Будущее секса

Все эти инстинкты и влечения людей были выработаны в процессе эволюции для того, чтобы увеличить вероятность беременности и рождения ребенка у женщины. Однако наши сознательные мысли и желания нередко обращены совсем на другое! Мужчинам нужен только секс и больше ничего, не так ли? Они вовсе не хотят, чтобы женщины в результате оказались беременными. В рамках нашей модели уместно было бы поста­вить вопрос: почему люди стремятся ограничить рождаемость? Зачем мужчины делают вазектомию? Ведь это же идет вразрез с интересами их ДНК! Ответ будет таким:

Мы поставили под угрозу работу огромной генетической фабрики, сорвав резьбу ее главного гаечного ключа,. и все с помощью небольшого резинового изделия. Мы научились за­ниматься сексом и обходиться без деторождения, и впервые за миллионы лет половой акт перестал быть генетическим возна­граждением особи. Наши инстинкты по-прежнему отождеств­ляют половой контакт с размножением, и по этой причине наши сексуальные двигатели no-прежнему сохраняют свою силу.

Теперь все изменилось. В настоящее время реальную выгоду нашей эгоистичной ДНК приносит потребность иметь детей — сознательное решение завести ребенка. Под давлением генети­ческой эволюции для будущих поколений принятие именно этого решения станет очень сильной потребностью. Если бы мы действительно «ответственно» подошли к предотвращению бе­ременности и предотвращали бы все нежелательные зачатия, то со временем половое влечение стало бы совершенно бесполезным и полностью исчезло.

Я, впрочем, думаю иначе. Естественный отбор наказывает тех, кто размножается недостаточно быстро. Теперь государство гарантирует медицинское обслуживание и предоставление по­собий всем детям, и можно не сомневаться: тот сегмент обшест-ва, в котором рождаемость не контролируется, должен будет су­щественно увеличиться. В этот сегмент, безусловно, войдут те, кто считает свои гены хорошими и захочет воспроизвести их, но также люди безответственные и необразованные. Отдельные религии запрещают использовать противозачаточные средства: это стратегия генетических победителей!

Иными словами, если наше сознание не контролирует наше поведение, им будут управлять те стимулы и влечения, основная задача которых заключается в максимизации шансов нашей ДНК на распространение. В том же случае, если мы «програм­мируем» свое сознание нормами общественной морали, мы не выполним свою генетическую программу. А как быть с бездет­ными? Откуда взялись гомосексуалисты? Каким образом гомо­сексуальность просочилась сквозь сито естественного отбора? Для тех биологов-эволюционистов, которые стоят на дарвинов­ской точке зрения, это один из самых трудных вопросов.

Одна из самых простых теорий гласит, что эволюция про­должается. Совсем недавно мемы набрали крупный вес, и ДНК еще не оправилась от этого удара. Но я почти не сомневаюсь, что вскоре мы станем свидетелями резкого увеличения рождаемос­ти почти на всей планете.

Другое объяснение можно найти в том факте, что бездетные в действительности становятся генетическими рабами тех, у ко­торых есть потомство. Люди, рождающие детей, распространя­ют соответствующую комбинацию мемов и заражают нас теми психическими вирусами, которые заставляют нас, не без удо­вольствия для себя, благоустраивать этот мир для их детей.

Но это всего лишь одна из возможных теорий, которую можно построить в том случае, если мы смотрим на жизнь с точки зре­ния размножающихся ДНК.

Однако жизнь не обязательно следует объяснять только с точки зрения распространения ДНК.

Сложная эволюция наших сексуальных «двигателей» раз­ными способами выработала в нас большое число подобных «чувствительных точек* («кнопок*) и влечений, с помощью ко­торых психические вирусы программируют наше сознание. «Двигателем» номер два, после секса, является наш инстинкт самосохранения, стремление выжить. В этой сфере действует свой набор «чувствительных точек», на которые так любят «на­жимать» психические вирусы.

Глава 7. ВЫЖИВАНИЕ И СТРАХ.....................153

Теперь более подробно обсудим борьбу за существование. Чарльз Дарвин.

В доисторические времена наиболее эффективным способом выживания были «хорошие отношения» с двумя явления­ми: пищей и опасностью. Та часть нашего мозга, которая в про­цессе эволюции позволяла нам всегда быть настороже, оказыва­ла нам неоценимую помощь в те дни, когда нашей жизни каждый день грозили многочисленные опасности. Интересно, сколько прошло времени после изобретения языка до того мо­мента, когда первый обманщик лишил своего соплеменника за­пасов, придумав какую-либо воображаемую опасность: «Эй, при­ятель! Я видел большого саблезубого тигра, который вошел в пещеру, где ты спрятал еду! Ты туда лучше не ходи! Ха, ха, ха...» Во многих мифах и религиях содержится угроза различных наказаний, которые Бог или боги могут обрушить на грешника в случае совершения тех или иных запрещенных действия. От­чего это произошло? Дело в том, что те мемы, которые сообща­ют об опасности, притягивают наше внимание в первую очередь. Как только люди овладели способностью передавать словами информацию, «схема» нашего мозга получила способность уве­личивать значение потенциальной угрозы, придавая ей боль­ший вес, чем всему остальному.

Повторим: эволюция мемов началась в тот момент, когда че­ловек впервые предупредил другого об опасности. И сегодня, когда нам удалось справиться с большей частью угроз для наше­го существования, наша жизнь по-прежнему заполнена мемами угрозы. Чем серьезнее угроза, о которой они предупреждают, тем сильнее они приковывают наше внимание. Предлагаю обра­тить внимание — за что мы платим и какие отрасли на этом на­живаются. Тут и производители фильмов ужасов, и страхование от разного рода несчастных случаев. Бывают, конечно, фильмы о безопасности, но кто захочет их смотреть? На курсах по вож­дению нам демонстрировали сразу несколько фильмов о безо­пасности на дорогах, из них интерес учеников приковал только один — «Механическая смерть». В отличие от скучных филь­мов, в которых рассказывалось о том, как нужно водить пра­вильно и безопасно, в «Механической смерти» были обильно представлены кровавые сцены автомобильных катастроф — та­ким образом ученикам наглядно демонстрировалось, чем может обернуться лихачество. Этот фильм нам показывали лишь на одном уроке — всего их было 25. Но я запомнил только его — на­верное, потому что только опасность могла отвлечь мое внима­ние от тех двух предметов, которые увлекают студентов больше всего: вечеринок и девушек. Опасность, еда и секс...

ЭВОЛЮЦИЯ СТРАХА.

В процессе эволюции ощущению безопасности было прида­но особенно важное значение; вследствие этого мы испытываем страх чаще, чем это необходимо. Почему безопасность играла такую важную роль в эволюции? Дело в том, что безопасность является одним из самых главных условий воспроизводства ор­ганизмов. Если мы в безопасности, то мы можем дожить до ре­продуктивного возраста; если безопасности нет, то мы такого шанса лишены. Для генетической эволюции безразлично каче­ство нашей жизни, для нее важно только число потомков. Естественно (естественно в буквальном смысле этого слова, по­скольку речь идет именно об естественном отборе), что стремле­ние к безопасности стало играть все более важную роль в жизни людей и животных. Как и остальные влечения, этот инстинкт сопровождался другим чувством — в данном случае страхом*. С безопасностью связан еще один инстинкт, который сопровождается чув­ством отвращения. Это очередной пример «хаотичной сборки», которая совер­шается в процессе эволюции: неизвестно, почему в одних ситуациях мы испыты­ваем отвращение, а в других — страх. Мне представляется, что чувство отвращения возникло раньше, потому что это более простой механизм, чем страх. Дело в том, что отвращение в нас вызывают очень «древние» опасности — очевидные проявления телесных болезней, токсичные испарения и ядовитые субстанции. Природа выработала множество инстинктов, связанных с чувством безопасности; даже одноклеточные организмы избегают враждебной среды и изыскивают благоприятные условия.

Страх обладает способностью приспосабливаться к различ­ным ситуациям. У одних прогулка по темной улице может вы­зывать ужас, других, как Джина Келли, она может вдохновить на создание произведений. Когда-то меня приводила в ужас са­ма мысль о необходимости выступать на публике, теперь я с удовольствием предвкушаю встречи с читателями и студента­ми. Могу подтвердить, что чувство страха за время одной жизни сильно меняется.

Страх — это генетический «ход конем», если можно так вы­разиться, ведь он позволил нам, как и многим другим живот­ным, защищать себя от опасностей, о которых мы узнаем только после рождения, когда наша генетическая структура уже полно­стью сформировалась.

Давайте представим, каким образом генетический процесс выработал в нас чувство страха. Допустим, жили-были два доис­торических животных: Трус и Бродяга. Они изобрели способ со­общать друг другу об опасности. Допустим, Трус заметил, что в пещере прячется тигр. Он несется как угорелый к Бродяге и кричит ему: «Ух, осторожно, брат! Уфф, опасность, там, в пе­щере!» Бродяга ведет себя так, будто он сам увидел врага, и то­же бросается наутек. Такая реакция снижает вероятность его ги­бели и в целом является благоприобретенным признаком. Сигналом, вызывающим реакцию, могло послужить наблюде­ние за стремительно убегающим товарищем.

Однако бегство изнуряет силы наших животных. Трус быст­ро устает и испытывает голод, ему нужно подкрепиться. У Тру­са, безусловно, дела шли лучше, чем у его предков, которые еще не умели распознавать опасность, однако до совершенства ему еще далеко.

Итак, у нашего Труса родилось шесть детей, и один из них — Трус-младший — реагировал на угрозу иначе. Он обладал повы­шенным чувством опасности, однако не бросался в бегство до тех пор, пока не возникала конкретная необходимость. Поэтому он пользовался теми же преимуществами, что и его отец, но не тратил свои силы столь же безудержно. Трус-старший, измож­денный постоянным бегством от хищников, голодал, испытывал жажду и подвергался большей опасности, чем его сын в анало­гичной ситуации, в случае нового нападения хищника. По этой причине гены Труса-старшего со временем были замещены гена­ми Труса-младшего.

Шли годы, эволюция генов продолжалась. Сегодня мы обла­даем рядом различных чувств, испытываемых в случае опаснос­ти. В случае нетипичной опасности мы ощущаем ужас. Наше «старое доброе» чувство страха появляется в тех опасных ситу­ациях, когда инстинкт заставляет нас спасаться бегством. В тех случаях, когда инстинкт заставляет нас оставаться на месте и сражаться, мы испытываем гнев. Мы можем испытывать смесь этих чувств, различать их нюансы, каждый из которых имеет от­дельное название: робость, беспокойство, подозрительность, тревога и т. д. Понятие «снег» в языке эскимосов обозначается рядом различных слов. Столь богатый словарь, который мы вы­работали в отношении понятия «страха*, еще раз указывает нам на то, что в процессе эволюции это чувство играло одну из са­мых важных ролей для нашей жизни. Впрочем, эта аксиома осо­бого доказательства не требует.