Больничные архивы №1

Игла, введенная в припухшую синюю вену на кисти левой руки, аккуратно залеплена пластырем. Такой и при желании не сразу удастся отодрать.
Изи хочет потрогать шероховатую поверхность этого белого прямоугольника, с чуть отошедшими и загрязнившимися краями, но на усилие не хватает духу.

Изабелла под системой уже неделю.
Ей трудно двигаться. Она вообще не понимает, зачем людям нужно шевелиться и, тем более, ходить. И каждый раз Изи с удивлением смотрит на медсестру, что раз в четыре часа заходит проверить палату, на эту активную молодую женщину: ее шаги четки и быстры, руки легко и ловко открывают жалюзи, разглаживают край покрывала в ногах Изи, подхватывают полный стакан с соком, чтобы заменить его свежим. Прищур строгий, взгляд внимательный и цепкий, но рот растянут в дружелюбной полуулыбке.

- У вас все хорошо?

Она говорит на «вы» с этой маленькой сухой фигуркой на больничной койке, с щуплым ребенком двадцати двух лет, чье тело еле-еле выступает под одеялом, поверх которого безвольными плетьми лежат тонкие руки. Прозрачные змеи трубок тянутся к мешку с питательной смесью.
За равномерным бегом капель наблюдают огромные глаза. Веки впавшие, обесцвеченные солнцем и тушью ресницы медленно опускаются, но тут же вспархивают вновь.
Изи подает голос, он скрипучий и чужой из-за долгого молчания и жажды.

- Я хочу воды.

- Может быть, принести сок? Какой ты хочешь? Или молока? Чай со сливками? – женщина в медицинском халате воркует и участливо нагибается, чтобы лучше разобрать тихие слова.

- Просто. Воды, – зло чеканит Изабелла.

Лицо медсестры жалостливо вытягивается. Весь её вид говорит: «ты обречена, бедняжка». Она разворачивается и большим светлым пятном, на которое больно смотреть из-за отражающего света от белой ткани, выплывает в коридор. Дверь закрывается. Изи умиротворенно выдыхает.
Кажется, будто даже чужое присутствие отнимает силы.

***

Когда приходит время водных процедур, Изабелла прячет невольные жгучие слезы в потоке воды из душевого шланга, пока медсестра в латексных перчатках моет ей спину. Мочалка слишком жесткая для нежной кожи и под пеной еще не видно, какие красные полосы остаются от каждого движения.
Изи терпит и облизывает мокрые соленые губы.
Чужие пальцы в тонком облачении резины скрипят на волосах, когда взмыливают шампунь.
В конце ноги Изабеллы по щиколотку в мутной воде: это сток снова забили выпавшие волосы. Медсестра вздыхает, велит девушке идти к раздевалке, за полотенцем, а сама выгребает спутанный ком из сливного отверстия.
Изи, голая и трясущаяся, громко шлепая сланцами, выходит из душевой комнаты, заполненной паром, и трет кулаком глаза, понимая, что слезы теперь не скрыть.

Она решает начать есть, чтобы набраться сил и выйти из-под тщательного больничного контроля.

***

Изи ведет себя хорошо: не закатывает истерик, мало, но регулярно самостоятельно принимает пищу. Через полторы недели ей отменяют систему. Через две она может мыться одна.
А еще её переводят в общую палату, где её соседкой становится Клементина. Девушки сдруживаются в первый же вечер, когда Клею тошнит ужином, а Изабелла держит её за плечи, успокаивающе поглаживая.

- Остригла волосы, чтоб не мешали, - говорит Клементина, тяжело дыша после очистки. Она вытирает рот куском туалетной бумаги и напоследок сплевывает желтоватой слизью. – Я тут уже два месяца.

- А я почти три недели.

Изи старается не думать о том, выглядит ли она такой же беспомощной и жалкой, когда блюёт. Хотя… Разве в туалете кому-то есть дела до своего внешнего вида?
Ночью, после отбоя, Изабелла, еще не успев заснуть, чувствует, как на кровать к ней кто-то взбирается. В ногах устраивается чье-то тело, но не дождавшись реакции, ерзает и громко шепчет:

- Эй, новенькая, проснись.

- Я не сплю. – Изи садится, подгибая колени к груди.

Девушки проводят в молчании несколько минут, заняв свои посты по разную сторону одной кровати.

- Ну, давай, рассказывай. – Клементина чувствует себя уверенно, хозяйкой положения, да и вообще этой комнаты.

- Что рассказать-то? – Девушка ежится от такого натиска.

- Всё. Давно ты такая. Лежала ли раньше. Сколько весишь. Часто ли дружишь с мией*.

Изабелла хмурится от допроса, но раздражение делает её смелей, и она с вызовом отвечает:

- Второй год. Нет, я здесь впервые и, кстати, случайно оказалась. Сорок четыре. Чистка почти рефлексом.

Клементина кивает, в полумраке видно, как её лицо делается задумчивым, она выдерживает долгую паузу, прежде чем заговорить.

- У меня тоже рефлекс. Давно уже. Из-за этого меня сюда возвращают. Знаешь, что самое паршивое? Они сказали, что от желудочного сока зубная эмаль разъедается со временем.

Она грустно вздыхает и сует палец в рот, ощупывая передние пожелтевшие зубы, что потеряли былую гладкость. С чмокающим звуком влажный палец выскальзывает из губ и девушка, на автомате обтирает его о собственные пижамные штаны.
Изи предпочитает промолчать и тесней обхватывает колени руками.

- Кстати, я вешу сорок два, - вдруг выдает Клементина и пододвигается к соседке поближе. – Понимаешь же, что чем вес меньше, тем труднее скинуть? Сотня грамм уже праздник, а?

- Это точно.

- Но не переживай, ты тоже еще сбросишь лишнее, - покровительственным тоном добавляет девушка и ласково треплет Изабеллу за острый локоть. – А вообще, тут лежала девушка: тридцать семь. Такая хрупкая. Но она тут пробыла всего несколько дней, потом ее забрали родители… Тебя тоже заберут?

- Нет. Мои родители в другом городе. Я сама по себе, - хмыкает Изи.

- А сколько тебе лет?

- Двадцать два.

- Ого. – Клементина округляет глаза. - Тебе на вид восемнадцать, не больше.

- Знаю. – Тут Изабелла впервые за знакомство проявляет ответное любопытство.

– А тебе?

- Девятнадцать. Хотя чувствую себя на все сорок. – Девушка выдавливает смешок, но звук больше походит на карканье.

Снова замолчали. Изи украдкой поглядывает на странную соседку, запечатляя в памяти её образ: на длинной шее узкое, по-юношески угловатое лицо; уши торчат из короткой рваной стрижки; глаза водянисто-голубого цвета, под левым черной точкой аккуратная родинка; брови светлые, едва различимые.

- Я так устала, - вдруг выдыхает Клементина и повалится на чужой матрас, пристраиваясь в ногах соседки.
И в этом слове «устала» была тяжесть не от прожитого дня, а, скорее, от всей жизни.
Тонкие пальцы с шишковатыми фалангами тянулся к щиколоткам Изи и дотрагиваются до кожи, непременно бы поцарапав, не будь ногти подпилены под корень.