Федерализм и многонациональный характер государства

Территориальный федерализм и парад «этнических» суверенитетов на рубеже 80-90х годов сыграл одну из главных ролей в становлении российской государственной власти (как оппозиции «советскому» центру), а позже – в борьбе с «реставраторами». Более поздний этап укрепления региональной власти в ущерб федеральной зачастую характеризуется исключительно в негативных тонах, как развал или по меньшей мере ослабление «государственности». Представляется, что такая точка зрения страдает неоправданной категоричностью. «Перетекание» части властных полномочий в руки региональных элит позволило в первой половине 90-х годов ослабить негативное воздействие на демократизацию со стороны двух исключительно опасных явлений. Во-первых, именно этнические элиты бывших «автономий» взяли под контроль волну деструктивного национализма, и, за исключением Чечни (и отчасти – Северной Осетии) сумели удержать его в допустимых рамках, сохранить, пусть и ценой определенных издержек, гражданский мир в своих республиках. Во-вторых, именно региональная власть, заинтересованная в сохранении собственных властных позиций, стала демпфировать протестные настроения в самый тяжелый период рыночных реформ. Ценой за это стали многочисленные «асимметрии» в отношениях отдельных регионов с центром, расхождения между федеральным и региональными законодательствами.

Укрепление центральной власти в конце 90-х годов привело, напротив, к избыточной централизации. Политическое представительство регионов в Совете Федерации резко ослаблено, а «бюджетный федерализм» перекошен в интересах центра. В ходе начинающегося нового этапа федеративной реформы еще предстоит скорректировать этот баланс, чтобы сделать федерализм реальным институтом российского государства.

«Олигархия»

В России, как и в ряде других переходных демократий особую роль играют неформальные группы влияния – «семейные», «земляческие», «олигархические» (точнее – бизнес-группировки с большим политическим и/или лоббистским потенциалом), «силовые» (армейские, правоохранительные или «ветеранские»). При устоявшейся демократии подобные группировки встроены в контекст «формальных» демократических институтов – партий, парламентов, гражданского общества. Важнейшим ограничителем для неформальных групп являются партийные «машины», высшим интересом которых является оптимизация условий для сохранения партии у власти или завоевания ее на следующих выборах, т.е., проблема преемственности власти.

В условиях же России в силу слабого уровня развития формальных демократических институтов, неформальные группы выходят напрямую на высшие эшелоны власти и зачастую участвуют в принятии решений непосредственно. Правда, в большинстве случаев такое решение потом «спускается» в формальные институты и оформляется должным легитимным порядком, но это удается сделать лишь благодаря слабости и «сервильности» партийных и бюрократических структур.

Максимального влияния крупнейшие политико-экономические группы в России достигали в канун президентских выборов 1996 и 2000 гг. (в первом случае – т.н. «семибанкирщина», во втором – деятельность т.н. «семейной» группировки). При В.Путине подобные группировки оказались встроены в систему верховной власти на положении влиятельных, но периферийных элементов. Однако их влияние на принятие важнейших государственных решений (в первую очередь – кадровых назначений и конкретных решений в области экономической политики) остается весьма высоким. Поскольку это влияние не уравновешивается адекватным развитием и укреплением формальных демократических институтов, угроза «олигархизации власти» в России сохраняется.