Но та опять сквозь слёзы застонала длинно и жалобно, не отходя от плиты. У неё кружилась голова и противно тошнило

− Да дай ты ей хоть один, − сказал Фёдор и протянул руку к миске, но верхние оказались горячими, обжигали пальцы. Он бросил один назад в миску и стал исподнизу брать похолоднее.

− Ну, чего ты копаешься пятернёй, причём немытой? Руки табачищем воняют, перепоганишь все драники…

Но Фёдор взял два, положил на лавку. Ульяна тут же стала ругаться:

− Лавка мабуть (наверное) тоже грязная, хотя бы на стол положил. Чему тебя только твоя мать учила?

Фёдор промолчал. Мать глянула на старшую дочь, которая изредка жалобно поглядывала то на отца, то на мать. Иногда подходила к иконам и накладывала на себя два-три креста…

− А ты не дождёшься, бо уже дивка, а не дытына, зря молишься… Потерпишь, не всё бог даёт, что хочется. Даже не грешной душе не всё позволено…

Ганька, не обращая внимания на замечание отцу, быстро проглотила драники, каких она никогда не ела, хоть они чуть-чуть и припахивали «отцовским табачищем».

Ну что ж? − думала девочка, − батько сам весь пахнет табаком и ничего. Всё равно хороший…»

Ульяна, управившись у плиты, зачерпнула из казанка (чугунка), стоявшего на плите, ковш воды. Вышла во двор помыть ноги. Потом переоделась в праздничную одежду. Обула туфли на низком каблуке: удобно и быстро, не то, что в украинских ботинках. И каблук высокий, и шнуровать долго. А раньше будняки до церкви ходили босиком, берегли обувь. Обувались – когда входили в церковь. «Какие стали неженки? Сейчас все до церкви идут обутые», − рассуждала Ульяна, вроде сама когда-нибудь ходила в церковь босая.

Но детей на молебен повела без обуви. Кто ж детей летом водит обутыми? Это баловство.

После церкви Ульяна раздобрилась: так босыми и сфотографировала дочерей. Но в тот день чуть не оборвалось всё бедой. Когда они шли домой, Ганька увидела летящую за ними коляску. Мгновенный взгляд, и она заметила молодую красивую женщину и нарядно одетую девочку: в кружевном платье и наверно в чудных туфельках из сказок. И вдруг ей захотелось зачем-то перебежать им дорогу. Она помнит, как метнулась в сторону от матери на дорогу. Потом уже видела кучу чужих людей, окруживших их, чьи-то возгласы и крики матери, испуганные и жуткие.

Какой-то мужчина выхватил её из-под самых копыт лошадей, а то бы быть ей раздавленной в пыли посреди дороги…

Ульяна так перепугалась, что не помнила кто спас её дочь. Пока она пришла в себя, толпа уже разошлась. Хотелось тут же отшлёпать Ганьку, но было неудобно перед людьми. Да и грех не хотелось брать на душу после очищения в церкви. Она только взяла младшую дочь за руку, что было для неё величайшим баловством дитэй, но всё-таки так и вела её до самого дома. А Ганька не помнит, чтобы до этого или после мать позволяла такое «баловство». «Чего ещё не хватало: детей за руку водить? Баловать? Зачем? Жалей дытыну пока она спит. Один раз побалуешь, а потом десять раз будешь наказывать, бо оно перестанет понимать доброе слово. Так лучше не делать ни то, ни другое…» − таковы были традиционные методы воспитания в старые времена.

Да, именно так тогда думали многие консерваторы – родители. Но, милая Ганька, что ждёт тебя впереди? Где теплота матери и отца, которая так нужна ребёнку? Тем более в родительском доме.

А тогда девочка шла рядом с матерью счастливая. Перед её глазами были не только копыта летящих лошадей, но и красивая в кружевах под зонтиком девочка, наверное, в розовых туфельках… «Зачем она их обула? − думала босая Ганька. − Летом на улице тепло, а в коляске совсем не холодно. То утром по росе босой плохо ходить…»

И хоть встреча была мгновенной, но запомнилась ленивая, барская поза девочки, удивительно равнодушный взгляд ко всему. Она безразлично посмотрела на Ганьку, когда вытащили из-под копыт и даже брезгливо улыбнулась.

Не знала тогда Ганька, что всего через пять-шесть лет, она уже немалая помощница в семье, будет идти вместе с матерью вечером с дальнего поля, расположенного вёрст за пять от дома. Они будут обе босые, уставшие, в выгоревших на солнце и от стирки старых платьях, с грязными, длинными подолами, и будут нести на плечах тяжёлые тяпки. Мимо них проедет коляска и обдаст сухой, удушающей пылью. Запах лошадиного пота перемешается с другим запахом: нежным и тёплым. В коляске будут возвращаться с прогулки женщина в шляпке и девочка-подросток, завитая, под шёлковым кружевным зонтиком, в белом шёлковом платье. А на ногах девочки, наверное, и на этот раз были розовые туфельки, только уже большего размера…