Возвращение к этой странной реке было наполнено ощущениями. Возле Матери-Пряхи, Оламер ничего не чувствовал. Ни тела, ни мыслей, ни желаний, только внимание. Оно словно клубы пара в пространстве. А вот теперь, снова почувствовал крылья, длинную гибкую шею и сильное тело. Ведун огорчился. Он-то полагал, что после встречи с высшей силой обретет первоначальное обличье, но… Впрочем, кое-что изменилось и сейчас он мог плыть по течению реки. Когда он был вне потока, казалось, что движение медленное, но влился в поток и тот оказался стремительным, подобным полету в неведомое. Он окунулся в состояние, где не оставалось ничего привычного. Пред ним словно распахнулась воронка входа в тонкий, призрачный мир. И он пребывал у самого узкого места, а мир расширялся и исчезал за пределами его чувствительности. Одно Оламер понял точно: его чувства могут проникать только в ближние пределы этого мира.
Цепь путешествий по реальностям и состояниям приучила ведуна относиться ко всему спокойно. Он вошел в тонкий мир и стоял на пороге. Это было для ведуна привычным. Столько всякого пережил за последнее время, что еще одно удивительное путешествие, казалось, не сулило ничего неожиданного… Казалось…
|
|
Оламер расправил лебединые крылья за спиной, взмахнул ими, чтобы войти в новый мир, но остался на месте. Сколько ни двигал крылами - никакого движения. Он прилип у входа как мушка к меду и только шевелил лапками.
И еще чувствовал, как из непостижимых глубин поднимается поток стороннего внимания, проникает в душу, разум, мысли и намерения. Его словно вывернули наизнанку и внимательно рассматривали. Он хотел возмутиться бесцеремонным вторжением в себя, но понял, что не перед кем сейчас разыгрывать сцену гнева. Мир оценивает его и может принять, а может и оставить на пороге. Все зависит от того, как он отнесется к проникающему вниманию. И когда понял это, словно преграда перед ним исчезла, и он вошел в призрачный мир. Его подхватили струи и понесли. Он не замечал вокруг очагов жизни. Этот мир жил, как единый организм. Ведун вошел в него и замер в растерянности. Что здесь делать, как себя вести? Однако долго ждать не пришлось. Из бесконечности нового мира возникло облако света и накрыло его. Он очутился в сияющем жемчужном тумане, и последнее что почувствовал – растворение. Туман проникал внутрь, и ведун таял в нем, как кристаллы соли тают в воде.
Когда растворение завершилось, он стал частью этого мира и понял, что он родом отсюда! Вошел в поток, который принес пришлую жизнь на землю. Да так и остался вместе с нею на этой планете. Его нужно вспомнить и принять и тогда он проявится в тебе, а пока ты думаешь только об оставленном в том мире. Твои друзья и враги – они по ту сторону потока, но ты привык быть с ними и хочешь уйти из дома… Остановись и оглядись… Здесь все для тебя, все твое, и надо ли сейчас снова отрываться от первоистоков, чтобы окунуться в гущу событий проявленной жизни? Ты здесь в гармонии с собой и пребывание дома принесет радость и успокоение, а там, куда ты так рвешься – боль, грязь и суета! Подумай!
|
|
Оламер, убаюканный мыслями, чувствовал, как внутри появляется теплая тишина. И действительно, что он забыл в том мире? Он достиг высочайшего уровня, он на волне личного взлета поднялся и вошел в чертог вечности, где обитают его далекие предки. Зачем же ему снова уходить туда, где он малоизвестный ведун? А волны покоя накатывали на него как ласковый прибой. И он уже опустил руки-крылья и более не хотел ничего. Он дома, он обрел внутреннюю тишину! О, как сладко сейчас пульсирует она. В ней истинный смысл бытия!
Он почувствовал новую благостную волну и принял ее. Она разлилась глубоким покоем, ведун окунулся в него и застыл там. Счастье нисходило на него, и никакие пророчества и предопределения не могли вырвать его из благостного покоя. Какое ему дело до прошлых коллизий! Он обрел главное, и отказываться от него не хочет. Он расслаблялся в покое, исчезал, забывал обо всем…
Когда оставалась самая малость – соединить сознание с покоем, он почувствовал укол. Легкий, как укус комара. В другое время он бы и внимания не обратил на подобную мелочь, а сейчас, в благостном расслаблении, даже такая ничтожная боль прогремела, как гром. И он невольно обратил на нее внимание. И почувствовал странное. Вроде бы покой со всех сторон, поток огромной мощи плавно несет в неведомые, но благостные дали, но что-то внутри напряглось и он не мог погасить это ощущение. Пробовал привычными способами убрать – не отпускало… Мысленно воззвал к потоку и почувствовал, как от него на клубок напряжения обрушилась плотная волна силы. И даже показалось, что растворила напряжение в себе. Но лишь на миг почувствовал он расслабление, а потом волна схлынула, и снова клубок напряжения известил о себе. Теперь Оламер не мог ни расслабиться, ни слиться с движением… Его внимание было привязано к очагу напряжения. И он, поддавшись невольному импульсу, мыслью приник к облачку, от которого исходило напряжение. Оно раскрылось перед вниманием ведуна, и тот вошел внутрь…
С ним никто не разговаривал, ему просто показали: грязная темная жижа плывет в русле к зияющей дыре, а он будто мошка прилип к потоку спиной, движется вместе с жижей и скоро провалится в дыру.
Оламер сначала ничего не понял. И возник вопрос: «Но я же был в благодати и наполнился ею… Где она?»
И снова вместо объяснений он увидел: Над потоком жижи висит дрожащее серое марево. Оно окружает прилипших к потоку, они дышат смрадом и видят дивные картины. Но смрад вызывает видения, подобные галлюцинациям, которые случались в Прибрежье у тех, кто отведал травяных грибов. Вот и ему пригрезились покой, благость и внутренняя тишина. Так в грезах он бы и канул в провал…
И тут Оламер очнулся окончательно. Видение будто плеть стегнуло по сознанию, и он вскрикнул от нежданной боли. Не телесной, но душевной, той, что болит, не преставая до тех пор, пока рану не затянут свет и чистота радости, покоя. Он вскрикнул, забарахтался, но поток не хотел расставаться со своим пленником. Сначала Оламер почувствовал, как благость нарастает и придавливает его, а потом благость превратилась в непомерную тяжесть, которая сдавила со всех сторон. Он не то что шевельнуться, подумать ни о чем не мог… А помочь ему могли только его же мысли. Он это понимал и потому пытался что-то вообразить, но тяжесть давила зачатки дум и кроме звенящей пустоты в разуме, он ничего не чувствовал. И еще нарастало ощущение надвигающейся беды. Он уже слышал невнятный пока шум низвергающейся в провал жижи, чувствовал силу, которая неумолимо влечет его в дыру, и не мог ей противиться.
|
|
Он бился, как птица в силках, но так и не смог вырваться из липких объятий грязного потока и когда приблизился провал, он успел лишь взглянуть вверх, где сияла неведомая звезда, и вместе с тугими струями черного потока канул в бездонную дыру…