Охота за фактами

«ЭКСПЕРИМЕНТ ВСЕГДА ПРАВ»

«КНИГИ делаются из книг», — утверждал знаменитый Вольтер, но для того, чтобы написать научную книгу, одних книг недостаточно, нужны факты. «Будем собирать факты, — призывал Бюффон, — чтобы создавать из них идеи».

Ученый работает с огромным количеством книг, и вместе с тем он работает с огромным количеством фактов.

Факты еще более сложный предмет изучения, чем книги. Сбор фактов не так прост, как может показаться на первый взгляд. Об этом пишет академик В.А. Обручев:

«Все, что лежало под руками, давно уже подобрано и проверено, то, что легко приходит в голову, давно пришло в голову и обсуждалось. Только на новых фактах, на новых наблюдениях можно строить новые достижения. Факты — это кирпичи, из которых слагается человеческий опыт, это ваше оружие в творчестве. Неустанно ищите факты, собирайте их в природе и в книгах, читайте хорошие учебники от доски до доски и, кроме того, книги, не входящие в программу. Изучайте свою специальность досконально, но не жалейте времени и на чужую. Геолог, прекрасно знающий геологию, — ценный человек, а знающий, кроме того, географию, химию или ботанику, — возможный изобретатель» (В.А. Обручев. За тайнами Плутона. — М.: Молодая гвардия, 1986 — С. 237).

Факты надо увидеть, услышать, а для этого — захотеть собирать.

— Не для того я родила сына, чтобы карьеру на нем делать! Да он у меня ничего такого интересного и не говорит, — парировала я Стелле Наумовне Цейтлин, известному специалисту по детской речи, после ее слов о том, что стыдно лингвисту не записывать речь собственного ребенка. Теперь я сама понимаю; стыдно. Сыну тогда было три года, и я решила попробовать понаблюдать за его речью. Поначалу — нулевой эффект, но загвоздка была не в мальчике, а в моих нецепких, неумелых ушах. Стелла Наумовна тогда же напомнила о прямопропорциоиальной зависи-[66]-мости: чем больше слушаешь — тем больше слышишь. Так и оказалось.

Наблюдать за детской речью становилось интереснее буквально с каждым днем. Через несколько лет самое обычное высказывание ребенка давало пищу для необычных размышлений. Уши повышали свою квалификацию.

Факты надо успеть записать. Детское слово при всей своей оригинальности улетучивается из памяти мгновенно и почти никогда не восстанавливается.

Пока доехали домой в троллейбусе, пока поднялись на четвертый этаж — слово забыто. Меняю экипировку прогулок. Одежда обязательно с карманом. В кармане клочок бумаги и карандаш. Неаккуратная или вовремя не расшифрованная запись — и опять нет факта. Но и это не все. Усталость, плохое настроение: а-а, потом запишу! Наступает «потом». Вспоминаются абсолютно все обстоятельства, все мелочи ситуации, кроме самого главного: что же он тогда сказал, что? Сколько их было, потерянных фактов, не передать!

Без пропаж, пожалуй, не появилась бы и сноровка. Руки в муке — все бросишь, бегом записывать. Гости сидят, а ты шарахаешься в другую комнату успеть записать. На улице внезапно останавливаешься, стоишь и пишешь. Прохожие бросают на тебя весьма выразительные взгляды. Только намылил голову, только залез под потолок снять паутину, только поудобнее улегся — вот тут-то и слышишь самое интересное... Так собирался словарь, и в таком режиме работают мамы-, папы-, бабушки-лингвисты, живущие вместе со своими испытуемыми.

Есть таинственная пословица, которую не сразу понимают: «На ловца и зверь бежит». Что-то не торопится заяц в лесу нам навстречу. Однако пословицы не зря называют нравственными загадками, они иносказательны по самой своей природе. Мы ничего не найдем, если ничего не ищем. И наоборот: если мы ищем, то что-нибудь да найдем. Процесс творчества наведет нас и на материал для творчества, процесс мышления будет поставлять и материал для мышления, тех самых «зайцев». Факт рано или поздно найдет того, кто сам его ищет.

Занимаясь экологией, отраженной в народных приметах, я встретила бытующее в Средней Азии поверье: нельзя рвать одуванчики: в доме что-нибудь разобьется. Почему одуванчики? Почему этот цветок взят под надежную охрану (боязнь неприятности охраняет лучше любых объяснений)? Через некоторое время мне случайно встретилась заметка о том, что запах одуванчиков ускоряет созревание плодов (Юный натуралист, 1985, № 1. — С. 23). Потом я случайно наткнулась на рассказ о фермерах Канады, считающих, что томаты надо растить вместе с одуванчи-[67]-ком, поскольку одуванчик, связывая цикорной кислотой железо в почве, защищает томаты от почвенного гриба фузариум (Наука и жизнь, 1993, № 6. — С. 130). Потом встретилась еще одна публикация: оказывается, одуванчик очень сложно самому вырастить на грядке, значит, охрана его имеет прямой смысл (Юный натуралист, 1978, № 4. — С. 40). И вот совсем недавно узнала я про Общество по сохранению одуванчиков, организованное в американском городе Эвоне.

Так шествуют к нам факты, знания, ответы, если только горят в душе вопросы и интерес к ним не ослабевает.

Нас окружают богатейшие коллекции фактов.

Будничная ситуация. Мы в магазине. Слышим реплики незнакомых людей, тут же их забываем. Теперь представим себя авторами исследования о психологии покупателя. Сколько материала в таком случае мы почерпнем из каждого своего путешествия за покупками!

Охота за фактами может придать изумительный смысл будничным делам, встречам, беседам с людьми, причем факты действительно сами идут к исследователю, если им есть ради чего идти.

Аспирантка получает тему «Сложные слова в детской речи». Тут же дочка делает ей своеобразный подарок, говоря «ирюхи». «Купи мне булочку с ирюхами». — «Что это, Риточка?» — «Ну как ты не понимаешь, это изюм и орехи». Для столь интересного слова нужно еще установить способ словообразования, провести аналогии с речью взрослых, но это уже не Риточкины, а мамины заботы.

На ловца и зверь бежит. В 1921 году Н.К. Рерих написал «Наставление ловцу, входящему в лес». Приведем отрывок из этого наставления.

«Н еще последнее, о ловец мой!

Если в первый день лова ты не встретишь добычу.

Не сокрушайся. Добыча уже идет для тебя.

Знающий ищет. Познавший — находит.

Нашедший изумляется легкости овладения».

Случайна ли удача при ловле фактов? Если есть ловля — будет добыча. В одной из повестей Ю. Крелина в ответ на жалобу, что, мол, не подвернулся случай, звучат такие слова: «Милый Борис, подвертываются ноги, а случаи надо искать трудолюбиво» (Октябрь, 1978, № 4. — С. 63). [68]

Бывает и так, что факты собирают едва ли не из любопытства, но время способно открыть научную глубину и в таких коллекциях.

В начале XIX века шотландский физик Г. Гутри составил первый в мире каталог узлов (1982 узла), причем многие узлы имели до тринадцати переплетений. В конце XX века в г. Санта-Крус (Калифорния) около трехсот математиков обсуждали проблемы теории узлов, которая, как оказалось, помогает исследованию сложнопереплетенных молекул.

Велика важность осмысления факта, но никакое осмысление не состоится без элементарного — фиксации факта.

Один из лучших университетов на Западе США Станфордский славится... архивом революции. Организовал этот крупнейший архив (десятки тысяч материалов) меньшевик Б.И. Николаевский, который предлагал эмигрантам писать дневники, воспоминания и платил деньги.

В нашей стране люди, пожалуй, и бесплатно бы поведали и написали о своем прошлом во всех красноречивых деталях и подробностях, если бы профессиональные историки захотели выслушать своих соотечественников.

Учитель физики школы № 3 г. Белгорода Александр Григорьевич Кин, личность талантливая и неординарная, поведал ученикам, как его дед во время столыпинской реформы приехал в Приамурье в село Ильинское, и года через два было у него уже два больших дома с пристройками, пасека, две коровы, причем железо на крышах домов, оцинкованное, он выписал из Америки. Семья при этом считалась бедной. Дразнили: «Петренко — голая коленка», и во время раскулачивания их не тронули.

Факт, что называется, весьма красноречивый.

За что посадили моего деда? А за кулему-мулему. Некий Кишко, работавший в том же институте, написал донос на Н.А. Харченко. Пришли с обыском. А маленький Костя, мой отец, как все дети, любил черкать синим карандашом на бумагах, лежащих на тшсьменжш столе. Эти кулемы-мулемы приняли за вражеские шифровки. Деда арестовали. Бабушка отправилась к знаменитой на весь Киев гадалке, а та сказала ей: «В четверг жди стука в дверь». Так и произошло. Деда выпустили, вскоре они с семьей переехали в Одессу.

Множество фактов можно собрать во имя глубокого и мудрого понимания зигзагов отечественной истории. Возьмем на вооружение и такой способ добычи знаний. В Африке считается: когда умирает старик — исчезает целая библиотека.

Интервью, анкетирование, социологический опрос проводятся по заранее заданным параметрам, а человек — носитель еще и уникальной информации. [69]

«Факт — скользкая вещь», «Воспоминания субъективны», «Воспоминания — это не прошлое, это, скорее, мечта, о прошлом», — возразят оппоненты. Факты не более субъективны, нежели созданные из них теории. С обвинением в субъективности лучше не торопиться.

В 1989 году я предложила студентам узбекского отделения, на котором работала, написать сочинение «Мои дедушка и бабушка». Бесценные эти сочинения хранятся у меня до сих пор. Это живая, многоликая, объемная, подлинная история Средней Азии глазами третьего поколения внуков и внучек. Субъективизма в передаче событий не так много, а материалов для этнографов, историков, культурологов, языковедов, психологов, педагогов более чем достаточно.

В подтверждение сказанному приведу первое попавшееся (точнее, второе попавшееся) сочинение, исправив в нем только орфографические и пунктуационные ошибки и расставив абзацы.

«Из бабушек и дедушек сейчас у меня осталась одна старенькая бабушка. Ей сейчас 79 лет. Она моей мамы мать. И дедушку я помню, а вот папиных родителей не знаю. Но у меня есть еще амбажон, то есть сестра моего отца. Их осталось двое, и мама осталась со своим братом. И моя амбажон зимой мне рассказала многое. Мне очень нравится слушать такие вещи.

У моей бабушки (отцовской) были 8 детей, работала она в колхозе. И дедушка тоже в колхозе работал. Чем они занимались? Трактора не было в то время, хлеба мало было, они часто болели, а больница была только в городе. И им нужно было на ишаке добираться до города. А у моей бабушки было воспаление легких. Это сейчас, если у человека грипп, сразу справку выписывают, лекарства дают или «скорая помощь» помогает, в больнице можно полечиться, а тогда не было такой возможности. Бедная моя бабушка 3-4 недели в постели лежала, вся в температуре, в лихорадке. Дети маленькие все.

Они в кишлаке жили. Газа не было, даже угля не хватало.. В доме сыро. И ночью, когда они спали, они одевались в чапаньи спали все под одним большим ватным одеялом.

А потом моего деда забирают на фронт, он не возвращается. И так бабушка хоронит 7 родных для нее людей: мужа и 6 детей. Остаются только моя амбажон и папа. Папа был самым младшим в семье.

А вот судьба второй бабушки сложилась по-другому. Она нам и сейчас рассказывает. Бабушка своих родителей не помнит. Осталась она в руках деда. Дед был богатым человеком. Семья их состояла в то время (из) 32-х человек.

Бабушку рано выдают замуж. Мужа она любит. У них родятся дети. Пятеро было их. Дядя мой старший, а потом девочка [70] одна, после двойняшки Хасан, Хусен, а потом моя мама Турсуной. Из этих остались самый старший и самая младшая, т.е. моя мама. Название «Турсуной» означает «оставление», т.е. турсун — «остается», и отсюда Турсуной, Дескать, пусть остается, не умирает (в таком смысле). Они хорошо живут. Но дедушку убивают кулаки из-за половины мешка пшеницы. Втроем убивают и в арык закапывают его. Через 2 недели обнаруживают его (труп и достают) оттуда.

Бабушка много горюет. После этого умирают у нее дети. Остается она с двумя детьми. И в это время как раз людей на Ферганский канал отправляли. Тогда и строился этот канал. Отправляли женщин, так как мужья все были на фронте. Кто без мужа или вдова — тех и отправляли, а с детьми (женщины или без детей) — они не интересовались. И тут бабушке попадает мой дедушка, которого я знаю, она выходит за него, так и остается. Но поступает так только ради своих детей.

Наступает мирное время. Живут они вчетвером, дети растут. Дедушка с сыном в колхозе, а бабушка с младшей дочкой дома. А потом женят сына, дочь выдают замуж. Отсюда идут внуки. Но я помню, как меня бабушка 2 года воспитывала. Она меня так ласкала, даже мать меня так не ласкала. С дедушкой мы на ишаке шли траву собирать для коров и баранов. Кататься на ишаке — это для меня большое удовольствие. Ишаки разные бывают, но дедушкин ишак был таким спокойным, даже мух не прогонял. Мы жили в городе. С семьей мы летом приезжали к бабушке в кишлак. И вот вечер, все на топчане плов едят. После плова мы садимся на дедушкины колени и играемся с ним. То седую бороду ему расчесываем, то с нее косу плетем, но — не забуду никогда — на нижней губе дедушки была большая родинка, как смородинка. И мы вечно за это хватали. Я трогала, нежно высматривала, а дедушка в это время как гавкнет — и я пугалась. Вообще постоянно, когда мы дотрагивались, он нас пугал, никогда не давал спокойно посмотреть.

Он много работал. В молодости был высоким мужчиной, но потом сгорбился немного. Я представляю его горбатеньким. Руки у него были большие. И вот когда мы ели плов, он брал рукой, как экскаватор в свой кошелек (ковш) набирает же песок. Мне нравилось это.

А утром мы спали до 9-10 часов. И вот утром встаешь, под одном ласточки чирикают, корова надоена, сливки с хлебом в косушке готовы, бабушка подходит и будит каждого. И мы встаем, все завтракаем. После завтрака — все по делам. Дедушка в огород идет, бабушка дома остается, а мы с детьми играем или на чужих ишаках катаемся. [71]

Это самая хорошая полоса моей жизни.

Дедушка мой умер в 1984 году. Скончался перед моими глазами. А бабушка сейчас старенькая. Она сейчас живет у дяди, тот дом, который в кишлаке, отдали племяннику своему. Но бабушка и дедушка для меня самые дорогие люди. Жаль, что они умирают. Но я хотела, чтобы бабушка моя увидела свадьбу мою, детей моих вырастила» (Рузиева Т., 236-я группа).

Представьте теперь, что таких сочинений много. Специалисту скажем, по народной педагогике необходимо провести не только сбор фактов, но и их монтаж. Монтаж фактов труднее монтажа цитат. Не случайно так много площади в книге мы отвели всего одному сочинению вместо того, чтобы на том же пространстве поместить выигрышные отрывки из разных сочинений. Хотелось продемонстрировать необработанный материал, чтобы убедиться и убедить, что изъятие из него отрывка — это уже творчество, подчиненное пристрастиям, провоцирующее видеть одно и не видеть другого.

Нужна высокая культура научного поиска, чтобы наряду с фактами, подтверждающими любимую гипотезу, собирать факты, противоречащие ей. Так делал Дарвин, приводя до сотни опровержений теории естественного отбора. Обычно опровержения приводят другие ученые, но когда сам ученый вместе с фактами публикует антифакты, доверие к его поиску возрастает.

С любовью собранные, нигде ранее не публиковавшиеся свидетельства, характеристики, детали событий будут незаметно работать на человека, спасающего их от забвения, будут определять точность и красоту научных гипотез. «Наша задача не выдумывать, а выявлять, — пишет Григорий Бакланов в повести «Друзья». — Кстати, для этого требуется гораздо больше ума и знаний» (Новый мир, 1975, № 3. — С. 22).

Консервация факта исключительно важна. Ученый по совместительству не только директор собственной домашней библиотеки (он же отдел комплектования, он же уборщица), ученый еще немного и архивариус. Он бережно хранит коллекцию документов. Кто лучше понимает ценность некоторых бумаг? Работникам музеев не помешали бы личные контакты с людьми науки.

Благоговейное отношение к документу — свидетельству прошлого — у ученого как бы в крови. Никто, понятно, не выбросит фронтовых писем дяди, отца, но можно поберечь и несколько экземпляров «Пионерской правды» 1947 года, и комплект журнала «Огонек» 1951 года. Картошка целее в частных погребах, чем в огромных овощехранилищах. Духовные ценности сохраннее в небольших коллекциях.

Архив ученого может и не иметь непосредственного отношения к роду занятий своего владельца. Доблесть — просто хранить [72] мини-архив и передать его в надежные руки, причем, руки еще надо сделать надежными. Уважение к старому в старости не воспитаешь. По контрасту это уважение легче прививается молодым душам.

Охота за фактами требует инструментария: диктофона, фотоаппарата, бинокля.

Охота за фактами требует терпения и выносливости. Так, чтобы проверить миф о высоких интеллектуальных способностях ворона, Б. Хейнрих наблюдал за четой птиц, которые строили гнездо на карнизе обрыва. Ученый подсчитал, что птицы принесли туда 1375 веток, и каждая тут же падала вниз. Только тогда птиц осенило, что место для гнезда выбрано неудачно. Так сбор фактов опровергает некоторые весьма устойчивые мифы.

Поздно начав «ли проспав охоту за фактами, мы теряем первенство в постановке и изучении проблемы. Кто из филологов не листал дома газеты с передовицами, отчетными докладами и прочими официальными публикациями 50-70-х годов? Первыми научно описывать такую разновидность русского языка взялись, однако, не мы, а французские лингвисты. Ладно, в те годы, нам, пожалуй, и не позволили бы изучать высокий стиль передовиц. Пальма первенства упущена, но наука не спорт, и первенство не главное. Главное лежит несколько в иной плоскости.

Можно посмеиваться над эзоповским языком той поры (какие мы были), но посмеиваться не хочется. Отменяя нечто, мы не всегда правильно просчитываем последствия образовавшегося вакуума. Многие, наверное, еще помнят, как торжественно звучал по радио в семь часов вечера голос диктора Елены Иониди. «Последние известия» — это была не скороговорка, не перечень событий, это был голос родины, когда продумывалось каждое слово, когда прогнозировалась реакция на сказанное. Торжественный сбор был действительно торжественным. Торжественное собрание перед праздником украшало праздник.

Отменив торжества или заменив их менее торжественными процедурами, мы незаметно отменили... высокий стиль речи, а без него, оказывается, не обойтись. Выступление перед аудиторией руководителя любого ранга, ученого, работника культуры, писателя требует сейчас интуитивного нахождения нового высокого стиля, теоретическая разработка которого должна стать задачей лингвиста. Так что не будем отчаиваться, что прозевали те или иные факты, главное, как мы осмысливаем их сейчас, как новоприобретенное знание применяем на пользу своим согражданам.

Факты лучше собирать самому.

Ученый — аристократ духа, а признаком аристократизма в отечественной культуре всегда было умение качественно и с удовольствием исполнять любую работу. [73]

«Что можно было делать и отроку моему, то сам я делал — на войне и на ловах, ночью и днем, в летний зной и в зимнюю стужу. Не давал я себе покою, не полагался ни на посадников, ни на баричей — сам все делал, что надо; сам смотрел за порядком в доме, охотничье дело сам правил, о конюшнях, о соколах сам заботился» («Поучение» Владимира Мономаха // Слово, 1992, № 1-6. — С. 3).

Если бы Владимиру Мономаху довелось писать кандидатскую диссертацию, разве поручил бы такой человек да кому бы то ни было сбор материала?

Всеумепие, а главное нечурание любой работы освещено именами протопопа Сильвестра (автора «Домостроя»), Сергия Радонежского.

Мы уже писали о том, что мышление требует полноценной сенсорики, нельзя опираться только на зрительный канал восприятия. У человека пять органов чувств, все они и должны быть задействованы — вот почему сбор фактов, весь массив наблюдений лучше проводить самому исследователю.

У химиков издавна существует понятие «чувство вещества». Это «умение с первого взгляда и «а всю жизнь запоминать его внешний вид, запах, даже вкус, цвет во всех тонкостях оттенка и прочие для непрофессионала даже и неопределимые свойства жидкости или кристаллов. В этом умении отождествиться с веществом, передаваемом из поколения в поколение от учителя к ученику, в первобытной, бесписьменной, но в какой-то степени незаменимой и по сей день форме закрепляется многовековой опыт обращения со всевозможными веществами. «Чувством вещества» в избытке владели старинные аптекари, выходившие и без особой учености в великие химики. И наоборот, во все времена было предостаточно умнейших, начитанных, ученейших людей, трагически не способных сказать свое слово в экспериментальной химии именно из-за отсутствия этого самого шестого чувства химиков» (В.Р. Полищук. Чувство вещества. — М.: Знание, 1981. — С. 48).

Только в процессе практической деятельности мы осознаем суровые границы собственного неведения. Казалось бы, что могут принести большой науке странствия географа-исследователя из пункта А в пункт Б, например, из Корочи в Чернянку, из Грайворона в Красную Яругу, из Прохоровки в Ивню или Корочу? Однако и такое исследование Белгородской области чревато неожиданными если не открытиями, то наблюдениями, которые могут обосновать или, наоборот, опровергнуть административные рекомендации, проекты, планы.

«Почти все люди в России ездят по радиальным путям, связывающим поселения с вышестоящими административными центра-[74]-ми <...>. По тангенциальным направлениям передвигаются только редкие любители туризма и комплексных географических исследований. Но государством управляют не пешеходы с рюкзаками, а пассажиры самолетов и легковых автомобилей. Судьбу российской земли решают те, кто ее не видел» (Знание — сила, 1993,. № 3. — С. 11).

Вспоминается в связи с этим наблюдение В.А. Солоухина: «И вот еще что. Марко Поло, Афанасий Никитин, Крашенинников, Чехов, Гончаров, Чарльз Дарвин, Карамзин, Миклухо-Маклай (не будем продолжать списка) совершили каждый в свое время далекие многомесячные и многолетние путешествия соответственно в Китай, в Индию, на Камчатку, на Сахалин, «а фрегате «Паллада», на корабле «Бигль», в Париж, к папуасам. Каждый из них написал по интересной книге. Мы же, слетав за несколько часов в Якутию, в Хабаровск, даже в Америку, не можем выжать из себя простой газетной заметки» (В.А. Солоухин. Смех за левым плечом // Роман-газета, 1991, № 10. — С. 4).

В процессе собственноручного сбора материала срабатывает афоризм «Находишь всегда то, что не искал». С одной стороны, попадаются неожиданные дополнительные факты, а с другой — даже самые обычные факты приобретают объем. Не плоскостное восприятие материала, когда этот материал поставляют помощники, а объемное восприятие, когда факты добываем мы сами, по­рождает новые повороты в интерпретации проблемы.

Факты надо собирать самому еще по той причине, что лет че­рез десять-двадцать Вы будете учить других сбору фактов.

Профессор Александр Владимирович Бондарко советовал аспирантам-лингвистам, как накапливать материал. Соберете штук двести высказываний с интересующим вас словом — остановитесь, вчитайтесь в каждую карточку, поразмышляйте, попробуйте распределить материал по группам, как подскажут знания и интуиция. Потом опять соберите сколько-то и опять остановитесь, уточните классификацию. Если какая-то группа становится очень-большой, безразмерной — именно эти факты перестаньте накапливать, здесь уже просматривается дурная бесконечность.

Такой умный совет мог дать человек, который сам профессионально работает не вообще с материалом, а с каждой единицей анализа, каждой карточкой. Кстати, говорилось это наперекор распространенному мнению: чем больше у аспиранта карточек, тем лучше.

Утонуть в материале — реальная опасность будущего автора диссертации. Собирать легче, чем размышлять, поэтому надо отводить время и для размышлений. Лев Толстой при энциклопедизме подхода и тщательности изучения всего и вся не разрешал себе затягивать сбор материала. «Дорого не набирать слишком [75] много, не по силам матерьялу, который портится, пылится, вянет, «о не работается» (т. XIX. — С. 436-437).

Запускать материал в анализ надо по мере сбора, так как сбор бесконечен. Чем больше соберет человек фактов, тем труднее будет засадить себя за первичную их обработку и осмысление, которое в свою очередь должно определять векторы дальнейшего сбора.

Ганс Селье в своей книге приводит любопытное высказывание: никто не верит в гипотезу, кроме того, кто ее выдвинул, но все верят в эксперимент, за исключением того, кто его проводил.

К сбору фактов самое непосредственное отношение имеет эксперимент. Есть науки, целиком строящиеся на эксперименте, такие, как фармакология. По истории и археологии эксперименты не проводились до недавнего времени, но когда взрослым людям предлагают написать сочинение о родине, после чего анализируют, что именно отобрал из своей памяти человек, чем это не эксперимент о восприятии истории (даже через призму истории семьи, как было продемонстрировано в сочинении студентки)?

Когда закладывают в землю ряд материалов и проверяют их целостность через полгода, год, два, четыре года, восемь, шестнадцать лет, тридцать два года, шестьдесят четыре года и сто двадцать восемь лет, чем это не археологическое экспериментирование? Именно такой эксперимент заложили в Глазго в 1960 году, а через 32 года оказалось, что ткани и кожа сохранились сравнительно хорошо, лещина сохранилась лучше дуба.

Всякий эксперимент богат неожиданностями.

Харьковские ученые Г.В. Эйгер и И.А. Рапопорт проверяли зависимость параметров усвоения иностранного языка от качеств личности.

Респондентам предлагался список из шестнадцати характеристик человека (ответственность, умение владеть собой, смелость, скромность, жизнерадостность, целеустремленность и т.п.). Казалось бы, и без эксперимента ясно, что сообразительность, трудолюбие, целеустремленность напрямую влияют на степень усвоения языка.

Неожиданный результат проявился в другом: высокие корреляции были обнаружены у честности и умения ценить красоту. «Что, казалось бы, между ними общего, какая здесь может быть «связь? Однако связь здесь существует... — пишут исследователи, — оба эти качества отражают высокий уровень развития личности, а это — одна из предпосылок успешности любой деятельности, в том числе и учебной...» (Г.В. Эйгер, И.А. Рапопорт. Язык и личность. — Харьков: ХГУ, 1991.—С. 22).

Неожиданность результатов эксперимента дает пищу для раз-[76]-мышлений не только самому экспериментатору, но любому другому ученому, знакомящемуся с ходом эксперимента.

Эксперимент — это заведомое ограничение материала, поэтому надо отдавать себе отчет в том, что в макромасштабах может существенно измениться сам процесс. Эту трудность предвидел П.А. Флоренский, который в письме сыну Мику (Михаилу) писал из концлагеря: «Когда какой-нибудь продукт получается в количестве нескольких граммов, то ряд трудностей и осложнений вовсе не возникает, то они обнаруживаются, как только переходим к десяткам килограммов; а наоборот, при десятках килограммов, когда придумано и устроено соответствующее оборудование, нередко устраняются затруднения, бывшие в лабораторном процессе. Обычно лабораторные работники плохо представляют эту существенную разницу между малым и большим масштабом добычи, но она приводит к новым задачам, нередко не только практически важным, но и теоретически интересным. Естествоиспытателю необходимо знать их, т.к. процессы в природе можно сравнивать скорее с заводским производством громадных размеров, чем с лабораторным опытом» (Знамя, 1991, № 7.—С. 206).

«Эксперимент всегда прав, неправ лишь экспериментатор, толкующий его результаты».

Расскажем случай, описанный в статье доктора биологических наук С.В. Сперанского «Что говорят о нас мыши, или Эффект консервации эффекта» (Знание — сила, 1990, № 11. — С. 38—41).

Сергей Владимирович проводил эксперимент с мышами, результаты опубликовал. Сотрудник Института биофизики в Пущине В.Л. Ратнер повторяет эксперимент — осечка, еще раз, еще... Ученые встречаются в Новосибирске у С.В. Сперанского. Эксперимент ведет Сергей Владимирович. Удача, есть результат! Мыши будто чувствуют личную заинтересованность исследователя и выдают показатели, которых он тайно и радостно ждет. Значит, степень нашего участия, внутренней заинтересованности напрямую сопряжена с результатами? Где мы, там и награда нам?

Проблема чистоты эксперимента, к которой мы сейчас подошли, одна из самых острых проблем методики научного поиска. Эксперимент важно проводить самому исследователю, тогда более точной будет оценка чистоты полученных данных.

Со студентами естественно-географического факультета я решила повторить известный эксперимент психолога Владимира Лефевра, предложив анонимно и кратко (да-нет) ответить на; два вопроса: «Можно ли наказать человека строже, чем он того заслуживает, если это послужит уроком для остальных?», «Можно ли дать ложные показания, чтобы спасти невинного человека от тюрьмы?» Вопросы В. Лефевра, согласимся, талантливые, глубинные и весьма сложные. [77]

Испытуемые не знали, что именно подлежит проверке: если доброта — тогда «да-да», если принципиальность — тогда «нет-нет», но студенты оказались умнее своего преподавателя. Они на всякий случай отвечали «да-нет», «нет-да». Я видела растерянность, попытки заглянуть через плечо и узнать, что же пишут другие. Так почувствовала я неудачу опыта. Мне следовало бы оставить один вопрос из двух и исключить возможность взаимной сверки ответов. Поняла я тогда и другое: если бы опрос провели за меня помощники, я бы приняла результаты за чистую монету, а так остались сомнения.

«Эксперимент всегда прав», поэтому у экспериментатора нередко возникает желание подретушировать упрямую физиономию фактов, хотя бы кое о чем умолчать.

Желание подправить результаты лучше гасить в зародыше. Умный читатель всегда улавливает степень правдивости информации.

Будущих лингвистов в аспирантуре учат, например, следующему. Если при классификации языкового материала все вошло в группы и не осталось таких фактов, которые ни в одну группу «е укладываются, значит автор слукавил, просто-напросто отбросив эти факты. Язык сложнее любой классификации, и то, что нарушает классификацию, желательно не утаивать, а представлять отдельным в конце списком.

В своей книге «Дети и графы. Обучение шестилетних детей математическим понятиям» (Брюссель, Монреаль — Париж, 1968. — М.: Педагогика, 1974) бельгийские ученые Ф. Папи и Ж. Папи ведут речь о том, как посредством схематических рисунков дети усваивают, что такое функция, биекция, сюрьекция, инъекция. В книге много схематических детских рисунков, доказывающих главную мысль: дети абстракций не боятся, и тут же просто рисунок, под которым такое пояснение: «А Даниэль нарисовал зайчика и салют!». Ну что стоило авторам отложить в сторону художество Даниэля, который вместо точек (конфет) и точек (детей) в разных окружностях стал рисовать то, что хотел: салют и зайца! Мальчик явно смазал эксперимент, зато у меня, читателя, родилось самое дорогое чувство — уверенность в правдивости описываемого.

Честность исследователя вызывает столь сильное уважение к его работе, что публикация практически не забывается, а это уже хорошо.

В диссертациях принято указывать, сколько фактов проанализировано, сколько респондентов опрошено, сколько лиц участвовало в констатирующем и обучающем эксперименте, как улучшились показатели с вводом новой методики, или системы упражне-[78]-ний, или системы объяснений[2]. Диссертант думает: скажу правду — скажут: «Мало, для выводов недостаточно, надо еще...». И начинается проставление цифр с потолка, и кончается доверие к диссертациям, авторы которых пишут о миллионах проанализированных словоупотреблений, сотнях обследованных школ, тысячах респондентов. Может быть, начинать потихоньку отказываться от тоталитаризма исследовательских посягательств?

«Лучше горькая правда, чем сладкое вранье», — в один прекрасный день изрекла шестилетняя Даша Журина. Дашеньке хо­рошо говорить такие слова, да и взрослые дяди часто повторяют: «Отрицательный результат в науке тоже результат», но за отрицательный результат степени не присвоят и диплома кандидата наук не дадут. Что остается: подгон под ответ, дописывание нулей в показателях?

Речь идет сейчас не о технических науках, а о гуманитарных. Скажем, дали узкую-преузкую тему «Обогащение речи учащихся глаголами, вводящими прямую речь». Ну чтобы детки в своих сочинениях употребляли не один глагол «говорить / сказать», а множество глаголов (в русском языке глаголов говорения до пятисот. Это «шептать», «ответить», «промолвить», «тараторить», «произнести» и многие другие).

Итак, Вы изучили историю вопроса, составили интереснейшие упражнения, придумали темы сочинений («О чем говорят елочные игрушки?»), провоцирующие использование таких глаголов, а результаты проверочного, итогового эксперимента по сравнению с результатами констатирующего эксперимента... скромны. Детям — это естественно! — необходимо время на осмысление изученного, то самое время, когда зерно в землю брошено, оно где-то там, может быть, и растет, а мы ничего не видим. У испытуемых это время есть, и стимул развития они получили, и, значит, всходы будут, но у диссертанта очень часто времени нет.

Означает ли сказанное, что все впустую? Нет, не означает. Дело сделано, некоторые результаты налицо, предложения аспиранта заслуживают и внимания, и внедрения.

Даже если мне скажут, что диссертант поднажал, дневал и ночевал в школе, возился с детьми, и все его результаты — сущая правда, скачок состоялся, я подумаю: защитится он, уедет [79] к себе, по направлению его исследования с детьми работать будет некому, что тогда останется от результатов? Быстро усвоено — быстро забыто.

Можно ли ценность диссертации напрямую соотносить с результатами обучающего эксперимента? В этом вопросе и научный руководитель, и рецензент, и оппонент должны проявить тонкость и мудрость. В дидактике, методике преподавания, теории воспитания, психологии есть смысл изменить масштаб оценки эксперимента, спокойнее отнестись к первым, может быть, невразумительным, неоднозначным, робким, но честным результатам внедрения новой технологии.

В нашей книге почти нет отсылок, данные из других источников мы приводим полностью, чтобы не вынуждать читателя разыскивать ту или иную информацию, но в конце этой главы сделаем исключение и отошлем читателя к великолепной книге Г. Селье, в которой помимо всего прочего рассказывается...

— о лабораторном неврозе, возникающем у исследователя, когда эксперимент не удается повторить;

— о преимуществах применения простых инструментов и проведения простых экспериментов;

— о несущественных факторах, молчащих маркерах, вводящих в заблуждение;

— о расходящихся кривых «Время—эффект»;

— о пересекающихся кривых «Доза—эффект»;

— об ошибках упущенного контроля (Г. Селье. От мечты к открытию. Как стать ученым. — М.: Прогресс, 1987. — С. 167-169, 228-231, 285-321).

Глава 8