Диковинное диво

A Miracle of Rare Device 1962 год Переводчик: Л. Жданов

В один не слишком хмурый и не слишком погожий, не слишком студеный и не слишком знойный день по пустынным горам с суматошной скоростью катил допотопный, потрепанный «форд». От лязга и скрежета его металлических частей взмывали вверх трясогузки в рассыпающихся облачках пыли. Уползали с дороги ядовитые ящерицы. С шумом и грохотом «форд» все глубже вторгался в дремучую глухомань.

Старина Уилл Бентлин оглянулся назад с переднего сиденья и крикнул:

– Сворачивай!

Круто переложив руль, Боб Гринхилл бросил машину за рекламный щит. И тотчас оба повернулись. Они глядели на дорогу, выставив головы над гармошкой сложенного верха, и заклинали сложенную пыль:

– Успокойся! Ложись! Ну, пожалуйста!

И пыль осела.

Как раз вовремя.

– Пригнись!

Мимо них с таким видом, словно прорвался сквозь все девять кругов ада, прогрохотал мотоцикл. Над лоснящимся смазкой рулем в стремительном броске навстречу ветру сгорбилась фигура-человек с иссеченным складками, чрезвычайно неприятным лицом, в защитных очках, насквозь прожаренный солнцем. Рычащий мотоцикл и человек промчались по дороге.

Старики выпрямились в своей машине, перевели дух.

– Счастливого пути, Нед Хоппер, – сказал вслед мотоциклу Боб Гринхилл.

– Почему? – спросил Уилл Бентлин. – Почему он всегда как хвост тянется за нами?

– Уилли-Уильям, раскинь мозгами, – ответил Гринхилл. Мы же его удача, его козлы отпущения. Зачем ему упускать нас, если погоня за нами делает его богатым и счастливым, а нас бедными и умудренными?

И они с невеселой улыбкой поглядели друг на друга. Чего не сделала с ними жизнь, сделали размышления о ней. Тридцать лет прожито вместе под знаком отказа от насилия, то есть от труда. «Чувствую, жатва скоро», – говаривал Уилли, и они покидали город, не дожидаясь, когда созреет пшеница. Или: «Вот-вот яблоки начнут осыпаться!» И они отправились миль этак на триста – чего доброго, угодит в голову.

Повинуясь руке Роберта Гринхилла, машина медленно, словно укрощенная лавина, сползла обратно на дорогу.

– Уилли, дружище, не падай духом.

– Я уже давно перестал падать духом, – сказал Уилл. – Теперь мной владеет дух примирения.

– Примирения с чем?

– Что мне сегодня попадется клад – сундук консервов и ни одного ключа для консервных банок. А завтра – тысяча ключей и ни одной банки бобов.

Боб Гринхилл слушал, как мотор беседует сам с собой под капотом: словно старик шамкает о бессонных ночах, дряхлых костях, истертых до дыр сновидениях.

– Невезение не может длиться бесконечно, Уилли.

– Ясное дело, однако оно старается изо всех сил. Мы с тобой продаем галстуки, а кто через улицу сбывает такой же товар на десять центов дешевле?

– Нед Хоппер.

– Мы находим золотую жилу в Тонопа, кто первым подает заявку?

– Старина Нед.

– Всю жизнь льем воду на его мельницу, не так, что ли? Теперь уже поздно замышлять что-нибудь для себя, что не пошло бы в прок ему.

– Самое время, – возразил Боб, уверенно ведя машину. Только вся беда в том, что ни ты, ни я, ни Нед, никто из нас до сих пор точно не знает, что же нам, собственно, надо. Мы мотались по всем этим городам-химерам, высматривали, хватали. И Нед высматривает и хватает. А ведь это ему вовсе не надо, он потому и старается загрести, что мы стремимся. Загребет, но только мы унесем ноги, как и он все бросает и тянется за нами, надеется еще какой-нибудь хлам раздобыть. Вот увидишь, в тот день, когда мы поймем, что нам нужно, Нед шарахнется от нас прочь раз и навсегда. А впрочем, черт с ним! Боб Гринхилл вдохнул свежий, как утренняя роса, воздух, струившийся над ветровым стеклом. Все равно здорово. Небо. Горы. Пустыня и…

Он осекся.

Уилл Бентлин взглянул на него.

– Что случилось?

– Почему-то… – Боб Гринхилл вытаращил глаза, а его дубленные руки сами медленно повернули баранку, – мы должны свернуть с дороги…

«Форд» содрогнулся, переваливая через обочину. Они плюхнулись в канаву, в пыль, вынырнули и очутились на поднятом над пустыней сухом мысу. Боб Гринхилл, словно в трансе, повернул ключ зажигания. Старик под капотом перестал сетовать на бессонницу и задремал.

– Объясни, почему ты это сделал? – спросил Уилл Бентлин.

Боб Гринхилл недоверчиво смотрел на баранку, стиснутую его руками, проявившими вдруг такую интуицию.

– Что-то заставило меня. Зачем? – Он поднял глаза. Он расслабился, и взгляд его перестал быть напряженным. – Вероятно, только затем, чтобы полюбоваться этим видом. Отличный вид. Все как миллиард лет назад.

– Не считая города, – сказал Уилл Бентлин.

– Города? – повторил Боб.

Он повернулся. Вот пустыня, и вдали горы цвета львиной шкуры, и совсем, совсем далеко, взвешенное в волнах горячего утреннего песка и света, плавало некое видение, неопределенный набросок города.

– Это не Феникс, – сказал Боб Гринхилл. – До Феникса девяносто миль. А других городов поблизости нет.

Уилл Бентлин зашуршал лежащей на коленях картой. Проверил:

– Верно… нет других городов.

– Сейчас лучше видно! – воскликнул вдруг Боб Гринхилл. Они поднялись в полный рост над запыленным ветровым стеклом, глядя вперед, подставив ласковому ветру иссеченные лица.

– Постой, Боб. Знаешь, что это? Мираж! Ясное дело! Особенное сочетание света, атмосферы, неба, температуры. Город где-нибудь за горизонтом. Видишь, как он колышется и становится то темнее, то ярче? Он отражается в небе, как в зеркале, и возвращается вниз как раз тут, так что мы его видим. Мираж, чтоб мне лопнуть!

– Такой огромный?

Уилл Бентлин смерял взглядом город, который в этот самый миг из-за порыва ветра и песчаной зыби стал еще выше и отчетливее.

– Всем миражам мираж! Это не Феникс. И не Санта-Фе, и не Аламогордо. Погоди… И не Канзас-Сити…

– Еще бы, до него отсюда…

– Верно. Да ты погляди на эти дома. Высоченные! Самые высокие в мире. Во всем свете только в одном месте есть такие.

– Ты хочешь сказать… Нью-Йорк?

Уилл Бентлин медленно кивнул, и оба молча продолжали рассматривать мираж. В свете утренней зари город, высокий, сверкающий, виднелся как на ладони.

– Да, – вымолвил, наконец, Боб. – Здорово!

– Здорово, – подтвердил Уилл.

– Но, – чуть погодя добавил он шепотом, словно боясь, что город услышит, – что он тут делает, в Аризоне? В трех милях от дома, невесть где?

Боб Гринхилл смотрел и говорил:

– Уилли, дружище, никогда не задавай природе вопросов. Ей не до тебя, знай себе сидит, занята своим делом. Скажем, что радиоволны, радуги, северные сияния и все такое прочее – в общем, какая-то чертовщина сделала этакий огромный снимок Нью-Йорка и проявила его тут, за тысячи миль, только для нас и как раз в это утро, когда мы нуждаемся в поднятии духа.

– Не только для нас. – Уилл повернул голову вправо. – Погляди-ка!

Немая ленточка странствий отпечаталась на зернистой пыли скрещенными черточками, углами и другими таинственными знаками.

– Следы шин, – сказал Боб Гринхилл. – Знать немало машин сворачивает сюда.

– Ради чего, Боб? – Уилл Бентлин выпрыгнул из машины, опустился на землю, топнул по ней, повернулся, упал на колени и коснулся земли внезапно и сильно задрожавшими пальцами. – Ради чего, ради чего? Чтобы посмотреть мираж? Так точно! Чтобы посмотреть мираж!

– Ну?

– Ты только представь себе! – Уилл выпрямился и загудел как мотор. – Рррррр! – Он повернул воображаемую баранку. Затрусил вдоль машинного следа. – Рррррр! – Ииииии! Торможу! Роберт, Боб, понимаешь, на что мы напали?! Глянь на восток! Глянь на Запад! Это же единственное на много миль место, где можно свернуть с дороги и сидеть любоваться!

– Это неплохо, что люди понимают толк в красоте…

– Красота, красота! Кто владелец этого участка?

– Государство, надо полагать…

– Не надо! Мы владельцы, ты и я! Разбираем лагерь, подаем заявку, приступаем к разработкам, и по закону участок наш… Верно?

– Стой! – Боб Гринхилл впился взглядом в пустыню и удивительный город вдали. Иначе говоря, ты собираешься… разрабатывать мираж?

– В самое яблочко угодил! Разрабатывать мираж!

Роберт Гринхилл вылез из машины и обошел вокруг нее, разглядывая расписанную следами землю.

– И мы можем это сделать?

– Можем ли? Извините, что я напылил!

В следующий миг Уилл Бентлин уже вколачивал в землю палаточные колья, тянул веревку.

– Вот отсюда и до сих пор простирается золотой прииск, мы промываем золото. Это корова – мы ее доим. Это море денег – мы купаемся в нем!

Нырнув в машину, он выбросил из нее несколько ящиков и извлек большой лист картона, который некогда извещал о продаже дешевых галстуков. Перевернул его, вооружился кистью и принялся выводить буквы.

– Уилли, – сказал его товарищ, – кто же станет платить за то, чтобы посмотреть на какой-то дешевый, старый…

– Мираж? Поставь забор, объяви людям, что просто так они ничего не увидят, и им сразу загорится. Вот!

Он поднял на руках объявление.