Ростки флоры и фауны 7 страница

«Антоний проиграл битву при Акции[1147] до ее начала.[1148] Понимая это, антонианцы решили прорваться на Восток и продолжить войну там. Этот замысел и был приведен в исполнение 2 сентября 31 г., но удался лишь частично — из окружения вырвалась меньшая часть флота Антония, а оставшиеся на суше войска сдались победителю. Глубоко ошибочным оказался расчет на продолжение войны: провинции и государства Ближнего Востока, разоренные многолетними войнами, предпочли перейти на сторону Октавиана».[1149]

Царь Иудеи Ирод также переметнулся к Августу:

«С сообщением о потере войска, стоявшего при Актии, к Антонию прибыл сам Канидий. Одновременно Антоний узнал, что Ирод, царь Иудейский с несколькими легионами и когортами перешел к Цезарю, что примеру этому следуют и остальные властители и что кроме Египта за ним уже ничего не остается».[1150]

Публий Канидий (возм. Серый, Седой, canus) Красс,[1151] один из полководцев Антония, расположивший в его пользу войско Лепида в Галлии, где он в 43 г. до н.э. служил. Когда Антоний предпринял войну против парфян, Канидий в 38 г. победил армян, а в 36 г. иберийцев и албанцев и покорил эту страну до Кавказа. В начале войны против Октавиана он был одним из полководцев Антония; настаивал на удалении Клеопатры от войска и командовал сухопутным войском, но оставил его, когда флот Антония был разбит, и бежал в Египет, чтобы известить Антония об исходе битвы. Октавиан велел его казнить. Была ли осуществлена воля Октавиана? Неизвестно.

Людям Антония, которым ничего хорошего не сулила встреча с людьми Октавиана, оставался один путь — в Западную Индию.[1152] У них было время подготовиться, Клеопатра и Антоний не жадничали.

Возможно, основное жалованье римского солдата в то время составляло сестерций в день, но источники противоречат друг другу.[1153]

Клеопатра оплачивала войны Антония. При Клеопатре наблюдается резкое ухудшение пробы египетской серебряной монеты по сравнению со временем Птолемея Авлета. Особенно широкие масштабы порча монеты приняла в 35–34 г., когда Антоний восстанавливал свою армию после парфянского похода и одновременно готовил новый.[1154] Цезарёнок по плану Клеопатры отправлялся в Индию не один, а в сопровождении множества римлян и греков. Экспедиция готовилась грандиозная.[1155]

Обстановке перед исходом была разгульная:

Вместе с Клеопатрой они распустили прежний «Союз неподражаемых» и составили новый, ничуть не уступавший первому в роскоши и расточительности, и назвали его «Союзом смертников». В него записывались друзья, решившиеся умереть вместе с ними, а пока жизнь их обернулась чередою радостных празднеств, которые они задавали по очереди.[1156]

Времени на эвакуацию у желающих было больше чем у русских беженцев из Новороссийска в марте или из Севастополя в ноябре 1920 года. Скорее положение напоминало бегство русских из Владивостока осенью 1922 года.[1157]

В августе 30 г. до н.э. войска Октавиана заняли Александрию. Это событие вошло в историю как конец эллинизма, история которого началась с завоеваний Александра Македонского.[1158]

Фурин становится Августом и остается наедине со своей мечтой. «Поэты признают, что обожествление Цезаря вымостило дорогу Фурину к имени Августа. Поскольку обожествление совершенно расходилось с римскими обычаями, оно требовало разъяснений; объявить человека богом — это одно, но если Август хотел, чтобы его сограждане поняли, что такое культ Божественного, он должен был их просветить».[1159]

Выбор Октавианом Фурином нового имени, как латинского, так и его греческого перевода, был осознанным и тщательным. «Император не считался с тем, будет ли его грецизированное имя точным переводом латинского оригинала. Для него было важно, чтобы Augustus и Σεβαστός[1160] выражали его особое положение в римском государстве (ведь юридически Гай не был монархом!), что особенно характерно для греческого имени, в котором в большей мере была выражена идея единоличной власти императора».[1161]

Как до него Антоний, Цезарь и Красс: «Уже не Сирией и не парфянами ограничивал он поле своих успехов, называл детскими забавами походы Лукулла против Тиграна и Помпея против Митридата, и мечты его простирались до бактрийцев, индийцев и до моря, за ними лежащего».[1162] В Риме каждый знал об увлечениях Гая, как некогда знали об устремлениях Красса. Проперций:

Бог Цезарь строит планы войны против богатой Индии, желая

вспенить корабельными носами влагу морей, где таятся самоцветы.

Велика будет пожива, Квириты: край земли ждёт

нашего триумфа — нам покорятся воды Тигра и Евфрата.

Поздно, но и там возникнет провинция под властью фасций Авзонии,

и Парфянские трофеи уже не будут редкостью для Латинского Юпитера.

Вперёд, разверните паруса на привыкших к войне кораблях!

Гоните скакунов, опытные оруженосцы, исполняйте свой долг!

Я пою в добрый час: искупите гибель обоих Крассов и их воинов!

Ступайте: Римская история ждёт описания ваших подвигов.

Отец Марс и роковой очаг священной Весты,

молю вас, дайте мне дожить до того дня, когда

я увижу: колесница Цезаря, ломясь от добычи,

часто останавливается под всенародный плеск.

Тогда я обниму мою дорогую девушку, стану рассматривать

всё это и смогу прочитать названия захваченных городов.

Погляжу на стрелы, которые мечет на бегу Парфянский всадник,

одетых в шаровары воинов и пленных вождей, сидящих на своём оружии.

Венера, будь хранительницей своего потомства: выживший род Энея,

на который ты взираешь, да пребудет в вечности.

Пусть эту добычу получат те, кто заслужил её своими трудами:

мне же довольно будет хлопать им на Священной дороге. [1163]

Расклад благоприятствовал: в доме Аршакидов была смута. Фраат и Тиридатом выступают просителями к нему. В Парфии идет гражданская война, исход которой выбирает Фурин. Новая война ради господства на Востоке готовилась нешуточная. О ней пишет Гораций, упоминая среди противников новый, неизвестный ранее народ, серов:

Какого ты мужа, какого героя,

О Клио, на лире иль флейте прославишь?

Не имя ли бога ты эхо живое

Отгрянуть заставишь

Долин Геликона в дубраве тенистой?

На пинде иль Геме, не знающем зною?

Откуда деревья Орфей голосистый

Увлек за собою.

Искусством наследным умел оковать он

И быструю реку, и ветер летучий,

И чуткому дубу был сладко понятен

Струною певучей.

Могу ль не во первых вещать я хвалены?

Отцу и царю над людьми и богами,

Что море и землю и мира теченье

Умерил часами?

По нем же от века сильнейшего чада

Ни равного мир, ни второго не знает!

Ближайшую почесть, однако ж, Паллада

Пускай занимает.

Отважного Вакха забуду ль струною,

Забуду ли деву полночного неба

Зверям роковую, иль меткой стрелою

Грозящего Феба?

Алкида ль прославлю иль мальчиков Леды?

Того на конях, а другого на скорых

Кулачных сраженьях любимцев победы,

Созвездье которых

Пловцам лишь заблещет — и влага седая

Стекает с утесов, и ветер стихает,

И на море бурном, их воле внимая,

Волна опадает.

За ними, не знаю: древнейшего ль трона

Я век воспою? Век ли Нумы спокойный?

Тарквиния ль гордые связки, Катона

Конец ли достойный?

Ты, Регул, вы, Скавры, ты, Павл, расточавший

Великую душу мечам Карфагена,

И ты, о Фабриций! О вас прозвучавши,

Гордится Камена.

Тебя, и с главою косматой Дентата

На бранную доблесть, равно и Камилла,

Суровая бедность да отчая хата

Полей породила.

Растет неприметно, как дерево летом,

Марцеллова слава, и все пред звездою,

О Юлий, твоею, что меньшие светом

Огни пред луною.

Отец мирозданья и вечный блюститель!

Ты Цезарю в стражи избранный судьбами,

Даруй, чтоб второй по тебе повелитель

Был Цезарь над нами!

Ведет ли в триумфе, отрадном гордыне,

Он парфов, пред Римом кичливых без меры,

Дрожат ли пред мощным в восточной пустыне

Индийцы и серы...

Меньшой по тебе, он да правит вселенной!

Ты ж горний Олимп сотрясай колесницей,

Ты рощи нечистые жги раздраженной

Громовой десницей. [1164]

Цезарь Фурин прилагает немалые усилия, чтобы создать вокруг себя ореол существа, близкого к богам, и представить себя защитником старой религии. Уже в ходе гражданских войн Октавиан вошел в четыре важнейшие коллегии жрецов: авгуров, понтификов, фециалов и салиев. Его новое имя, Augustus тесно связано с augur.[1165]

«Теперь следует остановиться на вопросе, каким образом происходило вручение этого имени Октавиану. В Res Gestae говорится об особом сенатусконсульте.[1166] Дион Кассий и Веллей Патеркул указывают, что состоялось не только решение сената, но и постановление народного собрания.[1167] Между тем, Иоанн Лидийский упоминает и о решении коллегии понтификов по этому поводу: ψήφῳ δὲ κοινῇ τῶν ἀρχιερέων καὶ τῆς βουλῆς Αὔγουστος ἐπεκλήθη (решением совместно понтификов и сената [он] был назван Августом).[1168] На первый взгляд, это свидетельство вызывает удивление. И многие исследователи отбрасывают его как недостоверное. По нашему мнению, оно является аутентичным и заслуживает особого внимания. Следует вспомнить, что вещь становилась augustus только после обряда consecratio (освящение, обречение. — Д. Н.), проводимого понтификами, человек же становился augustus только после обряда devotio (посвящение в жертву богам, особенно подземным, происходившее таким образом, что или кто-нибудь сам торжественно обрекал себя на смерть за Отечество. — Д. Н.), после которого он, собственно, переставал быть человеком, так как, посвященный подземным богам, покидал мир людей. Еще одним даже более важным моментом является то, что именем augustus никогда до этого не назывался человек. Октавиан удостоился этого имени первым».[1169]

Ф. Хаверфилд заметил: «Монеты Марка Антония, особенно его серебряные денарии, которые, вероятно, были выпущены в большом количестве незадолго до битвы при Акции, очень часто имеют легенду ANT AUG III VIR R P C (Antonius augur triumvir rei publicae constituendo). Здесь AUG, конечно, сокращение от augur.

Авгуром был погибший при Каррах сын Марка Красса Публий.[1170]

Антоний был авгуром, что в сочетании с его возрастным старшинством перед Фурином ставило его много выше в религиозной иерархии и опыта священнодействий.[1171]

Октавиан стал авгуром не ранее 37 г. до н.э.[1172]

Авгуром или ауспиком называли птицегадателя, однако со временем это слово, подобно греческому οἰωνός (птица, особ. хищная), стало использоваться в более широком смысле: его искусство называлось авгурии или ауспиции. Греческие авторы, повествующие о римских событиях, называют авгуров οἰωνοπόλοι, οἰωνοσκόποι, οἰωνισταί, οἱ ἐπ᾽ οἰωνοῖς ἱερεῖς. В Риме авгуры составляли братство (collegium).

Авгуры избирались пожизненно и не теряли звание, даже будучи приговоренными к смертной казни.[1173] Когда освобождалось место, два старших члена коллегии называли кандидата, приносили присягу, и новый член торжественно вступал в должность.[1174]

Единственный порядок внутри братства был возрастной: старший авгур всегда голосовал раньше младшего, даже если младший занимал одну из высших должностей в государстве.[1175]

Установленное законом количество авгуров, равное девяти, оставалось неизменным до диктатуры Суллы, который увеличил его до пятнадцати, кратного первоначальным трем, вероятно, с отсылкой к древним трибам.[1176] Шестнадцатого члена добавил Юлий Цезарь после своего возвращения из Египта.[1177]

Изначально же Ромул назначил коллегию из трех авгуров (триумвиров) в соответствии с количеством древних триб: рамнов, тициев и луцеров.[1178] Члены коллегии авгуров обладали правом избрания своих коллег (cooptati). Сначала их назначал царь, поскольку сам царь являлся авгуром.

Авгуры совершали нравственный суд, суд совести, ища подтверждений в явлениях природы — ауспиции. Ни одно государственное дело не могло быть совершено без обращения к ауспициям — ни проведение выборов, ни принятие закона, ни ведение войны, — ибо пренебрежение ауспициями было равнозначно заявлению, что боги перестали управлять римским государством.

Лицо, совершавшее ауспиции, ожидало появления благоприятных знамений; но необходимо было, чтобы в течение этого времени ничто его не прерывало (silentium); поэтому слово silentium в более широком смысле обозначало отсутствие любых изъянов.

Согласно единодушному свидетельству античных авторов, наблюдение ауспиций было старше самого Рима, о котором постоянно сообщается, что он был основан при благоприятных ауспициях.[1179]

По крайней мере до начала сучьих войн, можно найти сходство между авгурами и русскими ворами в законе.[1180]

Авгуры даже не носили тогу, они носили особый наряд, украшенный несколькими продольными пурпуровыми полосами (trabea). У Вергилия, там, где в переводе С. Ошерова говорится о тоге, «надетой по-габински», вообще нет слова toga, а есть trabea: Ipse Quirinali trabea cinctuque Gabino.[1181]

Кроме авгуров трабею носили в торжественных случаях римские цари и всадники. В руках авгуры держали изогнутый жезл-посох пастуха (lituus, crozier, pastoral staff, paterissa).

Трибун Атей, проклявший поход Красса, был народным трибуном и авгуром. Народный трибун обладал правом запрета (veto) постановлений магистратов и сената. Избирался ежегодно на плебейских собраниях (в количестве сначала 2, 4, потом 10 чел.). Личность его была неприкосновенной:

«Но зачем обращаться к примерам из древности? Мы знаем, что приключилось с М. Крассом, презревшим неблагоприятные предзнаменования. Замечу в связи с этим, что твой коллега Аппий, судя по твоим отзывам, хороший авгур, будучи цензором, недостаточно обдуманно порицал добродетельного человека и превосходного гражданина К. Атея как виновного в выдуманных ауспициях. Пусть это была обязанность цензора, если он был убежден в их подложности. Но он поступил совсем не как авгур, объявив, что по этой-то причине римский народ и постигло великое бедствие. Ибо если бы это действительно была причина бедствия, то вина не на том, кто сообщил [о дурных предзнаменованиях], а на том, кто не прислушался к ним. Но, как сказал тот же авгур и цензор, это было верное предсказание, последующие события подтвердили это. Да и будь оно ложное, оно никак не могло бы оказаться причиной несчастий. Зловещие ауспиции, как и всякие другие, как знамения (omina), как приметы (signa), не являются причиной того, что произойдет, они только оповещают о том, что должно произойти, если не предусмотреть нужных мер. То, что Атей оповестил, не стало причиной бедствий, но было предупреждением Крассу о том, что должно произойти, если он не побережется. Так что или сообщение Атея о дурных предзнаменованиях вообще никакого значения не имело, или если, как считает Аппий, имело, то это значит, что вина не на том, кто возвестил, а на том, кто не прислушался.

А этот ваш lituus, ваш жезл — славнейший знак вашего авгурского достоинства, каково его происхождение? Не им ли Ромул при основании города разметил линии? Этот жезл Ромула (верхняя его часть несколько изогнута и искривлена, что придает ему некоторое сходство с рожком, в который трубят (lituus), от чего и произошло название жезла) был обнаружен в целости и сохранности на том месте, где была сгоревшая еще в древности курия Салиев, что на Палатине. И все древние писатели рассказывают, что много лет позже, после Ромула, в правление царя Тарквиния Древнего, Атт Навий также этим посохом разметил районы города».[1182]

Перед парфянским походом Атей велел схватить Красса; остальные трибуны настояли на освобождении его, тогда Атей и выступил со своими дурными предзнаменованиями.[1183]

В 36 г. до н.э. у Атея родился сын, впоследствии сделавший карьеру под опекой Фурина Октавиана, начавшего грандиозную программу реставрации храмов и других культовых построек. «Сын основал в Риме знаменитую юридическую школу и считал обычное право основным принципом своей школы. При Августе он был консулом (в 5 г. от н.э.) и пользовался у него большим почетом. Был монархистом и рабски служил Августу и Тиберию. С 13 г. до н.э. и до самой смерти (в 22 г.) был curator aquarum (ответственный за водоснабжение)».[1184]

Война с Антонием и Клеопатрой оформлялась Агриппой и Фурином-Цезарем не только как политический конфликт, но и как война римских и египетских богов, в которой первые одерживают победу.[1185]

В 29 г. Гай получает право назначать жрецов во все коллегии сверх положенного числа, а в 28 г. ему было поручено восстановление всех старых храмов и строительство новых. Таким образом, ко времени преподнесения щита принцепс был религиозным лидером государства, и то, что высшим по рангу жрецом, верховным понтификом оставался опальный Марк Эмилий Лепид, не имело никакого значения. 6 марта 12 г. после смерти Лепида верховным понтификом стал сам Октавиан,[1186] а еще через десятилетие (2 год до н.э.) его объявили Отцом Отечества (Pater patriae), воплощением Юпитера.[1187]

Братство понтификов (pontifex, строитель мостов, ἱεροδιδάσκαλος, ἱερονόμος, ἱεροφύλαξ, ἱεροφάντης) учредил не Ромул, а его последователь, царь Нума.[1188]

Одевались понтифики менее величественно чем авгуры и жезл им не полагался. Они таскали с собой нож мясника-забойщика (secespita), носили скромную тогу-претексту и меховую шапку из шкуры ягненка с хвостиком (tutulus, galerus).

Великим понтификом можно было стать за деньги, как это сделал Юлий Цезарь.[1189]

Поскольку верховный понтифик обязан был жить в публичном (общественном, народном) доме, Гай, приняв этот сан, превратил часть своего собственного дома в domus publica.[1190]

Царь Нума назначил четырех понтификов,[1191] их возглавлял верховный понтифик (pontifex maximus), которого обычно не включали в общее число понтификов. Первоначальное число понтификов — четыре, не считая верховного понтифика, — было связано с двумя древнейшими трибами римского народа, рамнами и тициями, так что каждую трибу представляли два понтифика. В 81 г. до н.э. диктатор Сулла увеличил их число до пятнадцати,[1192] а Юлий Цезарь — до шестнадцати.[1193]

Понтифики определяли обряд и наказывали тех, кто отказывался повиноваться их предписаниям, ибо они были «судьями и защитниками дел, относящихся к священнодействиям и богослужению».[1194]

Предание гласило, что Нума только устно сообщил понтификам их обязанности и права, а книги в каменном сундуке зарыл в землю на Яникуле.[1195] В 181 г. до н.э. эти книги были найдены, и половина из них содержала предписания обряда-обычая (ritus) и права, а вторая половина — философские исследования этих же вопросов; они были написаны на греческом языке. Книги доставили городскому претору Квинту Петилию, и сенат постановил сжечь вторую половину, тогда как первую тщательно сохранили.

Понтифики писали историю Рима (annales) — записи событий каждого года с основания государства. Записки Цезаря — комментарии, заметки к таким записям. Разницу между латинским словом annales и греческим история, ἱστορία, объясняет в заметках к Энеиде Сервий:

«Стих 373. Летопись наших трудов. [Анналы] (Annales)

Вот какая разница существует между историей и анналами. История рассказывает о тех временах, которые мы видели или могли видеть и получила название от греческого глагола historein, то есть «видеть». Анналы же говорят о тех временах, которые наше поколение не знало. Поэтому Ливий складывается из Анналов и Истории. Однако эти [понятия] часто смешиваются, так что вместо истории поэт говорит: «Анналы». А анналы создавались вот как. Великий Понтифик каждый год получал набеленную доску, на которой, указав имена консулов и других магистратов, он записывал по дням достопамятные деяния, совершенные в мирное и в военное время, на море и на суше. Эти ежегодные комментарии древние собрали в восемьдесят книг и назвали их Великими анналами из-за того, что они писались Великими Понтификами»…[1196]

Annales поначалу скорее напоминали Дневник ленинградской школьницы Т. Н. Савичевой,[1197] чем сочинение Тита Ливия.

Приятный и роскошный образ жизни понтификов вошел в поговорку в Риме:[1198]

Смышленый наследник отыщет в подвале,

Где Цекуб за стами замками хранится:

Вином же, какого жрецы не пивали,

Увлажить помоста не будет стыдиться. [1199]

Понтифики были жрецами, авгуры — оракулами.

Понтификам было запрещено покидать Рим, но Юлий Цезарь отправился в Галлию, хотя и был верховным понтификом.

То, что среди невозвращенцев были жрецы римского обряда — несомненно. Были ли среди них авгуры — мы пока не знаем.

Как и все члены великих жреческих коллегий, понтифик мог занимать любую военную, гражданскую или жреческую должность, если разные должности не были помехой друг другу. Одно и то же лицо было понтификом, авгуром и децемвиром священнодействий;[1200] примеры верховных понтификов, занимавших должность консула, очень многочисленны.[1201] Но какую бы гражданскую или военную должность ни занимал верховный понтифик помимо своего понтификата, ему не было позволено покидать Италию. Первым нарушил данный закон П. Лициний Красс в 131 г. до н.э.;[1202] но после этого прецедента понтифики, видимо, часто нарушали закон.[1203]

Род Юлиев, в который Фурин вошел после усыновления, вел свою родословную от Венеры, Энея, Ромула, Марса и Квирина. После обожествления Цезаря, с 1 января 42 г. он стал первым в истории Рима сыном официального божества, а с 40 г. словосочетание сын бога (divi filius) стало регулярно появляться в титулатуре Гая, как на надписях, так и на монетах.

«В 30 г. сенат постановил, чтобы жрецы молились за него, как за спасителя государства, на банкетах обязательно совершались возлияния в его честь,[1204] а его имя было внесено в литанию салиев, принцепсу приносили жертвы и давали обеты. В античности грань между человеком и богом была более растяжимой, чем в христианстве и других позднейших религиях; деификация (обожествление) Гая имела особый характер, и ни один из римских политических деятелей до него (кроме умершего Цезаря) не получал таких религиозных почестей. Четыре добродетели щита (virtus, clementia, iustitia, pietas) выражают замысел, положенный в основу имперской идеологии, который связывал ее с идеологией республиканской. События 27 г. до н.э. были исходным пунктом формирования императорской власти. Реформы января этого года начали вырабатывать два основных элемента новой системы: особые политические и правовые полномочия, на которых стояла власть императора, и его особое, отличное от других имя. Третьим элементом стала выработка общего канона идеологии, и исходной ее точкой стала надпись на золотом щите, который ему преподнес сенат».[1205]

В 29 г. до н.э. Октавиан объявляет, что римским оружием достигнут мир во всем мире, и закрывает после многовекового зияния ворота Януса.

В консульство самого себя и своего главного полководца Агриппы 13 января 27 года до н.э. Октавиан сложил с себя чрезвычайные полномочия перед сенатом и объявил о реставрации Республики, но оставил за собой командование 75 легионами и звание императора-главнокомандующего.

16 января, в праздник Конкордии (Concordia) — в древнеримской мифологии богини согласия и покровительницы супружества, — Гаю Октавиану присваивают титул Август. Учреждается преторианская гвардия — личная охрана императора: 9 когорт по 500 человек.

И вот столь могущественный человек принимает междоусобных восточных царей, парфянских послов, а в Испании часть его огромной армии разминается в войне с горцами.

Гораций в это время пишет стихотворение Меценату, замещающему в Риме Октавиана, в котором указывает врагов, угрожающих Риму, согласно планам находящегося в Испании Фурина. Среди них он называет серов, ныне отождествляемых с китайцами:

Потомок тирренских царей!

Вот бочка вина не почата,

И розы, убранство полей,

И нард для волос Мецената —

Все брось. Что любуешься ты

На влажный Тибур, и у склона

На Эфулу; брось высоты

Убийцы отца, Телегона.

Из гордых чертогов уйди,

Где скукою роскошь томима,

И больше на дым не гляди

И суетность шумного Рима.

Случалось, когда богачи

У бедного пищу вкушали

Без всяких завес из парчи, —

Морщины у них пропадали.

Отец Андромеды всегда

Блестит с Прокионом недаром,

Уж Льва показалась звезда

За солнцем, пылающим жаром.

Уж пастырь со стадом своим

В кусты убегает от пыли,

Где дремлет Сильван-нелюдим,

А ветры над речкой почили.

Для граждан ты силишься знать

И Рима, блюститель закона,

Что Серы готовят опять,

Что Бактры, что жители Дона.

Во мраке событий исход

Бог мудро сокрыл, и смеется,

Коль смертный, все знать наперед

Желая, не в меру мятется.

О быте вседневном радей,

А прочее льется рекою,

То тихо средь мирных полей

Стекающей в море волною,

То мчащей средь скал и дерев

И скот, и хозяйства угодья,

И гул на долинах, и рев

Стоит от грозы половодья.

Доволен, кто правит собой!

Кто может сказать ежедневно:

Я жил — хоть назавтра грозой

Юпитер задвинется гневно,

Хоть солнцу дозволит сиять,

Того не изменит нимало.

Не скажет: тому не бывать,

Что быстрое время умчало.

Фортуна привыкла шутить,

Предавшись упрямству слепому,

И почести любит дарить

Мне нынче, а завтра другому.

Как гостью, ее я пою,

Но крылья лишь вскинет порою,

Я все ей, что взял, отдаю

И мудро мирюсь с нищетою.

И что мне, коль Африк с грозой,

Коль мачта трещит от удара,

Не стану взывать я с мольбой,

Чтоб Кипра и Тира товара

Не вздумала бездна пожрать.

Ладью мою будут без горя

Поллукс с близнецом охранять

В бурунах Эгейскаго моря. [1206]

Война не началась, а пребывание в 26 г. до н.э. в Испании едва не стоило Августу жизни. Считается, что он вообще отличался слабым здоровьем.[1207] «Тяжело и опасно болеть ему за всю жизнь случилось несколько раз, сильнее всего — после покорения Кантабрии: тогда его печень так страдала от истечений желчи, что он в отчаянии вынужден был обратиться к лечению необычному и сомнительному: вместо горячих припарок, которые ему не помогали, он по совету Антония Музы стал употреблять холодные».[1208]

Гай даже готовился к смерти. Он даже вызывал к себе сенаторов и должностных лиц и передал им книги государственных дел.[1209]

Но лечение Музы помогло, и Фурин совершенно оправился.

«Врачу Антонию Музе, исцелившему его от смертельной болезни, сенаторы на свои деньги поставили статую возле изваяния Эскулапа. А некоторые отцы семейства в завещаниях приказывали, чтобы их наследники совершили на Капитолии обетные жертвы за то, что Август их пережил, и чтобы перед жертвенными животными несли соответствующую надпись.

В Италии некоторые города день, когда он впервые их посетил, сделали началом нового года. Многие провинции не только воздвигали ему храмы и алтари, но и учреждали пятилетние игры чуть ли не в каждом городке. Цари, его друзья и союзники, основывали каждый в своем царстве города под названием Цезарея, а все вместе, сложившись, намеревались достроить и посвятить гению Августа храм Юпитера Олимпийского в Афинах, заложенный еще в древности; и не раз они покидали свои царства, чтобы повседневно сопровождать его не только в Риме, но и в провинциях, без царских отличий, одетые в тоги, прислуживая ему, как клиенты».[1210]