2. Технические и неживые естественные системы (им соответствуют технономические профессии, специальности, очень типичные для сферы производства материальных ценностей).
3. Знаковые системы (им соответствуют сигнономиче-
а/
ские профессии, специальности, связанные, главным образом, с оперированием элементами естественных и искусственных языков, знаковым отображением тех или иных объектов; примеры: корректор, бухгалтер, програм-мист* исследователь-теоретик).
4. Системы художественных образов действительности (им соответствуют артономические профессии, специальности; предмет труда — распознавания или преобразования — элементы, «параметры» художественных образов, образы или их системы; примеры: гравер, маляр, художник—оформитель, художник-живописец, композитор, писатель и тому подобные занятия любого уровня.
5. Социальные (в узком практическом смысле) системы, т.е. коллективы, группы, люди как личности; этим объектам соответствуют социономические профессии, специальг
|
|
* Слово «элемент» выглядит немного кощунственно в отношении законченных художественных образов, специфика которых как раз состоит п целостности. Но они веч* же из чего-то делаются и состоят. Хотелось бы, чтобы это слово понималось не всегда обязательно буквально, но и как «аспект», «сторона», «компонент» или даже как «указание пальцем» н сторону некоей предметной реальности (остенсивное определение). Примеч. авт.
ности сфер управления, обучения обслуживания, в которых содержание работы сводится к тому, чтобы выяснить, преобразовать особенности людей, групп или удовлетворить
определенные их потребности.
Может показаться, что разные типы профессий требуют
принципиально разных типов соотношения «природно-обусловленных» и «социально-обусловленных» качеств работников. Но это не так. Ясно, что в широком смысле во всяком случае и технические, и знаковые, и художественные системы тоже являются социальными, так как либо
возникают в результате отношений людей, либо создают эти отношения, либо то и другое вместе. Более того, живые и неживые естественные системы, как предметы именно труда, тоже фактически выступают, в конечном счете, в их исторически выделенном «для-человеческом» облике.
Во избежание путаницы понятий, возможность которой зависит от синонимии языка, уточним прежде всего, термин «предмет труда».
Предмет труда — это не просто видимая вещь, а набор взаимосвязанных признаков, свойств вещей, процессов, явлений, противостоящих человеку в труде. Этот набор свойств, признаков не обязательно совпадает с признаками и свойствами одного или нескольких конкретных вещественных объектов, а сами эти свойства, признаки могут быть очень разнообразными — явными и скрытыми, статичными и изменчивыми. Например, и токарь, и кузнец, и сталевар имеют, на первый взгляд, один и тот же предмет труда — металл. Но в сознании токаря выступает один комплекс свойств (твердость, очень точные размеры, форма, особенности движения установленной заготовки по отношению к движению резца), для кузнеца —другой комплекс (вес заготовки, цвет раскаленного металла, особенности сложного изменения формы под ударами молота), для сталевара — третий комплекс (скрытые от прямого наблюдения физико-химические изменения металла в плавильной печи, состав и доля примесей, особенности цвета, текучести, искр жидкого металла; вид пробы на излом, данные лабораторных экспресс-анализов). Признаки одной и той же вещи, материала, существенные для данного специалиста, могут быть более или менее безразличны для другого; кузнеца может не интересовать электропроводность металла, а слесаря-электрика — ковкость и т.п.
|
|
■
Предмет труда — система свойств и взаимоотношений вещей, явлений, процессов, которыми человек, работающий на определенном трудовом посту, должен мысленно или практически оперировать (распознавать, учитывать, упорядочивать, преобразовывать, сохранять или отыскивать).
У такого, например, представителя биономической профессии, как полевод, очень сложный предмет труда — живые растительные организмы и условия их произрастания, жизни (почва, сорняки, вредители и т.д.). Именно на этот исторически выделенный комплексный объект, его свойства полевод оказывает влияние, принимает его во внимание, обрабатывает, преобразует. Свойства эти сами по себе, конечно, биологические, физико-химические и в свою очередь разнообразны и сложны — всхожесть, жизнеспособность семян культурных растений, способ размножения сорняков, их приспособляемость к неблагоприятным условиям произрастания, плодовитость, сроки созревания, влагоемкость, водопроницаемость почвы, химическая реакция почвенного раствора и т.д.
Объект труда не только сложен, но и изменчив, в нем происходят сами по себе преобразования по определенным законам, которые надо учитывать именно в контексте задач... производства.
Таким образом, даже и в этой группе профессий («био-номических»), как и в любой другой, предмет труда, рассматриваемый как целостная система, должен быть интерпретирован как относящийся к категории «социального».
• Из изложенного ранее следует, что и в процессе профессионального становления личности в онтогенезе также не может, в частности, идти речь о прогрессирующей «эмансипации» человека от биологического; имеет место эмансипация от функциональных ограничений, создаваемых той или иной структурой «организм — среда», путем изменения этих структур. Эмансипация от общебиологического означает смерть, эмансипация от специфически «животного» для человека уже не актуальна.
Подлинно научная проблема состоит в изучении структур «субъект — объект», их систематизации, в изучении обуславливаемых ими функциональных возможностей и
ж
ограничений и конструировании таких структур, которые позволяют преодолевать эти ограничения и создают новые возможности. В этом и состоит генеральный путь развития человека и человечества.
1.4.2. Об исторически конкретных формах фиксации психологического знания
[1995]22
Он уважать себя заставил, И лучше выдумать не мог...
Л.С. Пушкин. Евгений Онегин
I. К сожалению, не приходится рассчитывать на то, что могут существовать тотальные истины (в частности, в качестве положений, обосновывающих какую-либо область знания). Знание, так или иначе оформленное в нашей психике (в виде интуитивного переживания, малоподотчетного стереотипа сознания, конкретного представления, более или менее общего понятия, суждения, цепочки суждений и пр.) и пригодное для ориентировки в субъектной или внешней реальности, имеет, как правило, определенную, ограниченную область корректного применения. Если мы игнорируем соответствующие пределы, условия применимости знания, оно становится более или менее дезориентирующим, ложным. Эта гносеологическая идея, впрочем, превосходно представлена в широко известной народной сказке, герой которой все время попадает в неловкие положения именно из-за того, что не учитывает условия применения общего суждения («Таскать вам не перетаскать!» — это приветствие героя радует людей, несущих тяжелые мешки с хлебом, и за это же самое приветствие его бьют участники похоронной процессии. И герой этой сказки, располагающий неким небесполезным знанием, но пользующийся им как генеральным принципом, вполне определенно и прямо квалифицируется как, извините, дурак).
|
|
Чем шире область применения знания, тем, казалосьбы, оно более ценно, «фундаментально». Но и здесь можно попасть в некоторую гносеологическую ловушку. Вот, скажем, общепонятный пример: некто утверждает, что. да, кристаллические решетки существуют, хромосомы существуют. Но все это существующее, что бы вы ни взяли,"создал
Аллах. Да, нужно все это изучать и тем самым бесконечно приближаться к познаниюмудрости и величия Всевышнего.
Проверить такое суждение на истинность невозможно, и, следовательно, трудно здесь что-либо возразить. Суждение это очень общее, тотальное. Но здесь уже можно усмотреть не эмпирическое или логическое основание для каких-либо познавательных (научных) действий, а некое третье и притом вненаучное; за неимением лучшего термина назовем это основание «кратологическим» {от греч. «кра-тос» — власть, могущество).
Итак, можно принять, что поиск оснований какой-либо области знания, в том числе и психологии может мотивироваться не только жаждой ясности, непротиворечивости, адекватности знания некоей реальности но и стремлением к некоторой власти над умами (вместо Аллаха может подставляться в качестве создателя теоретических или эмпирических объектов науки некто из авторитетных «методологов» или научных «предков», кто первый сказал
|
|
«Э!» и пр.).
Кроме того, функцию оснований науки фактически выполняет еще одна грулпа вненаучных, но по-видимому неустранимых, идеальных объектов: неформулируемые ценностные предпосылки, вероятно, не только неустранимы, но и необходимы при обосновании науки (хотя бы для того, чтобы она не теряла «человеческое лицо», служила сегодняшним людям, а не отвлеченному чудищу, именуемому Объективной Истиной; с точки зрения этого чудища впереди у нас — тепловая смерть Вселенной. Очень хорошо, но сегодня-то что делать?). Ценностные ориентации фактически определяют направление, содержание и ход научных поисков в самых строгих науках (требования точности, непротиворечивости, логической и эмпирической обоснованности идеальных объектов —это фактически нормативно-ценностные утверждения). Необходимость ценностного обоснования является особенно очевидной в отношении практической психологии (а она органичная и вполне «родная» часть нашей профессиональной области. Говоря о психологии вообще, мы одновременно говорим и о психологии практической).
2. К сожалению, одной-единой (самой обоснованной, стройной, «хорошей и пригожей») психологии не было, нет и не может быть. И это обостряет проблемы ее обоснования.
Нам уже доводилось отмечать {Климов. Вестник МГУ, серия 14, 1992, №3, с. 3-12), что человек, по-видимому, начиная с самых первых фаз антропогенеза, неизбежно сталкивался с проявлениями психики как с обстоятельствами, содействующими или противодействующими его важнейшей деятельности по жизнеобеспечению. А поскольку сталкивался, то начинал замечать, выделять их по каким-то опознавательным признакам и фиксировать опыт этих столкновений в доступной исторически конкретной форме (в слове, ответном или превентивном действии, поведении, коллективном действе и т.п.). Что это за проявления психики? Это могли быть: сон, иной раз как бы насильственно прерывающий бодрствование и сопровождающийся сновидениями, а также и освежающий сон; усталость/ работоспособность и их колебания, ошибочные и удачные варианты действий; горе, радость, удивление, страх, гнев, боль, стойкие черты нрава окружающих людей и т.п. -
Неизбежно человек нащупывал, находил хоть сколько-нибудь эффективные средства овладения особенностями психической реальности. Очень вероятным будет и такое предположение: люди неизбежно различались по способности фиксировать, накапливать и применять, культивировать возникающий душеведческий опыт. То, что это делалось в форме своеобразной психологической проекции, то есть в форме приписывания осознанных свойств души не мозгу, а, скажем, каким-то внешним мифическим существам, населяющим окружающую среду (злым и добрым духам, «бесицам-трясавицам» и пр.), сути дела не меняет. Все эти представления были внутренними средствами остановить мысль на явлениях сознания, его состояниях.
Те члены первобытного сообщества, которые лучше других осуществляли накопление душеведческого опыта, неизбежно становились субъектами психологических «услуг», своего рода «психологами» — пусть это были ведуны, знахари и пр. Таким образом надо допустить мысль, что психологические трудовые функции (и их носители) существовали в обществе всегда, то есть с первых фаз его развития.
В народном сознании (в частности, в форме пословиц и поговорок) давным-давно зафиксированы в своеобразной форме многие идеи, почитаемые ныне как фундаменталь-
ные: и о важной роли предварительной ориентировки («Не зная броду, не суйся в воду»), и о важности внутренних условий деятельности («У страха глаза велики»), и о непростых отношениях части и целого («В подпечье и помело большак»); есть пословицы с психотерапевтической функцией («Битая посуда два века живет», «Своя ноша не тянет») и др.; мы можем встретить здесь и идеи психологического (а не хронологического) времени и возраста («Сам стар, да душа молода», «Родилось чадушко старее бабушки с дедушкой»), и идеи осмысления жизненного пути («Кто смерти не боится — не велика птица, а вот кто жизнь полюбил, тот страх загубил», «Живи для людей," поживут и люди для тебя»).
И не будем высокомерно обесценивать первобытных, древних и средневековых душеведов только за то, что они не были вписаны в штатные расписания специальных психологических учреждений и не употребляли сверхученых современных психологических словечек, оборотов речи, таблиц и графиков.
Что касается собственно оснований обсуждаемой здесь непрофессиональной (в смысле неинституциализирован-ной) психологии, то среди них вначале доминировали, по-видимому, как раз основания кратологические и эмпирические (ссылки на могущественные потусторонние силы, на предков, на народную мудрость, а также на факты успешного душеведческогои психокоррекционногоопыта), а не логические.
3. Постепенно по мере развития логической, схоластической культуры в построениях любого, в том числе и душеведческого, знания стали все большее место занимать теоретические и эмпирические обоснования. В то же время представители формирующейся науки стали полагать приличным и даже обязательным обходиться в основном без обоснований кратологического толка и опираться на логические и эмпирические.
Общую картину переструктурирования (в историческом аспекте) системы оснований душеведческого знания можно представить на следующей схеме (распределение поля точек в «клетках» схемы указывает на тенденцию увели чен ия доли культивируемых логических и уменьшения кратоло-гических оснований знания):
Виды основании душеведческогО знания | В первобытном обществе1 | В древности и средневековье | i? новое и новейшее время |
Логические | • ■ | **•*• + **• + # | |
Эмпирические | i • * | ********* ****•«*** | |
Ценностные | ♦ ♦ • + * «• | + •♦•«*«♦*♦# | |
Кратологмческие | ,,,,::,, | » ♦ |
Было бы разумно в будущем строить более или менее локальные (а не тотальные) системы обоснований тех или иных вариантов-целостностей психологического знания и воздерживаться от претензий на некое «мировое господство» каких-либо соответствующих идей. Попытки свести
психологию к единому комплекту оснований целесообразно отставить как заведомый методологический хлам,
1.4.3. Профессиональный менталитет и психоэкологическая гипотеза
[1995]23
Несмотря на то, что мир (универсум) в принципе процессуален и в этом смысле всегда нестабилен, наш разум делает «стоп-кадры» действительности, выхватывая из процесса устойчивые предметы рассмотрения, условные
целостности, «гештальты», «кванты», которые порождают некоторое необходимое человеку сознание относительной устойчивости среды.
Вместе с тем творчески ориентированный интеллект постоянно преодолевает, переделывает ранее созданные стереотипы представлений, акцентирует не «стопкадровую», а «фильмовую» природу реальности, порождая и переживания нестабильности мира, которые в предельных случаях могут приводить, в частности, к душевным состояниям острой неудовлетворенности.
Несмотря на то, что люди в конечном счете сами формируют и ценности, и идеалы, и образы самих себя, им важно сознавать факт существования каких-то реальных объем-
лющих систем, чего—то противолежащего им, объективного и достаточно устойчивого; более того, как показывает В. Франкл,* соответствующие переживания потребны для душевного здоровья человека: субъекту необходим внешний мир, где можно реализовать себя и воплотить смысл жизни. В противном случае возникает опасность особого рода нервно-психических заболеваний. Добавлю, что идеи неуязвимы для пушек и несравненно долговечнее их (чего, впрочем, нельзя сказать о носителях идей).
Мысленные продукты разума, воображения, включая и фантомные образы (не соответствующие чему-то во внешнем мире), «воздушные замки», «состояние умов» это — важная реальность, фактически регулирующая поведение, деятельность индивидов и групп.
Итак, вопрос об особенностях образа мира в сознании людей как представителей тех или иных сообществ является не просто академическим, но и насущно практическим.
Образ (модель) мира у разнотипных профессионалов
Через сознание современного специалиста, имеющего за спиной много лет не только профессиональной, но и общеобразовательной школы и, возможно, опыт межкультурных (кросскультурных) контактов, прошли тысячи уроков и других «порций» информации, транслирующих и утверждающих, в частности, и общечеловеческие, общекультур-ные ценности (как известно, содержание общего образования имеет тенденцию быть изоморфным культуре). Кроме того, в системе профессионального образования также есть, как правило, немало общенаучных, общезначимых включений. Вполне вероятно, что каждый взрослый работник каким—то образом знает существенные вещи об--щекультурного свойства и, быть может, способен их актуализировать в сознании (скажем, за пределами своих профессиональных функций). Хотя это нам доподлинно неизвестно. Материал, которым мы располагаем, дает основа-ние утверждать только то, что актуализируемые профессионалами представления универсума, реального целостного мира, существенно и не случайно различаются в зависимости от типа профессии, выделяемого по призна-
* В. Франкл. Человек в поисках смысла. М., Прогресс, 1990.
' • 251
кам предметной системы, с которой имеет дело профессионал как субъект деятельности.
Парадокс состоит в том, что, деятельность, вообще говоря, является важнейшим условием именно адекватного знания о мире; в то же время оказывается, что «делатели», профессионалы по-разному представляют и объектную и субъектную реальность.
Для вхождения в обсуждаемую тему сопоставим две группы высказываний, касающихся одного и того же предметного материала:
а) S1 — Монтекки, S2 — Капулетти, С — среда, S11 —
Ромео, S21 — Джульетта, R — отношения...; формула над-
системыЭ — {SI S2 С R}; далее дается формула конфликта,
занимающая страницу (сокращенно по В.В.Дружинину,
Д.С. Конторову, М.Д. Конторову).* Введение в теорию кон
фликта. М.,1989. С. 16-18);
б) «...вся динамика содержания литературного произве
дения основана на художественных конфликтах, являю
щихся в конечном счете отражением и обобщением
социальных конфликтов действительности...».**
В обоих примерах выражены важные соображения по поводу конфликта, и притом сознание пишущих, несомненно, причастно каким-то образом к общечеловеческой художественной культуре. Но нужно ли говорить, как по-разному видится и отображается в сознании эта реальность в каждом из случаев?
Попытаемся поискать истоки и аналоги развиваемых соображений не только в.публикациях «мыслителей», т.е. «своей братии», но и в здравой мудрости народа. Оказыва-етс$, соответствующие идеи явно, обильно и давно содержатся не в собственно институализированной (официально зафиксированной, признанной) науке или философии, а в других формах общественного сознания, в частности в фольклоре, художественной литературе, искусстве, религиозных легендах, народных обрядах. Кстати, сказанное, по-видимому,* может относиться не только к положениям психологии, но и естественных наук.
Так, фундаментальная мысль об относительности времени, связываемая с современной физикой, определенно
*.См. Введение в теорию конфликта. M., 1989,0.16-18.
** Энциклопедический словарь юного литературоведа. М., \ 987. СЛ 20.
i
1 •
выражена в одной древней мусульманской легенде: ангел Джибрил, стремительно улетая с Мухаммедом на белоснежном звере в отдаленную мечеть, задел кувшин с водой, который начал падать; а Мухаммед, очнувшись после путешествия, в ходе которого он основательно осмотрел семь небес и участвовал в неспешной'групповой молитве, успел подхватить этот падающий кувшин.* Как еще яснее и, главное, доходчивее передать суть представления об относительности времени? Не сходная ли мысль узнается и в народной пословице: «Пока баба с печи летит, семьдесят семь дум передумает».**
Фундаментальная философская и психологическая идея о своеобразном видении мира и представлении о нем у разных людей в связи с их психическими состояниями, социальными статусами и иными особенностями достаточно четко выражен не только в трудах специалистов, но в целой системе «дифференциальных уравнений народного сознания», в частности, в некотором наборе пословиц и поговорок, в связи с чем приходится признать, что приоритетным автором этой идеи является народ.
Не погнушаемся прильнуть к отнюдь не академическому источнику информации: обратимся к фактам проявления народной мудрости по поводу множества субъективных миров. Из примерно тысячи пословиц, сгруппированных в «Словаре русских пословиц и поговорок», около семи десятков их (7%) содержат в разных смысловых поворотах утверждения по обсуждаемой здесь нами теме.
В пословицах возможна общая констатация (признание факта) особого, избирательного видения и разумения реальности разными субъектами. При этом здесь так или иначе вовлекаются в информационный оборот очень разные познавательные модальности — интероцепция («У голодной куме хлеб на уме», «У кого что болит, тот про то и говорит»), кинестезия и статика («Своя ноша не тянет»), кожные ощущения («Обжегся на молоке, дует на воду»), обоняние, вкус, слух и зрение («И козел себя не хулит, даром что воняет», «На вкус, на-цвет образца нет», «У всякой избушки свои поскрипушки». «Рыбак рыбака видит издалека»). Нетрудно заметить, что пословица, если это
--------------------------------------------
* См.. Панова Б.Ф., Пах тин Ю.В. Жизнь Мухаммеда. М., 1990. с.276-
279.
** Жуков В.П. Словарь русских пословиц и поговорок. 1991, г.258.
важно, отмежевывает, в частности, модальное от амодаль-ного.
Имеются указания на зависимость знания, разумения как от преходящих, в частности эмоциональных, состояний («У страха глаза велики», «Сытый голодного не разумеет»), так и от более стабильных признаков субъекта («У всякого Павла своя правда», «У всякого плута свой расчет», «Криво рак выступает, да иначе не знает»), от осведомленности, опыта («Знает кошка, чье мясо съела», «Гость недолго гостит, да много видит»),
Есть и указания-констатации очень общего — законо-подобного — характера, так сказать, и для нормы и для патологии («Сколько голов, столько и умов», «Всяк по своему с ума сходит», «Всяк молодец на свой образец»).
Серия констатации с осуждающим смысловым оттенком ориентирована на коррекцию у партнера по диалогу или у третьего лица одностороннего или искаженного видения мира. При этом либо просто обращается внимание на нежелательную несообразность («Глаза по ложке, а не видит ни крошки», «Позавидовал плешивый лысому», «Своя своих не познаша»), либо нежелательное видение мира ставится в связь с некоторыми чертами субъекта — его неорганизованностью («Слышал звон, да не знает, где он», «Ты ближе к делу, а он про козу белу»), характером, норовом человека («Заладила сорока Якова одно про всякого», «Сколько волка ни корми, он все в лес смотрит»), интеллектом («Давали дураку холст, а он говорит: толст», «Дурак спит, а счастье у него в головах стоит», «Дуракам закон не писан»).
Существует группа пословичных констатации-рекомендации, указывающих в повелительной форме, что и как знать или не знать, на что обращать внимание, что в чем усматривать. В частности, некоторые пословицы можно понять как прямые акценты на вопросах организации внутреннего мира, сознания, внимания субъекта («Не ищи в
селе, а ищи в себе», «Всяк Ерем ей про себя разумей», «Слушай ухом, а не брюхом»), некоторые — как рекомендации по организации познания в социуме («Знай сверчок свой шесток», «Дареному коню в зубы не смотрят», «Не смейся горох над бобами, сам будешь под ногами», «Не смейся чужой беде, своя на гряде»). -
Заметна группа пословиц, в которых нет прямых указаний на ум, познание или его организацию, но из которых,
бесспорно, реконструируются некоторые соображения о тонкостях избирательного восприятия, понимания мира, оценки явлений, отношения к познаваемому, ориентировки во времени. Можно было бы сказать, что идея относительности представлений мира дана здесь не рефлексивно, а прожективно — через указание на предметную отнесенность познания («В чужую жену черт ложку меду кладет», «Дорого яичко к светлому дню», «Своя рубашка ближе к телу», «Ранняя птичка носок прочищает, поздняя глаза продирает», «Старого воробья на мякине не обманешь», «Всяк кулик в своем болоте велик», «Всякая сосна своему бору шумит» и др.).
Аналогичным образом рассматриваемая идея представлена в пословицах разных народов. Вот армянские изречения: «На людях даже хвост ослу не обрежешь: одни скажут
— коротко, другие — длинно», «В глазах дурака умный —
дурак» и др.*
В этом же роде есть пословицы других народов — английского (Every man thinks his own geese swans; Many men, many minds), немецкого (Der Barin scheinen ihre Jungen schon; Daheim ist Himmel blaucrundgrunersind dieBaume), японского («Помыслы Будды знает бонза, военные дороги
— самурай»; «О море нужно спрашивать у рыбака», «Чем
меньше умения, тем больше самомнения») и др.
Мы видим, что в таких индикаторах народного сознания, как пословицы, поговорки, многогранно, многооттеночно отображена идея индивидуальной и групповой относительности человеческих представлений реальности, мира как универсума (включая и такой компонент, как субъективная реальность, «внутренний мир»). Что же касается науки, философии, то факты и зависимости, характеризующие индивидуальную и групповую относительность образа мира, специалистам слишком хорошо известны, чтобы их здесь пространно обсуждать. Отметим лишь, что в контексте нашей темы особое значение приобретают те взгляды, которые культивируют идеи либо уникальности каждого человека, либо его типичности как общественного существа, либо акцентируют подход оптимального сочетания «общественно значимого» с «индивидуально значимым» в жизни людей.
Щ
* Армянские пословицы и поговорки. М., 1973, с.27, 51.
Надо сказать, что идея уникальности «каждого», как и
принцип индивидуального подхода в практике обращения
с человеком, мало привлекательны для любой мало-маль
ски активной властной общественной силы, не говоря уже
о власти деспотической. Это понятно — уникальность, не
стандартность индивидуального сознания, да еще в сочета
нии с явной самочинностью психики, не могут не нести
уйму хлопот тому, кто хочет человека «тащить и не пу
щать», манипулировать им. Подобный конфликт превос
ходно отрефлексирован еще в прошлом веке М.
Салтыковым-Щедриным в образе У грюм-Бурчеева и неко
торых других «градоначальников», «администраторов».
Поэтому хотя факт уникальности «каждого» трудно отри
цать, тем не менее в условиях акцентирования «общих ин
тересов» легко создается возможность ухода от оптимума в
сочетании «общезначимого» и «индивидуально значимого»,
а вместе с тем и возможность такой идеологии, когда инди
видуальное считается просто ошибочным, «индивидуаль
ной болтанкой» и пр., а не самоценным миром
уникальности. '
И в самом деле — при чисто логическом подходе, — если каждый человек уникален (скажем, по своему видению мира), то каждый относительно другого является как бы «ошибкой» и генератором ошибочной активности. Получается, что все мы ходячие ошибки, остается только призвать что-то свыше или «со стороны» (будь то «царь», «бог» или «герой» или «мы... своею собственной рукой», как сказано
в песне), чтобы это.«что-то» привело всех к безошибочности, которую легко отождествить с единообразием и единством. Чаще же случается так, что так называемую «объективную» позицию, или позицию «общих интересов», или позицию «интересов народа» присваивает либо тот, кто хуже всего рефлексирует идею множества равноценных субъективных миров, либо тот, кто имеет фактические «рычаги власти» (родитель по отношению к детям, педагог по отношению к обучаемым, администратор по отношению к подчиненным и т.д.). Получается некий психологический аналог «первородного греха» в миниатюре — истина доступна только мне (родителю, педагогу, администратору), а все остальные ошибаются или непременно, будучи предоставлены сами себе, ошибутся; и я призван-де всех собирать
в некое стадо и гнать по известному мне «счастливому nv-
ти». Это некое чабанское, животноводческое видение дела,
не приемлемое по отношению к сообществу людей, тем
более взрослых людей — «делателей», каждый из которых
правомочен вносить свою лепту в интерпретацию, в пони
мание того, что есть «общие интересы» и «объективное»
видение вещей. "...