Глава XVI. С Александром Соломоновичем я познакомился сорок лет назад

С Александром Соломоновичем я познакомился сорок лет назад. Вспоминаю нашу первую встречу.

На крыльце Сыктывкарского училища культуры на переменах всегда было много студентов. Кто курил, кто рассказывал анекдоты, кто объяснялся в любви… Неожиданно молодые студенты примолкли, а девчонки, обезумев от радости, побежали навстречу идущему с портфелем пожилому человеку.

– Александр Соломонович! Александр Соломонович! – кричали они.

– Как первоклашки! Чему радуются?.. – спросил я студента старшего курса.

– Ты что, не знаешь? Это же сам Клейн, – он произнёс эту фамилию с особым почитанием и уважением.

– А-а-а, – неопределённо протянул я, – Понятно!

Хотя я ничего ещё не понимал, только одна мысль преследовала и повторялась в голове: «Чему торжествовать?.. Учитель как учитель. Все они одинаковые…»

Вдруг над всеми, кто находился на крыльце, вознёсся могучий голос Клейна:

– Привет животному миру Африки!

Я на мгновение замер, затем раздался коллективный заливистый смех молодёжи.

– Здрасьте! Приветствуем! Добрый день! – заверещали они наперебой.

На редкость красивый, с гордой осанкой, с профилем греческого философа человек, в доли секунды обаял и притянул к себе того, кто ещё минуту назад его ещё не знал.

Уже на индивидуальных занятиях по сценической речи я стал осознавать, что мне очень повезло. Такой педагог встречается на миллион один раз.

– Ну, Йосич, – так всегда называл меня Мастер, транскриптируя отчество, – Начнём!

Я знал, что первым делом идёт дыхательный, голосовой, артикуляционный тренаж, затем действенный анализ произведения и прочее.

Так пролетело два года, два самых насыщенных занятиями по сценречи, постановкой моего голоса, развития способности чувствовать авторов произведений. Настало время для заключительного экзамена по сценической речи. Наша группа была одной из первых, кто решился на эксперимент: читали по три разножанровых произведения каждый. Строгая комиссия не внушала особого профессионального доверия, кроме двух человек: А. С. Клейна и старейшей актрисы академического театра Н. И. Поповцевой. В завершении экзамена студентов пригласили в аудиторию для вынесения «вердикта». Члены комиссии говорили мудрёные слова об искусстве звучащего слова, которые не очень воспринимались студентами. Каждый из молодых уже давно вообразил себя будущим «премьером» театра Большого, не меньше. Очередь дошла и до меня. Педагог, вычурная, с капризным высокомерным лицом, вечно вытянутом в удивлённой гримасе, с крашенными под блондинку волосами, надменно посмотрела на студентов. Она все годы шла в оппозиции с Клейном, претендуя на свою псевдозначимость педагога и театрального критика. Одно её спасало, это – глупость! Не задумываясь, автоматически вклинила:

– А вот Юрий Иосифович Клейн… – затем быстро поправилась, – Сегодня достиг уровня своего учителя. Я, закрыв глаза, даже не поняла, кто это читает… Посему…

– Да-да, и интонации, и тембр, и сила… – стал кто-то из комиссии подбрасывать в мой адрес комплименты.

Я был обескуражен. Как же так?.. Я не пародировал Клейна, а читал, как учил сам Мастер. Словом, после экзамена все были счастливы. С того времени и стали называть меня «Клейн-2». Я гордился этим признанием.

Действительно, даже многие привычки, литературные пристрастия, интересы в искусстве невольно вросли в моё существо и сознание. Они продолжают быть и сегодня.

Случалось, что мы с Александром Соломоновичем по распоряжению Министерства культуры вели ответственные Республиканские концерты, демонстрации трудящихся Республики. Внутри меня рождался голос великого диктора всех времён – Юрия Левитана. Голос торжеств и церемоний. Клейн лично знал «Юрбора», так он называл Левитана, в 70-х направил меня к нему на дикторский мастер-класс. Как по тонкому льду, я научился вести свои тембры, обертоны, голосовые краски к совершенству. Родился красивый, умный голос, способный воздействовать на сотни, тысячи людей.

Александр Соломонович бережно помогал «лепить» из моих природных речевых мозаик академически правильную сценическую речь, которая сегодня утрачивается, во времена скороговорения и бездумной болтовни. И востребована, увы, не так часто. Пройдут годы, а голос Клейна, «вошедший» в учеников, будет долго служить на радость людям.

*

*

*

Я постоянно путался только в двух именах моего великого Учителя. То называл его Александром, а то – Рафаилом. Он, зная эту двухимённую путаницу, по привычке отвечал:

– Я, как умный пёс, живу в двух ипостасях, надеясь на двойную любовь и доппаёк в виде косточки.

Мы общались с Клейном постоянно, и будучи рядом, и на расстоянии… Даже мелкие бытовые проблемы пытались разрешать сообща. Как-то, в конце 70-х годов, Александру Соломоновичу неожиданно дали ордер на новую квартиру. Он был рад тому, что его признали как значимую личность, вероятно, поняли, что для людей, создающих духовность, носителей огня Творчества, необходимы элементарные бытовые условия, хоть какие-нибудь и при жизни. «Газ», грузовая машина с деревянными бортами, подошла к новостройке микрорайона «Орбита» (пригород Сыктывкара).

– Александр Соломонович, нам необходим кот. Любой. Драный, домашний, но… Кот!

– Йосич, разгружай, потом найдём!

Мы выгрузили стопки книг, посуду, стеллажи, мебель. Водитель торопился. Оставшись один на один с разбросанными вещами, мы с Клейном стали быстро соображать: с чего же начать?

– Александр Соломонович! Вон он! – через строительный мусор я побежал к соседнему подъезду, где на скамеечке вальяжно спал рыжий грязный кот. Осторожно подкравшись сзади, схватил лежебоку. Кот безумно заорал, пытаясь меня исцарапать. Рыжая бестия стремился вырваться и убежать.

– Йосич, да брось ты его!

– Александр Соломонович! Рыжий на счастье, на семейную удачу и пополнение. Нам повезло! У вас будет новая семья! – я засмеялся.

Взбежал на этаж, остановился возле дверей квартиры. Клейн поставил две связки книг, открыл дверной замок:

– Готово! Запускай!

Я быстро выпустил обезумевшего бедолагу. Рыжий, заметавшись по квартире, пробежал в большой зал двухкомнатной квартиры. И моментально оставил на полу пахучую кошачью метку.

Примерно через час мы вдвоём наконец-то перенесли все вещи с улицы.

– Йосич, обмывать новоселье будем с чаем и колбасой.

Я обрадовался. Так заваривать настоящий индийский чай, как Александр Соломонович, никто не умел, а на колбасу моих студенческих грошей не хватало.

Слегка перекусив, мы начали хозяйским взглядом осматривать все сантехнические узлы и соединения. Электропроводку.

– Мне необходимо провести входной звонок, – по-хозяйски сообщил Клейн, – Йосич, ты в электрозвонках мастер?

– Нет, к сожалению, не обучен, – я вздохнул неуверенно, с неким бессилием и уколом совести.

– Конечно, – Александр Соломонович внимательно глянул на меня, – в вас живёт только сцена, – и засмеялся.

Кот начал громко мяукать, проситься на улицу. Я приоткрыл входную дверь, он пулей выскочил наружу.

Целую неделю мы с Клейном разбирали домашние вещи, архивы. Главным достоянием багажа являлись книги. Мы бережно протирали от пыли каждую из них и по всей комнате раскладывали тематические стопки.

Когда квартира обрела более-менее благообразный вид, до нас дошло осознание того, что это настоящий дом, где необходимо заводить новую семью. С первой супругой, которая родила сына Илью, у Александра Соломоновича отношения не сложились. Да и сын, по ряду причин, был вдалеке от отца. Казалось, что всё! Это финал жизни семейной! Но судьба готовила Александру прекрасный, светлый подарок, о котором он даже не мог и мечтать.

Разрываясь между уроками в училище, театром, написанием новых произведений, любимыми учениками, Александр Соломонович открыл для себя заново самое высокое чувство – любовь к женщине. Ему было уже около шестидесяти.

*

*

*

В 1983 году у Александра Соломоновича родилась дочь. Он, не задумываясь, назвал её Ксенией, в честь выдуманной фамилии «Ксенин», спасшей ему жизнь в годы немецкого плена. Жена, Светлана Александровна, была молодым начинающим режиссёром драмы.

Для Клейна то, чего вполне могло не быть, неожиданно обернулось явью. Я как-то при встрече бросил ему:

– Александр Соломонович, я – провидец, говорил вам, что Рыжик на счастье!

Он вначале не понял, а потом, вспомнив про рыжего кота-новосёла, рассмеялся:

– Да, бывает же примета в руку!

Новая, творчески одарённая семья, Республике Коми принесла немало культурных открытий. У Александра как бы открылось второе дыхание.

Появилось очень много новых художественных произведений, стали выходить поэтические сборники, очерки-книги об известных деятелях культуры Республики, пьесы и романы-биографии: «Дитя смерти», «Клеймёные», «Улыбки неволи» и другие. Светлана ставила новые пьесы в театре.

Помню, мы как-то гуляли с ним в Кировском парке. Обезумевшие грачи устроили гонки по кронам старых высоченных тополей.

– У них своя иерархия, свои сборы-разборы, почитания и отторжения, всё, как у нас, – присев на выщербленную скамью, произнёс Александр Соломонович.

– Действительно, всё вроде бы ясно и определено природой, а как, Александр Соломонович, могло случиться, что, будучи невольным человеком, вы пытались ещё нести радость другим?.. О каком искусстве, тем более «крепостном», можно говорить в заключении? – я пытался мудрствовать, чтобы не казаться «незнайкой».

– Да, ты прав. Как?! Поэтому давай-ка, друг, займёмся прекрасным делом, пока живы жертвы – свидетели режима. Я буду всё вспоминать, фиксировать на бумаге, а ты постарайся отыскивать оставшихся ещё в живых, бывших деятелей искусства, способных документально подтвердить историю театра ГУЛАГа.

Тогда ещё эта тема была закрыта, недоступна. Ни о каких архивах КГБ и достоверных источниках речи не могло быть. Я, по наивности, спросил, так, для перестраховки:

– А меня, как сына политической репрессированной, могут преследовать за инакомыслие? Аполитизм?

– Глупый. Ты же собираешь факты истории не для того, чтобы свергнуть советскую власть. А для будущих поколений, которые будут жить после тебя.

– А-а-а… – протянул я задумчиво.

Неожиданно над нашими головами, разрезая воздух, промчались две маленькие птицы. Это были стрижи. Их миндалевидные глазки, фиолетово-чёрные, с любопытством поглядывали на людей.

– Даже птицы согласны с нами. Ну что?.. Даём клятву друг другу: идти до конца к одной цели возрождения памяти «клеймёного искусства», а главное – с этой минуты можешь считать меня своим духовным отцом, а я тебя буду называть «сыном», ведь ты теперь брат сестрёнки, которая недавно родилась.

Я вначале это принял за шутку, но спустя не один десяток лет совместной верности в дружбе, приятия, сотворчества, понял: это действительно так и должно было случиться. Я стал названным братом Ксении Клейн, а Александр Соломонович – настоящим отцом и другом, на века!

Уже для своих театральных учеников я старался во всём быть похожим на «духовного» отца. В манерах: чтецкой (высокой культуры), признания всех видов искусства, актёрской игры, режиссуры, умения рождать мысли на бумаге. Вплоть до юмористических приколов.

*

*

*

Поэт Д. Мережковский сказал: «Бессмертна лишь глупость людская». А. С. Клейн в своей творческой жизни часто встречал людей «от культуры», которые в чинном панцире пытались вершить судьбы настоящих деятелей искусства.

Однажды, в 70-х годах, ему поручили написать сценарий торжественного церемониала в честь открытия нового городского кладбища. Клейн отнёсся к этому поручению с присущим только ему юмором и наигранной серьёзностью предстоящего «торжества». Его многократно вызывали на различные собрания, совещания. Он писал, добавлял, правил.

За день до события Александр Соломонович предложил чиновникам «изюминку»: над центральным входом обязательно должен висеть лозунг: «Добро пожаловать!». Про себя Клейн подумал: неужели пройдёт?! И действительно, все члены комиссии затрепетали: «Как же так?.. А мы и забыли…»

Мероприятие по случаю открытия нового кладбища прошло на «высоком партийном уровне». С речами ораторов, бравурным духовым оркестром и представителями предприятий, организаций трудовых коллективов города.

Когда Клейн рассказывал мне об этом эпизоде, мы хохотали. Как бусинки с шёлковой нити, стали сбрасывать из своей памяти похожие казусы-эпизоды.

О своём пребывании в плену, тюрьме, лагере Александр Соломонович рассказывал всегда подробно. У нас была договорённость с ним, что я буду стараться всё записывать. Вдруг придёт время, когда это пригодится. Я знал, что, пережив два инфаркта, Александр Соломонович мог и не вернуться к здоровой жизни. Шла середина 70-х годов.

Александр Клейн обладал феноменальной памятью. Имена, даты, события воссоздавались им моментально, будто это было вчера. Я по молодости записывал только факты и имена, некоторые эпизоды его жизни. Объём черновых тетрадей вырос до сорока двух. Оставалось только одно – когда-то их использовать при создании книги о неповторимом человеке-легенде А. С. Клейне.

Я тогда и не предполагал, что только через 35 лет вновь понадобятся тетради, надиктованные мне Клейном, ставшим самым родным и близким человеком. И ещё! Судьба меня неожиданно определила в город Тосно, где я живу, и почти 10 лет работал в Доме культуры, волею случая располагавшемся в бывшей церкви иконы Казанской Божьей Матери. Здесь же, в годы Великой Отечественной Войны находился госпиталь СС, где служил пленный Алекс Ксенин.

Вероятно, круги истории, времени, судьбы повторяются. Александр Соломонович звонил мне день через день. Называл места, улицы Тосно. Будучи в тяжёлом состоянии здоровья, он, заговариваясь, постоянно переспрашивал об одном:

– Сынок, а яму-то от авиабомбы зарыли?..

Действительно, такая яма существовала в центре Тосно, на месте, где сейчас находится главпочтамт. А в 41-м она напоминала глубокое озеро с вздыбленными краями-рельефами. Александр не раз, по заданию немецкого командования, ходил в посёлок Тосно мимо этой снарядной чаши, которая так и осталась в его памяти, в помутнённом сознанием войны, как безысходная рана совести и боли.

Поэтому каждый раз я отвечал:

– Александр Соломонович, только вчера зарыли котлован. Теперь нет и следа от былого…

Он прерывал меня:

– Следы останутся навсегда. Было бы кому помнить о тех, кто невольно оказался в немецком плену и это видел. Главное – я никого не предавал, наоборот, – помогал выжить слабым, воевал… – Александр Соломонович замолкал. На обратной стороне телефонной трубки слышалось его глубокое дыхание.

– Да успокойтесь, Александр Соломонович! Всё хорошо, – я понимал, что моих слов он не слышит. Вновь ушёл в себя, провалился в болезненный от морфия сон.

Милейшая супруга Светлана Александровна позвонила мне в начале апреля 2009 года.

– Завтра должна прилететь из Израиля Ксения. Только бы успела! – тревога надежды чувствовалась в голосе Светланы.

Ксения прилетела на другой день. Успела. Почти день и целую ночь она провела возле постели отца. Александр Соломонович был без сознания. Кутя говорила ему добрые, известные только им двоим, слова-откровения, любви и признания. Гладила его тёплую руку, которая часто бережно обнимала её. Под утро она провалилась в короткий тревожный сон.

Ей снился, вот уже который раз повторяющийся «клип». Виделась какая-то разбросанная деревня с чёрными, вросшими в землю избами, и огромная яма, разрыхлённая по краям, наполненная талой водой. Во всём белом, по глади этой жижи ступает отец, который неожиданно вытягивает из грязного месива, прямо за хвост, половину огромной рыбины. Ксения кричит вслед, но он её не слышит. Белой точкой, не оглядываясь, отдаляется вдаль. И вдруг… Всё исчезает.

Единственная и обожаемая дочь Клейна Ксения продолжила врачебную династию рода. Закончив медицинский факультет Иерусалимского университета, стала работать терапевтом в одной из клиник Израиля…

– Юра, представляешь, какая-то мистика! Александр Соломонович стал выше ростом на голову?.. – с какой-то тревогой в голосе сообщила мне новость жена, – Я веду его по коридору, аж остановилась. Как такое может быть?!

Я попытался успокоить её, зная, что перед смертью человека иногда случаются био-всплески в организме и костный состав начинает «тянуться»

– Светлана, он – великий человек. Даже сам его организм подтверждает это…

– Юра, ты знаешь, он когда приходит в себя, наступает временное прояснение сознания. Единственное, что произносит: «Я боюсь умирать. А как же Кутя»? – так Александр Соломонович называл дочь Ксению, – Юра, ты… – у Светланы дрогнул голос.

– Света, исход возможен. Заболевание неисправимо, да и возраст – почти девяносто! Он прошёл, прожил одну жизнь, которой бы хватило на сотню других сполна.

Когда Ксения увидела мистический сон впервые, примерно за год до смерти Клейна, то рассказала о нём отцу.

Папа ещё посмеялся:

– Я часто кричу во сне. Всё убегаю из немецкого плена. А приснилась тебе тосненская бомбояма в годы войны. Ты видела во сне меня молодым, когда немцы заставили пленных её засыпать. Чего только природа не делает с нашей коробочкой-памятью?..

Но сегодня, в день Песах (еврейская Пасха), 8 апреля 2009 года, этот сон возвращался настойчиво, вновь и вновь. Как видеоклип, он повторялся, не прерываясь. Она резко проснулась от надоедливого кошмарного видения. Ей снился отец: он был в агонии, а вокруг лежали мёртвые кошки. Ксения резко проснулась, вбежала в комнату отца… Было раннее утро. Клейн уже ушёл. На 88-м году жизни.

Великий человек умер тихо, в любимый им с детства праздник Песах, попав сразу в Рай. Он не нарушил утренний покой близких. Так как быть обузой для родных – это не в его «компетенции», – любил повторять Александр Соломонович в иные минуты.

«Хоть бы никого не мучить…»

Клейн уснул. Кипа сползла с серебряных волос на край подушки.

Да будет царствие небесное его светлой Душе!