История российского законодательства о давности

Обращаясь к нашему законодательству, мы встречаемся в нем с институтом давности только с 1755 г., когда издан был Манифест 17 марта, предписывавший подвергать вечному забвению все преступления, не сделавшиеся гласными в течение 10 лет с момента совершения их, т.е. на дела уголовные перенесен общий срок гражданской давности. Но и ранее этого памятника институт давности путем обычая применялся в нашей судебной практике.

Проект 1813 г., удерживая этот 10-летний срок для всех видов давности, ввел еще другое условие: «чтобы преступник во все сие время не учинил другой вины»; следовательно, давность по нему погашает наказание в силу предположения об исправлении виновного [8].

При рассмотрении проекта в Государственном совете положено было сделать в нем некоторые изменения, а именно: за преступления тяжкие, облагаемые каторжными работами, увеличить срок давности до 20 лет; наказания за государственные преступления (по предложению графа Потоцкого) решено не погашать вовсе давностью, уменьшая лишь наказание на одну степень, если со времени совершения такого преступления прошло не менее 20 лет; для всех прочих преступлений оставлен десятилетний срок давности. Эти предположения хотя не получили силы закона, но легли в основание дальнейших законодательных работ и оказали несомненное влияние на составление проекта уложения 1845 г.

Проект этот необходимым условием давности ставил, чтобы виновный во все время течения давностного срока не совершил такого же или более тяжкого преступления. В преступлениях, наказываемых смертной казнью или каторгой, давность (15-летняя) рассматривалась как обстоятельство, смягчающее наказание, но не отменяющее его. Во всех других случаях срок давности сравнительно с проектом 1813 г. сокращался и ставился в соответствии с величиной наказания, назначенного законом за совершение преступления. При окончательном рассмотрении проекта в Государственном совете предположенное условие исправления (отсутствие рецидива) не принято; давность как обстоятельство, смягчающее наказание, установлена не для всех преступлений, наказываемых смертной казнью и каторгой, а только для некоторых государственных преступлений и отцеубийства (20-летняя — вместо 15-летней проекта, Улож. ст. 161); сроки давности, погашающей наказание, несколько изменены. Устав о наказаниях 1864 г. и затем устав о печати 1865 г. внесли в этот вопрос несколько изменений, касающихся величины давностных сроков.

Наше законодательство знает только один вид давности — давность преследования, и не знает давности приговора, за исключением только проступков частных (159 Улож.). Профессор Кистяковский высказывает иное мнение, основываясь на ст. 163 Уложения, которая гласит: «Вина судей и других чиновников, изобличенных в неприведении в надлежащее исполнение вошедших в законную силу судебных решений или же в неучинении нужных по установленному порядку распоряжений об объявлении сих решений и посылке следующих по оным указам, покрывается давностью в таком лишь случае, если прошло десять лет со времени, в которое решение, чрез неисполнение оного, потеряло свою силу».

Из текста этой статьи Кистяковский заключает, что если по вине судей решение не исполнено, то оно теряет силу, раз прошла 10-летняя давность, без отношения к тяжести и продолжительности наказания. «Само собой разумеется, — говорит он, — что десятилетняя давность, погашая в этом случае вину судей и чиновников, погашает вместе с тем и наказуемость лиц, которые подлежали наказанию по судебному решению» (стр. 735 курса). Статья 163, однако, имеет в виду судебные решения по делам гражданским, а не уголовные приговоры.

Но есть в нашем законодательстве действительно случай давности приговора именно по делам о частных преступлениях, которые подлежат ведению и рассмотрению суда не иначе, как по жалобе потерпевшего. Наказание за такие преступления по ст. 159 «отменяется за давностью и во всех случаях, когда принесший жалобу оставит потом дело без хождения в продолжение всего определенного в ст. 158, смотря по свойству преступления или проступка, времени». При этом безразлично, оставит ли проситель хождение до постановления приговора или после него[9].

Итак, по общему правилу наше законодательство знает только один вид давности — давность преследования. Этот вид давности слагается: а) из безгласности преступного события, т.е. неизвестности самого факта преступления, и б) безгласности лица, т.е. неоткрытия действительного виновника, несмотря на произведенное расследование о преступном событии. При этом по нашему законодательству не требуется наличности в данном случае обоих условии давности; достаточно одной давности происшествия или одной давности личности для прекращения дела в уголовном порядке.

Безгласность события означает необнаружение преступления в течение определенного промежутка времени. Под органами, перед которыми должно быть преступление обнаружено, Уложение (ст. 158), примыкая к прежнему процессуальному строю, понимает не только суд, но и полицию; однако с изменением процесса это правило должно быть почитаемо отмененным, и об обнаружении преступления может быть ныне речь только в смысле известности о нем судебной власти; мнение это принято судебной практикой) хотя в ней иногда высказываются и противоположные взгляды.

Ввиду того что по-прежнему нашему процессуальному законодательству многие судебные функции исполнялись не судебными, а административными органами, этот момент обнаружения события является у нас недостаточно оттененным.

Безгласность лица состоит в том, что виновник преступления в течение определенного промежутка времени не был обнаружен, причем с моментом обнаружения его прекращается течение давности, и возобновиться она ни в каком случае не может. Но когда этот момент должен быть признаваем? Если даже устранить вопрос о полицейском обнаружении, то все-таки остается вопрос: с какого судебного действия начинается судебное обнаружение личности виновника? В нашей литературе это понятие спорно. Одни говорят, что обнаружением виновника должно считать всякое действие правительственной власти, которым лицо привлекается к ответственности за определенное преступное деяние; сюда относится как привлечение виновного к следствию и суду, так и всякое действие полицейских властей по снятию опроса, производству дознания и т.п.

Другое мнение (Неклюдова) указывает, что об обнаружении виновного только тогда может быть речь, когда предварительным следствием собрано достаточно доказательств, чтобы считать данное лицо виновником совершенного деяния, а об этом свидетельствует принятие против подозреваемого мер пресечения способов уклоняться от следствия и суда, ибо по закону такие меры принимаются только при наличности основательных улик против него; поэтому, раз такие меры приняты, давность прерывается и виновный признается обнаруженным; но пока они не приняты, течение давности продолжается.

Достоинство этого мнения заключается в том, что оно точно указывает момент процесса, с которого наступает обнаружение виновности; но и самые меры пресечения принимаются именно для содействия предварительному следствию, для собирания данных, на основании которых должен быть решен вопрос о виновности; поэтому с равным правом можно считать обнаружением момент предания суду, который у мирового судьи соответствует моменту принятия дела к производству; отнесение момента обнаружения к моменту предания суду подтверждается и ст. 24 и 542 Уст. уг., согласно которым прекращенное предварительное следствие или прекращенное производство не препятствуют течению давностного срока. Посредствующее мнение принадлежит г. Саблеру, который считает виновного обнаруженным с того момента, когда судебной (а не полицейской) власти становится известным, что он, а не кто иной совершил данное преступление.

Но это мнение неопределенно; оно не указывает в точности, к какому моменту процесса оно должно быть отнесено, оно не указывает объективного критерия для распознавания искомого признака и таким образом широко открывает дверь произволу. Наша кассационная практика придвигает момент обнаружения виновности к тому действию, которое направляется не только судом, но и полицией против определенного лица, причем не нужно ожидать принятия мер пресечения, «так как принятие или непринятие подобных мер зависит от усмотрения следователя и от строгости угрожающего подсудимому наказания»[10].

Необнаружение сенат отличает от медленности производства, которой не придает значения обстоятельства, погашающего наказание. Устав о наказаниях кроме необнаружения проступка и наравне с ним говорит об отсутствии в те же сроки какого-нибудь по ним производства (ст. 21); это постановление могло бы послужить основой для развития давности процессуальной в смысле продолжительности судебного разбора, чего, однако, нашей доктриной и практикой не сделано и особенность Устава о наказаниях оставлена без внимания.

По делам частным давность определяется не моментом обнаружения, а моментом хождения по делу; но и это понятие не пояснено.

Таким образом, существенный недостаток нашего законодательства состоит в крайней неопределительности постановлений его и в отсутствии точных указаний окончательного момента времени, устанавливаемого им для давности; это произошло от несогласования его с процессуальным действующим строем, введенным значительно позже Уложения. Постановления его о безгласности события совершенно лишние, потому что и при гласности его давность может течь. Ясное понятие предъявления обвинения суду заменяется им в высшей степени неточным понятием обнаружения властью преступного события или виновника его, причем не указывается ни власть, перед которой должно иметь место такое обнаружение, ни то, в чем состоит самое обнаружение.

Что касается затем начального момента давности, то он в давности процессуальной совпадает с фактом, устанавливающим право уголовного преследования, т.е. с учинением преступного деяния; поэтому:

1) в преступных деяниях совершившихся давность начинается с момента совершения, независимо от наступления дальнейших результатов;

2) в преступных деяниях недовершенных давность начинается с последнего наказуемого акта, виновным учиненного[11];

3) в преступных деяниях продолжаемых, из многих отдельных наказуемых актов состоящих, давность для каждого такого акта течет отдельно и начинается с момента учинения каждого наказуемого акта;

4) напротив, в преступных деяниях длящихся, состоящих из одного преступного акта, но растянутого во времени (дезертирство, бродяжество), давность начинается с момента прекращения преступной деятельности. Наше законодательство говорит о непогашаемости таких деяний давностью (ст. 162 Улож.), исходя, очевидно, из предположения, что ко времени обнаружения они еще не прекратились;

5) при преступных упущениях давность равным образом начинается с момента, когда должна была быть выполненной данная обязанность, т.е. так же с момента учинення преступления; наконец,

6) при участии нескольких лиц давность для участников определяется давностью зачинщиков или главных виновников (160 Улож.).