С 14 числа не спал. Сидим в тех же ямах. Новую пушку закопали глубже
прежней, и пока она цела. День назад прилетел из тыла свой снаряд и
взорвался в пяти шагах от нас. Хорошо, что были в яме. Отделались синяками:
взрывом швырнуло к нам ящик с боеприпасами, который кое-кому проехался по
спинам... Снаряд выворотил из земли покойника, еще свежего. Сегодня он
греется на солнышке и попахивает. Здесь в земле целые наслоения. На глубине
полутора-двух метров можно найти патроны, оружие, одежду, старые валенки.
Все взмешано... Впереди, на нейтральной полосе, штук сорок танков. Одни
рыжие, сгоревшие. Другие еще целые, но неподвижные -- их расстреливают немцы
из тяжелых мортир. Перелет, недолет, опять перелет. Трах! Многотонный танк
разлетается в куски. Каково танкисту! Ведь он не имеет права покинуть
подбитую машину. На эту тему в танковых частях сложилась песенка, названная
"гимном танкиста":
Как-то вызывает меня особотдел:
-- Что же ты, мерзавец, с танком не сгорел?
-- А я им говорю,
|
|
В следующий раз уж обязательно сгорю...
Один танк стоит близко от нас, передом к нашим траншеям. Он возвращался
из атаки, когда был подбит. Вокруг башни его намотаны человечес-
кие внутренности -- остатки десанта, ехавшего на нем в атаку...
Снаряды, предназначенные немцами для этого танка, летят в нас. Глубже
вжимаемся в землю... Стихло.
Лейтенант отползает в сторону, а через минуту возвращается бледный,
волоча ногу. Ранило. Вспарываю сапог. Ниже колена -- штук шесть мелких
дырочек. Перевязываю. Он идет в тыл. До свидания! Счастливо отделался!..
Однако в душе у меня смутное сомнение: таких ран от снаряда не бывает. Ползу
в ту воронку, куда уходил лейтенант. И что же? На дне лежит кольцо от
гранаты с проволочкой... Членовредительство. Беру улики и швыряю их в воду
на дне соседней воронки. Лейтенант ведь очень хороший парень, да к тому же
герой. Он получил орден за отражение танковой атаки в июле 1941 года, на
границе. Выстоял, когда все остальные разбежались! Это что-нибудь да значит.
Теперешний же срыв у него неслучаен. Накануне он столкнулся в траншее с
пьяным майором, который приказал ползти к немецкому дзоту и забросать его
гранатами. Оказавшийся тут же неизвестный старший сержант пробовал
возражать, заявлял, что он выполняет другое приказание. Рассвирепевший
майор, не раздумывая, пристрелил его. Лейтенант же пополз к доту, бросил
гранаты, не причинившие бетонным стенам никакого вреда, и чудом выполз
обратно. Он вернулся к нам с дрожащими глазами, а гимнастерка его была бела
от выступившей соли. Бесполезный риск выбил лейтенанта из равновесия и
|
|
привел к членовредительству...
От дивизии нашей давно остался один номер, повара, старшины да мы,
около пушки. Скоро и наш черед... Каша опять с осколками: когда подносчик
пищи ползет, термос на его спине пробивает... Хочется пить и болит живот:
ночью два раза пробирался за водой к недалекой воронке. С наслаждением пил
густую, коричневую, как кофе, пахнущую толом и еще чем-то воду. Когда же
утром решил напиться, увидел черную, скрюченную руку, торчащую из воронки...
Гимнастерка и штаны стали как из толстого картона: заскорузли от крови
и грязи. На коленях и локтях -- дыры до голого тела: проплзал. Каску бросил
-- их тут мало кто носит, но зато много валяется повсюду. Этот предмет
солдатского туалета используется совсем не по назначению. В каску обычно
гадим, затем выбрасываем ее за бруствер траншеи, а взрывная волна швыряет
все обратно, нам на головы... Покойник нестерпимо воняет. Их много здесь
кругом, старых и новых. Одни высохли до черноты, головы, как у мумий, со
сверкающими зубами. Другие распухли, словно готовы лопнуть. Лежат в разных
позах. Некоторые неопытные солдаты рыли себе укрытия в песчаных стенках
траншеи, и земля, обвалившись от близкого взрыва, придавила их. Так они и
лежат, свернувшись калачиком, будто спят, под толстым слоем песка. Картина,
напоминающая могилу в разрезе. В траншее тут и там торчат части втоптанных в
глину тел; где спина, где сплющенное лицо, где кисть руки, коричневые, под
цвет земли. Ходим прямо по ним.