Кентербери — Отаго 1870—1877 14 страница

— Кири дала твоей маме подержать тебя на руках, но ты только плакал и кричал. И твоя мама сказала, что она была бы не против, если бы Кири все время за тобой ухаживала, однако мистера Джеральда такое решение разозлило. Я тоже немногое помню, Пол, но Кири мне кое-что рассказала. Она говорит, что ты навсегда обиделся на нас за то, что мы тебя отпустили. Но что Кири могла поделать? Мисс Гвин ведь не виновата, она тебя любила.

— Она меня никогда не любила, — жестко произнес Пол.

Марама покачала головой.

— Нет, вы просто похожи на два ручья, которые не пересекаются. Возможно, когда-нибудь вы встретитесь. Все ручьи впадают в море.

Пол хотел разбить обычную стоянку, но Марама настояла на строительстве дома.

— Нам все равно нечем больше заняться, — спокойно сказала она. — А тебе тут еще долго находиться. Так почему же мы должны мерзнуть?

Поэтому Пол срубил пару деревьев — топор он обнаружил в тяжелой сумке, которую тащил мул Марамы. При помощи выносливого животного Пол приволок стволы к равнине у ручья. Марама выбрала это место, так как прямо там из-под земли возвышалось множество отвесных скал. Она заверяла, что духи здесь были более счастливыми. А счастливые духи могли бы благословить новопоселенцев. Марама попросила Пола вырезать пару орнаментов на стенах их дома, чтобы он был красивым, а papa не гневался. Когда все наконец-то соответствовало ее представлениям, Пол завел ее в относительно просторное пустое помещение.

— А теперь я возьму тебя в мужья! — серьезно провозгласила она. — Я лягу с тобой в этом доме, хотя мое племя и не может присутствовать здесь сейчас. Пара наших предков точно будут тут, чтобы засвидетельствовать нашу свадьбу. Я, Марама, потомок тех, кто прибыл в Аотеароа на uruao, беру тебя, Пол Уорден! Так ведь говорят у вас, не правда ли?

— Все немного сложнее... — сказал Пол.

Он не знал, что думать о происходящем, но Марама в этот день была воистину прекрасна. На лбу у девушки была яркая повязка, на талии — ниспадающая накидка, а грудь осталась обнаженной. Пол еще никогда не видел ее такой; в доме Уорденов и в школе она всегда носила пристойную западную одежду. Но теперь она стояла перед ним полуобнаженная, с блестящей загорелой кожей, мягким сиянием во взгляде — и смотрела на него так, как, должно быть, смотрели когда-то друг на друга papa и rangi. Она любила его. Безоговорочно, не раздумывая над тем, кем он был и что сделал.

Пол обнял ее. Он не знал точно, должны ли были в этом случае целоваться маори, поэтому он просто потерся своим носом о ее нос. Марама захихикала, так как сразу же захотела чихнуть. Затем он снял ее накидку. У Пола перехватило дыхание, когда она предстала перед ним совершенно обнаженной. Фигура девушки была более изящной, чем у большинства женщин его расы, хотя ее бедра были широкими, груди — полными, а ягодицы — пышными. Пол нервно сглотнул, но Марама спокойно расстелила на земле свою накидку и поманила его за собой.

— Ты ведь тоже хочешь быть моим мужем? — спросила она.

Пол еще никогда не задумывался над этим вопросом. До этого момента он практически не думал о браке, а даже если у него и появлялись подобные мысли, то он чаще всего представлял себя с белой девушкой, возможно с дочерью Гринвудов или Баррингтонов, ибо эти кандидатуры были подходящими для его статуса. Но что бы он увидел в глазах этой девушки? Наверняка она стала бы презирать Пола, как и его собственная мать. По крайней мере у нее на то были бы все причины, особенно после убийства им Говарда. И смог бы он полюбить ее? Не стал бы он снова настороженным и подозрительным, как прежде?

Любить Мараму оказалось очень просто. Она была с ним, нежная и готовая полностью ему отдаться... Нет, даже не так, она была самобытной. Он никогда не смог бы ее к чему-нибудь вынудить, но у него и не возникало подобного желания. Вероятно, в этом и заключалась суть любви: ее нужно было дарить от чистого сердца. Вынужденная любовь, как у его матери, ничего не стоила.

Поэтому Пол кивнул в ответ на вопрос Марамы. Но затем ему показалось, что этого недостаточно. Было несправедливо лишь выслушивать ее признание, и Пол попытался сформулировать в голове брачную клятву.

— Я, Пол, беру тебя, Марама, перед Богом и людьми... и перед предками... в жены...

Отныне Пол стал счастливым человеком. Он и Марама жили как обычная маорийская пара. Он охотился и ловил рыбу, пока она готовила еду и пыталась разбить огород. Немного семян девушка захватила с собой — не зря ведь ее мул так тяжело шагал за лошадью Пола — и обрадовалась, словно ребенок, увидев первые всходы. По вечерам она развлекала Пола историями и песнями. Она рассказывала ему о своих предках, которые в незапамятные времена приплыли из Полинезии в Аотеароа на каноэ uruao. Каждый маори, поведала она ему, гордился каноэ, на котором путешествовали его прародители. Если дело касалось официального повода, они даже называли это каноэ в качестве составляющей своего имени. Естественно, все ее соплеменники знали историю открытия новой земли.

— Мы пришли из страны под названием Хаваики, — рассказывала Марама, и при этом ее слова лились, словно песня. — Тогда был мужчина по имени Купе, который любил девушку по имени Кура-маро-тини. Но он не мог на ней жениться, так как она уже легла с его двоюродным братом Хотурапой.

Пол узнал, что Купе утопил Хотурапу и поэтому был вынужден бежать из страны. А Кура-маро-тини, которая отправилась вместе с ним, увидела над морем прекрасное белое облако, которое потом оказалось островом Аотеароа. Марама пела об опасных битвах с кракенами и духами во время высадки на берег, а также о возвращении Купе на Хаваики.

— Он поведал людям об Аотеароа, но сам никогда туда не вернулся. Он никогда не поплыл обратно...

— А Кура-маро-тини? — спросил Пол. — Купе просто бросил ее?

Марама печально кивнула.

— Да. Она осталась одна... но у нее было две дочери. Они стали ее утешением. Но Купе был нехорошим парнем!

Последние слова прозвучали настолько по-хеленовски, что Пол невольно засмеялся. Он обнял девушку.

— Я никогда не брошу тебя, Марама. Даже если я тоже нехороший парень!

О местонахождении Пола и Марамы Тонга узнал от одного мальчика, сбежавшего с Лайонел-Стейшн из-за сурового обращения Джона Сайдблоссома. Тот услышал о «восстании» Тонги против Уорденов и загорелся идеей присоединиться к мнимому отряду партизан в их борьбе против pakeha.

— В горах живет еще один из них, — возбужденно сообщил он. — С маорийской женой. У них все хорошо. Мужчина очень гостеприимный. Он делит с нами еду, когда мы приходим к ним. А девушка хорошо поет. Tohungal! Но все равно pakeha плохие! И наши девушки не должны с ними жить!

Тонга кивнул.

— Ты прав, — серьезно произнес он. — Ни один pakeha не должен позорить честь наших девушек. Ты станешь моим проводником, и священный топор отправится в горы, чтобы отомстить за причиненную нам несправедливость!

Юноша просиял. Уже на следующий день он повел Тонгу в горы.

Тонга и его спутник повстречали Пола перед его домом. Парень собирал хворост и помогал Мараме устанавливать котелок. В ее деревне такой способ приготовления не был распространен, но они оба слышали об этом от других племен и решили попробовать. Марама с удовольствием искала подходящие камни, а Пол воткнул лопату во все еще влажную после дождя землю.

Тонга вышел из-за скалы, которая, согласно поверьям Марамы, была счастливой.

— Уорден, кому ты копаешь могилу? Еще кого-то застрелил?

Пол резко обернулся и держал теперь лопату перед собой.

Марама издала тихий испуганный крик. Она была прекрасна в этот день, снова в одной лишь накидке и с повязкой на лбу. Ее кожа блестела от напряжения, но она все же рассмеялась. Пол закрыл ее тело собой. Возможно, это было по-детски с его стороны, но он не хотел, чтобы кто-то другой увидел ее полуобнаженной, — даже если маори и не стали бы причинять ей никакого вреда.

— В чем дело, Тонга? Ты испугал мою жену. Исчезни отсюда, это не твоя земля!

— Скорее уж моя, чем твоя, pakeha. Но если тебе интересно, Киворд-Стейшн тебе тоже больше не принадлежит. Ваш губернатор решил дело в мою пользу. Если ты не сможешь выплатить мне стоимость земли, то придется делиться. — Тонга оперся на священный топор, который взял с собой, чтобы выглядеть более достойным в глазах противника.

Марама встала между мужчинами. Она увидела, что на теле Тонги появился воинский орнамент, при этом он был не просто нарисован на его теле — за последние месяцы юный вождь сделал себе традиционные татуировки.

— Тонга, мы поступим справедливо, — мягко произнесла она. — Киворд-Стейшн большая, каждому достанется свой участок. А Пол тебе больше не враг. Он мой муж, он теперь принадлежит мне и моему народу. Так что он и твой брат. Заключи с ним мир, Тонга!

Тонга засмеялся.

— Он мой брат? Тогда он должен и жить, как мой брат! Мы заберем его землю и снесем его дом. Боги получат обратно землю, на которой он стоит. Вы двое, конечно же, можете жить у нас в деревне... — Тонга подошел к Мараме. Его взгляд скользил по ее обнаженной груди. — Но, возможно, тебе захочется разделить ложе с кем-то другим. Пока еще ничего не решено...

— Ах ты, чертов негодяй!

Когда Тонга протянул руку к Мараме, Пол набросился на него. В следующее мгновение они уже катались по земле, нанося удары и выкрикивая проклятия в адрес друг друга. Они бились, боролись, царапались и кусались, лишь бы нанести как можно больший вред противнику. Марама равнодушно следила за схваткой. Она не раз видела подобные сцены в прошлом. Оба мужчины вели себя как дети!

— Прекратите! — наконец-то крикнула она. — Тонга, ты ведь вождь! Подумай о своем достоинстве. А ты, Пол...

Но они не слушали ее, продолжая озлобленно наносить друг другу удары кулаками. Марама знала, что ей придется ждать до тех пор, пока один из них не окажется на спине. Однако оба парня были одинаково сильными. Марама понимала, что все будет зависеть от удачи, — но при этом она до конца жизни вынуждена будет вспоминать их бой и размышлять над тем, что было бы, если бы удача сопутствовала другому мужчине. Тонга наконец оказался на земле. Пол склонился над врагом и торжествующе занес кулак. Задыхающийся, с расцарапанным лицом и кровавыми подтеками по всему телу, он прохрипел:

— Подонок, ты все еще сомневаешься в том, что Марама моя жена? Признай свое поражение! — Он начал трясти Тонгу.

В отличие от Марамы мальчик наблюдал за битвой своего вождя и белого с гневом и решительностью. Для него это была не просто потасовка, а бой насмерть между маори и pakeha — коренным племенем и поработителями. И девушка была права: такой способ ведения войны был не к лицу вождю! Тонга не должен был вести себя как мальчишка, да еще и сдаваться! Он не мог потерять остатки своего достоинства... Мальчик не мог этого допустить. Он поднял копье.

— Нет! Нет, мальчик, нет! Пол! — Марама закричала и хотела схватить мальчика за руку, но было уже слишком поздно. Пол Уорден, который гордо возвышался над своим противником, упал на землю, пронзенный копьем.

Джеймс МакКензи довольно посвистывал. Хотя предстоящая миссия и была трудной, сегодня ничто не могло испортить ему хорошего настроения. Он уже два дня как снова вернулся на кентерберийские равнины, и воссоединение с Гвинейрой, предел его мечтаний, наконец-то состоялось. Все было так, как будто этих недоразумений и многих лет, прошедших со времен их юной любви, не существовало. Джеймс ухмыльнулся, подумав о том, как Гвин тогда старательно избегала разговоров о любви! Теперь же она делала это открыто, да и в остальном от жеманности уэльской принцессы не осталось и следа.

И кого Гвин стесняться? Большой дом Уорденов принадлежал теперь ей и ему — было странно входить в дом не как управляющему, которого едва терпели, а иметь его в своем владении. Кресла в большой гостиной, хрустальные бокалы, виски и благородные сигары Джеральда Уордена. Джеймс все еще чувствовал себя наиболее уютно в кухне и конюшнях — в конце концов, и Гвинейра проводила здесь большую часть времени. Как и ранее, тут не было прислуги из маорийского племени, а белые пастухи обходились слишком дорого и были слишком гордыми, чтобы выполнять простые поручения. Следовательно, Гвинейра сама носила воду, собирала овощи в огороде и искала яйца в курятнике. У нее почти не бывало свежей рыбы и мяса: на рыбалку у Гвин не хватало времени, а скручивать курам шеи она не могла. Поэтому, когда в ее жизни появился Джеймс, меню стало более разнообразным. Он радовался, что облегчает ей жизнь, несмотря на то что в ее казавшейся девической спальне все еще чувствовал себя гостем. Гвинейра рассказывала ему, что комнату для нее обустраивал Лукас. Хотя игривые кружевные занавески и изысканная мебель не были ее стилем, она сохранила все в память о своем муже.

Этот Лукас Уорден был, наверное, странным человеком! Только теперь Джеймс заметил, как мало он знал его и как близки к истине были коварные замечания пастухов. Но что-то в Гвинейре все же принадлежало Лукасу, чувствовалось, что она уважала его. Й воспоминания Флёретты о ее предполагаемом отце были полны тепла. Джеймс начал испытывать сожаление и сострадание к Лукасу. Хороший, хоть и слабый человек, родившийся не в то время и не в том месте.

Джеймс направил коня к деревне маори у озера. Вообще-то, он мог пойти туда и пешком, но, учитывая, что это была официальная миссия, а Джеймс выступал в качестве посредника Гвинейры, он решил поехать верхом. К тому же он чувствовал себя увереннее и был преисполнен важности, когда восседал на коне — четвероногом символе положения в обществе pakeha. Ему очень нравился этот конь. Это был подарок Флёретты — сын ее кобылы Нинианы и скакового жеребца арабской крови.

МакКензи ожидал, что наткнется на баррикаду между Киворд-Стейшн и деревней маори. МакДанн что-то говорил об этом, да и Гвин тоже возмущалась по поводу того, что ее пытаются отрезать от пути в Холдон.

На самом деле Джеймс беспрепятственно добрался до деревни. Он как раз миновал первые хижины и увидел большой дом для собраний. Но настроение в поселении было странным.

МакКензи не почувствовал открытого вызывающего противостояния и упрямства, о котором говорили Гвинейра, Энди МакАран и Покер Ливингстон. И, прежде всего, никакого триумфа по поводу решения губернатора. Джеймсу показалось, что маори скорее пребывали в напряженном ожидании. Люди, окружившие МакКензи, бросали на гостя недружелюбные взгляды, как и во время более ранних визитов в деревню, но, казалось, угрозы не представляли. Он увидел нескольких мужчин с татуировками воинов, однако они были в штанах и рубашках, а не в традиционной одежде, копий у них также не было. Женщины занимались ежедневной работой и при этом старались не смотреть на посетителя.

В конце концов из одного домика вышла Кири.

— Мистер Джеймс! Я слышала, что вы снова здесь, — церемонно произнесла она. — Это большая радость для мисс Гвин.

Джеймс улыбнулся. Он всегда догадывался, что Кири и Моана были в курсе событий, происходящих в Киворд-Стейшн.

Но Кири не ответила на улыбку Джеймса, а серьезно посмотрела на него. Продолжая разговор, она вдумчиво, почти осторожно подбирала слова.

— И я хочу сказать... Мне очень жаль. Моане и Вити тоже жаль. Если теперь мир, мы с удовольствием прийти снова в дом. И мы прощаем мистера Пола. Он изменился, говорит Марама. Хороший человек. Для меня хороший сын.

Джеймс кивнул.

— Отлично, Кири. И для мистера Пола тоже. Мисс Гвин надеется, что он скоро вернется. — Он удивился, когда Кири после этого отвернулась.

Больше никто не разговаривал с ним, пока он не оказался перед домом вождя. Он слез с коня. МакКензи был уверен, что Тонга знает о его прибытии, но молодой вождь, очевидно, хотел, чтобы его попросили о встрече.

Джеймс повысил голос:

— Тонга! Мы должны поговорить! Мисс Гвин получила указ губернатора. Она хочет вести переговоры.

Тонга медленно вышел из дома. На нем была традиционная одежда и татуировки воина, а вместо копья священный топор вождя. На его лице Джеймс обнаружил следы побоев. Хотел ли кто-то оспорить власть молодого вождя? Были ли у него конкуренты в собственном племени?

Джеймс протянул ему руку, но Тонга не пожал ее.

Джеймс усмехнулся. Нет так нет. В его глазах поведение Тонги было незрелым, но чего еще он мог ожидать от столь юного человека? Джеймс решил не играть в его игры, а оставаться выдержанным при любых обстоятельствах. Возможно, имело смысл воззвать к чести мужчины.

— Тонга, ты так молод, а уже вождь. Значит, твои люди считают тебя благоразумным человеком. Хелен также высокого о тебе мнения, и то, чего ты добился от губернатора, поразительно. Ты доказал свое мужество и выносливость. Но теперь нам нужно прийти к соглашению. Мистер Пол не здесь, но мисс Гвин будет вести за него переговоры. И она гарантирует, что ее сын будет придерживаться всех заключенных договоренностей. Ему придется это сделать, в конце концов, его обязывает указ губернатора. Окончи же эту войну, Тонга! Хотя бы ради твоих же людей. — Джеймс держал руки вытянутыми, он не был вооружен. Тонга должен был понять, что он пришел с миром.

Молодой вождь выпрямился, но все равно был ниже Джеймса. Он был даже ниже Пола, что беспокоило его на протяжении всего детства. Но теперь он обладал достоинством вождя, и ему не нужно было стыдиться! Даже убийства Пола...

— Передай Гвинейре Уорден, что мы готовы к переговорам, — холодно сказал он. — Мы не сомневаемся, что решение суда будет исполнено. Мисс Гвин с последнего полнолуния является наследницей Уорденов. Пол Уорден мертв.

— Это был не Тонга... — Джеймс обнимал Гвинейру, рассказывая ей о смерти сына. Гвинейра сухо всхлипывала. У нее не было слез, и она ненавидела себя за это. Пол был ее сыном, но она не могла о нем плакать.

Кири молча поставила заварник на стол перед ними. Она и Моана пришли на ферму Уорденов вместе с Джеймсом. Обе женщины снова принялись хозяйничать в кухне и в складских помещениях, как будто ничего не случилось.

— Ты не можешь предъявлять претензии Тонга, не то еще, чего доброго, сорвутся переговоры. Я думаю, он и сам себе предъявляет претензии. Насколько я понял, кто-то из его воинов потерял самообладание. Ему показалось, что честь вождя задета, и он нанес удар копьем — в спину! Тонге, без сомнений, очень стыдно. При этом убийца даже не принадлежал к его племени. Соответственно, Тонга не имел над ним власти. Поэтому его и не наказали. Тонга только отправил его обратно к своим людям. Если хочешь, можешь организовать официальное расследование. Тонга и Марама были свидетелями и не станут врать на суде. — Джеймс наполнил одну из чашек чаем, положил в нее побольше сахару и протянул Гвинейре.

Женщина покачала головой.

— Что это изменит? — тихо спросила она. — Воин увидел угрозу чести вождя, Пол увидел угрозу своей жене, Говард почувствовал себя обиженным... Джеральд женился на девушке, которую не любил... Одно приводит к другому, и это никогда не кончится. Я очень устала, Джеймс. — Она дрожала всем телом. — А мне так хотелось бы сказать Полу, что я его люблю.

Джеймс прижал женщину к себе.

— Он бы понял, что ты обманываешь его, — тихо произнес он. — Ты не можешь этого изменить, Гвин.

Она кивнула.

— Мне придется с этим жить, и я буду каждый день ненавидеть себя за это. Любовь — странная штука. Я ничего не чувствовала к Полу, но Марама любила его... так естественно, как дышала, и беспрекословно, что бы Пол ни сделал. Говоришь, она была его женой? Где она? Тонга что-то с ней сделал?

— Предполагаю, что она была женой Пола официально. В любом случае Тонга и Пол дрались друг с другом за нее. Значит, для Пола все было серьезно. Где она сейчас, я не знаю. Возможно, она похоронила Пола и скрылась. Нам придется спросить Тонгу или Кири.

Гвинейра выпрямилась. У нее все еще дрожали руки, но ей удалось согреть пальцы о чашку и поднести ее ко рту.

— Мы должны это выяснить. Нельзя, чтобы с девушкой тоже что-то случилось. Мне все равно нужно в деревню, причем как можно быстрее... Я хочу это уладить. Но, конечно, не сегодня. Не этой ночью. Эта ночь нужна мне для себя. Я хочу побыть одна, Джеймс... мне нужно подумать. Завтра, когда взойдет солнце, я поговорю с Тонгой. Я буду бороться за Киворд-Стейшн, Джеймс! Тонга не получит ее!

Джеймс взял Гвинейру на руки и бережно понес ее в спальню.

— Все, что пожелаешь, Гвин. Но я не оставлю тебя одну. Я буду рядом, и этой ночью тоже. Ты можешь плакать или рассказывать о Поле... должны же быть и хорошие воспоминания. Иногда же ты, наверное, гордилась им! Расскажи мне о нем и о Мараме. Или позволь просто обнимать тебя. Ты не должна говорить, если тебе не хочется. Но ты не одна.

На Гвинейре было черное платье, когда она встретилась с Тонгой на берегу озера Киворд-Стейшн и деревней маори. Переговоры не проводились в закрытых помещениях — боги, духи и предки должны были быть свидетелями. За спиной Гвинейры стояли Джеймс, Энди, Покер, Кири и Моана. За Тонгой — примерно двадцать воинов, свирепо поглядывающих на переговорщиков.

После обмена формальными приветствиями вождь еще раз выразил Гвин сожаление в связи со смертью ее сына — подобающими словами и на идеальном английском. Гвинейра узнала школу Хелен. Тонга был странной помесью дикаря и джентльмена.

— Губернатор решил, — твердым голосом сказала Гвинейра, — что продажа земли, называемой сегодня Киворд-Стейшн, не во всех отношениях соответствовала правовым нормам договора Вайтанги...

Тонга язвительно рассмеялся.

— Не во всех отношениях? Продажа была незаконной!

Гвинейра покачала головой.

— Нет, она не была таковой. Она была произведена перед заключением договора, который гарантировал маори минимальную цену их земли. Нельзя пойти против договора, который еще не был действительным — и который Каи Таху никогда не подписывали. Тем не менее губернатор счел, что Джеральд Уорден при покупке обделил вас. — Она глубоко вздохнула. — И после подробной проверки документов я должна признать его правоту. Джеральд Уорден скормил вам деньги на карманные расходы. Вы получили всего лишь две трети минимальной суммы, которая вам полагалась. Губернатор теперь постановил, что мы должны выплатить эту сумму или отдать вам соответствующий участок земли. Последнее кажется мне более справедливым, потому что земля сейчас стоит дороже.

Тонга изучал ее с язвительной ухмылкой.

— Какая нам выпала честь, мисс Гвин! — заметил он и собрался сделать поклон. — Значит, вы действительно хотите поделиться с нами вашей бесценной Киворд-Стейшн?

Гвинейра с удовольствием указала бы этому молодому надменному наглецу на его место, но время для этого было неподходящее. Выдержав паузу, женщина взяла себя в руки и продолжила переговоры с таким же достоинством, как и начала.

— В качестве компенсации я хочу предложить вам ферму О’Кифов. Я знаю, что вы часто ходите туда, а горная местность богаче рыбой и дичью, чем Киворд-Стейшн. Но зато она менее подходит для разведения овец. Нам всем бы это подошло. По площади ферма О’Кифов вполовину меньше Киворд-Стейшн. Значит, вы получите больше земли, чем вам предписано губернатором.

Гвинейра обдумала этот план, не узнав даже еще решения губернатора. Хелен хотела продать ферму и остаться в Квинстауне, так что Гвинейра могла бы выплачивать ей деньги частями. Это не обременило бы Киворд-Стейшн и, конечно же, с точки зрения покойного Говарда О’Кифа, было бы лучше, поскольку его земля досталась бы маори, а не Уорденам, которых он ненавидел.

Мужчины за спиной Тонги начали перешептываться. Очевидно, предложение вызвало у них большой интерес. Тем не менее Тонга покачал головой.

— Какая щедрость, мисс Гвин! Участок менее ценной земли, захудалая ферма — и глупые маори уже счастливы, да? — Он снова рассмеялся. — Нет, я себе все это представлял немного иначе.

Гвинейра вздохнула.

— Чего ты хочешь? — спросила она.

— Чего я хочу... чего мне, собственно, хотелось... так это земли, на которой мы стоим. От дороги, ведущей в Холдон, до танцующих камней... — Так маори называли каменный круг на пути между фермой и горной местностью.

Гвинейра наморщила лоб.

— На этой земле стоит наш дом! Это невозможно!

Тонга ухмыльнулся.

— Я же сказал, что хотел этого... Но мы перед вами в долгу за пролитие крови, мисс Гвин. По моей вине погиб ваш сын, даже если это сделал не я лично. Мне этого не хотелось, мисс Гвин. Я хотел видеть, как он прольет кровь, а не умрет. Я хотел, чтобы он смотрел, как я сровняю с землей его дом — или вообще там поселюсь! С Марамой, моей женой. Это причинило бы ему больше страданий, чем любое копье. Но это уже позади. Я решил пожалеть вас. Оставьте себе свой дом, мисс Гвин. Но я хочу всю землю от танцующих камней до ручья, отделяющего Киворд-Стейшн от фермы О’Кифов. — Он вызывающе посмотрел на нее.

Гвинейре показалось, будто земля уходит у нее из-под ног. Она отвела взгляд от Тонги и посмотрела на Джеймса. В ее глазах отражались замешательство и отчаяние.

— Это наши лучшие пастбища, — сказала она. — Кроме того, два из трех сараев для стрижки овец! Почти все огорожено!

Джеймс обнял ее и строго посмотрел на Тонгу.

— Возможно, вам двоим стоит это обдумать... — спокойно произнес он.

Гвинейра выпрямилась. Ее глаза сверкали.

— Если мы дадим вам то, чего вы требуете, — гневно выпалила она, — тогда мы можем передать вам сразу всю Киворд-Стейшн! Может, нам и правда стоит это сделать! Наследников-то у нас уже не будет! А мы с тобой, Джеймс, могли бы обосноваться на ферме Хелен...

Гвинейра глубоко вдохнула и окинула взглядом землю, которую берегла и возделывала двадцать лет.

— Все будет разрушено, — продолжала она, — разведение скота, овцеводческая ферма, а теперь и лонгхорны... А ведь в это вложено столько труда! У нас были лучшие животные в Кентербери, если не на всем острове. Черт побери, Джеральд Уорден совершал ошибки, но такого он не заслужил! — Она прикусила губу, чтобы не заплакать. В первый раз она пребывала в состоянии, которое вызвало у нее желание оплакивать Джеральда. Джеральда, Лукаса и Пола.

— Нет! — Голос прозвучал тихо, но пронзительно. Поющий голос, голос прирожденной рассказчицы и певицы.

Воины за спиной Тонги расступились, чтобы пропустить Мараму. Девушка спокойно пробиралась между ними.

У Марамы не было татуировок, но сегодня она нарисовала на коже знаки своего племени: они украшали ее подбородок и место между ртом и носом, делая ее узкое лицо похожим на одну из масок богов, которые Гвин видела в доме Матахоруа. Волосы Марамы были собраны кверху, как это делали взрослые женщины племени, когда наряжались к празднику. Верхняя часть ее тела была обнажена, но прикрыта платком; кроме того, на ней была белая широкая юбка, подаренная когда-то Гвин.

— Не смей называть меня своей женой, Тонга! Я никогда с тобой не сочеталась браком и никогда этого не сделаю! Я — жена Пола Уордена. А эта земля была и остается землей Пола Уордена! — До этого момента Марама говорила по-английски; теперь она перешла на свой родной язык: соплеменники должны были понять ее правильно. Но в то же время она говорила достаточно медленно, чтобы Гвинейра и Джеймс по возможности не упустили ни одного слова. Каждый в Киворд-Стейшн должен был знать, что хотела сказать Марама Уорден.

— Это земля Уорденов, но также и Каи Таху. А теперь родится ребенок от матери из племени тех, которые прибыли в Аотеароа на каноэ игиао. И от отца семейства Уорденов. Пол мне никогда не говорил, на каком каноэ прибыли предки его отца, но наш союз благословлен предками Каи Таху. Матери и отцы из игиао будут приветствовать ребенка. И это будет его земля.

Молодая женщина положила руки на свой живот, а потом подняла руки во всеохватывающем жесте, как будто ей хотелось обнять землю и горы.

В рядах воинов Тонги послышались голоса. Никто не хотел оспаривать права ребенка Марамы на ферму, тем более если вся земля фермы О’Кифов переходила во владение племени маори.

Гвинейра улыбнулась и собралась с духом, чтобы дать ответ. У нее немного кружилась голова, но она чувствовала явное облегчение; теперь ей нужно подобрать правильные слова и убедительно произнести их. Это была ее первая речь на языке маори, выходящая за пределы повседневных проблем, и ей хотелось, чтобы каждый ее понял:

— Твой ребенок из рода тех, кто прибыл на Аотеароа на «Дублине». Семья его отца также примет этого ребенка. Как наследника этой фермы, называемой Киворд-Стейшн и находящейся на земле Каи Таху.

Гвинейра попыталась повторить недавний жест Марамы, но теперь уже Марама и ее неродившийся внук заключили ее в объятия.