Иосиф и стереотипы церковного менталитета

Рассуждая о менталитете современного Иосифу Волоцкому церковника Панов прекрасно выразил свое отношение к трудам Волоцкого: «книжный человек той эпохи… вряд ли был способен прийти в своих заключениях от частного к общему»[578].

Волоцкий был ярким представителем подобного рода мышления. Он безбоязненно пишет Ивану III: «Почему не послушен ты закону Божию и совершаешь беззаконие? Ты прикладываешь проклятую бритву к бороде и, исповедуя православную веру, бесчестишь ее злой верой, поступая нагло, на латинский манер»[579].

В своих высказываниях о субботниках Иосиф еще менее щепетилен в высказываниях. В добавление к «различным ересям», которые он приписал новгородско–московскому движению, Иосиф заявляет о том, что они также придерживались «саддукейства, мессалианства, да и производили немало порчи»[580]. Здесь Иосиф даже обгоняет Геннадия по количеству ересей — Геннадий упоминает только марселлианство и мессалианство. Громкие заявления бросались из‑за незначительного и искусственного, поверхностного сходства между ересями, заметными только самим обвинителям. Жмакин отмечает: «В течение пятнадцатого и шестнадцатого веков большинство споров касались различий в определенных обрядах. В пятнадцатом веке эти дебаты велись наиболее известными представителями русской интеллигенции»[581].

Таково было общее мышление, и оно прекрасно подходило для формирования всякого рода обвинений. Вопросы по поводу Троицы снова всплыли в период борьбы староверов и приверженцев Никона. Снова наиболее грозные обвинения были построены исключительно по внешним признакам.

Иосиф, живший двумя веками раньше, был не слишком скрупулезен при составлении обвинений. Еремин пишет: «Он (Волоцкий), как весьма немногие в его время, умел своей литературной распре с инакомыслящими, своим симпатиям и антипатиям, даже своей личной борьбе с теми или иными лицами придавать «общий» характер, из отдельных фактов, иногда ценой провокаций, передержек, тенденциозного их искажения делать самые далеко идущие выводы»[582].

Будучи, к тому же, не из первых уст, информация, которой владел Иосиф, была впоследствии сформирована так, чтобы удовлетворить средневековый экклезиастический менталитет и его собственные цели и интересы. Пыпин говорит: «Если кто‑то пожелает говорить в общем об основах древней русской мысли и жизни, которые некоторыми современными мечтателями, ориентированными на прошлое, считаются «старыми добрыми временами», тому следует припомнить личность Иосифа, который лучше, чем все остальные древние писатели той эпохи, представил свои политические, экклезиастические и социальные идеи. Их смысл ясен: полное подчинение общества и личности определенной традиции, которая строилась отчасти на истинных, отчасти на сомнительных церковных авторитетах. Подчинение, которое не допускало никакой новой формы жизни или мысли. Подчинение, которое отвергало их со всей силой фанатизма. Подчинение, угрожавшее им проклятиями и гонениями. Подчинение, основывающее мораль жизни в ритуальной праведности, а образование в смиренном принятии традиции, в упорной стагнации. Это тот тип установленного частного мышления, которое сформировало те принципы преследований, которые на Западе были вверены инквизиции. Это тот тип устоявшегося мышления, который сформировал идею «святой лжи», то есть лжи, которая якобы была разрешена и даже дана Самим Богом для того, чтобы справиться с еретиками; понимание, которое совпадает с хорошо известным правилом, говорящим, что цель оправдывает средства»[583].

Цели Просветителя

В своей изначальной форме Просветитель был завершен между Собором 1503 года и 1504 годом в качестве обвинения против еретиков накануне предстоящего Собора 1504 года[584]. Ясно, что к этому времени Иосиф определенно хотел добиться более радикального и более жестокого наказания для еретиков, чем то, которое состоялось в 1490 г. в Новгороде и в 1500–1502 в Москве, когда некоторых еретиков били, прокляли и сослали. В то же время, систематическое убийство еретиков было до тех пор неизвестно русской церкви[585]. Против церковной и государственной традиции было даже «выколоть глаза» еретикам. Наиболее жестоким наказанием было отрезание языка – то, что уже не удовлетворяло Иосифа. Он желал полнейшего искоренения еретиков.

Тактика приписывания конкурирующим религиозным группам атрибутов иудаизма предстает устоявшейся общей практикой во всем христианстве. Ньюман отмечает: «Стремление дискредитировать любое инакомыслие посредством использования оскорбительных слов с подтекстом являлось политикой церкви. Давно известно, что легче всего достичь этой цели кинув в противника кличку «жидовский»… Таким образом, становится ясно, что обвинение в «жидовствовании» достаточно часто проистекало из злобы, которую правящая религиозная верхушка испытывала, когда ее авторитету бросала вызов какая‑либо религиозная группа»[586].

Сочинения Иосифа ставят своей целью дискредитацию и уничтожение еретиков, ассоциируя их с евреями. Ю. С. Лурье, давая оценку трудам Волоцкого, пишет: «Сильная тенденциозность этих источников очевидно, поскольку они были написаны с единственной целью — осудить и уничтожить еретиков. Хотя они бесспорно важны для изучения деятельности самих обвинителей, все же на учение диссидентов они проливают очень мало света. Ясно, что нельзя просто взять и представить как доказательство то, что кажется вероятным, и отвергнуть то, что кажется наименее вероятным»[587].

Волоцкий не просто полемизирует – он пытается подвести диссидентов под статью, подразумевающую смертную казнь! Попытки Иосифа найти прецеденты смертной казни, наказания еретиков в Византийском гражданском законе не увенчались успехом – все те прецеденты, которые можно было найти, относились только к евреям[588]. Таким образом, для того чтобы настаивать на казни еретиков, Иосиф должен был представить их не просто как еретиков, а как жидовствующих, как тех, кто уклонились от христианства с его ключевой доктриной о Троичном Боге и обратились к иудаизму.

Это можно отчетливо видеть, например, в Послании о соблюдении Соборного приговора 1504 г [589]. Волоцкий этим документа отвечает некоторым монахам[590], которые требовали щадящего наказания для еретиков и утверждали, что казнь не является правомерным наказанием. Иосиф, однако, заявляет, что «все это написано не о каких‑то еретиках, а об отступниках, отвергших Христа. Еретик – тот, кто все еще верит в Христа как Бога, но придерживается некоей ереси… А все эти «еретики» отвергли Христа»[591]. Вывод, который делал из этого Волоцкий: царь должен отправлять еретиков в тюрьмы, подвергнуть их пыткам и казнить.

Иосиф не пытается спорить с еретиками или увещевать их. Он цитирует слова Иоанна, митрополита Никейского, который сказал об армянских верующих: «Мы пишем это не потому, что хотим поправить их»[592]. Иосиф развивает эту мысль дальше и говорит, что «новгородские еретики намного хуже армянских и всех других еретиков – даже ангелы не способны исправить их»[593].

Его целью было физическое искоренение еретиков. Для того, что

бы этого добиться, он должен был приписать им самые худшие из возможных ересей. Кроме того, эти люди были для него «сынами погибели», которых следует искоренить любой ценой.

Вся тринадцатая глава Просветителя посвящена этому вопросу. Хотя Иосиф озаглавил ее как опровержение «ереси новгородской, которая заявляет, что неправильно проклинать еретика или отступника»[594], все же не только еретики говорили так. Нестяжатели были также против жестокого отношения Иосифа к еретикам. Например, так называемое Полемическое Слово против Иосифа Волоцкого [595] является прямой антитезой Просветителю. Имитируя жанр и структуру Просветителя, этот документ, однако, передает противоположные идеи[596].

Ян Грэй демонстрирует позицию нестяжателей, представляя диспут, состоявшийся между Иосифом Волоцким и Вассианом Патрикеевым, в виде следующего диалога:

Иосиф: Моисей разбил скрижали с законом собственными руками и жестоко наказал преступников Закона.

Вассиан: Да, это так. Но когда Бог собирался уничтожить Израиль, после того как они поклонились золотому тельцу, Моисей обращается к Богу и говорит: «Если ты уничтожишь их, то первым уничтожь меня». И Бог пожалел Израиль.

Иосиф: Но даже Петр наказал Симона Волхва благодаря силе своей молитвы. А это тоже, что и убить еретика молитвой или рукой.

Вассиан: Вот и различие между тобой, Иосиф, и Моисеем, Петром и Павлом. Их молитвы были услышаны Богом, и Он исполнил их прошения. Почему же ты не надеешься на свои молитвы? Проси Бога наказать еретиков, и земля поглотит всех нечестивых и грешников. Вместо этого ты уповаешь на мирскую силу и пытаешься использовать ее для наказания своих противников[597].

Как видим, Волоцкий столкнулся с сильной ппозицией. Чтобы преодолеть ее, необходимо было убедить каждого в исключительной порочности этой ереси. Любая выдумка или обман годились, если служили главной задаче – искоренению ереси. Волоцкий посвящает целое послание, именуемое как Слово о благопремудростных коварствах, чтобы представить детальное описание определенных методик, помогающих «обнаружить» всякого рода ересь. Эти методы сам автор характеризует как благой и мудрый обман, оправдывающий всякого рода мошенничество и ловкие приемы, если они используются в добрых целях. Иосиф, без сомнения, глубоко верил в доброе намерение его предприятия. Зимин говорит:

«Написанный в обстановке заключительного этапа борьбы с ересью, Просветитель содержит весьма искаженную версию как истории происхождения этого движения, так и взглядов его идеологов. Книга, написанная Иосифом, является своего рода обоснованием для роиговора против еретиков, представленного в 1504 году и составленного наиболее нетерпимым врагом всякого свободомыслия»[598].

Казакова и Лурье приходят к заключению, что «в первом издании Просветителя, написанном до Собора 1504 года… всякое применение предыдущего материала было составлено так, чтобы, избегая всех формальных барьеров, привязать врагов Иосифа к столбу для сожжения»[599]. В этом он и преуспел[600].

Приговор Собора 1490 года

Вместе с трудами архиепископа Геннадия и Иосифа Волоцкого Приговор Собора 1490 года является важным полемическим документом, составленным против новгородско–московских диссидентов[601]. Соблюдение субботы, согласно этому официальному документу, было единственным вероучением, разделяемым всеми еретиками: «И вы все чтите Субботу больше, чем Воскресение Христа. Также некоторые из вас не верят в воскресение Христа и Его святое вознесение»[602].

Это утверждение по поводу соблюдения субботы является также, по мнению некоторых ученых, единственной причиной, по которой Собор 1490 года обвинил еретиков в неверии в воскресение Иисуса Христа[603].

Близкое изучение текста вердикта Собора 1490 года открывает две возможные причины неясной формулировки о якобы отвержении субботниками важнейшей доктрины христианства – воскресения Иисуса Христа. Возможно, эта формулировка была сделана для того, чтобы привязать факт, что «все (еретики) чтили субботу», к попытке обвинить в том, что «некоторые из вас не верят в воскресение Христа». Ясно, что такое слабое обвинение могло быть приведено из‑за отсутствия каких‑либо прямых доказательств непринятия субботниками факта воскресения.

Другие исследователи полагают, что, согласно приговору, единственным «преступлением» «всех» еретиков являлось соблюдение субботы[604]. В любом случае, этот документ является отражением той борьбы, которая продолжалась на протяжении всего Собора.

Таким образом, хотя и можно согласиться с Казаковой и Лурье, которые пишут, что этот документ «не заслуживает большого доверия, и небеспристрастен»[605], все же он проливает некоторый свет на движение субботствующих. Он совсем не так категоричен, как обвинения Волоцкого. Возможно, это объясняется тем фактом, что митрополит Зосима, которого Иосиф также обвинил в «жидовстве», несколько образом смягчил нелепые обвинения архиепископа Геннадия и Волоцкого.

Зосима, архимандрит Симонова монастыря, был избран вместо Геронтия (ум. 1489) в качестве нового митрополита в сентябре 1490 года. Важно отметить, что Геннадию не позволено было даже прийти на чин поставления Зосимы. Все, что он мог сделать, так это отправить письмо в Москву, выражающее его согласие по поводу избрания Зосимы[606].

Иосиф, однако, начал кампанию против нового митрополита, в чьих еретических воззрениях он был убежден. Составляя письмо Нифонту, епископу Суздальскому, он описывает Зосиму, как «гадкого, злого волка, облаченного в пастырские одежды… который марает великий престол епископов, уча некоторых иудаизму, а других оскверняя содомией»[607].

Существуют два главных взгляда на личность Зосимы: согласно первому, Зосима был преданным защитником субботников. Согласно второму, Зосима был поборником строгой ортодоксии, но, будучи по натуре слабым, поддался давлениям известных субботников и не смог противостать им на Соборе[608]. Первая позиция довольна старая и разделяется многими; вторая же относительно молода. Иловайский, придерживающийся старого взгляда, настаивает на том, что Зосима тайно «поддерживал еретиков и их действия. Благодаря обстоятельствам он поднялся до позиции митрополита, но не для того, чтобы открыто проповедовать ересь, а для того, чтобы поддерживать ее, сохраняя при этом внешность верного старшего служителя»[609]. Иловайский выступает против приписывания авторства Приговора Собора Зосиме, настаивая на том, что оба эти документа были плодом деятельности Собора.

С другой стороны, Павлов верит тому, что Собор не мог подделать подпись Зосимы и что без митрополита, как главы Собора, эти документы Собор вряд ли мог выпустить вообще[610]. Он также отмечает, что есть несколько манускриптов Просветителя, в которых Зосима еретиком не называется[611].

В мае 1494 года, во время пребывания дьяка Курицына за границей, Зосима был снят с должности митрополита. Новгородская Летопись, написанная под непосредственным наблюдением архиепископа Геннадия, приписывает это смещение пьянству и неряшливости: «Митрополит Зосима оставил свой пост не по собственному желанию, но из‑за того, что был пристрастен к чрезмерному пьянству и не заботился о церкви Божьей»[612]. Эта формальная причина смещения Зосимы, по мнению Феннелла, была придумана для того, «чтобы отвлечь внимание от скандальных фактов»[613] - симпатий Зосимы к еретикам.

На сегодняшний день невозможно полностью реконструировать ту роль, которую играл Зосима в конфликте пятнадцатого века. Однако, сравнивая аргументы обеих сторон, можно заключить, что митрополит Зосима определенно не разделял ненависть и предвзятость Геннадия Санина и Иосифа Волоцкого. Вероятно, именно такое отношение и спровоцировало Иосифа идентифицировать Зосиму с еретиками. Хотя, из‑за сильной оппозиции Зосима не мог гарантировать справедливого приговора Собора, все же возможно, что двусмысленность Приговора относительно вопроса воскресения явилась результатом его влияния. Очевидно, Зосима не относился к реформационному движению как имеющему нехристианский характер.

Тот факт, что Приговор отражает кроме позиции Геннадия и Иосифа еще и слабую попытку оправдать их, или, по крайней мере, защетить от категоричных обвинений, подтверждается исторической судьбой этого документа. Хотя Приговор и был разослан во все епархии Руси, через некоторое время он был изъят из церковных архивов и уничтожен[614]. Видимо для того, чтобы ни у кого не оставалось сомнений в еретичности русских субботников.