2015-05-30
617
При подготовке наиболее ответственных процессуальных решений, имеющих значение актов правосудия (приговор, определение кассационной или постановление надзорной инстанции по делу), законодатель выделяет специальный этап, предшествующий совещанию коллегиального органа,— этап обсуждения оснований и характера предполагаемых решений.
В стадии судебного разбирательства таким этапом являются судебные прения, которые призваны выявить мнения определенных участников процесса по поводу основных вопросов, подлежащих разрешению в приговоре, дать всестороннюю оценку доказательствам, бывшим предметом рассмотрения на судебном следствии. Эти мнения и оценки необязательны для суда, но они могут иметь огромное значение для формирования внутреннего убеждения судей, для внесения ясности в обстоятельства дела, порой крайне запутанные и сложные.
Прения обладают большими возможностями идеологического воздействия на судебную аудиторию, направленного на формирование социалистического правового и нравственного сознания граждан, предупреждение преступлений и правонарушений.
Уровень судебных прений является ярким показателем культуры правосудия, ибо в них наглядно и убедительно раскрываются демократические принципы процесса, выявляется мастерство его профессиональных участников, отражаются нравственные ценности и гуманистические традиции социального строя.
Совершенствование судебных прений тесно связано с эффективностью правосудия и потому не утрачивают актуальность исследования, посвященные предмету и пределам прений, их субъектам, видам и структуре судебных речей, правовым и нравственным аспектам принципа состязательности и др.
В 'связи с изменениями уголовно-процессуального законодательства, осуществленными на базе Конституции СССР 1977 года, ряд новых вопросов возникает применительно к кругу участников судебных прений. Выявляются существенные различия в их решении уголовно-процессуальными кодексами отдельных союзных
В сборнике «Вопросы борьбы с преступностью. Вып. 43» на стр. 36 11-ю строку второго абзаца следует читать: «него не могут не быть очевидны, а специфическими дефектами его ценностных», а на стр. 47. вторую строку снизу ностьЄ( читать: <<выполняет одностороннюю функцию. На ней не лежит обязан-
республик, а также некоторое несоответствие последних Основам уголовного судопроизводства.
Развитие процессуального законодательства по пути создания дополнительных условий реализации воспитательно-профилактической функции правосудия (раздел VII Основ, ст. 212 УПК РСФСР) накладывает определенный отпечаток на предмет судеб- • ной речи. Вместе с тем остаются нерешенными отдельные спорные вопросы содержания речей обвинителя и защитника. Все это заслуживает обсуждения и''углубленной теоретической разработки.
Участниками судебных прений являются лишь те лица, которым такое право предоставлено уголовно-процессуальным законодательством. В этом отражается общий принцип регулирования данной сферы общественных отношений: дозволено то, что прямо установлено законом. Общесоюзное уголовно-процессуальное законодательство не содержит специальной нормы о субъектах судебных прений. Однако решение этого вопроса вытекает, как нам представляется, из статей Основ уголовного судопроизводства о правах участников процесса и ряда статей, посвященных производству дел в суде первой инстанции.
Так, в статьях об обвиняемом, защитнике, потерпевшем, гражданском истце, гражданском ответчике и их представителях содержится указание о том, что каждый из них имеет право участвовать в судебном разбирательстве (ст. ст. 21—26 Основ).
В судебном разбирательстве участвует прокурор (ст. 40 ochobj и по определению суда допускаются в качестве общественных обвинителей и общественных защитников представители общественных организаций и трудовых коллективов (ст. 41 Основ).
Участие в судебном разбирательстве предполагает выступление в судебных прениях, которые являются частью судебного разбирательства не только в силу устоявшихся положений теории уголовного процесса, но и самой логики процессуальной деятельности, отраженной в логике и структуре процессуально-правового регулирования. В этом можно легко убедиться. Так, определяя полномочия прокурора в судебном разбирательстве, ст. 40 Основ указывает, что прокурор представляет суду свои соображения по поводу применения уголовного закона и меры наказания в отношении подсудимого. Прокурор может сделать это только в судебных прениях или по их окончании (в силу ст. 298 УПК РСФСР).
В ст. 38 Основ речь идет о равенстве прав участников судебного разбирательства (обвинителя, подсудимого, защитника, потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика и их представителей) по представлению доказательств,, участию в исследовании доказательств и заявлению ходатайств.
Исследование доказательств в судебном разбирательстве не завершается с окончанием судебного следствия, оно продолжается и в ходе судебных прений методами логического анализа и оценки. Поэтому исключение кого-либо из участников судебного разбирательства, перечисленных в ст. 38 Основ, из числа участников прений есть нарушение принципа равенства их прав.
Таким образом, анализ Основ „уголовного судопроизводства позволяет прийти к выводу о том, что все участники судебного разбирательства, 'выступающие от имени государства или трудового коллектива, защищающие свои субъективные или представляемые права и интересы, являются вместе с тем и субъектами судебных прений: обвинители и защитники, подсудимые и потерпевшие, гражданские истцы и ответчики и их представители.
Однако законодательство отдельных Союзных республик в решении этого вопроса содержит некоторые особенности, отличающие его от общесоюзного процессуального закона, причем эти особенности касаются прежде всего центральных фигур процесса — подсудимого и потерпевшего.
Подсудимый исключается из числа участников судебных прений, если в судебном заседании участвует его защитник. Это положение присуще УПК всех союзных республик. Более того, УПК Эстонской ССР обусловливает право подсудимого на участие в судебных прениях отсутствием "не только профессионального, но и общественного защитника (ч. 2 ст. 256). Такое решение, очевидно, вызвано тем, что подсудимому во всех случаях принадлежит право произнесения последнего слова, в котором он может высказать любые свои соображения, имеющие отношение к делу. Однако нельзя не видеть существенных различий между защитительной речью подсудимого и его последним словом. Защитительная речь связана с анализом и оценкой материалов дела, а также позиций и доводов, изложенных в речи государственного обвинителя и других участников прений. По групповым делам защитительная речь подсудимого может содержать обвинения в адрес других лиц. Последнее слово подсудимого не преследует, как правило, этих целей. В нем обычно содержатся его просьбы, обращенные к суду.
Соединение защитительной речи подсудимого с его последним словом усложняет положение подсудимого, лишает обвинителя возможности отреагировать репликой на сказанное, ограничивает право на защиту других подсудимых, которые -также лишаются возможности оспаривать обвинение против них, содержащееся в такой речи.
Довод о том, что защитник (или общественный защитник) подсудимого скажет все необходимое в своей защитительной речи, не снимает проблему, ибо позиции защитника и подсудимого не всегда совпадают как по основным вопросам защиты, так и по вопросам ее тактики и методики.
Поэтому подсудимому, мы полагаем, должно быть предоставлено безусловное право на участие в прениях, право, от использования которого он может отказаться, если ему нечего добавить к речи защитника.
Такое решение вопроса соответствует общей тенденции развития советского судопроизводства по пути его демократизации и расширения гарантий прав личности. Опасность дублирования одним участником процесса деятельности другого здесь невелика, и законодатель, как мы знаем, не принимает ее в расчет, если речь
идет о повышении надежности процессуальной системы и обеспечении интересов участвующих в деле лиц.
Значительным расхождением характеризуется республиканское законодательство об участии в судебных прениях потерпевшего и его представителя.
Известно, что уголовно-процессуальное законодательство начиная с момента принятия Основ 1958 года сделало определенные шаги в развитии и укреплении правового статуса потерпевшего, наделив его как процессуальную фигуру значительными правами для защиты своих интересов.
Некоторое расширение прав потерпевшего характерно и для последних лет, в течение которых уголовно-процессуальное законодательство приводилось в соответствие с положениями Конституции СССР 1977 года.
Так, в ст. 24 Основ.уголовного судопроизводства и в соответствующих статьях УПК республик формула о праве потерпевшего «участвовать в исследовании доказательств на судебном следствии» заменена более широкой, охватывающей всю стадию: «участвовать в судебном разбирательстве»1.
Логично было предположить, что при приведении УПК союзных республик в соответствие с измененными Основами уголовного судопроизводства в нормах о судебных прениях потерпевший и его представитель займут положение, равноправное с положением основных участников процесса. Но этого не произошло. Смысл замены союза «или» союзом «и» в,том месте, где речь шла об участии потерпевшего или его представителя в судебных прениях (ч. 2 ст. 295 УПК РСФСР, ст. 266 УПК Молдавской ССР, ст. 298 УПК Таджикской ССР, ст. 326 УПК Литовской ССР, ст. 316 УПК Азербайджанской ССР и др.), состоит в том, что по тем делам, по которым потерпевший допущен к участию в прениях, допускается к такому же участию и его представитель (а не кто-то один из них, как это было ранее)2.
УПК большинства союзных республик относят потерпевшего и его представителя к числу участников судебных прений лишь по делам, по которым им предоставлено право поддерживать обвинение, т. е. по делам частного обвинения (ст. 295 УПК РСФСР, ст. 266 УПК Молдавской ССР, ст. 298 УПК Таджикской ССР, ст. 305 УПК Туркменской ССР, ст. 316 УПК Азербайджанской ССР, ст. 276 УПК Узбекской ССР). Аналогично решают этот вопрос в отношении потерпевшего УПК Армении и Грузии (участие представителя потерпевшего в прениях кодексами этих республик не предусмотрено).
УПК БССР допускает участие потерпевшего и его представителя в прениях по делам частного обвинения при условии, если в дело не вступил прокурор.
Некоторые УПК допускают участие в прениях потерпевшего и его представителя по всем делам, по которым не участвуют: прокурор (ст. 326 УПК Литовской ССР), обвинители (ст. 278 УПК
4 Заказ 7352,„
Казахской ССР), прокурор или общественный обвинитель (ст. 318 УПК УССР).
УПК Эстонской ССР (ст. 256) и УПК Латвийской ССР (ст. 294) допускают выступления в прениях потерпевшего и (в Латвийской ССР «или») его представителя по всем делам.
И только УПК Киргизской ССР совсем не называет ни потерпевшего, ни его представителя в числе субъектов судебных прений (ст. 295).
Итак, имеется несколько правовых решений одного и того же вопроса. Какое из них является оптимальным?
Ответ могли бы дать специальные социологические исследования роли потерпевшего и его представителя в повышении уровня законности и обоснованности судебных решений.
С теоретических позиций создание условий для повышения активности любого участника уголовного процесса, тем более лица, пострадавшего от преступления, важно в целях обеспечения всесторонности, объективности и полноты исследования обстоятельств цела.
Важнейшим доводом в пользу расширения прав потерпевшего и его представителя по участию в судебных прениях, на наш взгляд, является положение ст.58Конституции СССР о праве гражданка судебную защиту от посягательств на честь и достоинство, жизнь и здоровье, на личную свободу и имущество. Повышение роли уголовного судопроизводства в защите гражданина от каких бы то ни было посягательств — насущная задача.
Различия в определении круга других участников судебных прений процессуальным законодательством союзных республик менее существенны, но они все же имеются.
Так, если УПК РСФСР в ч. 1 ст. 295 к числу участников судебных прений относит обвинителей и защитников, то УПК большинства других союзных республик называют соответственно прокурора и общественного обвинителя, защитника и общественного защитника. Казалось бы, последние формулировки более удачны, однако надо учитывать, что даже в деле с одним подсудимым может быть несколько как профессиональных, так и общественных защитников и обвинителей.
УПК всех союзных республик предусматривают без каких-либо оговорок участие в прениях гражданского истца, гражданского ответчика или их представителей.
УПК Эстонской ССР (ч. 2 ст. 256) относит к числу участников судебных прений помимо перечисленных выше лиц также законного представителя несовершеннолетнего подсудимого. В УПК других союзных республик такой нормы нет, однако на практике принципиальная возможность аналогичного расширения круга субъектов судебных прений на основе этих УПК имеется.
Так, по определению суда или постановлению судьи в качестве защитников могут быть допущены близкие родственники и законные представители обвиняемого, а также другие лица3. В этом 50
случае они подпадают под понятие защитника и лишь тогда получают право на участие в прениях.
Если вопрос об участниках судебных прений как научная проблема всецело решается в рамках правового регулирования, то вопрос о содержании судебной речи различных участников прений имеет наряду с правовым аспектом и ряд других важных аспектов. На судебную речь накладывает отпечаток не только характер отстаиваемого интереса, но и культурные'традиции, господствующие в данном обществе представления о системе ценностей, нравственные установки и индивидуальные качества оратора.
В юридической литературе наибольшим вниманием по справедливости пользуются речи профессиональных участников прений — государственного обвинителя и защитника-адвоката.
«Состязательное начало в процессе, — писал А. Ф. Кони,— выдвигает как необходимых помощников судьи в исследовании истины — обвинителя и защитника. Их совокупными усилиями освещаются разные противоположные стороны дела и облегчается оценка его подробностей»4.
Судебная речь является разновидностью ораторского искусства. Но она подчиняется законам последнего лишь отчасти, и это послужило основанием для выделений в науке о красноречии самостоятельного раздела, посвященного судебному красноречию, расцвет которого в России начался в период, последовавший за судебной реформой 60-х годов XIX века, создавшей суд присяжных заседателей с его состязательной формой исследования обстоятельств дела5.
Убедительность и обоснованность, объективность и безупречная логика, искренность и простота судебной речи предпочтительнее зажигающего пафоса эмоций.
А. Ф. Кони выделял такие черты обвинителя, как «спокойствие, отсутствие личного озлобления против подсудимого, опрятность приемов обвинения, чуждая к возбуждению страстей и искажению данных дела, и, наконец, что весьма важно, полное отсутствие лицедейства в голосе, в жесте и в способе держать себя на суде... Лучшие из наших судебных ораторов поняли, что в стремлении к истине всегда самые глубокие мысли сливаются с простейшим словом»6.
Требование объективности, доказательности и высокой гражданственности предъявляется и к судебной речи адвоката, процессуальному значению, содержанию, структуре, нравственным аспектам которой посвящены специальные исследования7.
Судебная речь не может выходить за пределы предмета прений, но и не призвана исчерпать его. Если предметом судебных прений может быть все, что имеет отношение к данному делу, то предмет судебной речи конкретного участника процесса ограничивается отстаиваемым тезисом. Ближе всего к предмету судебных прений по своему объему стоит речь прокурора', функция которого не исчерпывается поддержанием обвинения. Осуществляя надзор за законностью выносимых судом решений, прокурор дол-
** 51
жен высказать свои соображения по всем вопросам, подлежащим разрешению судом при постановлении приговора, независимо от того, выступает ли он с обвинительной речью или обосновывает свой отказ от поддержания обвинения.
Поддерживая обвинение, прокурор вынужден в любом случае показать сущность обвинения, его обоснованность материалами дела, изложить уголовно-правовые и гражданско-правовые последствия совершенного преступления. Это приводит к тому, что обвинительная речь имеет довольно стабильную структуру,слагаясь из ряда обязательных составных частей (элементов).
Элементы обвинительной речи прокурора подробно рассматриваются в специальной литературе8, и мы в данном случае ограничимся лишь выделением отдельных спорных вопросов практики поддержания обвинения.
Тот факт, что между требованиями прокурора о мере наказания и приговором суда в этой части нередко наблюдается несовпадение, заставляет процессуалистов периодически возвращаться к обсуждению вопроса о целесообразной степени конкретности обвинительной речи в определении размера наказания. Действительно, нельзя не видеть проблемы в том, как по-разному оценивают одни и те же обстоятельства два государственных органа — прокурор и суд. То, что кажется естественным специалистам, способно вызвать недоумение судебной аудитории, подрывая доверие к объективности и справедливости правосудия.
В этой связи представляется не лишенными оснований соображения тех авторов, которые считают, что высказывания прокурора о размере наказания должны сообразовываться с конкретными особенностями дела. Так, по групповым делам, когда возникает необходимость выделить роль каждого подсудимого, прокурору трудно избежать указания на размер наказания. Подобная ситуация складывается и в тех случаях, когда речь идет о возможности применения санкции, исключительной по своей суровости- В остальных случаях прокурор может и не конкретизировать свое предложение о размере наказания. Такое мнение обосновывали с небольшими различиями Л. Н- Смирнов, И. Д. Перлов, Е. А. Матвиенко, В. М. Савицкий и некоторые другие авторы. Нам представляется, что их суждения не противоречат процессуальному законодательству и правильно ориентируют прокурора на гибкое, разумное использование его полномочий с учетом и особенностей дела, и соображений престижа государственного правоохранительного органа.
Уместно заметить, что Генеральный прокурор СССР в приказе № 12 от 4 февраля 1983 г., специально посвященном повышению качества и эффективности прокурорского надзора за исполнением законов при рассмотрении уголовных дел в судах, не высказывает по этому вопросу каких-либо категорических рекомендаций, оставляя его решение на усмотрение прокурора-обвинителя. Вместе с те*м в приказе подчеркивается необходимость повышения личной ответственности прокурора за правильность занимаемой позиции 52
и соответствие ее результатам судебного следствий,'чтобы каждое выступление государственного обвинителя отвечало высоким- требованиям общей и профессиональной культуры,.
Такие рекомендации могут показаться недостаточно конкретными, но они для данной ситуации являются единственно правильными, ибо это тот случай, когда самые детальные правила деятельности не восполняют отсутствие подлинного профессионального мастерства, чувства меры и такта работника, его нравственной воспитанности.
Предмет судебной речи прокурора- может существенно измениться, если данные судебного следствия не подтвердят предъявленного подсудимому обвинения. В этом случае отпадает необходимость обоснования квалификации и меры наказания, анализа смягчающих и отягчающих обстоятельств, данных о личности подсудимого, причинах и" условиях, способствовавших совершению преступления, и др. Однако, учитывая особенности реализации принципа состязательности в советском уголовном процессе, прокурор не может ограничиться сообщением об отказе от поддержания обвинения. Необходимость мотивировать такой отказ (ст. 248, ч. 3, УПК РСФСР) обязывает прокурора проанализировать собранные доказательства.
Вопрос о том, в какой момент судебного разбирательства прокурор может заявить отказ от поддержания обвинения, на наш взгляд, следует решить однозначно,— только на этапе судебных прений, ибо позиция прокурора и в этом случае должна основываться на рассмотрении всех обстоятельств дела.
В отличие от прокурора, адвокат-защитник выполняет одностороннюю функцию, связанную с реализацией права подсудимого на защиту. Для него ориентир — законные интересы подзащитного, и это накладывает существенный отпечаток на его судебную речь. Речь защитника — в любом случае защитительная речь, ибо он не вправе отказаться от принятой на себя защиты, не вправе стать на позицию изобличения подсудимого.
В защитительной речи могут быть выделены те же структурные элементы, что и в речи прокурора: защитник излагает сущность предъявленного обвинения, соотносит обвинение с доказа-тельствам'и, подвергает анализу юридическую оценку деяния, характеризует личность подзащитного и т,, д. Но делает он это пот, углом зрения защиты, преследуя цель, поставленную перед ним законодателем (ст. 23 Основ).
В соотношении обвинительной и защитительной речей убедительно и наглядно проявляется состязательное начало судопроизводства.• И оно тем ярче, чем большим расхождением характеризуются позиции обвинения и защиты. Такое построение судебных прений создает необходимые условия для всестороннего исследования материалов дела и оценки доказательств, облегчает задачу суда по обоснованному законному и справедливому разрешению дела.
Вместе с тем следует подчеркнуть, что спор, полемика способны не только к прояснению обстоятельств дела, но и к их запутыванию, затемнению, к введению слушателей в заблуждение. Поэтому так важно соблюдение нравственных требований, налагаемых на профессиональных участников судебных прений. И прокурор и адвокат должны быть умеренными в приемах, не переходя границы дозволенного законом и моралью.
Опытный прокурор может до минимума свести основу для полемики, если он не допустит натяжек в оценке доказательств, если проявит принципиальность в освещении не только сильных, но и слабых сторон обвинения, если его выводы и предложения будут построены на прочном фундаменте объективной и всесторонней оценки как изобличающих, так и оправдывающих подсудимого материалов дела, как отягчающих, так и смягчающих его ответственность обстоятельств,,
Позиция защиты, ее полемический и эмоциональный накал — это почти всегда реакция на обвинение, обвинительную речь. Однако возможно и искусственное раздувание несущественных или мнимых противоречий и промахов процессуального противника. Еще нередко можно наблюдать недобросовестные приемы защиты, связанные с замалчиванием невыгодных для подзащитного обстоятельств, преувеличением значения отдельных благоприятных для него фактов, запутыванием очевидного и бесспорного.
Такие приемы защиты противоречат закону и осуждаются профессиональной моралью.
Вопрос о том, может ли защитник сохранять объективность в анализе и оценке материалов дела, если выполняемая им функция является односторонней, давно положительно решен и в теории и на практике.
Если сопоставить ст.'ст. 249 и 248 УПК РСФСР, то можно убедиться, что в формулировке предмета речи защитника и прокурора нет принципиальных различий: защитник излагает суду соображения защиты по существу обвинения, относительно обстоятельств, смягчающих ответственность, о мере наказания и гражданско-правовых последствиях преступления. По всем этим обстоятельствам высказывается и прокурор,. Однако ни в литературе, ни на практике не возникает вопрос о степени конкретности суждения защитника о мере наказания. Сложилась традиция, в силу которой высказывания адвоката-защитника о мере наказания всегда очень приблизительны и осторожны, и правильность такой традиции не вызывает сомнений.
Предмет судебных речей прокурора и адвоката-защитника несколько расширился с введением процессуальных норм о выявлении причин и условий, способствовавших совершению преступления, и о принятии судом мер профилактического характера (раздел VII Основ, введенный Указом Президиума Верховного Совета СССР от 13 августа 1981 г, ст. ст. 21, 68, 321 УПК РСФСР I960 г., с изменениями, внесенными Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 8 августа 1983 г., включая ст. 212 УПК РСФСР),
Разумеется, обстоятельства, относящиеся к причинам и условиям преступления, в той мере, в какой они могли влиять на ответственность подсудимого, анализировались в судебных речах и ранее. Но с введением в действие процессуального законодательства союзных республик 1960—1962 гг. появилась правовая обязанность органа дознания, следователя, прокурора и суда по их выявлению и реагированию на них вынесением представлений и частных определений (постановлений). Слож'илась практика обсуждения в ходе судебных прений причин и условий, способствовавших совершению преступлений, и мер профилактического характера, которые должен отразить суд в частном определени'и, выносимом одновременно с постановлением приговора.
В речах прокурора и адвоката эти вопросы заняли значительное место, хотя процессуальные нормы, регулирующие содержание речей и их отражение в протоколе судебного заседания, изменений до сих пор не претерпели9,.
Предмет судебной речи других участников прений также определяется их полномочиями и характером отстаиваемого интереса.
Так, речи общественного обвинителя и общественного защитника по своему предмету и содержанию весьма близки речам соответствующих профессиональных участников процесса.
Общественный обвинитель, участвуя в прениях, излагает суду мнение о доказанности обвинения, общественной опасности подсудимого и содеянного им, по поводу применения уголовного закона и меры наказания в отношении подсудимого и по другим вопросам дела. Общественный обвинитель вправе отказаться от обвинения, если данные судебного следствия дают для этого основания (ст. 250 УПК РСФСР). Общественный защитник излагает суду мнение о смягчающих ответственность или оправдывающих подсудимого обстоятельствах, об условном осуждении, применении отсрочки исполнения приговора, о передаче подсудимого на поруки тому коллективу, от имени которого он выступает,.
Потерпевший, допущенный к участию в судебных прениях, в силу своего процессуального интереса выполняет роль обвинителя (ч. 4 ст. 53 УПК РСФСР), однако это не мешает ему отказаться от обвинения и даже перейти на позиции защитника. Его представитель выступает в судебных прениях в соответствии с полномочиями, полученными от потерпевшего и не выходящими за пределы установленных процессуальным законом прав (ч. 2 ст. 53 УПК РСФСР).
Предмет судебных речей гражданского истца, гражданского ответчика и их представителей ограничен обстоятельствами, касающимися гражданского иска (ст. ст. 54, 55 УПК РСФСР). Но так как основания и размер иска чаще всего тесно связаны с доказанностью преступления и роли подсудимого в его совершении, то предмет этих речей достаточно широк. Вместе с тем следует признать, что вопросы, не влияющие на судьбу гражданского иска и его размер, чаще всего относящиеся к квалификации действий подсудимого, смягчающим и отягчающим обстоятельствам, виду
и размеру наказания, не должны обсуждаться названными участниками прений, о чем председательствующий вправе при необходимости им напомнить.
Четкое представление о предмете судебных речей обеспечивает целенаправленность прений, их реальное значение для обоснования принимаемых судом решений,
