Природогенез Человека 8 страница

Что же происходит с социальным субъектом, когда деятельность тотально гносеологизируется? Социальный субъект становится онтологически тождественным не Делу, а Знанию. Это ведет к тому, что постепенно он утрачивает все свои социальные качества и свойства и тем самым перемещает деятельностный статус с социального процесса на процесс гносеологический (деятельность познания).

В отличие от норм, выступающих элементами социальной технологии, дескриптивные знания составляют элементы чистой технологии, а потому, как только человек становится их предметностью, он превращается в рядоположный объект познания, с телесностью которого позволительно экспериментировать, невзирая на более высокие его формы присутствия в мироздании. Для эскулапа, оперирующего больных, все пациенты телесно равнозначны. Знания, рационализирующие и объективирующие Человека, суть не что иное, как набор когнитивных карт и схем о внутреннем мире его тела, вне его связей со всей иерархией Я.

Как и все остальные объективации познания, социальные индивиды под воздействием гиперрационализирующей практики начинают постепенно объединяться в общность не внутренним, а внешним образом. Интенсивно формируется внесоциальная общность, состоящая из одних только гносеологических субъектов, опосредованно связанных между собой каналами средств массовой коммуникации. Таким образом, социальная масса превращается в массу информационную.

Последовательно в ходе человеческой истории формировались такие мировоспроизводящие практики, как Креация, Общение, Деятельность и Познание. Начало конца человеческой истории связано с таким же последовательным отмиранием надгносеологических практик. Первой из этого ряда отмирает Деятельность, замещаемая Гипертехнологическим Познанием. Задающим параметром посттехнологической цивилизации становятся уже не Деятельность и Цивилизация, а Информация (псевдоинформационная цивилизация).

Если трансцендентные протонормативы не могли иметь явной семантической фиксации, а потому и задавались в форме запретов, табу, то рациональные гипернормативы задаются в форме "позитивной вседозволенности", и табуируют лишь все то, что способно противиться мирожизненным установкам рационализирующейся телесности. Разум постарается взять под жесткий контроль интенции, которые могут спонтанно прорываться из бывшего социального Я, вытесненного в сферу бессознательного.

В рамках рационального измерения социальной экзистенции человека долг выступает производным уже не от добра, как это было в родовом именитстве, и не от самого себя (долг ради долга), как это принято в безличном социуме, а от познания. Долг ради знания (точнее, долг ради необходимости) — таким оказывается "моральный" императив рациональной, объективированной социальности — информационной цивилизации. По отношению к деятельности телесных субъектов уместна лишь та форма долженствования, которая способствует их совместному вытеснению всего того социального, которое еще не инверсировало в телесное. Человечество постепенно втягивается своим гиперпотреблением, по сути самопотреблением ("самоедством"), в глобальную социальную катастрофу, и ответственным за нее будет онтологически безответственный телесный субъект (он же гносеологический субъект), породивший технологию, обособившуюся от высших онтологических форм. Вектор гиперрационального долженствования направлен против самого социального долженствования, препятствующего излишней рационализации законов общественного движения.

Ложные превращенные формы знания расширяют онтологические границы Зла. Но это зло является уже и не антропным, и не социальным, а сциентистски-технологическим. Когда наука, которая должна заниматься лишь объектно-объектными отношениями, начинает утверждать, что в состоянии создать такую систему норм, которая даст возможность обществу рационально решать все проблемы, то это означает всего-навсего неосознанное стремление сциентистской элиты контролировать естественный процесс развития цивилизации с учетом интересов технологии.

Итак, если Добрый Человек лишает жизни Свободного Человека и сам погибает от Человека Долга, то последний тотально уничтожается Рационализирующимся Телесным Субъектом — адептом порядка необходимости. Долженствующая социомасса поглощается рационализирующейся биомассой. Человек Знания с непреложностью должен распять в себе Человека Долга. Можно сделать безутешный, но вполне достоверный прогноз: в обозримом будущем окажется, что социомасса мертва или, что то же самое, индивид мертв.

Человек Долга — это элемент социомассы, огромного социального муравейника, который хочет уютно устроиться в универсуме объективаций. Но эту мирожизненную программу ему вряд ли удастся воплотить в жизнь, потому что его подстережет Ученый и не "бритвой Оккама", а "гносеологической бритвой" отсечет в его естественной экзистенции все то, что не вписывается в создаваемый им мир искусственных объективации. В его гениальных проектах гиперобъективированного мира нет места для "социального муравейника". И уже есть мрачный, эсхатологический прецедент — чернобыльская трагедия. Можно предположить, что следующей онтологической жертвой станет именно социомасса, которую раздавит технологический пресс. Это отнюдь не значит, что социальный субъект одномоментно прекратит свое физическое существование, — просто он утратит собственный социальный статус и будет тотально адаптирован к порядку объективной необходимости.

Социализация как специфическая практика социологизма есть нечто промежуточное между практиками актуализации антропного субъекта и рационализации десубъективированного объекта. С одной стороны, ее экспансия в сферу истинной человечности (антропное пространство субъекта) ограничивается механизмами культуры, ограждающими экологию человеческого духа от проникновения гипернормативистики. С другой стороны, механизмами социализации ограждается пространство человеческого Я от разрушительных воздействий со стороны хищного гносеологического субъекта, стремящегося все и вся рационализировать и объективизировать. "После опыта революции, одержимой рационалистическим безумием, — писал Н.А. Бердяев, — ясно стало, что общество никогда не было и не может быть основано на чисто рациональных началах, вполне понятных малому человеческому разуму и по произволу этого разума устанавливаемых "75.

Вторая форма гиперрационализации, или рационализация человека, основывается на дескриптивных ценностях, рациональных ценностях. Актуализированное общение замещается на ложное рационализированное общение.

Ценности культуры выступают инвариантом целостности человеческого универсума и означивают субъектно-субъектные отношения. Но что же собой представляют ложные дескриптивные ценности? Они отражают господство телесности над человечностью, телесного субъекта над субъектом антропным, универсума объективации над человеческим универсумом.

Довольно широко распространенным направлением в современной западной философии и социологии, ставящим своей целью осуществить синтез естественных и общественных наук на основе исследования эволюционно-биологических предпосылок человеческого поведения, выступает социобиология. Для общей социобиологии характерен генетический детерминизм. Основу социобиологии составляет теория генно-культурной коэволюции, постулирующая идею совместного, взаимодействующего протекания процессов органической и культурной эволюции. Компонентами коэволюции социобиология признает гены и культуру, которые "держат друг друга на привязи", причем роль феномена отводится генам, а эпифеномена — культуре. Человек — "квант" генно-культурной коэволюции, ее реальное воплощение, а потому выступает объектом преимущественно биологического знания76.

Дескриптивные псевдоценности составляют семантический базис сциентистской формы антикультуры. Рационализируя себя в Феномен, телесный субъект овнешняет, отелеснивает культуру, и она превращается всего-навсего во внешний дизайн телесности, объективности.

Дескриптивные ценности — это псевдоценности с бесконечной антропной валентностью, фиксирующие собой объективное содержание ментальной полноты телесного субъекта. Если астральный субъект — это проточеловек, то телесный субъект в некотором роде постчеловек. Это человек, перманентно утрачивающий в себе все субъективное, вплоть до его имманентного рацио. В связи с этим и артефакты так называемой культуры постчеловека не могут не быть бесчеловечными, антигуманными. Рационально-телесному постсубъекту соответствует ложная сциентистская посткультура, культура онтологического насилия над Человеком как Феноменом со стороны гиперфеноменального телесного субъекта. Культура генетически вырастает из трансцендентности Духа и космических измерений Человека и окончательно погибает в гиперрациональности Тела.

Если своими неявными трансцендентными, трансфеноменальными формами культура восходит к генезису человеческого в Абсолюте, то своими рациональными формами — к гибели человеческого в Хаосе. Если в пределах космического символизма неявная культура способствовала максимальной реинтеграции проточеловеческих качеств и в сакральную целостность мироздания, то в рамках телесного рационализма проявленная посткультура дезынтегрирует последние остатки человечности в гиперрациональной схематике мира. Истинный моральный императив антропологизма добро ради свободы здесь замещается ложным сциентистским добро ради знания, а еще точнее, добро ради необходимости. В псевдообщении между телесными субъектами добродеяние лишь тогда конституируется позитивно, когда удовлетворяет либо биогенным, либо информационным потребностям. Добродеяние, основанное на истинных ценностях, не только отвергается, но и вызывает явный негативизм со стороны телесных субъектов в качестве реликта еще не до конца преодоленного наукой абстрактного гуманизма.

Американский философ и социолог Л. Мамфорд утверждает, что с момента возникновения индустриального общества развитие техники обернулось технократизацией человека и человеческих отношений. Человек стал своего рода "перемещенным лицом" в созданном им самим мире. Все время возрастающий разрыв между уровнями технологии и нравственности привел к ситуации господства мегамашины — предельно рационализированной и бюрократизированной надындивидуальной социальности. Гуманизм и социальная справедливость пали, по Мамфорду, жертвами технического прогресса и "интеллектуального империализма". Безличностная организация уже не просто подавляет, а подменяет собой человека. Прогресс стал особого рода божеством, наука и техника — своеобразной религией, а ученые — сословием новых жрецов.

Ущербное добродеяние если и имеет место в общении между телесными субъектами, то только как средство оптимизации тотальной и необходимой рациональной взаимозависимости и взаимообусловленности. Телесный субъект может быть добрым по отношению к другому человеку лишь в пределах единой для них объективной необходимости, или необходимой объективности, т.е. в пределах взаимодетерминируемой несвободы. Целью гиперрационального общения является не самоактуализация субъектов друг в друге в целях продуцирования ценностей, а совместная саморационализация для их разрушения.

Гиперрационализация, основу которой составляют ложные дескриптивные ценности и псевдодобродеяние, позволяет телесным субъектам контактировать опосредованно в рамках общего для них информационно-телесного пространства. В мире искусственных объектов они в состоянии удовлетворять свои интеллектуальные и даже витальные потребности, вплоть до сексуальных, прибегая к услугам объектов-посредников, объектов-заместителей.

Немецкий философ П. Слотердайк в работе "Критика цинического разума" (1983 г.), считающейся манифестом постмодернизма, полемизируя с "Диалектикой просвещения", стоит на том, что доминантой современной культуры, как на личностном, так и на институциональном уровне является цинизм, или просвещенное ложное сознание. Для разрешения конфликта между знанием и властью он предлагает "средний путь" — через создание других разума, просвещения и субъективности.

Третьей формой гиперрационализации является рационализация Абсолюта, оперирующая ложными дескриптивными символами. Трансцендентная креация замещается здесь ложной рационализированной креацией. Непостижимая трансцендентная целостность Абсолюта здесь выступает рядоположным объектом рационального проектирования. Если Бог есть абсолютное апофатическое незнание, то Гносеологический Субъект самоконституирует себя в качестве абсолютного катафатического знания Сверхсущего. Великий мистик Эриугена сделал смелый и парадоксальный вывод, что Бог не знает самого себя. "Бог не знает, что Он такое, ибо Он не есть нечто; Он непонятен во всяком нечто как для самого себя, так и для всякого разума....Бог сам в себе самом совершенно не знает, что Он не есть, но так же не знает себя и как сущего. Таким образом, Он не знает, что есть Он сам, т.е. Он не знает, что Он есть нечто, ибо Он познает, что Он вовсе не принадлежит к той области, которая в каком-либо смысле может быть познана и о которой можно высказать или помыслить, что она есть"77. Окончательно обособившийся от Логоса Рацио пытается рационализацией подменить трансцендирование и запаковать весь семантический континуум, неявно содержащийся в Символе, в явную структуру Термина, Дескриптора. "Отъединение твари от Бога, — писал Л. Карсавин, — восполняемое (в несовершенстве — относительным) воссоединением с Ним, вместе с причастием твари Саморазъединению Логоса на иерархическое множество личностей, из коих в твари ни одна не достигает совершенства, а большинство остается на ступени зачаточного и потенциального личного бытия, и есть основное качествование твари, то качествование, которое осуществляется как многообразие ее качествований. Оно — логическая структура мира и конкретизируется как его онтологически-логические законы и как его пространственная форма "78.

Эта форма гиперрационализации есть не что иное, как рационализация Первоначал, выступающая предметностью лишь для самотрансценденции. Самая большая ложь о первоначалах человеческой Истории инициируется именно рационализмом.

Попытки прояснить Первоначала человеческого существования средствами чистой рациональности, оторванной от ценностных оснований культуры и трансцендентных основоположений культа, в состоянии породить лишь умозрительную Схему, согласующуюся с Логикой научного познания проявленных форм бытия предельно доступных внешнему эмпирическому наблюдению, но отнюдь не Трансценденталию, схватывающую существо Жизни. Человеку разумному не дано превратить в абстрактный объект строгого научного познания свою собственную предысторию. Если такие попытки порой и предпринимаются, то они не могут не быть всего лишь проекциями внешних форм Сущего на его внутренние глубинные слои, следы которого обнаруживаются только в смутных интенциях Бессознательного. "Понятия, — писал С.Н. Булгаков, — годятся только для того, чтобы с возможной точностью описать, рассказать содержание той мистической интуиции, в которой непосредственно открывается каждому, в меру его духа, софийность мира"79. Вл. Соловьев в своей первой теории познания, развитой в "Критике отвлеченных начал", говорит о вере, установляющей бытие предмета и скрепляющей собой эмпирические показания и их логическую связь. Согласно этому учению, акт веры присутствует в каждом познавательном акте. Сходную точку зрения развивает в своих ранних гносеологических работах кн. С.Н.Трубецкой (особенно в "Основаниях идеализма").

Поскольку у рационализма нет иных средств, как рассматривать действительность в качестве сугубо внешнего объекта и внешним же способом, то естественно, что и его генезис моделируется в качестве не протосубъективации, а протообъективации, способной в автоэволюционировании постепенно обретать всю тотальность признаков Субъекта.

Если духовное в себе человек в основном постигает как нечто непостижимое, трансцендентно, то телесное — как нечто постижимое, рационально. Дух как ментальная целостность не поддается эмпирическим замерам. Может быть когда-нибудь человек и научится замерять в себе так называемые тонкие структуры, слабые энергетические поля, но даже это объектомерие ничего ему не скажет о непостижимой сущности духовных сдвигов и процессов. И напротив, со временем техника замера физиологических и физических процессов в телесной субстанции человека достигнет фантастических пределов.

Посредством трансцендентных знаний Астральный Человек не открывал некие объективные, независимые от его субъективности законы (таковых просто не было в трансцендентно-символической реальности, — они появились лишь тогда, когда мир оказался распакованным до природной реальности, реальности объектно-объектных отношений), а осознавал свою телесность в качестве зависимой производной от его сакральной духовности. Трансрациональное самосознание и есть совокупность непроявленных трансцендентных знаний о телесности, неявно присутствующее в Логосе.

В отличие от наших астральных предков, с ужасом взиравших в будущее, современный рационализирующий телесный субъект, напротив, все мрачное в своем экзистировании связывает со своим темным онтологическим прошлым, из которого столь стремительно бежит в светлое будущее. Если почти все мистические пророчества о будущем мифологическим сознанием были окрашены в кровавые и мрачные тона, то современным рациональным сознанием эта палитра используется исключительно для живописания "темного прошлого" далеких и примитивных предков. Будущее же рисуется исключительно в розовых тонах, а если и подмешивается кровавая киноварь, то лишь со стороны оппозиционно настроенного сознания — религиозно-гуманистического.

В рационалистической форме символизма господствуют императивы свобода ради знания, свобода ради необходимости. Лишь та свобода обладает позитивной значимостью по отношению к рациональному познанию и экспериментированию телесного субъекта, которая способствует формированию целостности природного универсума, базирующейся на тенденциях объективной необходимости (гносеологические степени свободы). Свобода в гносеологизме — всего лишь познанная и претворенная в действительность необходимость. Но свобода — категория сакрально-духовная, а не рационально-телесная. Это хорошо понимал не только Н.А. Бердяев, но и И.А. Ильин. "Если внешняя свобода устраняет насильственное вмешательство других людей в духовную жизнь человека, — писал Н.А. Ильин, — то внутренняя свобода обращает свои требования не к другим людям, а к самому, — вот уже внешне нестесненному, — человеку. Свобода, по самому существу своему, есть именно духовная свобода, т.е. свобода духа, а не тела и не души"»80.

Так как основу экзистенции человека в универсуме объективаций составляет онтологическая полнота, то абсолютно свободным он может быть лишь в ситуации полного и исчерпывающего знания, обладая таким объективным знанием о мире, которое полностью вытеснило в сферу бессознательного не только нормы цивилизации и ценности культуры, но и символы культа. Однако явное и одномерное рациональное познание может поведать человеку только одно: свободным в мире объективаций он может стать, лишь превратившись в верного раба необходимости. Рациональное сознание целостно воспроизводит мир, однако с одной поправкой, что это мир уже и не целостный и не сакральный, а частичный и падший, в котором уже совершенно нет места даже его верному адепту — гносеологическому субъекту, описывающему его со столь изысканной достоверностью. "Гомеостатическая деятельность человека, в которой он пользуется технологиями как своеобразными органами, — пишет Ст. Лем, — сделала его хозяином Земли, могущественным, увы, лишь в глазах апологета, коим он сам и является"81.

Если самотрансцендирующий астральный субъект своей неявной познавательной практикой — мистикой — был гносеологически релевантен трансрациональному миру, в котором он экзистировал, и мир этот не скрывал от него своих тайн, то саморационализирующийся телесный субъект гносеологически релевантен лишь телесному, объективному миру, однако уже онтологически не релевантен миру в целом, а потому своими мировоззренческими интенциями в состоянии лишь лжесвидетельствовать о целостном мире. Мир закрыл свои тайны от интенций репрессивного сознания. "За пределами человеческих понятий нужно искать Истину, — написано в Агни Йога. — Уничтожение космических широких полей зрения не привело к продвижению"82. Так называемое сциентистское сознание есть не что иное, как рационалистическая мифология — самая опасная для судеб Человека идеологическая форма насилия над абсолютным в нем. Если мистику можно конституировать в качестве неявной сакральной науки, базирующейся на трансцендентных знаниях, получаемых посредством практики трансцендирования во-вне, то науку вполне возможно определить как явную гносеологическую мистику, базирующуюся на дескриптивных символах, получаемых в процессе практики гиперрационализации. Наука в ее крайней сциентистской форме — гносеологический перевертыш мистики. «Утрата целомудрия, — писал С.Н. Булгаков, — выразилась в пробуждении похоти не только физической, но и духовной: знание, приобретаемое хищением, явилось действительно знанием добра и зла, бунтующего хаоса, дерево же показалось вожделенно и потому, что "дает знание". Сатана принимает лик Люцифера, гностического учителя, который сулит знание на пути холодного развития и укрепления своего ego. Это искушение также не обещает ничего такого, чего бы не было уже дано человеку в раю. Искусителей был здесь лишь недолжный, нецеломудренный путь к знанию, вымогательство знания, кичливость гнозиса пред смиренно верующей любовью. Отвлеченный гнозис есть функция ego, между тем как Божья заповедь повелевала преодолеть этот эгоцентризм в любви супружеской, космической, божественной. Пробуждение чувственности и похоть знания имели здесь один источник в злоупотреблении человека своей ипостасностью. Отвращаясь от Бога, человек обращает лицо к миру, к творению, впадает в однобокий космизм ("имманентизм"); он жаждет уже только мира, а не Бога, совершает измену любви божественной»83.

Навязываемый свободному Космосу порядок необходимости, объективирующий Бесконечного Субъекта практикой рационализации во-вне, в конечном счете ведет к замене Гармонии Хаосом, ставит предел существованию Сущего. Грядущим Хамом, способным до основания разрушить "старый мир", может быть только Гносеологический Субъект. Наука не в состоянии вернуть человеку утраченный им высший онтологический статус, но она весьма способна лишить его самого последнего и низшего онтологического статуса, дающего ему возможность экзистировать в качестве гносеологической телесности, "разумного животного". "Если Бога нет, — писал Н.А. Бердяев, — то человек есть усовершенствованное и вместе с тем ухудшенное животное"84.

Гиперрационализация, последовательно замещая собой социализацию индивида, актуализацию человека и трансценденцию микрокосма, в конечном итоге выходит к верхней границе космического универсума, пробивая мощным информационно-технологическим тараном в экранирующем слое Табу — Тотем шлюзы для проникновения сил Хаоса. Породив хищного гносеологического субъекта в качестве средства самопознания, Природа, по мере того как он совершенствовался в практике запаковывания и объективизации самого себя в Термин, неуклонно приближалась к своей гибели, к насильственному преобразованию ее объектно-объектных отношений во внутриобъектные отношения Хаоса.

Телесный субъект осуществляет вынужденное присутствие в качестве зависимой переменной сверхцелостного физического мира, мира, который он в силу объективной необходимости расширенно воспроизводит, используя технологическую мощь Рацио. Человек во внешнем мире присутствует лишь внешним образом, бездарно расходуя свои невосполнимые витальные ресурсы и потенции, которыми его столь великодушно наделила природная эволюция. Стараясь перехитрить ее "хитростью научной", Рацио преобразовывает естественную онтологию в онтологию искусственную, замещает свои органические органы на искусственные, чтобы попытаться обрести вечную жизнь в качестве генерализованной технологической объективации и тем самым бесконечно присутствовать в Теле. "Живет человек, — писал Н.А. Бердяев, — безумной мечтой победить смерть рождением, а не вечной жизнью, победить ужас прошлого и настоящего счастьем будущего, для которого не сохранится ни один живой элемент прошлого. Ни один из боровшихся и страдавших не войдет в рай будущего, и нет с этим будущим живой, реальной связи ни у одного человека. Связь человека с будущим фиктивна, иллюзорна; связь эта есть результат гипноза, безумного самообмана. Будущее не реальнее прошлого: то, что будет через тысячу лет, и то, что было тысячу лет тому назад, или одинаково призрачно, или одинаково реально. Безумно думать, что бытие грядет во времени, но что его еще не было и нет"85. На практике этот технологический утопизм ведет к катастрофическому сужению онтологического пространства, в котором мог бы присутствовать Человек. В конечном итоге он все же самовытесняется из онтологии Объекта, так как его присутствие в Мире оказывается не мотивированным высшими смыслами.

Каким образом можно подчинить низшие виды измерений мира высшим? Это, может быть, самая актуальная проблема для современного человечества. Если оно сумеет придерживаться трансцендентного синтеза всех форм измерения, онтологические ниши Бытия будут синхронизированы в своем саморазвертывании и человек вновь обретет способность гармонически расширяться в своем историческом самодвижении.

Реформируя космос под приоритеты функционирования самой низшей онтологии, основывающейся на законах природной необходимости, человек созидает мир, к которому он уже не в состоянии адаптироваться ни как социальное существо, ни, тем более, как антропное и астральное. Созиданием сугубо искусственной среды обитания, параметры которой задаются уже даже не гомотехническими, а технологическими процессами, он постепенно превращается в космологического самоубийцу. Приоритетными в его преимущественно онаученной экзистенции оказываются не потребности духовного преображения, а потребности расширенного воспроизводства объективации, связанные с превращением Мироздания в Тотальную Телесность. Человек в техноцентристски созидаемом мире последовательно сдает свои ноологические, гуманистические и социальные позиции. Он готов принести в жертву технологическому молоху все живое и самого себя, лишь бы объективный научно-технический прогресс не снижал свои высокие темпы.

Итак, как только онтологической доминантой космического универсума вместо трансцендентной креации становится рациональное познание, он сразу же начинает распадаться на дурную бесконечность объективаций, т.е. инверсирует не в Гармонию, а в Хаос. Человек как Микрокосм, как Бесконечный Субъект гибнет, как только конституируется Рацио в качестве Конечного Объекта. Но с ним гибнет и сам восставший против Логоса Рацио. В своем крайнем выражении гиперрационализм есть практика перманентного самоуничтожения человека в космологических масштабах. Но человек смертен лишь как телесная субстанция и бессмертен как субстанция духовная. Являясь конечным продуктом перманентной энтропии внутрисубъектных отношений Космоса, внутриобъектные отношения Хаоса вновь в них инверсируют, и Абсолют вновь возрождается в качестве пустотной онтологии Гармонии Мира. Именно таким образом человек преодолевает в себе накапливающуюся в историческом процессе вселенскую самоотчужденность.