Философского изучения Ницше: по материалам ранних работ

Для понимания истоков философии Ницше важное значение имеет его ранняя,

неоконченная и неопубликованная при жизни работа «Философия в трагическую

эпоху

Греции». Здесь Ницше резко противопоставляет две эпохи в развитии

древнегреческой философии: эпоху ранних греческих философов, досократиков, и

эпоху, начавшуюся с деятельности Сократа. В противоположность традиционной

точке зрения о «наивности» досократиков по сравнению с Сократом, Платоном,

Аристотелем и их эллиническими последователями, Ницше доказывает, что

досократики обладают явными преимуществами перед последними. Не системность, не

рациональная строгость, а соответствие основным интенциям развития человека

и культуры – вот в чем Ницше видит значение философии.

Этот критерий заставляет его отдать предпочтение философам-досократикам перед

более

поздними греческими философами. Первые были в согласии со своей эпохой, с её

естественным и цельным развитием, в то время как последние думали уже только о

своем собственном будущем, а не о будущем человека и культуры.

В самых ранних работах Ницше проступает два важнейших принципа, на которых будет

строиться всё его «зрелое» мировоззрение. Во-первых, это представление о

«пластичности», непредсказуемой изменчивости культуры и самого человека,

представление, заставляющее Ницше считать важнейшим философским понятием

понятие становления. Во-вторых, это убеждение в первостепенном значении

философии как реального фактора, способного как помочь развитию человека и

культуры, так и воспрепятствовать этому развитию, провести культуру к застою и

даже деградации(позже эта тема особенно ярко зазвучит в применении к

«негативной» роли христианства).Философия, по Ницше, это особый образ жизни,

связанный с пониманием самой сущности жизни и, значит, со способностью

руководить ходом истории и развитием культуры. «Для меня, - пишет Ницше, -

философ имеет значение ровно настолько, насколько он может давать пример. Что

своим примером он может увлечь собою целые народы, - в этом нет сомнения; это

показывает история Индии, которая почти тождественна с историей индийской

философии».

Не удивительно, что среди ранних греческих философов в качестве самого

значительного и наиболее близкого себе Ницше выделяет Гераклита, ведь именно

Гераклит впервые выразил идею становления, развития всего сущего. Ницше

особенно подчеркивает,

Что Гераклит в отличие от более поздних философов, также признававших

универсальность становления, отрицает наличие некоего сверхэмпирического мира,

в котором господствует неизменность. Он не боится признать становление

абсолютным качеством бытия и не ищет для мысли опоры в некотором «вечном» и

«неизменном» мире. Ницше также высоко оценивает стремление Гераклита к

конкретному, интуитивному мышлению, избегающему абстракций, «иссушающих»

все живое и становящееся.

Для понимания подлинного смысла идей Ницше очень многое дает его первая

известная книга «Рождение трагедии». Её основная метафизическая конструкция

лаконично выражена в предисловии, написанном через много лет после первой

публикации

этой работы, фактически в конце сознательной творческой жизни её автора. Как

пишет Ницше, «вся книга признает только художественный смысл, явный или

скрытый, за всеми процессами бытия- «Бога»,если вам угодно, но конечно,

только совершенно беззаботного и неморального Бога- художника, который как в

созидании, так и в разрушении, в добром, как и взлом, одинаково стремиться

ощутить свою радость, свое самовластие, который, создавая миры, освобождается

от гнета полноты и переполненности, от муки сдавленных в нем противоречий.

Мир, в каждый миг своего существования (есть) достигнутое спасение Бога, как

вечно сменяющееся, вечно новое видение, предносящее преисполненному страданий,

противоположностей, противоречий, который способен найти свое спасение лишь в

иллюзии.». Типично гностическая мифологема «страдающего Бога»,несущего в себе

неразрешимые противоречия. Ницше ясно подчеркивает смысл своего принципиального

расхождения с Шопенгауэром и Кантом. Для последних признание мира только

«представлением» означает приговор миру, отказ от «доверия» к миру, это ведет

к тому, что «за» миром постулируется некая «подлинная» реальность; для Ницше

же цель, как он сам формулирует, - научиться «искусству посюстороннего

утешения », позволяющему принять наш мир и нашу жизнь в качестве

главной ( если не единственной)

сферы бытия.

Кажется, что последнее суждение вступает в противоречие с многочисленными

утверждениями, разбросанными по всему тексту работы, о том, что феномен

дионисийства непосредственно отражает связь человека с Первоединым.

Первоединое в этом контексте выступает как та «потусторонняя» метафизическая

сущность, за полагание которой Ницше критикует всю классическую философию и

Шопенгауэра. Однако как раз в этом пункте Ницше решительно отходит от

буквального следования Шопенгауэру и начинает движение к новой метафизической

конструкции, устраняющей разделённость двух миров – земного (пространственно-

временного, эмпирического) и божественного (вечного, сверхэмпирического).

Помогает ему в этом всё тот же Гераклит. Его идея посюстороннего

первоединого (мирового огня) позволяет преодолеть наваждение платоновского

дуализма и наметить контуры новой метафизики, в которой трансцендентный Абсолют

оказывается одновременно имманентным нашей земной реальности.

Переходный характер «Рождения трагедии»,причудливое соединение в этой работе

ещё непреодолённых чужих влияний и вызревающих новаторских идей наглядно

отражается в том, что этот трансценденто-имманентный Абсолют Ницше называет и

Первоединым и жизнью. Второе предвосхищает главную составляющую

будущей философии Ницше – метафизическую интерпретацию «жизни», как

иррациональной основы всего сущего. При этом в «Рождении трагедии» более ясно

и прямо, чем в последующих работах, выступает связь утверждения об

универсальности жизни с признанием центрального положения человека в бытии,

благодаря чему жизнь как абсолютное начало всего сущего почти отождествляется с

«жизненной силой» (позже она получит название воли к власти),

прорывающейся в каждой личности. Ведь отдельный человек находится в

нерасторжимой связи с Первоединым (жизнью), и эта связь постоянно

«подтверждается» его диониссийскими состояниями,в то же время весь остальной (

«неживой») мир есть только представление

Первоединого и, значит, представление личности.

То, что именно человеческую личность Ницше понимает в качестве единственной

адекватной формы «явления» Первоединого, или жизни, в «Рождении трагедии»

становится ясным из анализа образа эсхиловского Прометея.. Мифу о Прометее и

соответствующему образу трагедии Эсхила Ницше придаёт универсальное значение,

считая этот миф выражением «сущности всего арийского мира». Если учесть, что

через противопоставление арийского и семитского мира Ницше описывает различие

«истинного» и «ложного» пути культуры и человека – движения (через

внедрение в сознание людей и в культуру понятий вины, греха и долга)- с

другой, станет ясно, что интерпретация мифа о Прометее в его работе выступает

как символическое отражение единственно верного отношения человека к своей

жизни и к своей судьбе.

«Несчастье, коренящееся в сущности вещей, которое сознательный ариец не

склонен отрицать путем кривотолков, противоречие, лежащее в самом сердце

мира, открывается ему как взаимное проникновение двух различных миров,

например божественного и человеческого, из коих каждый как индивид прав, но,

будучи отдельным и рядом с каким-либо другим, неизбежно должен нести

страдание за свою индивидуацию. При героическом порыве отдельного ко

всеобщности, при попытке шагнуть за грани индивидуации и самому стать единым

существом мира – этот отдельный на себе испытывает скрытое в вещах

изначальное противоречие, т.е. он вступает на путь преступлений и страданий».

Очевидно, что в данном контексте противоположность божественного и

человеческого Ницше понимает не в духе платоновского дуализма истинного и

иллюзорного бытия, а в смысле гностических ересей христианства (манихейство)

и древневосточных религиозно-философских систем (зороастризм) – как

внутреннюю противоречивость единственного, «посюстороннего» мира. Подобно тому,

как в гностических ересях признание этого «внутримирового» дуализма вело к

резкому усилению значения личной позиции человека в борьбе двух сил мироздания,

так и с помощью своей интерпретации мифа о Прометее Ницше обосновывает

своеобразный титанизм, предельно возвышающий человек. Поскольку его основа –

принцип единства-тождества человека с Первоединым, то оказывается, что

прометеевское, титаническое начало является непосредственным отражением и

реализацией в каждый момент жизни человека дионисийского начала в нём.

«Титаническое стремление стать как бы Атлантом всех отдельных существ и на

сильных плечах нести их все выше и выше, все дальше и дальше и есть то, что

объединяет прометеевское начало с дионисическим».

Впрочем, необходимо отметить, что эта тема – тема прометеевского,

титанического начала в человеке, ответственности человека за свою позицию в

борьбе полярных начал мироздания – в «Рождении трагедии» появляется лишь в

одном эпизоде(при анализе эсхиловской трагедии о Прометее) и слабо связана с

главной линией рассуждений Ницше. Более ярко и прямо эта тема зазвучит в

статьях из цикла «Несвоевременные размышления»,

созданные вслед за первой книгой Ницше. Именно в этом аспекте указанные

статьи представляют особый интерес для понимания исходных принципов

философской антропологии Ницше.

Прежде всего необходимо заметить, что нигде в других сочинениях философа мы не

находим столь решительного утверждения идеи абсолютной уникальности каждой

личности. Ницше настаивает на том, что эта уникальность является по существу

только заданной, а не данной, личность призвана к тому, чтобы всю свою жизнь

посвятить раскрытию своего внутреннего неповторимого содержания, своей

уникальности. «В сущности, - пишет Ницше, - каждый человек хорошо знает, что он

живет на свете только один раз, что он есть нечто единственное и что даже

редчайший случай не сольёт уже вторично столь дивно- пестрое многообразие в то

единство, которое составляет его личность; он это знает, но скрывает, как

нечистую совесть, - почему? Из страха перед соседом, который требует

условности и сам прячется за неё.Одни лишь художники ненавидят это небрежное

щеголяние в чужих манерах и надетых на себя мнениях и обнажают тайну, злую

совесть каждого, - положение, что каждый человек есть однажды случающееся

чудо.». Главная проблема нашего существования в том, что мы подчиняемся

общепринятому, живем в соответствии с всеобщими нормами и требованиями среды и

тем самым теряем свою уникальность, т.е. теряем себя; «никто не

осмеливается проявить свою личность, но каждый носит маску или образованного

человека, или ученого, или поэта, или политика».

Принимая невозможность реализации идеала уникальности и неповторимости в жизни

каждого человека, Ницше уточняет этот тезис в том смысле, что каждый человек

должен отдать свою жизнь служению делу создания грядущих совершенных

личностей. В своей работе «Шопенгауэр как воспитатель» Ницше говорит:«Ибо

вопрос гласит ведь так: каким образом твоя жизнь – жизнь отдельного человека –

может приобрести высшую ценность и глубочайшее значение? При каких условиях она

менее всего растрачивается даром? Разумеется, лишь в том случае, если ты живешь

для пользы редчайших и ценнейших экземпляров, а не для пользы большинства, т.е.

экземпляров наименее ценных, если брать их поодиночке. И именно этот образ

мыслей нужно внедрять и укреплять в каждом молодом человеке, чтобы он смотрел

на себя как на неудавшееся произведение природы, но вместе с тем как

свидетельство величайших и чудеснейших намерений этой художницы; ей не удалось

это – должен он сказать себе – но я хочу почтить её великое намерение тем, что

буду стараться, чтобы когда-либо ей это лучше удалось».

Здесь мы сталкиваемся с характерным противоречием во взглядах Ницше, которое и в

дальнейшем, хотя и не в столь явной форме, останется главным противоречием его

философии. Та метафизическая модель человека, которая лежит в основе всех его

размышлений, безусловно, предполагает, что именно отдельная личность, во всей

её конкретности и полноте, является центром бытия, только в этом случае

приобретает глубокое оправдание борьба Ницше с традиционным пониманием

человека, предполагающим приоритет всеобщей духовной субстанции над отдельными

эмпирическими индивидами. Как мы только что видели, в одной из своих ранних

работ Ницше прямо провозглашает первичность отдельной личности, абсолютное

значение её неповторимой индивидуальности. Тем не менее при конкретной

разработке своего учения и его (метафизическом) становлении он приходит к

тезису, вступающему в непримиримое противоречие с этой идеей: он утверждает,

что абсолютность личностного бытия не может быть реализована в

каждой личности, и, значит, огромное количество «низших» личностей в своем

существовании не могут быть признаны самодостаточными, значимыми сами по себе,

а должны рассматриваться только как «материал», как промежуточные «пробы» для

проявления «высших» личностей. Именно эта тенденция при её прямолинейном

проведении и при полном забвении первой, противоречащей ей тенденции, ведет к

тому упрощенному варианту «ницшеанства», который создал миф о Ницше как

антигуманисте и проповеднике войны и насилия.

Для правильной оценки мировоззрения немецкого философа нужно постоянно помнить о

присутствии в его философии обеих тенденций и, кроме того, учитывать,

что вторая тенденция не должна пониматься в вульгарно - биологическом смысле,

в том смысле. Что миллионы жизней служат только «унавоживанию» почвы,

необходимому для появления отдельных «высших» индивидов. Даже проведенная

цитата позволяет утверждать, что для Ницше значение неудачных экземпляров

человеческого рода состоит не в том, что они служат грубым «материалом» для

появления «высших», а в том, что они своим пониманием идеала

человеческого развития и своей неудовлетворенностью собственной жизнью

вносят в культуру мощный заряд устремления к этому идеалу. Каждая

новая личность, входящая в жизнь и в культуру, под воздействием этого заряда с

большей энергией и настойчивостью ищет истинной жизни и борется за полноту

своей уникальности, за полноту воплощения идеала. В конечном счете именно эта

непрекращающаяся борьба индивидов за свое совершенство, передающееся «по

наследству» через культуру, и должна привести к появлению «высших»

представителей человечества. Такая интерпретация идей Ницше подразумевает, что

жизнь (и воля к власти как её сущность) реализуется в человеке прежде всего

через его творческие усилия по созиданию культуры. Не вызывает никаких

сомнений, что в своих ранних работах Ницше именно так использует понятие жизни,

а биологические аналогии являются только аналогиями. Лишь в поздних работах (

особенно в книге «По ту сторону добра и зла») эти аналогии приобретают

самодовлеющий характер, и возникает тенденция к чисто биологической

интерпретации понятий жизни и воли к власти. Однако целостное восприятие всего

комплекса идей Ницше заставляет признать этот сдвиг в сторону биологизма,

скорее, следствием его нарочитого радикализма, постоянного желания эпатировать

благонамеренного обывателя..