что возможна бесчеловечная «шоковая хирургия»? Но ведь случилось же.

Благодарю за острые и веселые вопросы.

Январь 1996 г.

Литературная Россия», 1996, 2 февраля

Документ № 13
Письмо Ирины Юрьевны Андроповой начальнику Службы безопасности Президента РФ А.В. Коржакову

Я был счастлив помочь дочери Юрия Владимировича Андропова, хотя в обязанности службы это не входило.

А. Коржаков

Начальнику службы охраны Президента России

Коржакову А.В.

Уважаемый Александр Васильевич!

Простите, необходимость заставляет меня обратиться к Вам, человеку, которому, вероятно, знакомы проблемы нашей семьи и, надеюсь, помнящему Юрия Владимировича, моего отца.

Просьба моя такова. Долгие годы я наблюдалась в медицинских учреждениях бывшего 4-го Управления при Минздраве ССР. Я инвалид II группы. Медицинский персонал и те лекарства, которые я принимаю, возможны только в тех учреждениях, где я лечилась прежде, что, соответственно, может быть засвидетельствовано врачами.

Сейчас ставится вопрос на комиссии о моем дальнейшем обслуживании в Медицинском центре при Правительстве Российской Федерации (поликлиника ПМЦ, Сивцев Вражек). Вопрос о моем пребывании в поликлинике (новый пропуск мне не выдан, пользуюсь временным) тянется уже несколько месяцев. Мне неловко тревожить Вас по такому частному поводу, но для меня это жизненно важный вопрос. Прошу Вас по возможности внимательно отнестись к моей просьбе.

С уважением

И. Андропова

Александр Коржаков. Борис Ельцин: от рассвета до заката.

М., 1997.