Книга первая 7 страница

XVII

Статуэтка "Непорочного зачатия" на комоде орехового дерева нежноулыбалась углами своих тонких губ, обозначенных карминовой полоской. Онабыла маленькая и совершенно белая. Ее белоснежное покрывало, ниспадавшее сголовы до пят, было лишь чуть-чуть оторочено золотою нитью. Платье все вдлинных прямых складках, драпировавшее ее бесполый стан, было застегнутонаглухо и позволяло видеть только гибкую шею. Ни одна прядь каштановых волосне выбивалась из-под покрова. Лицо было розовое; глаза ясные, обращенные кнебу. Она складывала свои розовые детские ручки, выставляя кончики пальцевиз-под складок покрывала, поверх голубого шарфа, который, казалось,прикреплял к ее талии два летучих клочка лазури. Она не обнажала никакихженских прелестей, помимо ног, очаровательно голых, попиравших мистическийшиповник. И на этих обнаженных ногах росли золотые розы, точно естественноецветение пречистой ее плоти. -- Праведная дева, молись за меня!-- в отчаянии повторял священник. Эта мадонна никогда его не смущала. Она еще не была матерью; руки ее непротягивали ему Иисуса; стан ее не принял округлых форм чадородия. Она небыла царицей небесной, нисходящей в златом венце и в златых одеждах, каквладычица земли, торжественно несомая летящими херувимами. Эта мадоннаникогда не являла грозного лика, никогда не говорила с ним как суровая,всемогущая госпожа, одного созерцания которой достаточно, чтобы смертныеповергались во прах. Нет, он осмеливался и смотреть на нее и любить ее, небоясь смутиться, взглянув на мягкий изгиб ее каштановых кудрей. Его умилялив ней и голые ноги -- эти ноги любви, расцветавшие садом целомудрия,--слишком чудесные, чтобы возбуждать желание покрыть их поцелуями. Онанаполняла комнату благоуханием лилий. Она сама была серебряной лилией взолотом сосуде, драгоценной, вечной, непогрешимой чистотой. В беломпокрывале, так плотно окутывавшем ее, не было уже ничего земного; лишьдевственное пламя пылало своим ровным огнем. Вечером, ложась спать, утром,при пробуждении, он находил ее всегда с одной и той же экстатиче- ской улыбкой. И он не стеснялся сбрасывать с себя одежды пред ней, какперед воплощением своей собственной стыдливости. -- Пречистая матерь, честнейшая матерь, матерь-присно-дева, молись заменя! -- пугливо лепетал он, прижимаясь к ногам мадонны, будто все еще слышаза спиною звонкий бег Альбины.-- Прибежище мое, источник радости моей, храммудрости моей, башня из слоновой кости, куда я запер свою чистоту!Препоручаю себя твоим непорочным рукам с мольбою принять меня и укрыть краемпокрова твоего, защитить твоею невинностью, священной крепостью одеяниятвоего, дабы никакое плотское дыхание не могло меня там настичь. Нужда моявелика, я погибаю без тебя, я навсегда буду разлучен с тобою, ежели ты непротянешь мне руку помощи и не унесешь меня далеко-далеко, к пылающемуослепительной белизною жилищу твоему. О, святая дева, зачатая без греха,молю тебя, раствори меня в недрах целомудренного покрова снегов, падающего спречистой плоти твоей! Ты еси чудо превечной чистоты. О, родившая от луча,чей плод, как дивное древо, возрос не от семени! Сын твой Иисус родился отдуха божия, а сама ты родилась так, что чрево матери твоей не былоосквернено. И девственность эта, верую, восходит от поколения к поколению, вбеспредельном неведении плоти. О, как сладко жить и возрастать внечувственного стыда! Плодиться и множиться, не подвергаясь отвратительнойнеобходимости плотского греха, от одного лишь прикосновения небесноголобзания! Этот отчаянный призыв, этот вопль чистейшего желания успокоили молодогосвященника. Мадонна, снежно-белая, с глазами, поднятыми к небесам, казалось,еще нежнее прежнего улыбалась своими тонкими розовыми губами. И он снованачал растроганным голосом: -- Как бы я хотел быть еще ребенком! Всегда оставаться только ребенкоми идти за тенью одежды твоей. Когда я был совсем -- совсем маленький, то,произнося имя твое, всегда складывал молитвенно руки. У меня была белаяколыбелька, белое тельце, чистые белые мысли. И я тогда отчетливо виделтебя, слышал, как ты меня зовешь, и шел к тебе, улыбаясь, по лепесткам роз.Я ничего другого не чувствовал, ни о чем другом не помышлял и жил так, какживет цветок у ног твоих. О, зачем становиться взрослым?! Вокруг тебя должныбыть одни белокурые головки любящих тебя младенцев: чистые руки, непорочныеуста, нежные члены, без малейшего следа скверны, как после ванны из молока.Целуя ребенка в щеку, целуешь его душу. Лишь дитя может произнести твое имяи не загрязнить его. Позднее уста становятся порочными, страсти отравляют их. И я сам, несмотря на то, что люблю тебя и предантебе всецело, не всякий час осмеливаюсь взывать к тебе, ибо боюсь загрязнитьтебя своей мужской нечистотою. Я молился, я исправил плоть свою, ты храниламои сны, и я жил в целомудрии. Но я плачу, видя ныне, что еще недостаточноумер для этого мира, дабы стать твоим нареченным. О, Мария, окруженнаяпоклонением дева! Отчего мне не пять лет, отчего не остался я ребенком, неотрывающим губ своих от твоих изображений! О, я мог бы тогда взять тебя насердце свое, возложить рядом с собою, целовать тебя, как подругу, какровесницу. И тогда было бы со мною и твое узкое платьице, и твое детскоепокрывало, и голубой твой шарф -- все девичьи одежды твои, делавшие тебямоей старшей сестрою. Я бы не стал целовать твоих волос, ибо они не покрытыи наготу их видеть не следует; но я лобызал бы твои обнаженные ноги, и ту, идругую, все ночи напролет, пока под моими губами не отделились бы золотыемистические розы прожилок на ногах твоих. Он остановился, ожидая, что дева Мария опустит свои синие глаза икоснется его чела краем своего покрова. Но мадонна оставалась закутанной вкисею до шеи, до ногтей, до лодыжек -- вся такая небесная, с телом,порывающимся ввысь и оттого таким хрупким, точно уже оторвавшимся от земли. -- Так вот! -- продолжал он еще более безумным голосом.-- Сделай жетак, благодатная дева, всемогущая дева, чтобы я вновь стал ребенком! Сделайтак, чтобы мне было пять лет. Отними у меня мои чувства, мою возмужалость!Пусть же чудо сокрушит мужчину, возросшего во мне. Ты -- царица небесная,что стоит тебе испепелить меня молнией, иссушить мои органы чувств, лишитьменя пола, сделать меня неспособным ко злу, отнять всякую силу, так, чтобы яи мизинца не мог поднять без твоего на то соизволения. Я хочу быть чистымтвоей белизною, которую не может возмутить ничто человеческое. Я не хочубольше ощущать внутри себя ни нервов, ни мускулов, ни биения сердца, никаких-либо желаний. Я желаю быть вещью, белым камнем у ног твоих, которомуты даровала бы одно только свойство -- благоухание! Камнем, который несдвинется с места, на какое ты его бросишь; камнем, у которого не будет ниушей, ни глаз и единственной радостью которого будет то, что ты егопопираешь пятою; камнем, который не может и помыслить о грязи, как Другиепридорожные камни! О, какое бы это было блаженство! Я достиг бы тогда сразу,без всяких усилий, того совершенства, о котором грежу. Наконец-то я будуиметь право назвать себя истинным твоим служителем. Я стану таким, каким не могли сделать меня мое учение, мои молитвы, пять долгих летприготовления к священническому сану. Да, я отвергаю жизнь! Я говорю, чтосмерть рода предпочтительнее непрестанного и отвратительного егопродолжения. Грех пятнает все. Это зараза вселенной, она оскверняет любовь,отравляет комнату супругов, колыбель новорожденных, и цветы, изнемогающие вистоме под солнцем, и деревья, пускающий почки. Вся земля купается в этойгрязи, и малейшая капля ее прорастает стеблем позора. Но для того, чтобы мнестать совершенным -- о, царица ангелов, царица дев! -- выслушай вопль душимоей и утоли его! Сделай меня одним из ангелов, у которых нет ничего, кромекрылатых ликов; да не будет больше у меня ни торса, ни членов; и я полечу ктебе, как только ты меня позовешь. И я не буду ничем иным, как толькоустами, глаголящими хвалу тебе, парой непорочных крыл, что проносят тебя понебесным дорогам! О, блаженная смерть! Славнейшая дева, даруй мне ее,умертви во мне все земное. И я возлюблю тебя, будучи мертв телом, мертв всемтем, что живет и размножается. И я заключу с тобою тот единственный брачныйсоюз, коего жаждет сердце мое! Все выше, все выше буду я возноситься, покане увижу сияния твоей пылающей славы. Это сияние -- большая звезда, белаяроза безмерной величины, каждый лепесток которой светит, как луна; этосеребряный трон, на котором ты, лучезарная, так сверкаешь блеском своейневинности, что весь рай озаряется одним только светом твоего покрывала.Все, что ни есть ослепительно белого: зори, снег недоступных вершин,полураскрывшиеся лилии, вода неведомых источников, млеко растений,излюбленных солнцем, улыбки чистых дев, души младенцев, умерших в колыбели,-- все это белым дождем падает у ног твоих. И тогда я поднимусь к твоимгубам тонкой струйкой пламени; я войду в тебя через твои полураскрытые уста,и совершится брак, архангелы же будут трепетать нашей радостью. Быть девою,девственно любить, сохранять среди самых нежных лобзаний девственную белизну-- о, как это прекрасно! Испытать любовь, покоясь на крылах лебедя, наоблаке чистоты, на руках светоносной владычицы, ласки коей -- наслаждение нетела, но души! О, совершенство, о, сверхчеловеческая греза, ты наполняешьменя вожделением, от которого трещат все кости мои, сладостью, возносящейменя к небесам! О, Мария, сосуд избранный, убей во мне мужчину, сделай меняевнухом среди мужей, дабы без страха вручить мне сокровище своего девства! И, стуча в лихорадке зубами, аббат Муре без памяти повалился на пол.