Эпидемия вампиризма в XVIII веке

Годами позволяя народу плясать на кладби­щах или заниматься любовью на месте бойни, поддерживая привычный культ смерти, Церковь приучила своих приверженцев к мерзкой демон­страции содержимого гробниц. Существование призраков, гуль и лемуров тоже казалось вполне естественным, и нет ничего особенно удивитель­ного в том, что в XXVIII веке вспыхнула настоящая эпидемия вампиризма. Нам могут возразить, что эта эпидемия развивалась у отсталых народов, среди суеверных людей, которых совершенно не коснулся ослепительный свет философии. Да, конечно, в Восточной Европе, откуда пошла эпи­демия, царил полнейший обскурантизм; но разве во всем остальном мире этот свет разлился так уж широко и ярко? Постоянное возникновение случаев дьявольской одержимости; быстрое рас­пространение сект и тайных обществ; реклама, какую делали алхимии и более или менее белой магии графа де Сен-Жермен, Месмера и Калио­стро, позволяют нам утверждать обратное. В кон­це века два ловких шарлатана разъезжали по городам и селам, рассказывая всем и каждому, что могут воскрешать мертвых. Похоже, им плати­ли бешеные деньги, лишь бы они согласились не делать этого. Даже судьи, заботясь о сохранении общественного спокойствия, выплачивали им некую компенсацию, а один из судей выдал им составленное по всем правилам свидетельство, подтверждающее их сверхъестественное могу­щество, — так ему не терпелось, чтобы они побыстрее убрались. Интересующая нас эпиде­мия, как пишет Моро де ла Сарт (Moreau de la Sarthe), занимает свое место среди других приме­ров в истории наиболее серьезных заблуждений человеческого ума и самых позорных слабостей человеческого духа («Fragments», 1812). Она очень напоминает психические эпидемии средне­вековья: процессии фанатиков; пляски Святого Витта; поиски тарантула или камней в голове; мнимое участие в шабашах и сатанинских оргиях. Люди XVIII века, того века, который «дрожал при мысли о том, что может проснуться в могиле» (доктор Локар), были далеко не так скептичны, рассудительны и умны, как нам постоянно твер­дили. Их доверчивость в отношении оккультизма, магии и чудесных исцелений осталась примерно такой же, как и в более ранние века. Неослабе­вающий интерес к потустороннему, желание заг­лянуть за последний предел были намного силь­нее, чем нам обычно представляется. Как и в средние века, многие ученые продолжали раз­мышлять над вопросом, что происходит с душами после смерти, как они перемещаются и каким образом общаются между собой. К числу таких ученых принадлежал и Томас Барнет (Bumet), который в своем трактате «De statu mortuorum et resurgentium» утверждает, что души, пережившие тела и ожидающие Страшного Суда, остаются добрыми или злыми, какими были в миг, когда иx настигла смерть. Продолжая это рассуждение, мы приходим к выводу, что некоторые лукавые души могут, соединившись с чужим телом, ожи­вить его, как это делают вампиры.

Подобные суеверия, распространившиеся за­долго до расцвета вампирической эпидемии, не должны нас удивлять. Разве мы не видим каж­дый день и сейчас, в эпоху использования атома и покорения межзвездных пространств, как люди кадят своим кумирам или создают ассоциации, чтобы посылать миссионеров к атеистам или антропофагам?..

Так же, как психопатологические проявления средневековья, вампиризм (не перестающий нас удивлять — кино служит тому подтверждением) нашел мгновенный и колоссальный отклик. Кни­гопечатание подарило этому явлению подлинное научное распространение, которым питались гре­зы и фантазии романтизма. «С 1730 по 1735 год только и разговоров было, что о вампирах», — писал Вольтер, и многих до смерти пугали эти разговоры. На самом деле эта тема занимала умы и задолго до, и после указанных дат, и не только в Греции, где началась эпидемия, но во всей Центральной Европе и даже в Лотарингии, где родился Дом Августин Кальмет (Calmet), мо­нах-бенедиктинец.

Упорно трудясь, он проник в темный

смысл

Священных оракулов, которых Господь

нас удостоил:

Он сделал больше, он простодушно им

поверил,

И, благодаря своим добродетелям, сделал­ся достоин их услышать [6].

Этот прославленный ученый, чьими трудами восхищался Вольтер, оставил нам переиздавав­шееся впоследствии сочинение о распростране­нии вампиризма в его время — «Relation» («Рас­сказ»). К сожалению, его труд, содержащий 971 страницу (двухтомное издание 1751 года), пред­ставляет собой беспорядочное собрание фанта­стических историй, легенд и рецептов загробной магии; однообразие, повторы и отсутствие син­теза делают чтение достаточно монотонным. В этом исследовании, как написал о нем Лангле-Дюфренуа (Langlet-Dufresnoy), было слишком много фактов и недостаточно принципов: «здесь сказано все: истинное, сомнительное и ложное». Это замечание вполне можно было бы отнести и к другим compendia, посвященным историям о вампирах, в частности, к книгам Леона Алаччи (Alacci) (Кёльн, 1645), Джузеппе Даванцати (Davanzati) (Неаполь, 1774) и Луи-Антуана де Караччиоли (Caraccioli) (Париж, 1771), которые приходят к достаточно разнообразным выводам. Для Алаччи, прикрепленного к ватиканской биб­лиотеке, вампир, которого он называет «Vrykolakas», это человек, ведущий дурную жизнь, отлученный от церкви, его телом после смерти завладевает дьявол, и он по ночам сту­чится у дверей и окликает людей по имени. По словам Алаччи (как и по мнению Р.П. Ришара), выходит, что одержимость мертвого дьяволом подлинна; она происходит, как и в случае инку-бата, с божественного позволения. Тем не менее хорошо и правильно, прибавляет он, кремиро­вать эти трупы, как делают на Востоке. Это мне­ние, вполне основательное с теологической точ­ки зрения, совершенно не разделяет Даванцати, который был архиепископом Трани и патриархом Александрийским в Северной Италии. Даванцати приписывает веру в вампиров простому «effeto di fantasia», прихоти или странности вроде появле­ния теней и призраков. Наконец, Караччиоли в своем («Письме к Прославленной Умершей») «Lettre a une Illustre Morte» признает, что эти легенды — всего лишь заблуждения, происходя­щие от невежества и суеверия.

«Прославленная умершая, поскольку все, что связано с умершими, интересует меня сейчас куда больше, чем то, что касается живых, я перечел все, что вы когда-то писали мне о вам­пирах, этих так называемых ходячих трупах, ко­торые, как принято было считать, существовали в Польше и Венгрии. Ваши размышления на эту тему вызывают восхищение, иными словами — они достойны вас. Вы не без оснований жалуе­тесь на заблуждения, порожденные невеже­ством, и вы сожалеете о том, что Дом Кальмет поверил в сказки о вампирах.

В самом деле, как может быть, чтобы тела, разлученные с душами, покидали свои могилы и высасывали кровь у живых людей! Ну как не понять то, о чем вы так хорошо сказали, что эта краснота и эта полнота, наблюдавшиеся у трупов, подозреваемых в вампиризме и из­влеченных из земли, происходили от един­ственной причины — особенностей почвы, виновной в этих чудесах; опыты, произведен­ные в Венгрии, все это подтвердили и помогли рассеять заблуждения народа, хотя и сейчас еще некоторые люди крепко держатся за эти нелепые суеверия.

Ничто так не убеждало меня в слабости чело­веческого ума, как то упорство, с каким известный вам польский монах уверял меня, будто видел вампира и был свидетелем ужасных сцен, проис­ходивших у него на глазах в монастыре: «Я был настоятелем в Люблине, — рассказывал он, — и в это время умер один из монахов. Едва его положили в церкви, где он должен был оставаться до завтра, как мне сообщили о том, что его лицо странным образом воспалилось и что его видели разгуливающим по дортуару. Я немедленно от­правился к его гробу и в самом деле увидел, что лицо покойного красное, как огонь, и тогда я запретил ему, в силу святого послушания, нару­шать покой других и предупредил его о том, что, если ему вздумается хоть немного пошуметь, я велю отрубить ему голову и воткнуть кол в серд­це. (К этому способу прибегали, когда имели дело с вампирами, и он считался безотказным сред­ством прекратить их страшные деяния.)

Через несколько часов шум возобновился, и тогда я спустился в церковь со всей общиной и сказал покойному, чье лицо по-прежнему горело: «Вы сами этого хотели, святой отец, я не вино­ват; и, чтобы наказать вас за вашу строптивость, я приказываю, по праву настоятеля, чтобы вам отрубили голову и поразили в сердце».

Приказание было тотчас исполнено, и вампир стал дергать ногой и громко закричал. Я думал, что после этого он утихнет, но всю ночь нам не было покоя, слышался оглушительный грохот. Наутро я снова приблизился к трупу и сообщил ему, что, поскольку операция его не образумила, после обеда он будет сожжен посреди двора. Сложили костер, и брошенное в огонь тело вско­ре обратилось в пепел, но вызвало при этом такую ужасную бурю, что, казалось, вот-вот рух­нут стены».

Вот что мне довелось слышать из собствен­ных уст этого монаха, который был лишен сана епископом Краковским за то, что устроил такое представление, но и после того продолжал с тем же пылом верить в эти нелепости и повторять их: верно, что фанатизм к рассуждению не способен.

Это приключение сделалось известным во всей Польше, равно как и приключение Леопольда со школьником, также объявленным вампиром и наказанным за это.

Но что вам эти басни теперь, когда вы прибли­зились к истокам истины. Простите меня, обезу­мевшую от горя душу, которая, сама не зная почему, хватается за всякую видимость! Так сбив­шийся с дороги путник идет вперед и возвраща­ется назад, и его окружает лишь неуверенность, толкающая его то туда, то сюда». (Цитируется по: Вадим, «Истории о Вампирах» («Histoires cfe Vampires»), с. 65—67.)

Официальное осквернение могил, протыка­ние колом трупов и их сожжение лишь подогре­вали всенародное помешательство. Словно вер­нулись лучшие времена Hexenwahn, охоты на ведьм, которую Герард ван Свитен (van Swieten) заклеймил в своем «Медицинском докладе о Вампирах» («Rapport Medical sur les Vampires»), составленном в 1755 году по просьбе Марии-Терезии Австрийской:

«Любезная моя государыня,

во все времена, когда людям случалось стол­кнуться с событиями, причины коих были им не­известны, они приписывали их происхождение силам, превосходящим человеческие. Мы можем увидеть это в истории любого века. Мудро приме­ненные науки и искусства доказывают существо­вание вполне естественных причин, чьи послед­ствия ошеломляют всякого, о существовании этих причин не подозревавшего. К примеру, затмения вызывали величайший ужас, и целые народы в течение веков верили, что происходит чудо. Здра­во примененная астрономия рассеяла эти страхи, и зрелище, которое прежде казалось ужасным, больше нас не печалит; и теперь мы безмятежно восхищаемся могуществом Создателя, который заставляет эти гигантские тела вращаться в беспредельном пространстве в течение стольких веков и с таким постоянством, что слабый челове­ческий ум сумел с безупречной точностью рассчи­тать время их появления в грядущих веках. Порох, электрические явления, оптические иллюзии впол­не способны удивить тех, кто с ними не знаком; и нашлось немало самозванцев, которые восполь­зовались этим и хвастались, выставляя себя пе­ред доверчивой публикой всемогущими магами. Несомненно, что по мере того, как развиваются науки и искусства, количество чудес уменьшается. Посмертное колдовство, о котором идет речь, слу­жит тому еще одним доказательством, поскольку все эти истории пришли из страны, где царит невежество; и вполне вероятно, что авторами большей их части являются греки-схизматики. Людовик XIV специально направил в Азию Турне-фора — ученого, прославленного врача и вели­чайшего ботаника своего века, — с тем, чтобы он нашел в Греции определенные растения, недоста­точно подробно описанные древними врачами, исследовал труп, обвиненный в посмертном кол­довстве, а также все средства, к которым прибе­гали для того, чтобы воспрепятствовать демону в дальнейшем использовать мертвые тела, досаж­дая живым. Одна история, которую мы находим в «Путешествии на Восток» («Le Voyage au Levant») Турнефора, поможет нам понять, как воспринима­ли то, что произошло в 1732 году в одном из округов Венгрии, между Тибиско и Трансильванией. В те времена в этом уголке страны правила загробная магия; многие недостойные мертвецы были объявлены вампирами, считалось, что они высасывают кровь как у людей, так и у животных, и тот, кто поест мяса такого животного, сделается, в свою очередь, таким же вампиром; и каким бы образом он ни сделался пассивным вампиром при жизни, после смерти он непременно становился активным вампиром, если только не поест земли с могилы вампира и не намажется его кровью. Я располагаю лишь самыми поверхностными сведе­ниями об этой истории, но думаю, что в начале 1732 года соответствующий протокол был отправ­лен в Вену, в императорский военный совет.

Обрядом, к которому прибегали в таких слу­чаях, руководил «Huduagij», или местный судья, человек, весьма сведущий в вопросах вампириз­ма. В грудь вампиру втыкали заостренный кол, пронзая все тело; затем отрубали ему голову; наконец, все вместе сжигали, а пепел сбрасыва­ли в яму.

Вампиризм легко подхватить, он заразен, как чесотка; по распространенному поверью, труп вампира, если его немедленно не уничтожить, мгновенно заражает любое другое тело, похоро­ненное на том же кладбище. Не зная всех обсто­ятельств, я ограничусь тем, что выскажу несколь­ко соображений, касающихся недавнего случая, который был рассмотрен людьми непредубеж­денными, проницательными и не слишком легко поддающимися чарам. Правда, наши вампиры 1755 года еще не вполне были кровопийцами, но уже имели все предпосылки для того, чтобы тако­выми сделаться; палач, человек, в чьих словах трудно усомниться, когда речь идет о его ремес­ле, уверял, что, когда он расчленял трупы, пред­назначенные для костра, из них бурно и обильно текла кровь; впрочем, впоследствии он признал, что вытекшей крови набралась бы примерно лож­ка. Это сильно меняет дело. Удивительные фак­ты можно свести к двум пунктам:

1. Трупы посмертных колдунов, или вампиров, не гниют, но остаются целыми и гибкими.

2. Эти вампиры беспокоят живых своими по­явлениями, шумом, причиняя удушье, и т.д.

Я выскажу, настолько лаконично, насколько смогу, кое-какие соображения, касающиеся этих двух пунктов. Обычно труп разлагается, и потому все части его тела, кроме костей, исчезают, оста­ется лишь невесомая горстка земли; но это гние­ние происходит в могиле постепенно, без всякой спешки. Доказательство тому — если открыть гроб через пятнадцать лет после смерти лежаще­го в нем и ни разу не задеть стенку, покажется, будто перед вами лежит целый труп: вы увидите очертания лица, саван и все прочее; но если гроб хотя бы легонько качнуть, все распадается в прах, и остаются лишь кости. И, поскольку усопшие должны уступать место преемникам, в большин­стве стран установлен пятнадцатилетний срок, по истечении которого могильщики могут перекла­дывать тела. Я не раз присутствовал при вскры­тии могил, и не раз мне при помощи чаевых удавалось уговорить могильщика открывать неко­торые гробы как можно медленнее. В результате я убедился в том, что мы не становимся, или, по крайней мере, не всегда становимся пищей чер­вей; иначе этому праху не удавалось бы сохра­нять черт лица. Опорожняя могилы, подчас нахо­дят в них целые, неразложившиеся трупы: вместо того, чтобы гнить, они, напротив, высыхают и приобретают коричневатый оттенок, и ткани тела, хоть оно и не было забальзамировано, остаются крепкими. Могильщик заверил меня, что обычно один из тридцати трупов высыхает, не разлага­ясь. Следовательно, я могу сделать из этого вы­вод, что труп без всяких на то сверхъестествен­ных причин может не гнить в течение многих лет. Я прекрасно знаю, что многие люди утвер­ждают, будто труп вампира не только не носит ни малейших следов порчи, но, кроме того, тело остается свежим, а члены - гибкими; но это происходит без вмешательства чуда. Я присут­ствовал при вскрытии гроба, когда в Вену пере­везли тела двух эрцгерцогинь, умерших в Брюсселе: лица оставались нетронутыми, кон­чик носа - мягким, и так далее. Правда, тела были забальзамированы, но ароматические тра­вы, которые были при этом использованы, не распространяли ни малейшего запаха. Что ка­сается сохранности, эту заслугу следовало бы приписать скорее свинцовым гробам, покрытым слоем олова и не пропускающим ни малейшей струйки воздуха, препятствуя тем самым про­цессу разложения. Следовательно, если гроб хорошо закрыт, еслипочва по природе своей плотная, или была схвачена холодом за время, прошедшее после похорон, или же доступ воздуха предотвращен каким-то иным способом, разложения не происходит, или, по крайней мере, онопроисходит очень медленно.

Несколько месяцев тому назад я прочел не­большой английский трактат, изданный в Лондоне в 1751 году; в нем можно найти следующий примечательный ивполне доказанный факт. В фев­рале 1750 года был открыт склеп одного старин­ного рода в графстве Девоншир вАнглии; среди груды костей и множества прогнивших гробов нашли совершенно целый деревянный ящик. Из любопытства его открыли и обнаружили в нем вполне целое человеческое тело: ткани еще хра­нили природную твердость, суставы плечей, лок­тей, пальцев оставались гибкими; когда к лицу прикасались, плоть продавливалась под рукой, но, как только давление прекращалось, возвра­щалась в прежний вид; тот же опыт повторили на всех частях тела. Борода была черная, длиной в четыре дюйма. Труп не был забальзамирован, поскольку нигде не нашли никаких следов надре­зов. Приходская регистрационная книга свиде­тельствовала, что с 1669 года в этом склепе никого не хоронили. Вот, стало быть, перед вами английский вампир, который в течение восьмиде­сяти лет мирно лежал в своей могиле и никому не мешал. Изучим факты, приведенные в доказа­тельство существования вампиризма. Тело Розины Иоласкин (lolackin), умершей 22 декабря 1754 года, было извлечено из могилы 19 января 1755 года; ее объявили вампиром и приговорили к сожжению, поскольку нашли в могиле неповреж­денной. Зимой анатомы держат трупы на откры­том воздухе в течение шести недель и даже по два месяца, и разложения не происходит. А даль­ше указано, что та зима была особенно суровой. У других извлеченных из земли трупов разложе­ние уже затронуло большую часть тела, но доста­точно было того, что тело сгнило не полностью, чтобы немедленно отправить его в огонь. Какое невежество! В сообщении Ольмюцкой Консисто­рии говорится о существовании определенных признаков, отличающих трупы вампиров, но эти характерные признаки нигде не перечислены. Два лекаря, никогда не видевшие высохшего трупа, ничего, по их собственному признанию, не смыс­лившие в строении человеческого тела, были свидетелями, на основании чьих слов выносили приговор о сожжении. Правда, ольмюцкие судьи не всегда обращались к хирургам, чтобы иссле­довать факты; иногда они приглашали «духовных уполномоченных», которые очень непринужденно разглагольствовали о вампиризме; в самом деле, из «Ante Acta» следует, что в 1723 году они распорядились сжечь тело одного человека спус­тя тринадцать дней после его смерти, и в приго­воре в качестве основания указали, что бабушка этого человека пользовалась в общине дурной славой. В 1724 году они сожгли труп другого человека спустя восемнадцать дней после его смерти, потому что он приходился родственником первому. Так что достаточно было состоять в родстве с предполагаемым вампиром, и суд на этом заканчивался. Тело еще одного человека сожгли всего через два дня после кончины, и только потому, что труп неплохо выглядел, а со­членения оставались гибкими.

Из всего сказанного ясно видно, что Ольмюцкая Консистория не давала трупам времени сгнить, и, следовательно, этот признак посмертной магии является ложным. Из подобного ложного принци­па были сделаны совершенно нелепые выводы; далее, было установлено, что предполагаемый вампир передает свою порчу всем, кого похоронят после него на том же кладбище: естественно, что их тела оказывались менее разложившимися, чем у тех, кто был погребен раньше предполагаемого вампира. Так что всех похороненных раньше вам­пира пощадили. Тем не менее, уполномоченные Вабст и Гаффер показали, что у этих свободных от подозрений трупов были неразложившиеся части, а в одном из них нашли немного крови. Явное доказательство того, что оба невежественных ле­каря солгали.

Теперь следует разобраться с явлениями и прочими чудесами, которые считаются следстви­ем нетленности вампиров, полностью или частич­но. Прежде всего следует отметить, что свидете­ли не утверждают, будто умершие являлись жи­вым; речь идет о том, что люди ощущали гнет, испытывали тоску, от которой клонило в сон. Я предоставляю вам самим судить о том, не страш­но ли было этим добрым людям укладываться в постель, когда воображение что ни день трево­жили сообщения о призраках, чудесах и тому подобных вещах. Изучив дело, уполномоченные выяснили, что многие из этих людей страдали легочными заболеваниями, из-за чего им трудно было дышать, лежа в постели. Кроме того, много­кратно подтверждено, что им становилось легче, когда они садились на постели. Всем известно, что страх может вызывать сильнейшее удушье. Иным мерещились собака, кот, теленок, свинья, телячья голова и т.д. Что же, дьяволу надо было тревожить человеческий труп для того, чтобы явиться потом в обличье свиньи? Между причиной и ее предполагаемыми следствиями нет ника­кой связи. И собаку, и в особенности кота, если они были черными и встреченными ночью, всегда принимали за дьявола или призрак, которые кру­жат рядом с кладбищем или внутри кладбищенс­кой ограды. Точно так же — это засвидетельство­вано — свинью, которая) с хрюканьем прошла мимо дома, приняли за воскресшего вампира. Но мне остается сказать еще несколько слов о про­исхождении всей этой истории.

Восемнадцать месяцев назад была похороне­на некая Саллингерен (Sallingherin) или, по-другому, Венцель-Ришлерен (Venzel-Richlerin). Говори­ли, будто она ведьма и источник всех этих бед. Но где доказательства ееколдовства? Эта жен­щина раздавала лекарства, и ее сын раскрыл все так называемые тайны. Снадобья состояли из вымоченных в воде рачьих глаз; или же это были определенные травы, редис и так далее - ничего сверхъестественного. Правда, один раз она, же­лая приукрасить свое лечение инамекнуть, что в нем содержится некая тайна, велела больному прислать ей четыре экю, завернув их в одну из его рубашек, с тем, чтобы она потом прислала ему лекарства. Все уверяют, что больному лучше не стало. Уполномоченные разобрались в этой истории и выяснили, что речь шла о больном тяжелой, но вполне естественной болезнью, кото­рая называется Golica Pictonum. В настоящее время мы занимаемся лечением такого больного в Национальном Госпитале. Или еще: от нее требовали назвать день, в который больной исце­лится. Вот и все доказательства колдовства. Но к ним нельзя было относиться всерьез, поскольку при жизни эта женщина часто исповедовалась и причащалась, умерла в лоне церкви и была похо­ронена по религиозному обряду; а через восем­надцать месяцев после смерти ее превратили в ведьму, заслуживающую костра.

Вот на какой основе выросла вся эта истерия, совершались святотатства и был нарушен покой могил; на репутацию усопших бросили тень, и та же участь должна была ожидать их родных, если бы злоупотребления мало-помалу не сошли бы на нет: в руки палачей предавали тела умерших невинных детей, а взрослых, чей образ жизни никогда не вызывал подозрений, выкапывали из земли только потому, что рядом была похороне­на предполагаемая ведьма. Их объявили колду­нами, и не только их тела были отданы палачу, чтобы он превратил их в пепел, но в приговоре подчеркнуто: будь они еще живы, их ждало бы еще более суровое наказание; кроме того, сказа­но, что тела сжигали с позором, дабы устрашить их сообщников.

Откуда же взялись законы, допускающие вы­несение подобных приговоров? В документах ска­зано, что таких законов не существует, но здесь же равнодушно прибавлено, что этого требует обычай. Какая лавина несчастий! Такие вещи глубоко меня волнуют и приводят в такую ярость, что я вынужден закончить здесь свое изложение, чтобы не выйти из границ благопристойности»[7].

Вампиры, скрывающиеся под загадочными и волнующими именами упырей, волколаков, ката-ханеев (Katakhanes) и Бруколаков[8], являлись в телесном облике и действовали в различных местах сходным образом. Едва их опускали в землю, как они вставали из гроба и принимались сеять смятение и ужас среди живых. Они пере­грызали у жертвы яремную вену и сдавливали горло, чтобы не дать ей закричать, «с такой силой, что кровь брызгала у нее изо рта, из ноздрей, из ушей...» («Меркюр Галан», 1693). Иногда они убивали человека ради того, чтобы съесть его печень (донесение Пашли (Pashley) с острова Канди и рассказ Р.П. Лаба(та) - Labat). Поразив одних, убив других, упившись алой кро­вью, они, наконец, возвращались к своим собра­тьям, могильным червям.

Даже наиболее здравомыслящие люди были задеты: Рериус (Rehrius), Ранфт (Ranft), Шаак (Shaack) и Барнет (Burnet), обращавшиеся к сходным фольклорным источникам, утверждали непреходящий характер феномена. «Как! В на­шем восемнадцатом веке существовали вампи­ры!» - восклицал Вольтер в своем «Философс­ком словаре», замечая при этом, что вампиры напоминают ему древних мучеников: чем боль­ше их сжигают, тем больше их становится.

Отец Франсуа Ришар был готов присоединить­ся к этому мнению, с той лишь разницей, что он твердо верил в существование вампиров. В сво­ем труде, увидевшем свет в 1657 году и посвя­щенном водворению иезуитов на островах гре­ческого архипелага, он доходит до того, что гово­рит: «Я узнал от одной достойной веры особы (sic), что на острове Амурго эти ложно воскрес­шие до такой степени обнаглели, что иной раз их встречали среди бела дня на каком-нибудь поле, где они, собравшись впятером или вшестером, притворялись, будто едят сырые бобы. Когда я слушал эти рассказы, мне часто хотелось, чтобы хоть один из наших французских атеистов, кото­рые, стараясь выглядеть вольнодумцами, ничему не желают верить, потрудился приехать в эти края и поверить не ушам своим, но глазам и увидеть с совершенной ясностью, как сильно они заблужда­ются, убеждая себя, будто, когда человек умирает, все умирает вместе с ним». (Цитируется по: Тони Февр (Faivre). «Вампиры»).

Ветер безумия, проносившийся над Европой, уносил с собой высокомерные умы философов и показывал, каким образом при определенных обстоятельствах могут быть нарушены законы и принципы строгого рационализма. Питтон де Тур-нефор, который был свидетелем зарождения эпи­демии вампиризма и в начале 1701 года находил­ся на греческом острове Миконосе, пишет: «У всех было расстроено воображение. Люди самого высокого ума были, казалось, задеты не меньше прочих: это была настоящая психическая болезнь, не менее опасная, чем мания или бешенство. Мы видели, как целые семьи покидали свои дома и со всех концов города тащили свои убо­гие ложа на площадь, чтобы провести там ночь. Все жаловались, и каждый рассказывал о новой нанесенной ему обиде. С наступлением ночи отовсюду слышались стенания; наиболее здра­вомыслящие уходили в деревни» («Путешествие на Восток», том I).

Из уст в уста передавались фантастические рассказы. Многие думали, что противоядием может послужить заговоренное тесто, где сме­шивали — так делали в России - муку с кровью, вытекавшей из тела вампира. «И этот хлеб, ког­да его ели» - если верить «Меркюр Галант» (1693), - защищал их от «притеснений Призрака, который больше не возвращался». Другие пред­почитали, как было принято в Польше, смочить платок в крови из трупа и поить ею всех род­ственников, «чтобы не испытывать никаких стра­даний» (Дом Кальмет, том II).

Повсюду видели вампиров. Во время судебно­го процесса, который состоялся в Вене в 1732 году, в семнадцати из сорока извлеченных из мо­гил тел обнаружили явные признаки вампиризма, после чего их, разумеется, проткнули насквозь, обезглавили и сожгли. Лучшие умы были зараже­ны самыми смехотворными предрассудками. Дом Кальмет, который отрицал реальность вампириз­ма, заявляя, что ни один здравомыслящий, серь­езный и непредубежденный человек «не может утверждать, будто видел, касался, расспрашивал, чувствовал и хладнокровно (sic) изучал эти приви­дения...», иногда начинает задавать вопросы, достойные демонологов времен Ренессанса. Все же он приходит к выводу, что больное воображе­ние и навязчивая идея способны сами по себе вызвать у впечатлительного человека такое рас­стройство здоровья, которое повлечет за собой его смерть, либо мгновенную, либо через очень непродолжительное время.

Наследственность, распространение бредовых идей из одной деревни в другую, а также, как заметил Калмейль, «род пищи в тех местностях, где хлеб состоял частично из размолотой коры, и полнейшее невежество, заставляющее смеши­вать метеоризм трупа в начальной стадии разло­жения со вздутием у живого человека, способ­ствовали... продлению мук вампиризма в север­ных странах» («О безумии», т. II). Люди, которые после посещения вампира начинали худеть, блед­неть и чахнуть, могли, помимо всего, страдать легочными заболеваниями (на чем настаивает главный придворный врач Марии-Терезии) или испытывать трудности с пищеварением, способ­ные вызывать кошмары или усиливать меланхо­лическое состояние.

Когда заразительный страх прошел, эпидемия вампиризма, похоже, довольно быстро пошла на убыль. Но вскоре после того Революция показала, насколько живучим оставалось в народе са­дистское влечение к крови и смерти: «Если моло­ко - пища стариков, то кровь - пища детей свободы, которые отдыхают на ложе из трупов». Надо ли напоминать об эксгумациях в Сен-Дени, гнусном убийстве принцессы де Ламбаль, стака­не крови мадемуазель де Сомбрей? В свете этих чудовищных событий герои де Сада обретают реальные черты. Мински, апеннинский людоед, поглощающий рагу из человечины; леди Клер-виль и Дюран, использующие кости для удовлет­ворения своей необузданной похоти; Корделли, в тишине часовни содомизирующий свою мерт­вую дочь, — все они в большей или меньшей степени существовали в действительности. Точ­но так же, как многие персонажи романов или сказок Льюиса, Бореля, Нодье, Гюго и Мериме, которым не раз случалось найти источник вдох­новения в клинических описаниях Бисетра и Сальпетриер. Ибо вампиризм - не только плод фантазии, прихоти и веры в возвращение усоп­ших, которые приходят насыщаться кровью жи­вых, он в равной степени относится к наиболее извращенным формам любви.