Эмпирей – Райская роза (продолжение)
Как белой розой, чей венец раскрылся,
Являлась мне святая рать высот,
С которой агнец кровью обручился;
А та, что, рея,[1752] видит и поет
Лучи того, кто дух ее влюбляет
И ей такою мощной быть дает,
Как войско пчел, которое слетает
К цветам и возвращается потом
Туда, где труд их сладость обретает,
Витала низко над большим цветком,
Столь многолистным, и взлетала снова
Туда, где их Любви всевечный дом.
Их лица были из огня живого,
Их крылья – золотые, а наряд
Так бел, что снега не найти такого.
Внутри цветка они за рядом ряд
Дарили миром и отрадой пыла,
Которые они на крыльях мчат.
То, что меж высью и цветком парила
Посереди такая густота,
Ни зрению, ни блеску не вредило;
Господня слава всюду разлита
По степени достоинства вселенной,
И от нее не может быть щита.
Весь этот град, спокойный и блаженный,
Полн древнею и новою толпой,[1753]
Взирал, любя, к одной мете священной.
Трехликий свет, ты, что одной звездой
Им в очи блещешь, умиротворяя,
Склони свой взор над нашею грозой!
Раз варвары, пришедшие из края,
Где с милым сыном в высях горних стран
Кружит Гелика,[1754] день за днем сверкая,
Увидев Рим и как он в блеск убран,
Дивились, созерцая величавый
Над миром вознесенный Латеран[1755], –
То я, из тлена в свет небесной славы,
В мир вечности из времени вступив,
Из стен Фьоренцы в мудрый град и здравый,
Какой смущенья испытал прилив!
Душой меж ним и радостью раздвоен,
Я был охотно глух и молчалив.
И как паломник, сердцем успокоен,
Осматривает свой обетный храм,
Надеясь рассказать, как он устроен, –
Так, в ярком свете дав блуждать очам,
Я озирал ряды ступеней стройных,
То в высоту, то вниз, то по кругам.
Я видел много лиц, любви достойных,
Украшенных улыбкой и лучом,
И обликов почтенных и спокойных.
Когда мой взор, все обошед кругом,
Воспринял общее строенье Рая,
Внимательней не медля ни на чем,
Я обернулся, волей вновь пылая,
И госпожу мою спросить желал
О том, чего не постигал, взирая.
Мне встретилось не то, что я искал;
И некий старец[1756] в ризе белоснежной
На месте Беатриче мне предстал.
Дышали добротою безмятежной
Взор и лицо, и он так ласков был,
Как только может быть родитель нежный.
Я тотчас: «Где она?» – его спросил;
И он: «К тебе твоим я послан другом,
Чтоб ты свое желанье завершил.
Взглянув на третий ряд под верхним кругом,[1757]
Ее увидишь ты, еще светлей,
На троне, ей сужденном по заслугам».
Я, не ответив, поднял взоры к ней,
И мне она явилась осененной
Венцом из отражаемых лучей.
От области, громами оглашенной,
Так отдален не будет смертный глаз,
На дно морской пучины погруженный,
Как я от Беатриче был в тот час;
Но это мне не затмевало взгляда,
И лик ее в сквозной среде не гас.
«О госпожа, надежд моих ограда,
Ты, чтобы помощь свыше мне подать,
Оставившая след свой в глубях Ада,
Во всем, что я был призван созерцать,
Твоих щедрот и воли благородной
Я признаю и мощь и благодать.
Меня из рабства на простор свободный
Они по всем дорогам провели,
Где власть твоя могла быть путеводной.
Хранить меня и впредь благоволи,
Дабы мой дух, отныне без порока,
Тебе угодным сбросил тлен земли!»
Так я воззвал; с улыбкой, издалека,
Она ко мне свой обратила взгляд;
И вновь – к сиянью Вечного Истока.
И старец: «Чтоб свершился без преград
Твой путь, – на то и стал с тобой я рядом,
Как мне и просьба и любовь велят,[1758] –
Паря глазами, свыкнись с этим садом;
Тогда и луч божественный смелей
Воспримешь ты, к нему взлетая взглядом.
Владычица небес, по ком я всей
Горю душой, нам всячески поможет,
Вняв мне, Бернарду, преданному ей».
Как тот, кто из Кроации, быть может,
Придя узреть нерукотворный лик,[1759]
Старинной жаждой умиленье множит
И думает, чуть он пред ним возник:
«Так вот твое подобие какое,
Христе Исусе, господи владык!» –
Так я взирал на рвение святое
Того, кто, окруженный миром зла,
Жил, созерцая, в неземном покое.
«Сын милости, как эта жизнь светла,
Ты не постигнешь, если к горней сени, –
Так начал он, – не вознесешь чела.
Но если взор твой минет все ступени,
Он в высоте, на троне, обретет
Царицу[1760] этих верных ей владений».
Я поднял взгляд; как утром небосвод
В восточной части, озаренной ало,
Светлей, чем в той, где солнце западет,
Так, словно в гору движа из провала
Глаза, я увидал, что часть каймы[1761]
Все остальное светом побеждала.
И как сильнее пламень там, где мы
Ждем дышло, Фаэтону роковое,[1762]
А в обе стороны – все больше тьмы,
Так посредине пламя заревое
Та орифламма[1763] мирная лила,
А по краям уже не столь живое.
И в той средине, распластав крыла, –
Я видел, – сонмы ангелов сияли,
И слава их различною была.
Пока они так пели и играли,
Им улыбалась Красота[1764], дая
Отраду всем, чьи очи к ней взирали.
Будь даже равномощна речь моя
Воображенью, – как она прекрасна,
И смутно молвить не дерзнул бы я.
Бернард, когда он увидал, как властно
Сковал мне взор его палящий пыл,[1765]
Свои глаза к ней устремил так страстно,
Что и мои сильней воспламенил.