Высокая нота

Формы духовной жизни, как и формы творчества, бесконечно разнообразны. Духовная жизнь – это общение с людьми, искусством, с осенним лесом и с самим собой. Мы духовны, когда беседуем о чём-то дорогом с товарищем, доверяя его уму и сердцу, и когда после сомнений и колебаний жертвуем чем-то дорогим ради общего дела. Мы духовны, когда улыбаемся человеку, чувствуя, что он одинок, и когда наслаждаемся тишиной вечерних полей. Мы высоко духовны, когда чувствуем бесценность жизни и хотим оставить в мире скромный отпечаток собственной личности. <…> И мы духовны, когда, перечитывая любимый том, понимаем его по-новому.

Я написал сейчас «духовная жизнь». А доступна ли она любому человеку? А если доступна, то почему редки люди, создающие нечто великое в искусстве или науке? Разве духовная жизнь не должна непременно рождать великие ценности? А если должна, то она, видимо, удел избранных?

Подумаем о великом и обыкновенном, подумаем с «Войной и миром» в руках, стараясь быть соавторами Толстого.

Вот Николай Ростов после несчастливой игры в карты с Долоховым, выигравшим у него целое состояние – сорок три тысячи, возвращается в отчаянии домой. А дома поёт Наташа.

Николай Ростов не отличается ни явственной духовностью Андрея Болконского, ни живой изменчивостью души Наташи, ни оригинальностью ума и сердца Пьера Безухова. Это самый обыкновенный человек – обыкновеннее, пожалуй, любого из нас. И вот пение Наташи захватывает его настолько, что в мире существует лишь её голос. Вот оно, настоящее, думает Николай, забыв Долохова, карты, деньги…

И тут ожидает нас у Толстого нечто изумительное, абсолютно чудесное.

Весь мир сосредоточился для Николая в ожидании новой ноты, новой фразы. «Как она этот si возьмёт… Слава богу!»

И Николай, «не замечая того, что поёт, чтобы усилить этот si, взял втору в терции высокой ноты». «Боже мой! Как хорошо! Неужели это я взял? Как счастливо!» - подумал он. «Неужели это я?!» «Обыкновенный» Николай Ростов совершает нечто удивительное, становится талантливее ярко талантливой Наташи. «Неужели это я?!»

Да, это он.

Думаю, у любого из нас должна быть в жизни минута, когда мы становимся талантливей человека, создавшего то, чем мы восхищаемся… Талантливее Рембрандта, Моцарта, Лермонтова. И это ничуть не умаляет великих, напротив, ведь именно они и помогли нам достигнуть фантастической высоты. И ничего, что это лишь минута, не больше. И ничего, что она может уже никогда не повториться, и ничего, что после неё мы не создадим великого романа или великой симфонии; даже одна-единственная подобная минута («Неужели это я?!») делает нас лучше, чище, духовнее.

(Богат Е. М. Избранное. – М., 1986)

Ответ:

1. Основные проблемы:

а) что такое духовная жизнь? б) доступна ли она любому человеку? в) как влияет духовная жизнь на человека? г) что помогает развитию духовности?

2. Аспекты проблемы.

а) разнообразие форм духовной жизни; б) великое и обыкновенное присутствуют в каждом; в) влияние искусства на развитие духовности;

Пример: Преображение Николая Ростова под воздействием пения Наташи.

г) углубление понимания жизни и самого себя при общении с великим творениями;

3. Авторская позиция

а) духовная жизнь - это общение с людьми, искусством, природой, самим собою; б) духовная жизнь доступна каждому; в) соприкосновение с искусством окрыляет, облагораживает человека, помогает ему открыть богатство мира и собственной личности) у каждого человека в жизни бывают минуты, когда он ощущает себя талантливым.

4. Собственное мнение (выразите самостоятельно, опираясь на данные ниже вопросы)

а) относительно заявленных проблем: Насколько необходим разговор о духовности? Может быть, в настоящее время более уместно говорить о рациональном подходе к жизни? Помогает ли вам общение с искусством открывать в окружающем мире, себе что-то новое? Был ли в вашей жизни момент, когда вы под воздействием искусства ощутили себя талантливым?;

б) относительно позиции автора: Согласны или не согласны вы с мнением автора? Почему?

№79*.

Так мы и зимовали в этой комнате с зелёными рамами и низким небелёным потолком (это было в 1923 году под Прагой) у глухой старушки с собакой Румыгой. Зимовали хорошо, тесно, дружно, пусть и трудно.

Главное же: мужественная бедность Марины и Серёжи, достоинство, выдержка и зачастую юмор, с которым они боролись со всеми повседневными тяготами, поддерживая и ободряя друг друга, вызывали у меня такое жаркое чувство любви к ним и соратничество с ними, что уже это само по себе было счастьем.

Счастьем были вечера, которые иногда проводили мы вместе у стола, освобождённого от посуды, весело протёртого мокрой тряпкой, уютно и торжественно возглавляемого керосиновой лампой с блестящим стеклом. Серёжа читал нам вслух; Марина и я, слушая, чинили, латали…

Счастьем был наша семейная сказка-импровизация, которую Марина и Серёжа рассказывали мне перед сном. Это была длинная звериная повесть; начало её, конечно, терялось в юности моих родителей. Серёжа замечательно изображал Льва и Обезьяну, Марина – Кошку и Рысь. Лев был благороден, Рысь – непоследовательна и коварна.

Издавна и нежно повелось: Марина звала Серёжу Львом, Лёве, он её – Рысью, Рысихой. Маринины тетради испещрены Серёжиными рисунками: уходя, а чаще всего убегая, «утаптывая», как говорил Лев из сказки, Серёжа набрасывал силуэт Льва, благодарного, пообедавшего, с толстым пузом или привычно тощего; Льва, плачущего крупными слезами или смеющегося во всю пасть, чтобы Марина, раскрыв тетрадь, улыбнулась ему вслед. Марина же подписывала свои письма букой «Р» и рисовала в виде росчерка длиннохвостую дикую кошку или только ухо её с кисточкой, чуткое ухо Рыси…

Об этих своих счастьях позволяю себе упоминать только потому, что они были островками радости и для моих родителей, передышками на пути теснивших трудностей и нараставших тревог.

Но детские радости лежат на поверхности событий; радуясь чужим святкам, просторам, чужому гостеприимству, дети эмигрантов до поры до времени, конечно, не осознают своей национальной непричастности всему этому, своего национального сиротства и неравноправия. Они верят в сами собой приходящие, не заработанные и не выстраданные чудеса. Я всего-навсего мечтала о том, как найду «кошелёк с двумя миллионами», один из которых отдам родителям, а второй поделю между бедными русскими студентами, маминой сестрой Асей и Максом Волошиным. Однажды, начав подметать, я нашла бы возле своей кровати клетку с кроликами, с двумя красноглазыми кроликами… Мечты миллионера… (А.Эфрон)

Ответ:

Передо мною текст, написанный в жанре эссе, – воспоминания и раздумья о своём детстве А.С.Эфрон, женщины с трудной судьбой, дочери поэта М.Цветаевой.

Проблемы, заявленные в тексте, очень серьёзны: 1) отношение ребёнка к своим родителям, 2) восприятие окружающего мира ребёнком, 3) положение эмигрантов за границей в 20-е годы ХХ века, 4) оценка взрослого человека событий давних лет и себя в них.

Раскрывая проблемы, А.С.Эфрон пишет о том, как «зимовала» её семья в 1923 году под Прагой; какими мужественными и добрыми были её родители; как на «пути теснивших трудностей и нараставших тревог» пытались сохранить «островок радости» – свою семью, были нежными друг к другу и заботливыми по отношению к дочери. Рассказывает Ариадна Сергеевна и о себе, девочке лет 10, о том, что она понимала, как сложно приходится родным и знакомым, живущим на чужбине, и мечтала найти «кошелёк с двумя миллионами», чтобы помочь им.

Воспоминания А.Эфрон окрашены не грустью, а радостью. «Счастьем» называет она жизнь с родителями; каждое слово, сказанное о них, пронизано гордостью. Кажется, что «жаркое чувство любви к ним и соратничество с ними» не остыло в её душе.

Вспоминая себя-девочку, А.С.Эфрон, как мне представляется, невольно улыбается. Теперь, став взрослой, она понимает, насколько наивны были её мечты и насколько серьёзны проблемы «национального сиротства и неравноправия», «непричастности» эмигрантов к той стране, в которой они оказались.

Нужно ли нам сегодня знать о том, что происходило почти восемьдесят лет назад? Необходимо. Люди, о которых пишет автор, – русские, наши. Им досталась трудная судьба, и они с достоинством «несли свой крест». Нужно, чтобы верно оценивать то, что было и что есть, ценить то, что имеем, любить своих родных, быть чуткими и отзывчивыми.

Авторская позиция вызывает не просто согласие, но восхищение и преклонение. Человек, лишившийся самых близких людей (мы знаем, что Сергей Эфрон уничтожен в лагере; Марина Цветаева, высланная из Москвы, доведённая до отчаяния и нищеты, покончила с собой; брат погиб на фронте); женщина, «проведшая» в ГУЛАГе 25 лет, она сохранила ясность ума, верность суждений и точность оценки былого, светлую душу и … чувство юмора.

Воспоминания А.Эфрон – подарок, оставленный нам, сегодняшним людям, подарок и … предупреждение.

№80*

Стихи Цветаевой подчас трудны, требуют вдумчивого распутывания хода ее мысли. Но ничто не было ей более чуждо, чем орнаментальная игра со словами, поэзия смутных намеков, любой вид импрессионистической невнятности.

То же и с ритмом. Мощь и богатство цветаевских ритмов ни с чем не сравнимы. Но как далеки они от зачаровывающей музыкальной ворожбы!

Ее нагромождения ударных слогов, её тире, её бесконечные переносы как бы призваны вбить кол в слово, пригвоздить читателя к смыслу, к содержанию.

Всяк дом мне чужд, всяк храм мне пуст,

И все равно, и всё едино.

Но если на дороге — куст

Встает, особенно — рябина...

О чём все это говорит?

Начала, казалось бы, противоречащие друг другу, взаимо-исключающие — с одной стороны, невероятная, бурная, взрывающаяся эмоциональность, а с другой — столь же невероятно острая, всепроникающая, пронзительная мысль — всё сплелось в Цветаевой в неразрывное целое.

И это не только черта её творчества, но и всего её духовного строя и даже внешнего облика.

Япознакомился с Мариной Ивановной в декабре 1939 года в Голицынском «Доме творчества». Никогда раньше не видел я ни самой Цветаевой, ни её портретов, фотографий. И воображению, довольно наивному, как я сейчас понимаю, рисовался образ утончённо-изысканный, быть может, по ассоциации с альтмановским портретом Ахматовой.

Оказалось — ничего подобного.

Никаких парижских туалетов — суровый свитер и перетянутая широким поясом длинная серая шерстяная юбка.

Не изящная хрупкость, а — строгость, очерченность, сила. И удивительная прямизна стана, слегка наклонённого вперёд, точно таящего в себе всю стремительность её натуры.

Должен сказать, что ни на одной фотографии тех лет я не узнаю Цветаеву. Это не она. В них нет главного — того очарования отточенности, которая характеризовала всю её, начиная с речи, поразительно чеканной, зернистой русской речи, афористической, покоряющей и неожиданными парадоксами, и неумолимой логикой, и кончая удивительно тонко обрисованными, точно «вырезанными» чертами ее лица. (Е. Б. Тагер)

Ответ:

Проблемы, заявленные в тексте, касаются восприятия как творчества, так и личности поэта Марины Цветаевой одним из её современников - лите­ратуроведом, критиком Е.Б.Тагером. Автора интересует «переплетение» осо­бенностей творчества с духовным строем и внешним обликом поэтессы.

Раскрывая проблемы, Е.Б.Тагер говорит о сложности восприятия её стихов, богатстве и разнообразии её поэтики - ритмике стихов, нагроможде­нии ударных слогов, тире, бесконечных переносах, исключительной эмоцио­нальности и «пронзительной мысли», сплетающихся «в неразрывное целое».

Автор вспоминает о том впечатлении, которое произвела на него встреча с М.Цветаевой «в декабре 1939 г. в Голицынском «Доме творчества». Его «довольно наивному» воображению «рисовался образ утончённо-изысканный», на самом же деле всё оказалось иначе: «Не изящная хрупкость, а - строгость, очерченность, сила».

Тагер с грустью констатирует, что ни одна фотография тех лет не от­ражает главного во внешнем облике М.Цветаевой - «очарования отточенно­сти», «начиная с речи» и заканчивая «тонко обрисованными... чертами её лица».

Авторская позиция такова: стихи Цветаевой «требуют вдумчивого рас­путывания хода её мысли»; ей чужда «поэзия смутных намёков», присущая символистам; её поэтика призвана «пригвоздить читателя к смыслу». Внеш­ний облик поэтессы, простой, строгий, отражает «стремительность её нату­ры», но, увы, фотографии тех лет не передают того впечатления, которое производила М.Цветаева на современников.

На мой взгляд, знакомство с текстом Е.Б.Тагера очень полезно нашим современникам. Во-первых, мы читаем текст известного критика и это инте ресно с литературоведческой точки зрения: он обращает наше внимание на особенности поэзии М.Цветаевой. Во-вторых, текст принадлежит человеку, лично знавшему поэтессу, и, значит, отражает одно из восприятий личности М.Цветаевой людьми её эпохи. В-третьих, текст великолепен с эстетической точки зрения: он ярок, эмоционален, подчёркивает главное в творчестве и личности поэта - исключительность, неординарность.

Сравнивая отношение автора к изображениям М.Цветаевой на фото­графиях со своим, я соглашаюсь с ним: фотографии не отражают «духовного облика» поэтессы, он остаётся «за кадром». И с этой точки зрения текст Е.Б.Тагера приоткрывает нам «завесу времени».

Что же касается восприятия поэзии М.Цветаевой, то и здесь можно со­гласиться с автором: «Её стихи подчас трудны, требуют вдумчивого распу­тывания хода её мысли». Я бы выразил своё восприятие поэзии М.Цветаевой так: представьте себе большой хрустальный шар, он вдруг выскальзывает у вас из рук (невозможно удержать!), падает, раскалывается на множество час­тей - острых, сверкающих, переливающихся всеми цветами радуги. Это -стихи М.Цветаевой. Каждое - своеобразно и ослепительно, каждое требует пристального внимания, вызывает острый интерес и восхищение».

№ 81*.

Говорить об экологии сейчас, в ХХI веке, — значит говорить уже не об изменении жизни, а о её спасении. Сегодня фронт борьбы за природу проходит через любой лес и пашню, «по границам Ясной Поляны и усадьбы Островского, и уж если это война, то действительно гражданская» (Ю. Черниченко).

Гражданская совесть не позволила остаться в стороне лучшим советским писателям второй половины ХХ века — В. Распутину, В. Астафьеву, Ю. Залыгину, В. Белову, Ч. Айтматову и другим. Они вышли на передний край борьбы за очищение окружающей среды ещё в 80-е годы прошлого столетия.

Об огромном вреде природе, человеку, нанесённом «стройками века», кампанией против «неперспективных» деревень, говорит В. Распутин в своих повестях «Пожар» и «Прощание с Матёрой».

Об экологии природы, об экологии духа, о тяжких последствиях утраты нравственных устоев человеком пишет В. Астафьев в повествовании в рассказах «Царь-рыба».

Ощущением реальной опасности конца, катастрофичности мира пронизан роман Ч. Айтматова «Плаха». Разрушение мира природного оборачивается у Айтматова деградацией человека, личности. Писатель рассказывает о «моюнкумском светопреставлении» — преступном браконьерстве, возведённом в ранг государственной политики: «…требование момента — хоть из-под земли, но дать план; год, завершающий пятилетку, что скажем народу, где план, где мясо, где выполнение обязательств?». И вот вертолёты гонят по саванне стада сайгаков туда, где их поджидают охотники, а вернее, расстрельщики. «На вездеходах — “уазиках” расстрельщики погнали сайгаков дальше, расстреливая их на ходу из автоматов, в упор, без прицела, косили как будто сено на огороде. А за ними двинулись грузовые прицепы — бросали трофеи один за одним в кузова, и люди собирали дармовой урожай.» Сцена страшная, вызывающая такое содрогание, как и фашистские палачества.

После моюнкумской трагедии на уничтожение обречена и естественная среда обитания животных саванны.

Айтматов и сегодня — роман «Когда падают горы (Вечная невеста)». — М., 2007 — взывает к людям: одумайтесь, осознайте свою ответственность за всё, что так предельно обострилось и сгустилось в мире.

Землю надо спасать: угроза экологической катастрофы ставит сегодня человечество у той роковой черты, за которой нет бытия. (Т. И. Горяинова)

Ответ:

Проблемы, поднятые автором текста, касаются экологии окружающей среды и ответственности каждого человека «за всё, что так предельно обострилось и сгустилось в мире».

Автор говорит, что проблемы, связанные с экологией, настолько велики, что сегодня человечество стоит «у той роковой черты, за которой нет бытия».

Т. И. Горяинова отмечает, то лучшие писатели второй половины ХХ века, понимая серьёзность опасности, грозящей миру, старались противостоять надвигающейся катастрофе. Их оружие — перо. В своих книгах они объясняют людям, какой вред нанесли природе «стройки века», кампании против «неперспективных» деревень (В. Распутин); взывают к совести, разуму людей, предупреждают о «последствиях утраты нравственных устоев» (В. Астафьев); обличают политику, допустившую «моюнкумское светопреставление» — массовое уничтожение сайгаков ради выполнения плана по мясозаготовкам (Ч. Айтматов).

Позиция автора предельно ясна: Т. И. Горяинова возмущена тем, что делают люди с природой. Преступление, совершённое в Моюкумской саванне, она приравнивает к «фашистским палачествам». «Землю надо спасать», — утверждает она и призывает людей одуматься и осознать свою ответственность за происходящее.

Проблемы, поднятые в тексте, на мой взгляд, необычайно остры. Они злободневны для всех людей нашей планеты — экологическая катастрофа коснётся всего мира.

Я разделяю позицию автора, его тревогу за судьбу природы и людей. Сознательно или бессознательно нанося вред окружающей среде, люди деградируют нравственно. Казалось бы, что особенного: бросил на улице бумажку, не затушил костёр после «весёлого пикника», оставил кучу мусора у реки? А в результате — пожары; детские площадки, превращённые в помойки; гибнущая флора и фауна. По-моему, за такую «безответственность» надо судить.

Я разделяю особую тревогу, вызванную преступлениями против природы, возведёнными некоторыми горе-руководителями «в ранг государственной политики». Пускать реки «вспять», вырубать на тысячи километров тайгу, потому что это «экономически выгодно», засорять промышленными отходами водную жемчужину Дальнего Востока (о. Байкал) и т. д. недопустимо.

Человек — часть природы, и если мы, люди, не защитим природу, то окажемся «у той роковой черты, за которой нет бытия».

№82*.

На эту кафедру… я поднялся не по трём—четырём примощённым ступенькам, но по сотням и даже тысячам их — неуступным, обрывистым, обмёрзлым, из тьмы и холода, где было мне суждено уцелеть, а другие — может быть с большим даром, сильнее меня — погибли. Из них лишь некоторых встречал я сам на Архипелаге ГУЛАГе… Те, кто канул в ту пропасть уже с литературным именем, хотя бы известны, — но сколько неузнанных, ни разу публично не названных! и почти-почти никому не удалось вернуться. Целая национальная литература осталась там, погребённая не только без гроба, но даже без нижнего белья, голая, с биркой на пальце ноги…

И мне сегодня, сопровождённому тенями павших и со склонённой головой пропуская вперёд себя на это место других, достойных ранее, мне сегодня — как угадать и выразить, что хотели сказать

они?

… В томительных лагерных перебродах, в колонне заключённых, во мгле вечерних морозов с просвечивающими цепочками фонарей — не раз подступало нам в горло, чт#о хотелось бы выкрикнуть на целый мир, если б мир мог услышать кого-нибудь из нас. Тогда казалось это очень ясно: что скажет наш удачливый посланец — и как сразу отзывно откликнется мир…

И поразительно для нас оказался «весь мир» совсем не таким, как мы ожидали, как мы надеялись: «не тем» живущий, «не туда» идущий, на болотную топь восклицающий: «Что за очаровательная лужайка!» — на бетонные шейные колодки: «Какое утончённое ожерелье!» — а где катятся у одних неотирные слёзы, там

другие приплясывают беспечному мьюзикалу.

Как же это случилось? Отчего же зинула эта пропасть? Бесчувственны были мы? Бесчувствен ли мир? Или это — от разницы языков? Отчего не всякую речь люди способны расслышать друг от друга? Слова отзвучиваются и утекают как вода —

без вкуса, без цвета, без запаха. Без следа.

По мере того, как я это понимал, менялся и менялся с годами состав, смысл и тон моей возможной

речи. Моей сегодняшней речи…

(Из Нобелевской лекции Лауреата Нобелевской премии А. И. Солженицына)

Ответ:

Важнейшими проблемами, затронутыми в Нобелевской лекции А.И. Солженицыным, являются проблемы памяти и долга перед погибшими в ГУЛАГе и проблема взаимопонимания (в широком смысле) между людьми.

Раскрывая проблемы, писатель говорит о том, что его путь на «эту ка­федру» лежал через Архипелаг ГУЛАГ, в котором «канули в пропасть» люди с уже «известным литературным именем», но больше «ни разу публично не названные». Он, их «удачливый посланец», призван сказать то, что хотели «выкрикнуть на весь мир» погибшие. Когда-то им всем казалось, что «мир их поймёт» и «отзывно откликнется». Но по прошествии лет оказалось, что в «мире» не всё понятно и просто: сегодня он «не туда» идёт, «не тем» живёт и, когда одни в нём плачут, другие остаются слепы, глухи и беспечны; их ценностная ориентация искажена. Писатель задаётся вопросами: «Как же это случилось?»; «Отчего не всякую речь люди способны расслышать друг от друга?»

Позиция автора такова: он склоняет голову перед оставшимися навсегда в ГУЛАГе, хочет «выразить, что хотели сказать они»; понимает, какой урон нанесён народу — погибли миллионы, «целая национальная литература ос­талась там». Понимает он и то, что «мир» изменился, причём не в лучшую сторону, и поэтому он меняет «состав, смысл и тон... сегодняшней речи».

Я согласен с позицией автора. Мы знаем, что забывшие прошлое не имеют будущего, и поэтому память о погибших в ГУЛАГе должна жить; зна­ем, что от взаимопонимания людей в мире зависит само его существование, и поэтому сегодня люди должны «слышать» и «понимать» друг друга.

Я восхищаюсь тем, как искренне, открыто и достойно А. И. Солжени­цын говорит со всем миром, причём говорит не только о себе и своей стране, но поднимает проблемы, касающиеся настоящего и будущего всего мира, го­ворит как представитель своего народа и гражданин мира.

№83*

Я оборачиваюсь и вижу Юлю, идущую по Бронной. Она улыбается, и солнце, светящее за её спиной, придаёт её каштановым волосам такой особенно тёплый, бархатный оттенок…

Мы гуляем вокруг пруда… Я рассказываю ей … про жуткий стресс, про грядущий клубный проект. Говорю о собственной готовности к проекту и о том, что всё должно измениться и я очень в это верю, что устал от ежедневных кривляний, клубных девочек и клубных приятелей… А она слушает меня, её глаза меняют цвет по мере моего повествования от грустно-зелёного до искрящегося изумрудного, и, когда заканчиваю, она гладит меня по голове и говорит:

—Прекрасно, тебе давно пора измениться. Знаешь, мне иногда кажется, что тебе нужно просто успокоиться и перестать совершать глупые поступки. Осмотреться и понять, что вокруг тебя столько любви и ты просто не хочешь её замечать. А иногда мне очень страшно за тебя. Ведь на самом деле ты очень хороший, просто заигравшийся в циника… Тебе нужно перестать замыкаться на окружающем негативе…

И тут мимо нас проносится футбольный мяч, посланный не слишком точным ударом какого-то местного Рональдо. Мяч скатывается вниз, скачет по кочкам и шлёпается в воду. Вслед за мячом появляется и сам исполнитель удара.

Я сбегаю вниз, к пруду, и мальчик спускается сзади меня… в траве я вижу отломленную ветку. Я беру её в руку и пытаюсь дотянуться до мяча… он начинает вращаться в сторону берега, и от него расходятся круги по воде.

В воде отражаемся я и стоящий сзади и чуть выше меня мальчик. От мяча расходится очередной круг на воде, и в тот момент, когда рябь пробегает по моему отражению, создаётся интересный визуальный эффект: мужчина в деловом костюме сменяется мальчиком в спортивных штанах. И так происходит несколько раз, подобно переливающимся картинкам… Я поворачиваюсь и смотрю на паренька, который это тоже заметил и широко улыбается. Потом я перевожу взгляд на Юлю, которая тоже спустилась и смотрит на воду каким-то очень тёплым взглядом, исполненным нежности и грусти одновременно… И мне в этот момент становится слегка не по себе, будто кто-то шкрябает горло изнутри… И у меня как-то слишком сухо во рту, и вместо того чтобы озвучить ей все мои переживания, я говорю ей:

—Сегодня просто потрясающий день.

(С. Минаев)

Ответ:

1. Формулируем проблему.

Автор затрагивает проблему недовольства человека собой и окружаю­щими, психологического состояния личности, попавшей в стрессовую ситуа­цию (состояние внутреннего напряжения, душевного дискомфорта), а также предлагает поразмышлять о том, кто и что может помочь человеку обрести душевное равновесие и уверенность в себе.

2. Комментируем сформулированную проблему.

Раскрывая проблему, автор показывает встречу двух людей — мужчины лет 25—30 и его подруги. Молодой человек откровенно признаётся Юле — так зовут девушку — в том, что его мучает «жуткий стресс», что он «устал от ежедневных кривляний, клубных девочек и клубных приятелей», но что хо­чет всё изменить. Юля живо откликается на состояние друга: она советует ему «перестать совершать глупые поступки», «замыкаться на окружающем негативе», «понять, что вокруг... столько любви»; пытается ободрить его: «на самом деле ты очень хороший».

Возвращению душевного спокойствия героя способствует ещё одно, ка­залось бы, случайное обстоятельство: «спасая» мяч, попавший в пруд, моло­дой человек замечает, как в воде его отражение несколько раз сменяется от­ражением мальчика, стоящего подле него, — хозяина мяча, видит, как маль­чик «широко улыбается», а Юля «смотрит на воду каким-то очень тёплым взглядом». Всё это положительно воздействует на героя, изменяет его ду­шевное состояние, и он делает вывод: «Сегодня просто потрясающий день».

3. Определяем позицию автора.
Позиция автора такова:

1) человеку сложно существовать в этом мире, нередко он теряет само­обладание, оказывается в состоянии стресса;

2) помочь преодолеть отчаяние могут хорошие друзья; мир, в котором «столько любви»;

3) многое зависит от самого человека: не надо «замыкаться на окру­жающем негативе», к тому же, если ты уже «большой» (недаром сменяются отражения «мужчины в деловом костюме» и «мальчика в спортивных шта­нах»), то пора контролировать себя и «перестать совершать глупые поступ­ки».

Авторская позиция раскрывается через диалог героев, советы девушки (её устами говорит автор), реакцию всех героев на «неожиданный» «визуаль­ный эффект».

4. Выражаем своё мнение.

Оно может быть таким:

а) Проблема, затронутая автором, очень актуальна в наши дни. Люди,
особенно молодые, довольно часто попадают в стрессовые ситуации, гово­
рить об этом нужно, поскольку от психологического состояния человека за­
висит его работа, учёба, взаимоотношения с окружающими, а иногда —
жизнь (случаи суицида, по сообщениям СМИ, не столь уж редки среди моло­
дёжи).

б) Я согласен с позицией автора. Опираясь на собственный опыт, могу
сказать, что не раз близкие друзья помогали мне выйти из неприятного со­
стояния стресса.

Безусловно, многое зависит и от самого человека. В «город детства», где хорошего гораздо больше, чем плохого, увы, не вернуться: «тихо кассирша ответит: Билетов нет» (Р. Рождественский), поэтому необходимо «работать над собой»: читать, размышлять, учиться преодолевать трудности, не «замы­каться на негативе», открывать в мире прекрасное — только так можно реа­лизовать себя как личность, быть нужным людям и... счастливым.

№84*

Описываемые события происходили в 80-х годах ХХ в. в военном гарнизоне, автору в то время было 9 лет.

Показали нам однажды фильм с невразумительным названием «Последний дюйм». Правда, цветной. Ну, погасло, вспыхнуло, затарахтело, закрутилось. И — сразу.

И когда мы услышали срывающийся голос мальчика: «Что он делает?!», и увидели его светлые прищуренные глаза, и его отец ответил с размеренной тяжёлой хрипотцой: «Это не каждому по плечу. Здесь всё решает последний дюйм», а лицо отца было рубленым, суровым, и севший самолёт скапотировал на пробеге и загорелся, и на фоне дыма санитары понесли носилки, и поплыли красные рваные титры, а музыка с пластинки в кофейне выплыла на поверхность звучания, и от этой мелодии холодела душа, — ох мы замолкли. И войны в кино не было, и людей мало, и не происходило ничего, а мы не ды­шали.

И когда заревел прибой, и грянула музыка во всю мощь, и загремел тяжёлый бас, и поползло по береговому песку полотенце с тяжёлым окровавленным телом — за тоненьким пацаном, делающим невозможное… ощущение передать невозможно. Это мороз по спине, и колкие иголочки в груди и коленях, и спазм в горле, и слёзы на глазах, и надежда, и мрачный восторг, и сча­стье‹...›

Никогда у меня кумиров не было. Ни в чём. Вот только Дэви из «Последнего дюйма» был. Просто я не думал об этом такими словами. Он никогда не признавал своей слабости. Он никогда не признавал поражения. Ничто не могло поколебать его гордость. Он не искал утешений в своём одиночестве и ненавидел сочувствие. Он был мужественным, он был отчаянным, он был худеньким и миловидным, но находил в себе силы для чего угодно. Он был прекрасен. Он был идеал человека… И оставался таковым долго. И в том слое, в том этаже души, в котором человек пребывает вечно девятилетним пацаном, потому что ничто никогда не исчезает, — там этот идеал продолжает жить. И прибой греметь. И песня звучать. И самолёт отрывается и дотягивает до полосы. И нет в этом ни грана фальши. Это не каждому по плечу, сынок. Здесь всё решает последний дюйм.

(М. Веллер. «Моё дело» )

Ответ:

Проблемы, заявленные в тексте, касаются эстетического и нравственного воздействия киноискусства на душу человека, а также того значения, которое оно имеет в становлении личности подростка.

Раскрывая проблемы, автор вспоминает, как когда-то девятилетним маль­чиком он посмотрел «фильм с невразумительным названием «Последний дюйм» и был потрясён: «мороз по спине», «иголочки в груди и коленях», «спазм в горле», «слёзы на глазах»... Главный герой фильма, «худенький и миловидный» мальчик Дэви, стал для него кумиром, потому что был гордым, мужественным и мог сделать то, что «не каждому по плечу». Прошло много лет, но М. Веллер до сих пор слышит «гром прибоя» и музыку, плывущую «с пластинки в кофейне», от которой «холодела душа»; видит, как «поползло по береговому песку полотенце с тяжёлым окровавленным телом»; до сих пор преклоняется перед «тоненьким пацаном, делающим невозможное».

Автор утверждает, что «ничто никогда не исчезает», а остаётся в душе че­ловека. Герой фильма «Последний дюйм» был (и остаётся в глубине души) его единственным кумиром, потому что в том, как относился Дэви к миру, не было «ни грана фальши».

Проблемы, поднятые в тексте, на мой взгляд, чрезвычайно актуальны, и особенно в наше время. Кино сегодня (в том числе на экране телевизора) яв­ляется самым доступным видом искусства для большинства людей. И от то­го, с какими киногероями познакомится человек (в частности подросток), за­висят его ценностные ориентации и нравственное развитие. От того, на­сколько художественно преподнесёт своё произведение режиссёр фильма, зависит развитие эстетического вкуса зрителя. М. Веллеру повезло: в детском возрасте он встретился с настоящим искусством, от которого «и слёзы на глазах, и надежда, и мрачный восторг, и счастье».

Я согласен с автором: такой, как Дэви, — «кумир». «Ничто никогда не ис­чезает», и поэтому слова «гордость», «мужество», «идеал человека», которые произносит автор в адрес своего героя, воспринимаются не как «громкие», а как откровение автора, его желание «поделиться» тем восторгом, который ему подарило в далёком детстве кино.

Опираясь на свой «зрительский» опыт, могу сказать, что мне нравятся ра­боты режиссёров С. Говорухина, С. Михалкова, Ф. Бондарчука, В. Бортко и др., но таких чувств, какие вызвал у М. Веллера и его сверстников фильм «Последний дюйм» («ох мы замолкли», «мы не дышали»), я не испытывал, а хотелось бы...

Я думаю, что этот фильм и образ Дэви сыграли огромную роль в становле­нии личности М. Веллера и, возможно, книга, с отрывком из которой мы по­знакомились, не зря называется «Моё дело»...