Институциональные реформы и макроэкономическое равновесие

В административно-плановой системе макроэкономическое равновесие надежно обеспечивалось как централизованным контролем за динамикой цен и заработной платы, так и контролем за конверсией безналичных денег предприятий в наличные деньги населения. Не было в собственном смысле налоговой системы, а фискальные функции выполняло изъятие в бюджет прибыли предприятий. Финансовые ресурсы предприятий под плановые цели пополнялись за счет бюджетных поступлений, т.е. перераспределения ранее изъятой прибыли, а также банковского кредита под символические проценты, который затем в большинстве случаев списывался и предприятиям, и банкам. По существу депозитные средства предприятий, заблокированные в банках, также находились в руках государства, так как могли расходоваться только на “разрешенные” властью цели.

Вся равновесная конструкция при этом держалась на централизованном директивном ценообразовании. В этих условиях государство могло удерживать макроэкономическое равновесие до тех пор, пока уровень изъятия у предприятий прибыли обеспечивал достаточные государственные доходы, с одной стороны, и ограничивал несанкционированное увеличение денежных доходов населения через рост заработной платы - с другой. И хотя эта конструкция в годы позднего социализма подвергалась постепенному размыванию как в результате сознательного реформирования властями, так и под воздействием скрытых рынков, общая логика сохранялась. Главное — сохранялись внутренние неформальные нормы поведения предприятий, прежде всего в виде склонности к пассивной денежной и кредитной политике.

Либерализация цен и отмена директивного планового контроля над предприятиями мгновенно разрушили эту конструкцию равновесия. Частная экономика требовала иных институтов и иной инфраструктуры стабилизации на макро- и микроуровне. Так, на смену скрытому налогообложению в виде изъятия прибылей должна была прийти налоговая система, банки из государственных расчетных центров должны были трансформироваться в полновесный элемент финансового сектора экономики, а сам этот сектор — получить отсутствовавший в плановой экономике финансовый рынок, в том числе денежный, фондовый, инвестиционный и другие его сегменты, должны были быть созданы условия для здоровой конкуренции и соответствующее антимонопольное законодательство. Централизованный контроль за заработной платой в либерализованной экономике сохраняется только в ограниченных рамках госпредприятий и бюджетной сферы, а в остальном ее уровень определяется преимущественно рынком.

В переходной экономике причудливо переплетаются старые и новые институты и элементы инфраструктуры. Причем дилемма, стоящая перед правительствами всех реформируемых стран, а именно — создавать ли по преимуществу новые институты и структуры или трансформировать имеющиеся, — не так остра: как правило, приходится делать одновременно и то, и другое. Конечно, груз прошлого (особенно старые неформальные институты) мешает переходу. Именно они превращают новые рыночные структуры лишь в имитацию, слепок со структур западных стран — акционерных обществ, рынков капитала, бирж и др.[60]. Между тем государство при всех условиях должно обеспечить, во-первых, достаточно быстрое формирование рыночной инфраструктуры. А уж из старых или новых блоков она может состоять — решается всякий раз по-разному в зависимости от конкретных обстоятельств[61]. Во-вторых, должны быть сразу же установлены соответствующие формальные нормы, “правила игры”, задающие рамочные условия их деятельности в новой среде.

Решающее значение в смене системы хозяйства имеет создание налоговой системы, которая как важнейший рыночный институт смогла бы не только обеспечить стабильные ориентиры для уровня эффективности хозяйствующих субъектов, но и создать новое качество экономических отношений в целом. Как свидетельствует опыт развития налоговых систем в нормально функционирующих рыночных экономиках, в частности опыт стран ЕС, сложились определенные устойчивые тенденции развития этих систем, на которые должно ориентироваться и реформирование в странах с переходной экономикой. Так, налоговым системам, формирующимся взамен бывшего тотального бюджетного перераспределения доходов предприятий, необходимо выработать четкие основания для налоговых платежей, обеспечить выполнение главных функций налогов (фискальной, социальной, регулирующей), установить допустимые пределы бремени налоговых изъятий, а также стабильные условия взимания налогов. Рыночные налоговые системы включают принципиально новые для реформируемых стран налоги — такие, как налог на размер и прирост капитала, налог на ценные бумаги, на землю и др. Вводятся также новые налоги, позволяющие осуществлять основные функции налоговой системы в нестабильных условиях инфляции, например НДС.

Более чем десятилетний переходный период показал, что в принципе формирующиеся налоговые системы в переходных странах подчиняются тем же тенденциям, что и в странах с развитой рыночной экономикой. К числу таких тенденций можно отнести мобильность налоговых систем и более полный учет изменений в основаниях налогов (например, на новые виды доходов, по новым группам налогоплательщиков), тенденция к снижению общего налогового бремени, а также отдельных конкретных налогов, в том числе, например, социальных, благодаря постепенному перенесению социальных расходов с государства на частных лиц. О том, что в наиболее успешно трансформирующихся странах ЦВЕ (Польша, Венгрия, Чехия) новые налоговые системы органично вписываются в правовую и регулирующую инфраструктуру, свидетельствует как рост налоговой составляющей государственных доходов (в Польше и Чехии — до 90%), так и достаточно высокий уровень собираемости налогов (например, в Польше собираемость по НДС и акцизам уже в 1996 г. приблизилась к 96-97%)[62].

Наиболее отчетливо противоречия старых и новых структур проявились в банковском секторе. Еще на рубеже 80-90-х годов в большинстве стран ЦВЕ начали формироваться двухуровневые банковские системы[63]. При этом речь шла не только о реорганизации монобанка в обычный для рыночной экономики центральный банк (эмиссионный центр, банк банков и финансовый центр государства) и новые для постсоциалистических экономик институты — коммерческие банки. Банковская система рыночного типа требовала внутренних институциональных изменений, построения принципиально новых отношений банковской системы с государством и субъектами экономики. Столкновение старых и новых институтов обнаружилось с первых же шагов банковских реформ на обоих уровнях банковской системы и не преодолено по сей день.

Центробанки почти всех постсоциалистических стран просто не могут беспрепятственно проводить долгосрочную финансовую политику, хотя и имеют, как правило, номинальный статус независимости[64]. Однако повседневные финансовые проблемы в экономике, резкие изменения в экономической политике государства в неустойчивой переходной среде обусловили сохранение возможности давления правительств на центробанки, а иногда прямого вмешательства в их деятельность. Так, политика Словацкого национального банка в конце 90-х годов все еще определялась борьбой с текущими финансовыми сложностями и не могла опираться на долгосрочную антиинфляционную политику, для которой до сих пор нет четких целевых ориентиров. СНБ не практикует систематического контроля за системой денежного обращения, предпочитая сосредоточиваться на разрешении периодически возникающих частных проблем. В Румынии центробанку законодательно не запрещено кредитовать правительство для финансирования кассовых разрывов, а на практике центробанк кредитует бюджетный дефицит.

Главной финансовой проблемой в большинстве стран с переходной экономикой остается деятельность коммерческих банков. В конечном итоге слабость банковского сектора идет от клиентской базы — предприятий. Практически везде сохраняется переплетение интересов и капиталов банков и предприятий-клиентов, прежде всего крупных. Корни целого ряда банковских проблем растут из приватизации (главным образом массовой, ваучерной), проведенной во многих случаях без предварительной «расчистки» балансов и без урегулирования вопросов задолженности. В результате безнадежные долги приватизированных и все еще значительного числа государственных предприятий легли на балансы банков. Так, в Болгарии убытки только госпредприятий в отдельные периоды достигали от 13 до 30% ВВП, что немедленно отражалось на балансах коммерческих банков, делая их неликвидными. Безнадежные долги по состоянию на конец 1995 г. достигали 74% всех банковских активов, что соответствовало почти 40% ВВП. Они продолжали нарастать и в 1996 г., причем 75% безнадежных требований приходилось на 10 государственных коммерческих банков. Остановить этот процесс можно было исключительно путем уменьшения долгов предприятий, а они продолжали расти. К концу 1996 г. задолженность госпредприятий не только не снизилась, но выросла еще на 25%[65].

В гораздо более благополучных Чехии и Словакии переплетение банковских и промышленных капиталов, неизбежное после купонной приватизации, также стало причиной серьезных финансовых проблем в экономике. В обеих странах обремененный долгами неустойчивый банковский сектор нуждался в государственных гарантиях. В целом Всемирный банк оценивает совокупные государственные гарантии банковскому сектору Словакии в 10-20% ВВП. Это гораздо выше, чем, например, в Польше и Венгрии, но ниже, чем в Чехии (по тем же оценкам, около 30% ВВП). К этому следует добавить и своего рода скрытую задолженность промышленности и банков, которую принимают на себя консолидационные банки обеих стран в целях санации банковских систем и предприятий.

Выход из создавшегося положения в Чехии и Словакии многие специалисты усматривают прежде всего в санации (консолидации) и приватизации банков. В 1999 г. в Чехии началась приватизация “священных коров” финансовой системы — наиболее крупных банков, сохранявшихся полностью или в значительной части в собственности государства. Проблемные кредиты при этом берет на себя Фонд национального имущества с перспективой списать их позднее также на консолидационный банк. В Словакии исподволь готовится сначала санация, а затем приватизация трех наиболее крупных государственных финансовых институтов (двух банков и государственной организации сберегательных касс), на которые в 1998 г. приходилось по меньшей мере две трети «плохих» кредитов банковского сектора. Программы так называемой “ревитализации” крупных предприятий в обеих странах имеют серьезные институциональные проблемы. Хотя соответствующие государственные комиссии и были созданы в 1997 г., но и к 2000 г. все еще не были выработаны надежные правовые основы (правда, есть чисто технические критерии) отбора предприятий и банков под программы, нет достаточно квалифицированного конкурсного законодательства, и есть опасность, что “ревитализация” пройдет просто путем привычного по опыту прошлых лет списания долгов. К тому же непрозрачность приватизации, когда сделки проводятся “между своими”, без публичного информирования о начальной стоимости капитала и ценах продаж, — прекрасная возможность для реализации частных интересов под видом развития вполне цивилизованных рыночных институтов. Опыт реформируемых стран подтверждает тот факт, что частная экономика подразумевает не только численное доминирование частных предприятий, но и верховенство соответствующего правопорядка, при котором правовые нормы едины как для частных, так и для коллективных и коммерциализированных государственных предприятий.

Институциональная ситуация “пластикового макета Уолл-Стрита” сложилась и в другой важной инфраструктуре переходной экономики — на рынке капиталов. Основные атрибуты этих рынков активно создавались с началом рыночной трансформации. В настоящее время во всех странах действуют фондовые биржи, на которых уже обращаются акции нескольких десятков приватизированных компаний и банков, а в последнее время (например, в Польше) появились и акции инвестиционных фондов.

Роль рынков капиталов в рыночной экономике совершенно особая: только там может быть получена реальная оценка стоимости активов компаний и обращающихся на вторичном рынке ценных бумаг (при этом равно важны как биржевая, так и всевозможные небиржевые формы движения капитала). Ликвидность этого рынка обеспечивает возможности структурного перелива капитала, столь необходимого для трансформирующихся экономических систем. Не менее значима и другая функция рынка капиталов — решение бюджетных проблем путем государственных заимствований через специально эмитируемые долговые ценные бумаги, а также первичного или вторичного размещения акций приватизируемых компаний. Между тем именно несовершенство институтов финансовых рынков нередко затрудняет решение бюджетных проблем и поддержание связанного с ними макроэкономического равновесия.

Например, в Польше запланированные бюджетные поступления 2001 г. от приватизации оказались под серьезной угрозой из-за неустойчивости фондового рынка. Фактически рынок обрушили западные инвесторы, не выполнившие своих обязательств по достигнутым ранее договоренностям об условиях покупки в 2001 г. акций двух крупнейших государственных компаний — первично размещаемого 50%-го пакета акций государственной страховой компании и вторично размещаемого 30-процентного пакета акций национального телекоммуникационного гиганта[66]. Отсутствие полноценных рынков капитала, недокапитализация экономики повсеместно служит фактором, направляющим финансовые рынки в спекулятивное русло и способствующим сооружению финансовых пирамид, подрывающих экономические интересы в конечном счете всех хозяйствующих агентов, за исключением их строителей.

Проблемы рынков ценных бумаг компаний и фондов, так же как и банковские, восходят к качеству активов приватизированных предприятий. Предприятия не только не всегда хотят, но и не могут решать свои инвестиционные задачи на рынках капиталов. Пока там преобладают краткосрочные спекулятивные сделки и мало надежных, высоколиквидных корпоративных ценных бумаг. Следует отметить понимание этих проблем в большинстве стран, стремление укрепить рынки капиталов. Так, в Чехии готовится всеобъемлющая реформа рынка капиталов, предпосылками которой уже стало образование комиссии по ценным бумагам (которая вычленена из минфина), повышение прозрачности рынка, новое правовое регулирование деятельности инвестиционных фондов, приватизация банков. В Польше установилась в целом позитивная тенденция роста курсов акций и национальных биржевых индексов. К началу 2000 г. даже удалось преодолеть негативные последствия мирового финансового кризиса. На рынок акций пришли пенсионные фонды, так как обозначилась тенденция к росту его доходности. А выход акций национальных инвестиционных фондов на фондовую биржу придал импульс всему рынку акций, повышая стоимость акций промышленных компаний. В принципе перспективы дальнейшего укрепления рынков капитала будут зависеть от того, насколько быстро удастся сделать эти рынки прозрачными для потенциальных инвесторов и каким будет соответствующее законодательство (собственно по рынку, по правам частной собственности, по проблемам возмещения причиненного ущерба и т.п.).

К числу важнейших институтов частной экономики относится также здоровая конкурентная среда. Конкурентное поведение не возникает само собой после либерализации экономики, оно обеспечивается соответствующими институтами — законодательством и структурами. Антимонопольные законы были приняты в большинстве реформируемых стран с самого начала трансформационных процессов. Эти законы запрещали известные в рыночной экономике виды монополистического поведения, прежде всего соглашения о фиксировании цен, разделе рынка, привилегии одним субъектам рынка и дискриминацию других, препятствия к выходу на рынки новых производителей. Вместе с тем в законодательстве отчетливо видны знакомые признаки старых институтов. В законах допускается множество весьма показательных исключений, например смягчение запретов на монополистическую деятельность, если соответствующая практика является “необходимой для осуществления экономической активности и не вызывает существенного ограничения конкуренции” (Польша), если доля участников монопольного соглашения составляет менее 5% соответствующего рынка (Чехия и Словакия).

Однако главная проблема заключается в том, что никакое, даже самое хорошее законодательство не сможет воспрепятствовать антиконкурентной практике. Опыт ряда стран показывает, что закон можно легко обойти, опираясь на хорошо укорененные нормы неформальных соглашений (например, между участниками перекрестного владения акциями), когда монопольный сговор трудно выявить. Нередко под видом защиты рынка защищаются как раз интересы хорошо организованных групп, использующих свое монопольное положение. Наиболее типичный случай — взвинчивание цен под любым предлогом, отражающее логику действий монополистических группировок, контролирующих соответствующие рынки. Рост цен провоцирует новые витки инфляции, повышая социальные расходы, а это требует от правительства коррекции исполнения текущего бюджета. Тем самым приходится признать, что деятельность монополий часто противоречит усилиям государственной власти, направленным на достижение макроэкономической стабилизации экономики. Типичны также различные формы защиты национальных производителей от конкуренции импорта (тарифные и нетарифные барьеры). Невзирая на антимонопольный контроль, государство по социальным и иным соображениям закрывает глаза на монополистический лоббизм, например в тех случаях, когда дело касается экономических интересов естественных монополий.

Сложности в преодолении монополистических тенденций в переходных экономиках во многом объясняются сложившейся в свое время в плановой экономике монополистической системой хозяйства. Хорошо известен сверхвысокий уровень концентрации и централизации в большинстве отраслей, особенно в промышленности. Например, в Венгрии и бывшей Чехословакии несколько сотен крупных фирм охватывали до 90% промышленного производства. Глубоко укорененный монополизм требует последовательной длительной работы по его преодолению с помощью всех доступных государственной политике правовых, административных и экономических методов.

Антимонопольные ведомства многих переходных стран испытывают значительные трудности в борьбе с монопольной практикой, имеющей наиболее губительные последствия для экономики, а именно в области ценообразования. Крайне редки случаи, когда эти ведомства могут реально вмешаться в деятельность хозяйствующих агентов даже при явных признаках злоупотреблений монопольным или доминирующим положением на рынке. Обычно контролю доступны лишь цены, регулируемые государством (в Венгрии и Чехии, например, это не более 5% объема промышленной продукции). Не меньшие трудности для антимонопольного регулирования представляют часто практикующиеся манипуляции с корпоративным капиталом. Используя аргументы сохранения технологического единства и внешней конкурентоспособности, компании не только сопротивляются разукрупнению, но и прибегают к различным вариантам корпоративных слияний, усиливающих доминирование на рынках. Антимонопольным ведомствам чрезвычайно трудно, если вообще возможно, вскрыть стоящий за корпоративными операциями картельный сговор.

Настоящим локомотивом ускоренного формирования институтов и инфраструктур рыночной экономики для многих стран ЦВЕ и Балтии стало предстоящее вступление в Европейский союз. ЕС регулярно отслеживает ход рыночной трансформации в постсоциалистических странах и присваивает (или не присваивает) марку “страна с функционирующей рыночной экономикой” или “инвестиционно привлекательная страна”. Одно из первейших требований ЕС — приспособление законодательства вступающих в него стран к стандартам Союза. Речь идет прежде всего о таких нормах, как законы о защите конкуренции или антитрестовское законодательство, законы о кредитных институтах, законы о ценных бумагах и др. К числу стран с функционирующей рыночной экономикой уже отнесены Венгрия, Польша, Чехия, Словения. К концу первого десятилетия XXI в. практически все страны с переходной экономикой могут завершить формирование институтов и инфраструктур рыночной экономики.

[1] Подробнее об этом см.: Глинкина С.П. Формирование частного сектора в экономике постсоциалистических стран. М.: Эпикон, 2000.

[2] См., например: Радыгин А.Д. Реформа собственности в России: на пути из прошлого в будущее. М.: Республика, 1994; От кризиса к росту: Опыт стран с переходной экономикой /Под ред. М. Дерябиной. М.: Эдиториал УРСС, 1998.

[3] Так, венгерский экономист Иван Майор в 1991 г. категорически отрицал возможность признать в качестве приватизации акт превращения государственных предприятий в общества с ограниченной ответственностью или акционерные компании, акционерами которых являются другие государственные предприятия или коммерческие банки. Он предлагал проводить четкое различие между приватизацией и коммерциализацией или разгосударствлением. Более того, компания, большая часть собственности которой все еще принадлежит государству или в которой государству принадлежит большинство голосов, по его мнению, также не может считаться приватизированной (Major I. Privatization in Eastern Europe. London: Edward Elgar, 1994).

[4] Savas E. Taxonomy of Privatization Strategies//Policy Studies Journal. 1989/1990. Winter. P. 343-355.

[5]Gray Ch. In search of ownership: privatization and corporate governance in transition economies //The World Bank research observer. W., 1996. № 2. P. 179-197.

[6] Lipton D., Sachs J. Privatization in Eastern Europe: The Case of Poland. Brookings Papers on Economic Activity. 1990. № 2. Р. 293; Grosfeld I. Privatization of State Enterprises in Eastern Europe: the search for a market environment// Mimeo. - Delta, 1990.

[7] Major I. Privatization in Eastern Europe. A Critical Approach. London: Edward Elgar, 1994.

[8] О механизмах формирования корпоративно-бюрократических структур (кланов) в России подробнее см.: Бузгалин А., Колганов А. Закономерности переходной экономики. М.: Экономический факультет МГУ, 1996; Глинкина С. Теневая экономика в России. М.: ИМЭПИ РАН, 1996; Glinkina S. Die Kriminelle Komponenten der russischen Wirtschaft: Typen und Dimensionen// Berichte des Budesinstitut für ostwissenschaftliche und internationale Studien № 29. Köln, 1997.

[9] Подробнее об этом см.: Major I. Privatization in Eastern Europe. A Critical Approach. London: Edward Elgar, 1994. P. 54-55.

[10] Bulgaria. OECD Economic Survey. 1997. Р. 114-117; Privatization in Poland and East Germany: Comparison// Working Paper № 182/183/ Osteuropa-Institut Munchen. 1995. P. 513-552; Buchtikova A. Privatization in the Czech Republic. Warsaw: Center for Social & Economic Research, 1995. P. 13.

[11] Некоторые из изложенных выше положений затрагиваются Д. Старком при рассмотрении ситуации в Венгрии (Stark D. Path Dependency and Privatization Strategies in East-Central Europe// East European Politics and Societies. 1992. № 1).

[12] См. Глинкина С.П. Формирование частного сектора в экономике постсоциалистических стран. М.: Эпикон, 2000.

[13] Sun L. Emergence of Unorthodox Ownership and Governance Structures in East Asia. An Alternative Transition Path// Research for Action 38/ WIDER. Helsinki, 1997. Р. 10.

[14] Campbell J., Lindberg L. Property Rights and the Organization of Economic Activity by the State// American Sociological Review. 1990. № 55. Р. 635; Walder A. Corporate Organization and Local Governance Property Rights in China//Changing Political Economies: Privatization in Post-Communist and Reforming Communist States /Ed. By Vedal Milor. London: Lynne Rienner Publisher, 1994.

[15] См.: Приватизация: чему учит мировой опыт. М.: Международные отношения, 1993. C. 16.

[16] См.: От кризиса к росту: Опыт стран с переходной экономикой. М.: Эдиториал УPСС, 1998. C. 100.

[17] См., например: Вагенер Х-Ю. Частная собственность и управление в переходных экономиках //Politekonom. М., 1996. № 1. C. 51.

[18] В литературе эту мысль впервые сформулировал Андраш Надь (Nagy A. «Social choice» in Eastern Europe //Journal of Comparative Economics. 1991. № 2. P. 266-283).

[19] Цитируется Петер Михайи, директор-распорядитель Агентства по приватизации и управлению государственным имуществом Венгрии, выступивший 3 мая 1996 г. в Свободном университете Берлина перед руководителями российских предприятий с докладом «Результаты деятельности государственных предприятий до и после смены системы».

[20] Pistor K., Turkewitz J. Coping with Hydra-State Ownership after Privatization: A Comparative Study of Hungary, Russia, and the Czech Republic //Corporate Governance in Central Europe and Russia. London: Central European University Press, 1996.

[21] Von Thadden E.-L. Centralized Decentralization: Corporate Governance in East German Economic Transition. Switzerland: Institut fur Vilkswirtschaft, Universitat Basel, 1994.

[22] См.: Ибадоглу (Байрамов) Г. Трансформация форм собственности в Азербайджане: итоги первой приватизации //Вопросы экономики. 2003. № 2.

[23] Coffee J. Investment Privatization Funds: The Czech Experience// Corporate Governance in Central Europe and Russia. London: Central European University Press, 1996.

[24] См.: Портяков В.Я. Экономические реформы в Китае (1979-1999 гг.). М.: Ин-т Дальнего Востока РАН, 2002. С. 69.

[25] См.: Стратегия превращения Китая в супериндустриальное государство (1996-2050 гг.)/ Отв. ред. М.Л.Титаренко. М.: Памятники исторической мысли, 2002. С. 63.

[26] HVG, Bp., 2000. Dec. 23, 11 old.

[27] Некоторые социально-экономические показатели развития Узбекистана в 1990-е годы: Подготовительный доклад для Московского Бюро МОТ. М., 2001.

[28] National Human Development Report. Armenia. 1998.

[29] Национальный отчет о человеческом развитии. Беларусь. 2000. С. 19.

[30] Stallings B., Perez W. Growth, Employment and Equity: The Impact of the Economic Reforms in Latin America and the Caribbean: Summary. Brooking Institution Press, ECLAC, 2000.

[31] Woodward R. Insider Privatization in Post-Communist Countries: «Propertization of the Nomenklatura» or an Effective Step Toward a Private Economy//Privatization in Post-Communist Countries /Ed. by Barbara BLaszczyk and Richard Woodward. Warsaw, 1996. Vol. 11. P. 38.

[32] Blasi J., Shleifer A. Corporate Governance in Russia: An Initial Look//Corporate Governance in Central Europe and Russia /Ed. by Frydman R., Gray Ch., Rapaczynski A. London, 1996.

[33] Gardavski J. Trends in the Ownership and Authority Structure of Employee-Owned Companies// Management Employee Buy-outs in Poland /Ed. by Jarosz V. Warsaw, 1995.

[34] Boda D., Hovirka J., Neumann L. A munkavбllalok mint a privatizбlt vбllalatok ъj tulajdonosai// Kцzgazdasбgi szemle. Bp., 1994. 12 sz. 1084-1096 old.

[35] Peck M. Russian Privatization: What Basis Does it Provide for a Market Economy?//Transnational Law and Contempopary Problems: A Journal of The University of Iowa, College of law. 1995. No. 1.

[36] Estrin S. Economic Transition and Privatization: The Issues//Privatization in Central and Eastern Europe /Ed. by S.Estrin. London and NewYork: Longman, 1994.

[37] Szelenyi I., Eyal G., Townley E. Managerial Capitalism: The Remaking the Economic Institutions and the Changes in the Social Structures During Post-Communist Transformation//Mimeo. Los Angeles, 1995. November 1.

[38] Наиболее влиятельные инвестиционные фонды принадлежат крупнейшим банкам — Коммерческому, Чешскому сберегательному, Инвестиционному и Почтовому. Только последний владеет 10%-м пакетом акций в 100 фирмах и 20% акций в 30 инвестиционных фондах. Инвестиционные фонды PIAS, фактически находящиеся в собственности банка, в свою очередь, владеют еще 20% акций в 14 инвестиционных фондах. Эти цифры дают ясное представление о степени переплетения инвестиционных фондов, предприятий и банков, что фактически определяет условия финансирования предприятий.

[39] Buchtikova A. Privatization in the Czech Republik.//Studies & Analyses 53/ CASE. Warsaw, 1995.

[40] Под контролем понимается: прямое или косвенное владение более 50% капитала или голосующих акций юридического лица; возможность избирать или отзывать большинство членов органов управления и контроля юридического лица; возможность оказывать решающее влияние на управление юридическим лицом, по отношению к которому банк выступает пайщиком или акционером.

[41] Figyelх. Bp., 1997. 31.sz.

[42] Terйspontok. Jelentes a magyar gazdasбg 1995. йvi folymatarol. Bp.: Penzьgykutato, 1996. 162, 163, 169. old.

[43] Bank йs Tцzsde. Bp., 1997. Оkt. 3.

[44] См.: Основные тенденции трансформации экономических систем и практика России/ Под ред. М.Н.Осьмовой. М.: ТЕИС, 1999. С. 27.

[45] См.: Кузык Б.Н. Высокотехнологичный комплекс в экономике России: прошлое, настоящее, будущее. М.: Ин-т экономических стратегий, 2002. С. 236-237.

[46] См.: Основные тенденции трансформации экономических систем и практика России/ Под ред. М.Н. Осьмовой. М.: ТЕИС, 1999. С. 26-27.

[47] Klaus V. Transformaиni pravidla: hipotéza dvou polštáøù//Politická economie. 1994. № 3.

[48] Согласно действующим нормативам, крупными акционерами являются владельцы 5 и более процентов капитала; стратегическими инвесторами — владеющие свыше 30% акций и гарантирующие реализацию инвестиционных программ. Акционеры с правом решающего голоса имеют как минимум 50% капитала.

[49] Под институтами в соответствии с теорией институционализма следует понимать совокупность правил и норм, а также механизмы их реализации, с помощью которых структурируются и облегчаются отношения и взаимодействия между людьми и организациями.

[50] На эту особенность “плохих” рынков в рамках плановой экономики указал М. Олсон в работе “Скрытая тропа к процветающей экономике” (См.: Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы. М.: Изд-во РГГУ, 1994. С. 103-107).

[51] Термин “рутина” применительно к организациям и фирмам означает нормальные и предсказуемые образцы поведения. При этом рутина определяет привычно-рациональное, но только возможное поведение, тогда как на фактическое поведение помимо рутин воздействует еще и окружающая среда. Для экономических агентов, таким образом, к категории рутин относится большая часть нормальных и предсказуемых особенностей делового поведения. Принципиально важно то, что именно рутинами руководствуется фирма при выборе стратегии решения стоящих перед ней нерутинных проблем. Так, следование рутинам при принятии решений обнаруживается в поведении фирм в таких сферах, как ценообразование, материально-техническое снабжение и даже политика в области рекламы. (Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. М.: Финстатинформ, 2000. С. 31-32).

[52] П. Мюррел отмечает, что в таких условиях неизбежно устанавливается глубокая обратная связь между снижением эффективности корпораций одной отрасли и ухудшением положения в других отраслях. (См.: Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы. М.: Изд-во РГГУ, 1994. С. 74-75).

[53] Так, К. Нильсен в статье “Институционализм и проблемы посткоммунистической трансформации” пишет: “...в этой мутантной экономике возникает комбинация элементов, многие из которых имеют корни в прошлом и развиваются в какие-то новые капиталистические структуры” (См.: Эволюционная экономика на пороге XXI века: Доклады и выступления участников международного симпозиума. М.: Япония сегодня, 1997. С. 165).

[54] В рецензии на книгу польского исследователя переходной экономики Г. Колодко “От шока к терапии” российский специалист по проблемам постсоциалистических институтов В. Попов приходит к выводу о том, что главный сюжет “романа” постсоциалистической трансформации — сохранение дееспособных институтов в одних странах (очень разных по многим своим характеристикам) и их развал в остальных. Как минимум на 90% это история несостоятельности государства и его институтов, а не несостоятельности рынка или недостаточной либерализации экономики (Эксперт, 2000. № 31. С. 49).

[55] То, что фирмы выбирают не оптимальное (рациональное) решение, а действуют прежде всего в соответствии с рутиной, постоянно подчеркивают Р. Нельсон и С. Уинтер (см., например: Нельсон Р., Уинтер С. Эволюционная теория экономических изменений. М.: Финстатинформ, 2000. С. 151, 160).

[56] Часто приводимый пример с приватизацией ряда крупных компаний в Великобритании интересен тем, что показывает: длительным процессом была не приватизация этих компаний как таковая, а предшествовавшая ей подготовка госкомпаний к работе по критериям рынка, отлучение от государственного “кошелька”. Приватизация на заключительной стадии такой длительной реструктуризации была необходима как гарантия от возврата к «дурным» привычкам.

[57] См.: Корнаи Я. Макростабилизация в Венгрии: политэкономический взгляд//МЭ и МО. 1999. № 2. С. 33-43; № 3. С. 74-83.

[58] Здесь и далее в данной главе, если не указано иное, использованы данные из работ Центра восточноевропейских исследований ИМЭПИ РАН: Проблемы выхода из кризиса стран Центральной и Восточной Европы (источники экономического роста). М.: ИМЭПИ, 1997; Приватизация в странах Центральной и Восточной Европы: первые результаты. М.: ИМЭПИ, 1998; Итоги социально-экономического развития стран Центрально-Восточной Европы в 1997-1998 гг. М.: Эпикон, 1999.

[59] См.: Россер Г.С. Уроки для возникающих в Восточной Европе рыночных экономик // Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы. М.: Изд-во РГГУ, 1994. С. 503.

[60] Согласно меткому выражению Я. Корнаи, все эти “рыночные” структуры есть “не что иное, как пластиковый макет Уолл-Стрита” (Становление рыночной экономики в странах Восточной Европы. М.: Изд-во РГГУ, 1994. С. 432).

[61] Тут невольно вспоминается Министерство экономики в первом реформаторском правительстве России, возникшее на основе ликвидированного Госплана.

[62] См.: Кулигин П.И. Налогообложение в странах Центральной и Восточной Европы //Проблемы прогнозирования. 1998. № 2. С. 112-113.

[63] См.: От кризиса к росту. Опыт стран с переходной экономикой. М.: Эдиториал УРСС, 1998. С. 136-141.

[64] См.: Банки в переходных экономиках. М.: Эпикон, 1998.

[65] Здесь и далее цифры и факты по отдельным странам ЦВЕ взяты из аналитических обзоров Мюнхенского Института Восточной Европы: Osteuropa-Institut Munchen, Working Papers № 200, 209, 225 “Wirtschaftsentwicklung in ausgewahlten mittel- und osteuropaischen Landern” 1997, 1998, 1999/2000.

[66] См.: Ведомости, 2001. 16 апреля.