Bachelierus 5 страница

Смысл многозначных слов определяется контекстом. Забота говорящего состоит в том, чтобы поставить слова в связь, до­статочно определяющую значение каждого слова.

В живой речи слова иногда выступают не в том значении, в каком они находятся в словарях. В словаре посильно даются все значения слова, какие только возможны. Но это только возможные, а не реальные значения. Никогда слово не может выступать сразу во всех этих значениях. В каждом контексте появляется то или иное значение, тот или иной оттенок зна­чения.

Таким образом, контекст дает не максимальную, а минималь­ную возможность значений. Об этом необходимо помнить, по­тому что часто при анализе текста стараются вырвать слово из контекста, а потом раздумывают: а что это слово может зна­чить? Иной раз при таком размышлении придумывают много интересных вещей, к делу, впрочем, не относящихся. Чтобы про­никнуть при помощи анализа глубже в смысл речи, следует обращать внимание не на все возможные значения, а, напротив, только на те, какие именно здесь реализовались. Всегда надо стремиться определить минимальное значение слова, т. е. то частное, индивидуальное значение, которое приобретает слово в данном предложении.

Приводимые в словарях значения слова обычно не оторваны друг от друга, а находятся в более или менее близкой связи.

Обратимся к примерам, показывающим природу таких свя­зей.

В русском языке существует несколько значений слова окно, и среди них следующие: окно в его основном, широко известном употреблении, и окно — как перерыв между учебными занятиями. Общее между этими значениями, очевидно, заключается в том, что как между одной частью стены и другой частью стены есть светлый пустой промежуток — окно, так есть пустой промежуток между одной лекцией и другой, если одна не следует непосред­ственно за другой. Значения перенесены по сходству. Это на­иболее частый случай перенесения значения.

Другой пример: слово потолок. Слово это употребляется не только в его основном общеизвестном значении, но и в другом — как предел достижимого. В авиации потолок — это самая боль­шая высота, на которую может подняться самолет. Потолок в значении «предел» употребляется также и в других случаях. Здесь опять-таки связь по сходству. Так же, как в комнате выс­ший достижимый предел — потолок, так и в других случаях,

когда это слово употребляется в переносном значении, оно тоже означает высший предел достижения.

Существуют и другие типы перенесения значений. Часто встречается выражение русский язык. Исконное значение слова язык — анатомическое: язык — тот орган, который находится во рту. Можно ли говорить, что язык в значении речи назван так по сходству с языком в анатомическом смысле? Конечно, нет. Здесь уже связь по функции. Основным органом устной речи является язык, при помощи которого артикулируются нужные звуки. От­сюда слово язык приобрело значение речи по функции.

Говорят: «оратор произнес вступительное слово». Значит ли это, что он сказал только одно слово? Нет, он, конечно, сказал много слов. Здесь слово перенесено на целую речь, потому что речь состоит из слов.

Все примеры, которые приводились до сих пор, показывают уже готовые, совершившиеся в языке перенесения. Но способ по­добного перенесения значения не умер, он продуктивен так же, как продуктивны некоторые способы морфологических образова­ний новых слов. Надо сказать, что эта продуктивность в перене­сении значений в каждом языке и в каждую историческую эпоху имеет свои особенности и свои типы. Не всегда бывает понятно перенесение значений в другом, мало известном или далеком в культурном отношении языке. Но перенесение значений суще­ствует, и им часто пользуются для усиления выразительности речи.

В стихах Пушкина:

Улыбкой ясною природа

Сквозь сон встречает утро года.

(«Евгений Онегин», гл. VII, строфа I).

Слово улыбка употреблено в необычном для него значении, которого нет в словаре. Это значение создано Пушкиным в дан­ном стихотворении, но читатель отлично понимает, что хотел сказать поэт выражением «ясная улыбка природы». «Утро года» — этого значения слова утро в словаре нет, оно еще не зафиксировано, это свежее, новое перенесение, которое совер­шается у читателя на глазах.

Это есть уже явление не истории языка, а так называемой поэтической речи, художественной речи, хотя, может быть, здесь слова «поэтический», «художественный» не очень правильны, потому что то же самое наблюдается и в практической речи. В обычной практической речи тоже часто придают слову свежее значение, которое вполне определяется контекстом, хотя этого значения ни в каком словаре нет.

Слово улыбка встречается у Пушкина еще и в другом значе­нии: олицетворяя свою музу, поэт говорит о ней:

И свет ее с улыбкой встретил;

Успех нас первый окрылил;

Старик Державин нас заметил

И, в гроб сходя, благословил.

(Там же, гл. VIII, строфа 2).

Здесь имеется целый ряд свежих слов, начиная с той же улыбки, которой придано совершенно новое значение. Это значе­ние тоже отсутствует в словаре и не совпадает с другим новым значением, которое было отмечено в стихах

Улыбкой ясною природа

Сквозь сон встречает утро года.

В словах: «И, в гроб сходя, благословил» — речь идет об экза­мене 1815 г. Было бы нелепо понимать этот стих в его букваль­ном смысле. Здесь это просто значит, что незадолго до смерти Державин одобрил стихи молодого Пушкина (он выразил поже­лание, чтобы Пушкин вырос поэтом).

Слова в приведенных примерах выступают в новых значениях, не зафиксированных в словарях. Как видно из этих примеров, в живой речи, и особенно в поэтической речи, существуют такие приемы перенесения значений, которые дают словам новые зна­чения, и эти новые значения надо отличать от тех, которые уже отстоялись в языке.

Перенесения значений отражаются на выразительности речи. Если бы вместо «улыбкой ясною природа» сказать «ясный день», то стихи воспринимались бы иначе; словом улыбка привносится новый оттенок, новый признак. Поэтические приемы перенесения значений и основаны на том, что они каким-то образом перегруп­пировывают признаки, определяющие понятия, выдвигая в поле внимания тот или иной признак, который мог бы самостоятельно и не возникнуть в обычной системе речи. Пушкинские слова «сквозь сон встречает утро года» дают новое представление о том, что такое весна, — пора пробуждения природы. Эта идея пробуждения не присутствовала бы в воображении читателя, если бы поэт просто сказал: после зимы наступила весна.

Слово в измененном значении именуется тропом (от гре­ческого τρέπω—оборот). Стилистическая окраска тропа заклю­чается в том, что, в отличие от привычного обозначения предмета или явления постоянно соответствующим ему, привычным сло­вом, происходит перераспределение признаков, так что на первый план выступают признаки, обычно запрятанные среди других, образующих понятие или представление. Так, слово улыбка в тех примерах, какие приводились, выдвигает признак удовлетво­рения, радости, ласки.

Таким образом, отдельные второстепенные затушеванные признаки, которые в самом понятии, может быть, и заключаются, но не действуют на наше восприятие и воображение, при помощи перегруппировки значений выступают на первый план, стано­вятся действенными и поэтому вызывают то или иное эмоцио­нальное переживание. Всё дело в том, чтобы выдвинуть тот или

иной признак, сопутствующий основному значению, обратить на него внимание. Этого можно достичь и не обращаясь к тропам, не меняя значения слова. Мы и ознакомимся с подобного рода случаями, так как они лучше всего раскроют психологию тропов.

Эпитет

Самый простой способ выдвинуть тот или иной признак — это его назвать. Этот способ име­нуется термином эпитет (от греческого επίΰετος — прило­женный). Эпитет — это называемый признак, сопутствующий какому-нибудь слову. Обыкновенно эпитет принимает форму определения, и по существу слово «эпитет» и значит определение, при этом определение грамматическое, т. е. в простейшей форме это прилагательное при существительном. Это наиболее распро­страненный вид грамматического определения. Но возможно, например, определение в форме приложения (существительного), а если действие выражено глаголом, то такое же смысловое отношение как определение при существительном осуществляет наречие при глаголе (ср. «быстрый бег» и «быстро бежать»).

Но с точки зрения стилистической функции слова, не всякое определение может быть названо эпитетом. Полезно определять эпитет именно в отрицательном порядке, т. е. сперва определить что такое неэпитет, простое определение, и отсюда вывести, чем от «его отличается эпитет.

Обыкновенно эпитет противополагается логическому опреде­лению. Чтобы понять, что такое логическое определение, надо ввести понятия содержания и объема. Каждое понятие имеет свой объем и свое содержание. Объемом понятия назы­ваются все явления, предметы, вещи, реальные или воображае­мые, данным понятием обобщаемые. Например, объем значения слова дом составляют все здания, какие только существуют на свете, подходящие к понятию «дом», всё, к чему слово дом применимо. Содержание того же понятия — это все те признаки, которые отличают любое из данных сооружений от того, что уже не будет домом. Конура для собаки — это не дом, потому что она, хотя и обладает некоторыми общими признаками с домом, но не обладает всё-таки всеми теми признаками, которые присущи именно дому, в отличие от чего-нибудь другого, и, кроме того, обладает такими признаками, какие не свойственны понятию «дом».

Если присоединить к имеющимся признакам какой-нибудь новый признак, не содержащийся в общем понятии, то изменится и объем, и содержание. К слову дом можно присоединить при­знак «деревянный». Этот признак как отличительный не при­сутствует в понятии «дом» — потому что если бы слово дом опре­делялось бы наличием признака «деревянный», то не мог бы существовать каменный дом. Следовательно, то, что дома бы­вают деревянные, вообще говоря, не отличает самого понятия «дом» от понятия «не дом». Но теперь к слову прибавляется новый признак, который раньше в понятии не содержался. Объем

при этом уменьшается, потому что отпадают все дома, построен­ные из иного материала, нежели дерево. Таким образом, полу­чается, что при увеличении содержания понятия объем умень­шается, или, выражаясь математическим термином, объем об­ратно пропорционален содержанию.

Всё это характерно для логического определения. Его функ­ция — ограничить объем путем расширения содержания. Задача логического определения индивидуализировать понятие или предмет, отличить его от подобных же понятий.

Эпитет — это такое определение, которое этой функции не имеет и которое сохраняет уже заранее определенное понятие в том же объеме и, следовательно, в том же содержании. Эпитет ничего не прибавляет к содержанию, он как бы перегруппировы­вает признаки, выдвигая в ясное поле сознания тот признак, который мог бы и не присутствовать.

Сочетания серый волк и серая лошадь не равнозначны. Опре­деление серый по отношению к лошади несомненно логическое, потому что, говоря серая лошадь, мы отличаем данную масть от других, как например: буланая лошадь, вороная лошадь и пр. Определение серый по отношению к волку (сказочный серый волк) не является логическим, потому что не для того говорят серый волк, чтобы отличить его от волка другой масти. Это вообще волк, и слово серый только подчеркивает привычный и типический цвет волчьей шерсти.

Надо заметить, что в литературе слово «эпитет» не всегда употребляется в этом узком смысле слова; иногда этим словом обозначают всякое определение.

При всем многоразличии смысловых функций эпитет всегда придает слову некоторую эмоциональную окраску. Слово пере­стает быть обыкновенным термином. Например, серый волк — это не зоологический термин. Если это слово и встретится в учеб­нике зоологии, то не в том значении и не в таком сочетании, как в сказках. Бывает, что одно и то же словосочетание в разных текстах приобретает характер логического определения, либо эпитета. В сочетании красная роза определение красная может восприниматься по-разному. Если речь идет о каком-нибудь руководстве по садоводству, то там красная роза будет логиче­ским определением, отличающим красную розу от чайной розы, от белой розы и т. д. Но в стихотворении, где между прочим упоминается красная роза, слово красная не будет иметь функ­ции отличения; здесь имеется в виду самая обыкновенная роза, а прилагательное красная прибавляется для того, чтобы создать зрительное красочное впечатление, чтобы вместо скупого слова роза дать сочетание, эмоционально окрашенное.

Явление эпитета, потребность в таком подчеркивании отдель­ного признака не с целью различения, а с целью придачи слову особой стилистической окраски,-это явление свойственно всем литературам, всем временам и всем народам. Поэтому в самых

древних риториках и поэтиках уже трактуется об эпитете, Об эпитете говорит уже Аристотель в своей «Риторике». Он прежде всего советует в употреблении эпитетов соблюдать меру. Обилие эпитетов, говорит он, свойственно человеку, говорящему в состоянии аффекта. Эмоциональная взволнованность заставляет обращаться к таким формам речи, в которых обильны эпитеты, окрашивающие предмет в определенную эмоциональную окраску, Аристотель говорит, что получается комическое впечатление, когда к простым словам прибавляют украшающие эпитеты; что каждый эпитет имеет свою функцию, и если его на место не по­ставить, то, кроме сознания противоречия и вытекающего отсюда комического впечатления, ничего не получится. Ходульность стиля, по Аристотелю, происходит от употребления эпитетов или длинных, или неуместных, или в слишком большом числе. В поэ­зии, например, вполне можно назвать молоко белым, в прозе же подобный эпитет совершенно неуместен. Неумеренность в упот­реблении эпитетов есть большее зло, чем простая неукрашенная речь. В последнем случае в речи отсутствует одно из достоинств, а в первом (при изобилии эпитетов) — присутствует недостаток.

Явление эпитета еще в самых ранних риториках констати­руется как определенная стилистическая категория и уже обстав­ляется определенными правилами, которыми нужно руковод­ствоваться, чтобы соблюдать чувство меры.

Эпитеты весьма разнообразны, поскольку разнообразны и самые эмоции, которые подчеркиваются эпитетами, самые функ­ции эпитетов.

В поэме «Эда» (1825) Баратынский говорит о своей героине:

Сидела дева молодая.

Эда — совершенно определенное лицо, о котором у читателя уже создалось определенное представление; само имя Эды включает представление о ее молодости. Здесь эпитет молодая употреблен не потому, что была другая дева и надо определением уточнить, о ком идет речь. Или: «Светло бежит ручей сребристый» (там же). Опять-таки слово сребристый употреблено не для того, чтобы отличить этот ручей от другого ручья; ведь уже сказано: светло бежит ручей, значит, уже изображено то его качество, которое отмечается и эпитетом сребристый. Или:

Своею негою страшна

Тебе волшебная весна,

Не слушай птички сладкогласной.

(Там же).

Эти слова — волшебная, сладкогласная не уточняют предмет, о котором говорится, а сопровождают его словом, выражающим эмоциональное отношение к нему. Или:

Встал ясный месяц над горой...

(Там же).

Конечно, могут быть случаи, когда ясный — логическое определе­ние, например, когда нужно отличить тусклый месяц в тумане от ясного месяца. Но в данном тексте это просто дополнительное определение, которое выдвигает этот признак ясности из по­нятия, в котором он уже заключен.

Или у Пушкина: «Надежная пристань тишины», «бурная глу­бина», «ладья крылатая» (т. е. парусная ладья), «грозная непо­года», «бурный вихрь», «в тишине укромной хаты» (в тишине только усиливает выражение «укромная хата»),

В «Кавказском пленнике» так же, как в «Эде» Баратынского, фигурирует дева — причем она либо молодая, либо юная, либо милая. Все эти эпитеты не имеют целью уточнение.

Из приведенных примеров ясно, что задача эпитета — выде­лить характерную черту, сосредоточить внимание на отдельном признаке, выдвинув его на первый план. Белый снег, бурный вихрь, знойный тропик — это характерные признаки. Иногда за­дача эпитета — не только выделить тот или иной признак, но и усилить его. Например: «тишина глубокая» — не просто характе­ристика тишины, но и усиление признака, содержащегося в понятии «тишина». Или: «ужасная буря»; эпитет ужасная имеет усилительное значение.

В эту категорию усилительных эпитетов в качестве частного случая входят так называемые идеализирующие эпитеты, напри­мер «весны моей златые дни» (стихи Ленского из «Евгения Оне­гина»).

Надо учитывать еще особый класс эпитетов, который может в отдельных случаях совпадать с предыдущими классами. Это то, что называется украшающими эпитетами. Эти украшающие эпитеты появляются в литературных школах определенного на­правления. Украшающие эпитеты неуместны в реалистическом стиле, но в романтическом стиле и в предшествовавшем ему классическом стиле украшающие эпитеты широко применялись.

Слово без эпитета, одно только существительное, считалось непоэтическим, за исключением сравнительно узкого репертуара слов, где существовали поэтические синонимы обычных слов (например, уста при наличии синонима рот). Но вообще слово само по себе казалось недостаточно поэтическим, нужно было его возвысить. И главным средством для этого было сопровожде­ние слова эпитетом. Поэтому когда говорят: быстрая волна, бегущий корабль, державный орел, то здесь главная задача была придать словам «волна», «корабль», «орел» поэтический колорит, перевести их тем самым из ряда слов обыкновенного прозаиче­ского языка в ряд поэтический. Так, младые, юные, милые были обязательными эпитетами, сопровождающими слово «дева», а сказать просто «дева» было недостаточно поэтично. В реалисти­ческий период падает вообще строгое разграничение слов поэти­ческого и непоэтического обихода (именно слов, а не понятий). Слово рот становится таким же поэтическим, как и уста,

глаза — как очи, глагол видит — как зрит, слышит — как внем­лет. Это различие между поэтическим и непоэтическим выраже­нием одного и того же понятия падает, следовательно — падает и потребность возведения слова в высший ранг, придачи слову какой-то особой окраски высокого плана.

В народной поэзии эпитет культивируется не меньше, чем в письменной. Народно-поэтические эпитеты нередко переносятся в литературную речь, чтобы придать ей некий стиль народности. Репертуар эпитетов в народной поэзии довольно жесткий. Имен­но в народной поэзии встречаются так называемые постоянные эпитеты, когда определенное слово постоянно сопровождается одним и тем же эпитетом, например море синее.

В «Сказке о рыбаке и рыбке» Пушкина, когда старик прихо­дит к морю, он находит море в разном состоянии, в зависимости от степени дерзкой настойчивости в просьбах старухи. Одно из этих состояний Пушкин определяет выражением «почернело синее море». Почему возможно такое сочетание? Потому что синее — постоянный эпитет, который выделяет некую типическую черту моря, а не характеризует его состояние в описываемую минуту. В выражении «почернело синее море» в системе народ­ной поэзии (а Пушкин создает сказку именно в народном стиле) никакого противоречия нет.

Подобные примеры встречаются в разных областях народ­ного творчества. Так, когда говорится про арапа, то у него ока­зываются «белые руки», потому что белые — это постоянный эпитет народной поэзии, сопровождающий слово руки.

Постоянные эпитеты разнообразны. Характерны для народного стиля так называемые тавтологические эпитеты, которые буквально повторяют определяемое слово: чудо чудное, диво дивное, цветики цветные, тьма тьмущая и т. п. Ясно, что эти эпитеты ничего не прибавляют к тем понятиям, которые сопро­вождают, не придают новых признаков, а лишь в какой-то мере усиливают значение связанного с ними слова.

Постоянные эпитеты: море синее, тучи черные, земля сырая, лебедь белая и другие — можно назвать типическими. Очень много в народной поэзии идеализирующих эпитетов, например: солнце красное (т. е. красивое), конь добрый. Особенно распространен эпитет золотой в применении к разным вещам. Иногда постоянные эпитеты настолько прикрепляются к определенным словам. что они даже сами по себе могут означать, то же самое, что они означают вместе с определяемым словом. Например, при слове «сердце» эпитетом обыкновенно бывает ретивое; иногда эпитет вытесняет существительное. и его одного уже бывает достаточно, чтобы понять, о чем идет речь. Когда говорят «выпьем пенного», имеется в виду «пенное вино», но нет необходимости прибавлять слово «вино», так как пенное само по себе уже заме­няет определяемый им предмет. Говорят буренушка в значении «бурая корова», гнедко вместо «гнедая лошадь».

Эти постоянные эпитеты — характерная черта народного стиля, и так как их репертуар невелик, то когда художнику надо придать своей речи оттенок народности, он обращается именно к ним. Так, в «Песнях западных славян» Пушкина мы находим эпитеты «красные девки», «красное солнце», «студеная вода», «белые груди», «конь ретивый», «кровь горячая», «чистое поле», «белое тело».

Есть еще некоторые классы эпитетов, прикрепленных к опре­деленным школам, к определенным направлениям, к определен­ным стилям; Так, к особому классу относятся составные эпитеты, которые сами по себе еще разделяются на более мелкие категории. Составные эпитеты были характерной чертой державинского стиля:

Тогда белорумяны персты

По звучным вспрыгали струнам,

Взор черноогненный отверстый...

(«Сафо», 1794).

А от лиры сладкострунной.

(«Пришествие Феба», 1797).

В свое время эти белорумяные, сладкострунные, черноогнен­ные создали целое направление в поэзии.

Ученики Державина, эпигоны, злоупотребляли этими состав­ными эпитетами, главным образом эпитетами цветовых оттенков, и это вызывало пародии. Так, существует пародия Панкратия Сумарокова, которая вся построена на очень сложных эпитетах цветового порядка (составленных из двух и более цветов), при­чем соединяются совершенно невозможные цвета. Пародия имела успех, потому что пародировавшееся явление было массовым.

Ода в громко-нежно-нелепо-новом вкусе

Сафиро-храбро-мудро-ногий,

Лазурно-бурый конь Пегас!

С парнасской свороти дороги

И прискачи ко мне на час.

Иль, дав в Кавказ толчок ногами

И вихро-бурными крылами

Рассекши воздух, прилети.

Хвостом сребро-злато-махровым,

Иль радужно-гнедо-багровым

Следы пурпурны замети...

и т. д.[109]

Среди составных эпитетов надо выделить особый класс так называемых «гомеровских эпитетов». Это те эпитеты, которые являются буквальными переводами греческих составных эпите­тов: в греческом языке подобные составные эпитеты встречались чаще, чем в других языках, так как по свойствам греческого языка эти эпитеты легче образовывались.

Образцы гомеровских эпитетов следует искать прежде всего в переводе «Илиады», сделанном Гнедичем, ибо этот перевод и создал тот стиль, которым обыкновенно передается античная по­эзия на русском языке.

Скоро достигнул герой своего благозданного дома;

Но в дому не нашел Андромахи лилейнораменной.

С сыном она и с одною кормилицей пышноодеждной

Вышед, стояла на башне...

(VI, 370—373).

Благозданный, лилейнооаменная, пышноодеждная — это все гомеровские эпитеты. Обыкновенно подобные эпитеты пере­даются на русском языке такими словами, которые тяготеют к славянизмам: сребролукий, а не серебролукий, благозданный, а не хорошо построенный, лилейнораменная (рамена — плечи). Эти эпитеты достаточно популяризованы в русской литературе и их употребление само по себе уже вызывает представление о стиле античных поэм, о стиле Гомера. Составляются эти эпитеты обычно из основ прилагательного определения и существитель­ного определяемого: «розоперстая Эос» от «розовые перста».

Вообще составные эпитеты встречаются у разных писателей. Любил составные эпитеты и Гоголь, но у него это эпитеты не­сколько иного типа. Например: «Везде, где б ни было в жизни. среди ли черствых, шероховато-бедных и неопрятно-плеснеющих -Неизменных рядов ее. или среди однообразно-хладных и скучно- спрятных сословий высших...» («Мертвые души», т. I, гл.V).

Эпитеты при их обилии являются одной из тех стилистиче­ских черт, которые в наибольшей степени характеризуют инди­видуальность писателя, литературное направление или эпоху. У каждого писателя имеется свой выбор излюбленных эпитетов. характеризующий его стилистическую систему.

По наблюдениям М. А. Рыбниковой,^[110] поэзия Лермонтова характеризуется эпитетами: хладный, немой, таинственный, дале­кий, чуждый, мрачный, мятежный и роковой. Можно сказать, что эти эпитеты составляют единое семантическое гнездо, соот­ветствующее не только настроению, но и темам, излюбленным в произведениях Лермонтова. Сверх того, но уже реже, наблю­даются у него эпитеты: голубой, седой, золотой, живой, святой, вечный, лукавый, бесплодный, чудный, жадный, благородный, звучный, мерный, шумный и тихий. Рассмотрим различные при­меры употребления эпитета холодный:

Родник между ними из почвы бесплодной,

Журча, пробивался волною холодной.

Виднелся лишь пепел седой и холодный.

(«Три пальмы»).

Меж тем как Франция... встречает хладный прах.

(«Последнее новоселье»).

Один — он был везде, холодный, неизменный.

(Там же).

Пускай холодною землею

Засыпан я.

(«Любовь мертвеца»).

Из-под таинственной холодной полумаски...

(«Из-под таинственной холодной полумаски»),

И были пусты и хладны их краткие речи.

(«Они любили друг друга»|.

Вот сыростью холодною С востока понесло.

(«Свидание»).

И корни мои умывает холодное море.

(«Дубовый листок оторвался...»).

Но не тем холодным сном могилы.

(«Выхожу один я на дорогу»).

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг...

(«И скучно, и грустно»).

Вот характерные противопоставления холода и жара:

Но я вручить хочу деву невинную

Теплой заступнице мира холодного,

(«Молитва»).

Но вере теплой опыт хладный

Противоречит каждый миг.

Дрожа, холодная рука

Подушку жаркую объемлет.

(«Журналист, читатель и писатель»).

У Фета доминирующим эпитетом является эпитет безумный, что отметил еще В. Брюсов:

И я шепчу безумные желанья

И лепечу безумные слова.

(«Вчера я шел по зале освещенной», 1858),

То сердце замрет, то проснется,

За каждой безумною трелью.

(«Весеннее небо глядится», 1844).

У Тютчева, по наблюдению М. Рыбниковой[111], господствует эпитет роковой:

Счастлив, кто посетил сей мир

В его минуты роковые...

(«Цицерон», 1830).

Как на приступ роковой...

(«Море и утес», 1848).

Когда она при роковом сознанья.

(«Две силы есть — две роковые силы», 1869).

Характерны для Тютчева составные эпитеты:

О рьяный конь, о конь морской,

С бледно-зеленой гривой,

То смирный, ласково-ручной,

То бешено-игривый!

(«Конь морской», 1830).

Но длань незримо-роковая...

(«Фонтан», 1836).

С того блаженно-рокового дня...»

(«Сегодня, друг, пятнадцать лет минуло»,

1865).

Твой день — болезненный и страстный,

Твой сон — пророчески-неясный...

(«О вещая душа моя!», 1855).

Как хорошо ты, о море ночное, —

Здесь лучезарно, там сизо-темно...

(«Как хорошо ты, о море ночное!», 1865).

Устойчивость эпитетов наблюдается и у современных нам поэтов. Так, для Н. Тихонова характерны резко интенсивные эпитеты: «горящее поле», «багровый дым», «буйные дороги», «бурный волок», «жестокая заря», «яркие флаги», «глубокий восторг», «дикая свобода», «гремучий вихрь».

Часты эпитеты, выражающие неограниченность и построен­ные с отрицанием не или приставкой без: «неустающий зверь», «нестерпимый свет», «немеркнущий прибой», «нескончаемый гул», «беспощадные танки», «беспокойное сердце».

Из красочных эпитетов чаще всего встречается зеленый: «зеленый зной», «зеленые рубцы», «зеленые травы», «зеленый трепет», «зеленый воздух», «зеленая сказка», «зеленая парча», «зеленый луг», «зеленые поля», «небо зеленое», «зеленые губы», «зеленые листья». Реже встречаются эпитеты синий и голубой: «синяя ночь», «синее весло», «синяя лава», «синий свист мороза».

Последний пример — характерный для Н. Тихонова случай перенесения эпитета с управляемого существительного (в род. падеже) на управляющее, например: «багряный шелест роз» вместо «шелест багряных роз».

Сравнение

Простое наименование признака, требующего выделения, не всегда удовлетворяет требованиям выразительности. Чтобы непосредственнее воздействовать на чувство, требуется более конкретное представление о признаке, о котором следует напомнить и к которому привлекается внима­ние. Поэтому иногда наименование признака сопровождается сопоставлением характеризуемого с предметом или явлением, обладающим в полной мере данным признаком.

Для правильного построения сравнения необходимы следую-

щие элементы: во-первых, что сравнивается; во-вторых, с чем и, в-третьих, по какому признаку сравнивается.