Исходные основания субъектно-деятельностной теории

Рубинштейн выдвинул и начал разра­батывать свой деятельностный подход в / философии, психологии и педагогике уже

/ на рубеже 10—20-х гг. Например, в 1922 г.

/ он опубликовал свою статью «Принцип творческой самодеятельности» [30, 33].

В этой новаторской программной ста­тье заложены исходные основы того об­щеметодологического подхода, который теперь называется субъектно-деятельност-ным. Его сущность была выражена в 1922 г. следующим образом: «Итак, субъект в своих деяниях, в актах своей творческой самодеятельности не только обнаружива­ется и проявляется; он в них созидается и определяется. Поэтому тем, что он делает, можно определять то, что он есть; направ­лением его деятельности можно опреде­лять и формировать его самого. На этом только зиждется возможность педагогики, по крайней мере, педагогики в большом стиле» [33, с. 438]. В этой статье деятель-

j~ ность характеризуется прежде всего сле­дующими особенностями: 1) это всегда деятельность субъекта (т. е. человека, а не животного и не машины), точнее, субъек­тов, осуществляющих совместную деятель­ность; не может быть бессубъектной дея­тельности; 2) деятельность есть взаимо­действие субъекта с объектом, т. е. она необходимо является предметной, содержа­тельной; 3) она — хотя бы в минимальной степени — всегда творческая и 4) самостоя­тельная. Самостоятельность здесь вовсе не противостоит совместности. Напротив, именно в совместной деятельности реали­зуется ее самостоятельность. Рубинштейн уже в 1922 г. исходит из того, что, напри­мер, учение есть совместное исследование, проводимое учителем и учеником.

Под деятельностью здесь понимается не Activite, не Activity, не Aktivitat, a Tatigkeit. /г. е. целенаправленное, сознательное, из-'начально практическое преобразование природы и общества субъектом, а тем са­мым и себя (своей психики и т. д.). Иначе говоря, именно сам чеЛовек создает усло­вия для своей жизни (орудия производства и производственные отношения, нравы, обычаи, жилище, транспорт, эстетику быта

и труда и т. д.), а животное лишь исполь­зует то, что находит в готовом виде в ок­ружающей природной среде. (Последний термин не подходит поэтому для характе­ристики внешнего мира человека.) Следо­вательно, Tatigkeit специфична лишь для людей, а для животных характерна только Aktivitat. К сожалению, во французском и английском языках нет слова, прямо со­ответствующего русскому слову «деятель­ность» и немецкому «Tatigkeit». Последнее понятие было глубоко разработано в не­мецкой классической философии, а потом в ранних философских рукописях моло­дого К. Маркса, впервые опубликованных лишь в 1927-1932 гг.

Рубинштейн использовал для развития своей теории все ценное, что было в кон­цепции деятельности у Гегеля, а потом и у Маркса. Вместе с тем он видел и опреде­ленные недостатки в философских систе­мах того и другого. Например, он крити­ковал позицию Гегеля, выразившуюся в сведении человека к самосознанию, и об­щую исходную идею Маркса о том, что бытие определяет сознание [33].

Социальность. В таком контексте тогда и теперь особенно остро стояла и стоит проблема социальности человека, его дея­тельности, психики и т. д.

В психологической науке в России и за рубежом на протяжении последних более чем ста лет вплоть до настоящего времени самое широкое распространение получили три очень общие трактовки социальности людей и их психики.

Быть может, наиболее влиятельными и поныне остаются теория французской со­циологической школы (Э. Дюркгейм, Л. Леви-Брюль и др.) и ее многочислен­ные современные модификации и ответв­ления. Сюда отчасти относится, например, новейшая теория социальных представле­ний, разработанная Сержем Московичи и его учениками и последователями (В. Дуаз, Д. Жодлэ, Е. Дрозда-Сеньковска и др.) [21, 39, 40].

С точки зрения создателей француз­ской социологической школы, социаль­ность сводится преимущественно к идео­логии, к коллективным представлениям, вообще к сознанию (общественному). Та­кая точка зрения перспективна постольку,

4.1. Психология субъекта и его деятельности

поскольку она учитывает качественные, а не одни только количественные изменения человеческой психики в ходе социально-исторического развития. Особенно суще­ственно, что все это историческое разви­тие сознания, по мнению французских авторов, в принципе не может быть сведено к развитию индивида и индивидуального сознания; оно связано с изменениями всего общества, всего общественного строя. Эти положительные стороны данной концеп­ции социальности учитывали и разрабаты­вали дальше многие социологи и психо­логи (например, ранний Ж. Пиаже, позд­ний Л.С. Выготский и др.).

Вместе с тем указанная концепция имела существенные недостатки. Их прео­долевали ученые, использующие и разви­вающие наиболее перспективные положе­ния философии К. Маркса — прежде всего учение раннего Маркса о духовно-практи­ческой сущности человека (см. об этом, например, работы С.Л. Рубинштейна, Э. Фромма и др., а также дикуссию «Психо­логия и марксизм» [3, 27, 29, 33, 38]). С таких позиций была разработана прин­ципиально иная концепция социальности, во многом альтернативная той, которую представляют Дюркгейм, Леви-Брюль и их многочисленные последователи. В наибо­лее систематической разработке этой новой концепции социальности примени­тельно к психологической науке особенно большую роль начиная с 30-х гг., сыграл Рубинштейн. Подводя итоги своему пози­тивному и критическому анализу психо­логической концепции французской социо­логической школы, он справедливо под­черкивал в 1935 г.: «Из социальности таким образом выпадает всякое реальное отно­шение к природе, к объективному миру и реальное на него воздействие — выпадает общественная практика» [31, с. 136]. Так «социальность сводится к идеологии» и «всю психику индивидуума определяют «коллективные представления», которые в него внедряются обществом» [там же].

Преодолевая этот существенный недо­статок, Рубинштейн и его ученики теоре­тически и экспериментально разработали в психологии субъектно-деятельностный подход и соответствующую концепцию, согласно которой человек и его психика формируются и проявляются в ходе изна-

чально практической, а затем и теоретичес­кой, но в принципе единой деятельности (всегда социальной, творческой, самостоя­тельной и т. д.). Здесь исходной основой для развития социальности выступает сов­местная практическая деятельность в единстве со всей психикой человека — общественным и индивидуальным созна­нием и бессознательным. Субъектом та­кой деятельности являются человечество в целом, а внутри его — различные общ­ности людей и индивиды, взаимодейст­вующие друг с другом [1, 3, 5, 27, 33].

Наконец, начиная с 20-30-х гг. и до сих пор разрабатывается еще одна концепция социальности, идущая отчасти от Ф. де Сос-сюра, а затем от Э. Кассирера, М.М. Бах­тина, Л.С. Выготского и др. (если ограни­читься только XX в.). По их мнению, она не сводится к двум предыдущим концеп­циям, поскольку главным фактором соци­альности признается знак, символ, речь и т. д., отличающие людей от животных. Например, согласно точке зрения Касси­рера, язык как система знаков является основным средством или инструментом психического развития людей; язык и речь играют ведущую роль в опосредствовании такого развития. По мнению Выготского, именно знак (прежде всего речевой) и способ его употребления составляют «про­изводящую причину» возникновения у детей высших (т. е. опосредствованных, культурных, социальных, специфически человеческих) психологических функций. Такова суть знаковой концепции социаль­ности. Среди специалистов сейчас нет единства взглядов по вопросу о том, как квалифицировать эту речезнаковую теорию. Одни считают ее разновидностью выше­упомянутой психологической концепции французской социологической школы (см., например: [11, 21, 22, 27]), а другие, напротив, видят в ней источник или реа­лизацию деятельностного подхода, вообще деятельностной парадигмы (см., например, [11, 14]').

'С середины 1930-х и до середины 1970 гг. А.Н. Леонтьев полагал, что теория Выготского суще­ственно отличается от теории деятельности, но в конце 70-х гг. он неожиданно изменил свою позицию на противоположную. По его мнению, Выготский «су­мел увидеть, что центральной категорией для марк­систской психологии должна стать предметная дея­тельность человека» [17, с. 41].

4. ПСИХИЧЕСКАЯ РЕГУЛЯЦИЯ ПОВЕДЕНИЯ

Если бы проблема речи и языка разра­батывалась только с позиций знакового подхода (в смысле Выготского и др.), то он закономерно дополнял бы субъектно-деятельностный подход Рубинштейна и его школы. И тогда особых трудностей в их соотнесении и сравнительном анализе вообще могло бы не возникнуть. Дело, однако, в том, что субъектно-деятельност-ная концепция тоже раскрывает фунда­ментальную роль общения (и соответственно языка и речи как важнейших средств общения), но она делает это иначе, по-своему: в соотношении с сенсорикой и изначально практической деятельностью (в частности, познавательной) и другими видами активности людей. Таким образом, проблема языка и речи весьма актуальна и для знакового, и для субъектно-деятель-ностного подходов (в этом — их общ­ность), но проблематика субъекта и его изначально практической деятельности наиболее существенна только для второго из них, но не для первого (в этом — их различие).

Специальный анализ данной проблемы [3, 5, 7, 22, 27] приводит к выводу, что речь, знаки, символы и т. д. играют, бесспорно, существенную роль в развитии человека, но лишь постольку, поскольку он в начале жизненного пути с момента рождения ов­ладевает ими на основе своих первичных сенсорно-перцептивных, наглядно-дейст­венных, коммуникативных, вообще прак­тических контактов с окружающим миром (людьми, вещами и т. д.). В таком смысле речь вторична по отношению к исходным простейшим практическим действиям ре­бенка и их сенсорным предпосылкам. Однако для знакового подхода речь как квинтэссенция социальности является в данном случае, наоборот, первичной. Тем самым игнорируется или недооценива­ется изначальная сенсорная наглядно-действенная, чувственно-практическая ос­нова, необходимая для возникновения и развития речи. Соответственно этому со­циальность ограничена преимущественно теми отношениями между людьми, кото­рые складываются в плане общественного сознания — в отрыве от практической деятельности (трудовой, игровой, учебной и т. д.). Следовательно, в общей трактовке

социальности речезнаковая теория в основ­ном остается на позициях психологической теории французской социологической школы, а не деятельностного подхода.

Субъектно-деятельностный подход и соответствующую теорию можно, на мой взгляд, обозначить как объективный субъ-ектизм (не субъективизм!), поскольку он нацеливает исследователей на все более глубокое изучение объективных законо­мерностей субъекта и всех видов его актив­ности: деятельности, общения, поведения, созерцания, психического как процесса и т. д.