Глава девятая большая охота. Травля

Слух разошелся быстро, как лесной пожар: Змее­ныш идет на север, в глубь Зоны. Теперь все знали, где его искать.

Но у Кирзы со Стопкой было преимущество, они вышли в путь первыми. Не успели снарядиться как сле­дует — зато раньше прочих пустились по следу. Говорят, Цыган видел Змееныша возле болота у Янтаря, значит, теперь мутант прошел мимо Дикой территории, и если не свернул... а чего ему сворачивать?

Тогда дорога у него лишь одна.

Стопка многозначительно кивнул напарнику, и они вошли в рощу, за которой тянулся канал.

— Ему придется пройти по мосту, — сказал Стоп­ка. — Он мутант, но не рыба же.

— Никуда не денется, — подтвердил Кирза.

— Засядем там. — Стопка потер потеющие ладони. Нос у него раскраснелся — сталкер успел пару раз при­ложиться к фляжке. Осиновая роща шелестела листья­ми, в пролеске собирались тени — солнце клонилось к закату.

— Не, не засядем, — вдруг упавшим голосом сказал Кирза, покачивая винтовкой.

— Чего это? — удивился напарник. — Возле моста будка есть, то есть развалины уже, там и заныкаемся, мимо не пройдет. Да вон же видно их, глянь...

Стопка махнул рукой туда, где за редкими деревья­ми показался полуразрушенный плоский мост... и за­ткнулся. На остатках осыпавшейся бетонной тумбы воз­ле будки сидел спиной к ним Змееныш.

— Вот свезло так свезло, — пробормотан Стопка, схватившись за «калаш». — А, Кирзеночек? Ты чё блед­ный такой? Мы его нашли!

— Да тихо ты, — шикнул на него напарник. — За­был, какой у него слух?

Передвинув оружие на грудь, они прокрались между деревьями к кустам на краю рощи. Дальше начиналось открытое пространство, ограниченное с другой сторо­ны бетонным скосом. Мост — просто длинная плита, концами лежащая на берегах канала. В середине она осыпалась, остались лишь несколько ржавых арматур­ных прутьев, протянувшихся над грязной радиоактив­ной водой.

— Говорят, он людей и мутантов чует этим... шес­тым чуйством, — сказал Стопка.

— Не пойдем ближе, — решил Кирза.

— Хотя врут небось. — Стопка поднял «калаш» и тут обнаружил, что руки у него трясутся сильнее обычного. После нескольких попыток прицелиться сталкер опус­тил ствол.

— Стреляй ты. Кирза вздрогнул.

— Ты чего? Сам стреляй. — В отличие от Стопки, он еще не забыл, кто спас их от слепой собаки.

— Нет, ты стреляй, не могу я.

Растопырив пальцы, Стопка сунул под нос напар­нику дрожащую руку. Кирза заморгал.

— Сто тыщ, — напомнил ему напарник.

— Ну, блин... Тогда дай выпить.

— Да ты чё, ты же завязал? Кирза уперся:

— Вытаскивай свое пойло или сам стреляй!

— Да у меня и нету, — соврал Стопка. Коньяка ему было жалко даже для напарника. Захватил бы из бара побольше водяры — да за ради бога, хоть весь пузырь пусть хлебает. А коньяк из фляжки пьяница сам пил, не бог весть какой коньяк, но Стопка его берег.

— Жлоб ты. Я ж видел, ты у Бармена перед выходом наполнил канистру свою, — сказал Кирза брюзгливо.

Стопка нехотя вытащил из-за пазухи любимую фляжку, пригретую у живота, протянул.

— Три глотка! — предупредил он.

Кирза отвинтил пробку и припал к горлышку. Стопка осторожно развел ветви акации, разглядывая беглеца. Змееныш сидел в той же позе, ссутулившись, поставив локти на колени, и глядел на воду. А чего на ту воду пялиться? В канале она мутная, зеленоватая, ряска всякая плавает, да еще мусор, трупы — короче, не на что там смотреть.

Кирза вернул фляжку. Стопка не глядя взял — и поднял глаза на напарника, ощутив, насколько легче та стала.

— Блин, да ты чё?! — пробормотал он. — Ты ж больше половины вылакал!

Напарник, не слушая, глубоко вдохнул, вытер губы тыльной стороной ладони и вдруг привалился плечом к дереву.

— Кирза, — позвал Стопка. Тот махнул рукой, сплю­нул, потер ладонями раскрасневшиеся щеки и поднял винтовку. Глаза Кирзы пьяно заблестели. Он выпря­мился, расставил ноги, упер приклад в плечо, прице­лился и нажал спусковой крючок. Прогремел выстрел.

— Ага! — Сжав пальцы в кулак, Стопка радостно взмахнул рукой, но тут же изумленно выкрикнул: — Не попал!

Пуля пронеслась возле уха Змееныша, тот обернул­ся. Замершим в кустах сталкерам показалось, будто сердце в груди, ёкнув, провалилось куда-то в брюхо.

— Дави гада! — заорал Стопка, выскакивая на опуш­ку перед мостом с автоматом наперевес. Кирза, замеш­кавшись, побежал за ним.

Выстрелить не успел ни тот, ни другой. Змееныш выпрямился на бетонной тумбе, развернулся, глаза его раздраженно сверкнули — и сталкеров накрыло темной волной. Поток гнева толкнул их в грудь, повалил. Стоп­ка рухнул на спину, выпучив глаза и выкатив язык, ря­дом боком упал Кирза, стал кататься по траве, обхватив голову.

— Уйдет, уйдет, гад! — хрипел Стопка. Преодолевая дрожь в ногах, он кое-как встал, покачиваясь, и увидел уходящую по мосту тонкую фигуру. Змееныш шел, рас­кинув руки, балансируя на арматуре, соединяющей целые части моста. Он был уже далеко. Стопка открыл огонь, пули зазвенели по железу, глухо застучали по бетону, а Змееныш соскочил с ржавой балки, сделал несколько быстрых шагов — и исчез в кустах по ту сторону канала.

— Алкоголик! — взревел Стопка и ногой заехал по ребрам все еще не пришедшего в себя Кирзы. — Ну, пьянь подзаборная! Промазал!

Уже второй раз Змееныша пытались убить. Уходя все дальше на север, беглец чувствовал, как опутывает его душная сеть преследования. Он еще толком не по­нимал, что происходит, ощущал погоню на бессозна­тельном уровне. Фон Зоны изменился. В серо-желтом, как старая бумага, ментальном пространстве прояви­лись лиловые пузыри: следующие за ним сознания с жаждой убийства.

Змееныш пока не мог разобраться, что случилось, почему все поменялось. Ведь раньше люди были на­строены благожелательно или равнодушно, пузыри их сознаний, которые он не видел глазами, но ощущал в виде психических сгустков, имели бежевый, грязно-белый или — у глупцов и пьяниц — нежно-розовый от­тенок. Он помогал им, они помогали ему... Раньше Зона была расцвечена теплыми цветами, Змееныш купался в них, как в летнем озере.

А теперь ему было холодно, неуютно, словно посре­ди промозглого ноября он провалился по пояс в болото. Зона колола его чужими взглядами, каждый куст, кото­рый раньше был убежищем, стал опасностью — везде мог притаиться охотник. И Змееныш, не отдавая себе отчета в том, почему так поступает, уходил все дальше, туда, где почти не было людей.

Теперь он двигатся по ночам, огибая лагеря, стал-керские костры и даже заброшенные поселки, где лю­били рыскать бродяги Зоны. Он пробирался самыми глухими уголками леса, самыми укромными, звериными тропами.

Стояла ночь, облака скрыли луну и звезды, но Змееныш шел, ориентируясь чутьем. Его вели тени, движение воздуха, запахи, едва слышные шорохи — и блеклые пузыри, плавающие в ментальном пространст­ве. Вот всхрапнула невдалеке псевдоплоть, выходя на охоту, прошелестела листва над головой, а справа за кустами послышалось сопение кабанов — стая на лежке. Змеенышу захотелось прилечь между кабанами, при­жаться к теплому боку крупной самки, как он иногда \делал, и заснуть, забыться под защитой стаи — но он шел дальше. Этот красный клубок — молодая жарка, от которой надо держаться подальше, а ядовито-зеленая лужа — не менее опасный холодец...

Бандиты попали сюда благодаря Медведю. Они и не догадывались, что сквозь этот бурелом можно про­браться, да еще в темноте. Однако великан, обладающий звериным чутьем, безошибочно вел их через непролаз­ную чащу, находя тропки и дыры, которых обычный человек не способен заметить. Гроб и Корыто ободра­лись, проголодались, но упорно шли за Медведем, при­держивая оружие. Гроб, поблескивая злыми глазами, молча срезал ветви тесаком, а Корыто хриплым шепо­том ругался:

— Медведь, ты куда нас завел? Чтоб он сдох, этот Змееныш, и та баба, которая его родила! Хотя говорят, она и так давно сдохла, так ей и надо!

В обычном лесу упавшие деревья встречаются чаще или реже, но здесь были целые завалы — в основном из огромных старых елей, не выдержавших бури. Уже дав­но бандиты не видели землю — везде почерневшие влажные стволы, смятые ветви, ковер гниющей листвы, ночью казавшейся черной.

— Тихо! — прошипел Гроб, локтем врезав Корыту под дых. Тот, сплюнув, заткнулся. Медведь замер на груде поваленных деревьев, через которые как раз про­бирался.

— Ы-а... там! — негромко выдохнул он.

— Что, Медведь? — едва слышно окликнул его Гроб.

— Чую. — Звероподобный бандит издал низкое гор­ловое рычание. — Эта... дичь!

— Ну, чего застряли? — Корыто уселся на верхний ствол, хрустнув сучком. Было темно, лунный свет ино­гда проникал сквозь тучи, но застревал в густой листве над головой.

— Тс-с! — Гроб потянул из кобуры пистолет. — Медведь почуял что-то.

Ругнувшись, Корыто потянул из-за спины автомат.

— Наверно, опять водяную крысу унюхал, — брюзг­ливо пробормотал он. — Знаю я его вкусы.

Медведь застыл на груде стволов, вглядываясь в тем­ноту и принюхиваясь. Ноздри его подрагивали. Далеко справа в подлеске слабо светилась жарка. Медленно-медленно Медведь потянул из чехла на спине дробовик.

Змееныш слишком глубоко ушел в себя, ночью он не ждал нападения, впереди был непролазный бурелом, к тому же бандиты почти не излучали кровожадных эмоций — это были привычные к убийству люди, спо­койно делающие свою работу. Немного фонил Корыто — но жаждой денег, а это не опасно.

Поэтому выстрел из дробовика прогремел в без­людном лесу, как труба архангела Гавриила. Змееныш повалился в мелкое болотце, посреди которого стоял, и пополз. Сверху загрохотали выстрелы — Гроб и Корыто стреляли туда же, куда и Медведь. По лицу тонкими струйками текла кровь, дробь ободрала правую щеку и висок, горело раненое плечо.

Выстрелы прекратились, и Змееныш замер в затх­лой воде. Над буреломом повисла мертвая тишина. Он не шевелился, любое движение в воде — это плеск, его услышат; нападавшие также застыли. Беглец очень сла­бо чувствовал их, он не мог ни атаковать, ни уйти. «Узи» висел за спиной, если он попытается достать оружие, эти трое откроют огонь на звук.

Никогда раньше Змееныш не убивал людей: став причиной смерти отряда Мазая, он решил оберегать жизнь других и с тех пор всегда следовал своему ре­шению.

А теперь на него охотятся. Наверное, Слон натравил сталкеров. Змееныш понял это недавно и стремился бы­стрее уйти в глубь Зоны — чтобы не пришлось отбивать­ся. Он все еще не хотел убивать.

Но сейчас на него накатило раздражение. Сначала Одноглазый, потом Кирза со Стопкой, теперь эти трое... Что потом — на него будут охотиться, как на зверя, уст­роят облаву? Не поднимая головы, Змееныш осторожно завел руку за спину, потянул «узи» — и целый дождь пуль обрушился вокрут.

Это были спецы, они примерно знали, где залег бег­лец, и собирались убить его во что бы то ни стало. От них не отвяжешься так просто. Когда выстрелы смолк­ли — бандиты берегли патроны, — Змееныш услышат шорох, скрип стволов, тихий треск... двое поползли, ок­ружая его. Стоило ему шевельнуться — пули вспороли воду вокруг.

Он зажмурился, понимая, что иного выхода нет. Стараясь не терять ползущих людей и того, кто при­крывал их, Змееныш потянулся сознанием к спящим кабанам.

А те двое почти выбрались из бурелома, еще немно­го—и достигнут болотца, где он лежит. Змееныша и бан­дитов разделяла теперь лишь поросль молодых осинок.

Стая на лежке казалась отсюда горсткой тлеющих углей. Змееныш коснулся сознания вожака, задел ос­тальных, раздувая угли, ощутил, как недовольно заворочались мутанты. До того сквозь сон они слышали вы­стрелы, но — слишком далеко, чтобы вскочить. А те­перь огоньки их сознаний налились алым свечением, кабаны стали подниматься, всхрапывали, не понимая, почему они проснулись, кто их побеспокоил, на кого направить гнев.

Слева, метрах в десяти, треснула ветка, почти одно­временно справа чавкнула болотная жижа. Змееныш мысленно дохнул на колеблющийся огонек сознания вожака — и гнев того полыхнул, будто в костер плеснули бензина.

Трое бандитов вскинули оружие, когда услышали впереди топот и треск ветвей. Разбуженные мутанты в ярости ломились сквозь лес, раздирая кусты, топча по­валенные стволы. И бежали они сюда. Люди открыли огонь в четыре ствола — Корыто стрелял с обеих рук.

Змееныш оказался между кабанами и наемниками. Мутанты мчались к болоту, чтобы растоптать того, кто нарушил их покой. Змееныш пополз с линии огня, вжимаясь в жижу, не забывая подхлестывать ярость ка­банов. И вдруг ощутил новые сигналы: услышав топот стаи, вокруг просыпались другие мутанты. Псевдоплоть, устроившаяся в корнях поваленного дерева... Неболь­шая стая псевдособак, спящих посреди полянки... Вско­чив, они помчались следом не разбирая дороги, испу­гавшись, как при выбросе.

— Что такое?! — крикнул Корыто, выхватывая из кобуры пистолет. — Это гон, что ли?!

Гроб молча стрелял. Медведь, стоявший впереди, по­пятился, вдруг бросил дробовик, развернулся и побежал.

Его смяли первым. Змееныш едва успел, выдрав но­ги из чавкающей грязи, запрыгнуть на ближайшее дере­во, когда волна мутантов вынеслась из чащи. Болотную жижу взбили десятки ног и лап — кабаны, псевдопсы, крысы, плоть живым тараном врезались в бурелом. Змееныш разглядел огромного косматого человека, ко­торого мутанты подмяли; забравшись повыше, прижал­ся к стволу и обхватил его руками. Дерево содрогалось, шелестя кроной, на ветках трепетала листва.

— Врешь, не возьмешь!!! — орал вконец ошалевший Корыто, стреляя из пистолета и орудуя ножом. Огром­ный кабан сбил его мощным толчком в грудь, отбросил, Корыто ударился затылком о дерево, но не сдался — отшвырнув бесполезный пистолет, вонзил два ножа в брюхо и бок мутанта.

Гроб отбивался от повалившей его псевдоплоти. Он выпустил ей в грудь пять пуль, плоть навалилась на не­го, яростно хрипя, из разверстой пасти на лицо клочья­ми падала пена. Бандит извивался, пытаясь выбраться из-под мутанта, а псевдоплоть беспорядочно щелкала клешнями, ничего уже не соображая. Гроб взвыл, когда мутант раскромсал ему плечо.

И тут же на грудь вскочил кабан. Хрустнули ребра, бандит выгнулся, разинув рот в немом крике, — и умер через мгновение.

Корыту повезло меньше. Гон закончился, мутанты разбежались, кто-то еще дергался, застряв в буреломе. Змееныш соскользнул с дерева и неслышно исчез в ча­ще. А Корыто все хрипел, пытаясь подняться, кровь из разодранного лба заливата глаза, в ушах шумело.

— Выходи! — хрипел он и надсадно кашлял, плюясь красными брызгами. — Кто на меня, а?!

Его никто не трогал, никого не осталось возле оси­новой рощицы, потревоженное болотце успокаивалась, рябь улеглась, жижа застыла. Тучи разошлись, выгляну­ла луна, свет отразился в неподвижной глянцево-черной глади.

Корыто умирал долго. Клыки кабана распороли жи­вот, когти псевдопса взрезали грудь — бандит валялся у болота, раскинув руки, тело уже холодело, а полные му­ки глаза еще смотрели в светлеющее небо.

Ворон, Чубатый, Хрен и Гоха, услышав про облаву, не мешкали ни секунды. Забыв про хабар, на который надеялись в этой ходке, они свернули от Армейских складов к западу, миновали Дикие территории.

— Шумят, что Змееныш идет к северу, — пыхтел Чубатый довольно. Его огромный рюкзак стучал по по­яснице при каждом шаге — шли быстро. Большой тем­ный чуб закрывал левый глаз сталкера. — А мы, выхо­дит, наперерез ему...

— Значицца, так выходит, — соглашался Ворон. Почему его так назвали — никто уже и не помнил. Был он светлой масти, почти пепельный блондин, и ни во внешности, ни в одежде не имелось ничего мрачного, зловещего, да хотя бы даже черного — обычная защит­ной окраски куртка, брезентовые штаны и рыжие бо­тинки с высокими берцами.

— Слышь, парни, — низкорослый коротконогий Гоха едва поспевал за остальными. — Слышь, а как мы его поймаем-то? Вдруг он куда свернул или там засел в засаде, или в схроне где остался, или вообще обратно пошел? Ворон, ты почему думаешь, что Змееныш нас именно там ждать будет, куда ты указал?

Хрен хлопнул Гоху по бритому кумполу.

— Ты не только сам мелкий, у тебя и мозги мел­кие, — приятным баритоном сказал он. — Командира слушать надо было.

— Ах ты хрен моржовый! — взвился Гоха. — Да я тя счас в труху покрошу!

Хрен лишь ухмыльнулся в ответ.

— Тихо! — прикрикнул Ворон. — Для тупых и для Гохи в третий раз повторяю: слышали, как стреляли но­чью в чаще за Янтарем, наутро патруль из лагеря науч-ников нашел там трех мертвых бандитов. Мутанты их потоптали. Усек?

— Так чего решили, что это он? — не врубался Гоха, почти бегом догоняя товарищей. Длинноногие напар­ники шли быстро, торопясь наперерез ста тысячам ино­странных валютных единиц.

Хрен опять ухмыльнулся.

— Не, Ворон, ну скажи, мат мозг у человека? Не томи приятеля, поясни, а то мысль у Гохи больше моз­га — не помещается в голове, вот и сообразить не может.

— Ну, блин, я таки щас тебя урою! — подпрыгнул Гоха.

— Да тихо вы! — опять прикрикнул Ворон. Он при­вык к постоянным перепалкам напарников и реагиро­вал так, для порядка. — Гоха, что тебе неясно?

— Так, может, бандиты под гон попали? — Гоха уже начинал задыхаться.

Хрен заржал, к нему присоединился Чубатый. Во­рон вздохнул.

— Выброса-то не было, Гоха, откуда гон? Неоткуда ему взяться. Мутантов поднял Змееныш. Он с ними дружит, вот они по дружбе и затоптали для него тех бан­дитов. Видать, хотели бандиты его пристрелить и наши денежки заграбастать, а оно вон как вышло...

Некоторое время сталкеры молча шли вдоль огоро­женных старых складов. Поверх забора протянулась ко­лючая проволока, давно проржавевшая, за ним торчали крыши строений. В одном месте бетонный блок рас­крошился, и сквозь решетку арматуры виднелась ветка старой узкоколейки.

Гоха все никак не мог поймать ускользающую мысль, но наконец поймал и озаботился:

— Э, а на нас он мутантов не пустит? Напарникам не приходило это в голову, и они

дружно возмутились.

— Дурак ты, Гоха! Нас же четверо, и все при ство­лах, балда.

— Ну так и что... — начат Гоха и замолчал, когда слева между холмами показаюя заброшенный завод.

— Немного остаюсь, — заметил Чубатый.

— Вперед! — поддержал его Хрен.

— Давайте чуток передохнем, — взмолился Гоха. — Я вам не паровоз так мчаться.

Ворон переглянулся с Хреном и смилостивился:

— Лады, десять минут перекур.

Гоха, скинув рюкзак, сел в траву, прислонился спи­ной к дереву и вытянул гудящие ноги.

— Ох, устат. Ну вы кони! Так бежать...

Хрен засмеялся, присаживаясь рядом. Чубатый рюк­зак снял, но садиться не стал — прикурил сигарету и, по­вернувшись к компании спиной, уставился на ограж­дающую завод бетонную стену. Ворон расставил ноги, наклонившись, уперся ладонями в колени, начат глубо­ко и ровно дышать, считая на выдохе: два... четыре...

Придя в себя, Гоха покрутил головой.

— Слушайте, одного не пойму: зачем вообще на Змееныша охотиться? Он же, говорят, талисман Зоны. Удачу приносит стажерам. И от мутантов их спасает. А?

Хмыкнул Хрен, остальные просто посмотрели на товарища.

— Эх, Гоха, — сказал наконец Чубатый. — И как тебя еще псевдоплоть не съела?

— А чё я такого сказат? — обиделся маленький сталкер.

— Да тебе и говорить не надо, и так видно, что ду­рак, — не выдержал Хрен.

— Погодь, дай разъясню, — остановил его Ворон. — Гоха, мы вообще-то при оружии, от мутантов сами спа­семся. Тебя Змееныш спасал хоть раз? Нет? Вот и меня тоже. И Хрена, и Чубатого. А столько бабок за всю жизнь не увидим, если одними артефактами промышлять бу­дем. Мы ж обычные сталкеры, не Слон, который может за чью-то голову сто кусков отвалить. Сечешь? Это ведь шанс, который ваше один-единственный раз в жизни бы­вает. Другого такого случая у тебя не будет ни-ког-да, — раздельно закончил он. И добавил: — Подъем!

Бодрой рысью они пустились между холмами даль­ше. Тропа упиралась в дорогу, за которой высилась ободранная стена, когда-то крашенная казенной желтой краской. Теперь краска облупилась, местами слезла со­всем, местами еше висела неряшливыми хлопьями. Вдоль стены росли акация и шиповник, среди листьев виднелись красные ягоды.

Из-за угла завода вывернул отряд — человек шесть-восемь. Сталкеры уже вышли на дорогу, отряд оказался за спиной — они бы и не заметили, может, да их оклик­нули.

— Кто?! — Ворон резко обернулся, вскидывая «ка­лаш». Чубатый с Гохой и Хреном последовали его при­меру. Отряд быстро приближался по дороге, шелестя травой и кустами, проросшими из трещин в асфальте.

— Освободи дорогу! — опять крикнул Заточка, шедший впереди вместе с Волей. Оба держали сталкеров под прицелом.

— Долговцы, — сказал Чубатый, поправляя лямки своего огромного рюкзака.

— Вижу, — огрызнулся Ворон. — С каких пор они тут распоряжаются? Это не их территория!

Хрен пожал плечами, осторожно расстегивая кобу­ру. Отряд группировки не выглядел миролюбиво, хотя явной агрессии не выказывал.

— Чего им надо? — пробормотал он.

— Не нравится мне этот, с рыбьими глазами, — по­ежился Гоха.

— Дорога одна на всех! — крикнул Ворон в ответ. Заточка переглянулся с капитаном Власовым, кото­рый, выйдя вперед, поравнялся с Волей.

— Соперники, — прошипел порученец. — Конку­ренты, обогнать хотят!

Власов, не изменившись в лице, достал пистолет.

— Куда идете, кто такие? — крикнул Заточка. Меж­ду ними и сталкерами осталось метров пятнадцать.

— Тебе какое дело? — откликнулся Ворон. — Мы свободные бродяги, куда хотим, туда идем.

— Точно за Змеенышем, — прищурившись, шепнул Заточка.

— Слышь, мужики, а если они тоже, того? — не­громко сказал Гоха. — Сейчас ведь обойдут нас, а Змее­ныш, может, рядом совсем... Они деньги себе заграба­стают, а нам хрен псевдособачий!

— Бегом! — велел Ворон. Развернувшись, четверо сталкеров припустили по дороге, Гоха бежал сзади, бы­стро перебирая короткими ножками.

— Стоять! — гаркнул Заточка, рванувшись следом. — Стоять, сказал!

Долговцы побежали — все, кроме Власова. Капитан поднял пистолет и вдавил спусковой крючок. Выстрел гулко раскатился по окрестностям, Гоха споткнулся, упал на асфальт, ткнулся в него лбом. Ворон и Чубатый оглянулись. Хрен, развернувшись, вскинул автомат. За­гремела очередь.

Долговцы попадали, кто-то откатился в кусты у за­бора, кто-то в канаву, идущую вдоль дороги, только Власов и Заточка остались стоять: первый расставил но­ги и вытянул руку с пистолетом, второй опустился на одно колено. Выстрел — и Хрен отшатнулся, упал на рюкзак, перекатившись набок, замер. Долговцы откры­ли огонь из укрытия, Чубатый с Вороном прыгнули в канаву.

Власов, слегка пригнувшись, отбежал к стене. За­точка лихорадочно перезаряжал автомат, его захлест­нула горячка боя. Ай да Власов, ай да сукин сын! Точ­но первый будет в погоне за мутантом! Первоначаль­ная неприязнь к капитану сменялась удивлением и своеобразным восхищением. Хоть и выглядел Власов снулой рыбой, а действовал быстро, уверенно и безжа­лостно.

Воля, переглянувшись с Шустрым, начал проби­раться вдоль кустов к залегшим в канаве сталкерам. Шу­стрый пополз по высокой траве в обход.

— Прикрывайте! — велел Власов. Кабан, кивнув, встал из кустов, поднял «Печенег» и открыл огонь. Ми-роныч вскинул СВД. Выстрелы с той стороны затихли: сталкеры не могли и носа высунуть из своих укрытий.

Пользуясь этим, Воля подобрался к трупам и ук­рылся за ними. Осторожно выглянув, увидел, как ко­лышется трава за канавой — там, где залегли сталкеры. Потянул из-за спины автомат, приподнял руку, чтобы дать отмашку.

Пулемет смолк. Воля высунул ствол из-за мертвого тела, подобрался. Противники не показывались. Боятся, ясное дело...

А потом все случилось очень быстро. Метнулся из травы Шустрый, прыгнул на спину одному сталкеру. Второй, статный блондин, вскочил, направив на дол-говца «калаш», Воля вдавил крючок, но это оказалось ни к чему — в лоб блондина вошла пуля: Мироныч был начеку.

Шустрый и Чубатый покатились в канаву. Воля, перебежав дорогу, встал на обочине, направил автомат вниз, но стрелять не решился.

Впрочем, это и не понадобилось: нож вошел в гор­ло, плеснула ярко-красная, насыщенная кислородом кровь. Шустрый подскочил, отпустив врага, тот свалил­ся в растущий на дне канавы иван-чай, дернулся пару раз и затих. Воля дважды выстрелил в него. Шустрый наклонился, перевернул — сталкер был мертв.

Заточка, ежась, прошелся вокруг трупов на дороге, заглянул в канаву. Лихорадка боя прошла, и он ощутил непонятное смущение. Зачем было их убивать? Это ж свои братаны, сталкеры... Ну, припугнуть, по башке прикладом стукнуть, нос расквасить — дело житейское. Но вот такая быстрая кровавая расправа... Порученец оглянулся на капитана Власова и увидел, что тот смот­рит на него. В серых рыбьих глазах Заточке почудились насмешка и презрение.

— Три минуты отдыха, — приказал капитан, отво­рачиваясь. — Скиньте тела в канаву.

Волоча ноги, Змееныш вышел на край просеки, увидел бетонные постройки впереди и остановился. По­сле столкновения с бандитами на болоте он шел больше суток и едва не падал. Понимая, что если сейчас свалит­ся, то встать уже не сможет, Змееныш оперся о ствол березы, вглядываясь одновременно в реальное и мен­тальное пространства. Перед ним была грузовая желез­нодорожная станция, естественно, давно заброшенная. В отличие от леса вокруг там нет людей и мутантов, только где-то с краю прячется слепая собака со щенка­ми. Змееныш поковылял вперед.

Собака оказалась слабой, истощенной, с перебитой лапой — она едва могла охотиться и лежала под плат­формой за административным зданием. Рядом копоши­лись двое щенков. Когда Змееныш влез под низкую платформу, сложенную из бетонных плит, собака завор­чала, но скорее жалуясь, чем предупреждая. Сил напа­дать у нее не было.

Под плитами царил сумрак, вдоль колеи росла гус­тая трава. Змееныш отполз немного, сел на пахнущий мазутом гравий, достал из кармана последнюю краюху, оставшуюся от еды Одноглазого, разломил и кинул кор­ку мутанту. Остальное медленно съел. Собака, жадно сожрав хлеб, тихо скулила. Змееныш лег на гравий, по­ворочался, продавливая под собой ямку, закрыл глаза.

Когда он заснул, где-то неподалеку тихо зарокотал дизельный двигатель.

* * *

— Всем сообщил? — Мировой оглянулся на Кручу. Человек-скала был вял и отвечал неохотно.

— Да всем, — отозвался тот. — Третий раз спраши­ваешь.

Покинув схрон, отряд быстро обогнул Армейские склады. В лесу за ними сделали первую остановку, и Круча стал крутить ручки радиостанции, чтобы выйти на связь с наводчиками.

Кипяток по-турецки сидел возле своего рюкзака, положив на колени автомат.

— Я вообще-то против, командир. — Он сцепил пальцы, вытянув перед собой руки, зевнул и вывернул ладони, хрустнув суставами. — Делиться с кем-то... Нас и так шестеро, это меньше, чем по двадцать тыщ на брата.

— Я — Круча, прием, — повторял басом человек-скала. — Оружейник, слышишь меня? Прием. Я — Кру­ча, Лапша, прием...

Рыжий с Дылдой открыли две банки консервов и пустили по кругу, а Теленок, бросив рюкзак, ходил по поляне, вглядываясь в лес. Мировой оттолкнул протя­нутую Рыжим банку. Рыжий обиделся:

— Ты чего, командир? Все из одной жрать будем.

— Как мы найдем Змееныша, Кипяток? — сердито спросил Мировой, не обращая на него внимания. — Ты что, придумал план, вычислил место и сообразил, как сделать засаду?

— Сталкеры не доверяют друг другу, — медленно проговорил Дылда, пальцами вынимая куски тушенки и отправляя в рот.

— Ну так правильно! — воскликнул Кипяток. — И чего?

Дылда прожевал и продолжил с видимым усилием:

— А того, что никто не выдаст, где...

— Короче, никто никому не скажет за здорово жи­вешь, где Змееныш, — оборвал его Мировой. — Потому что сказать — значит отдать награду другому.

— Ну так да! — Кипяток подпрыгнул от нетерпе­ния. — А я о чем же! Не станет нам никто помогать! Или диверсию наведут, дезу подкинут — забредем хрен знает куда...

— Оружейник, это Круча! Слышу тебя хорошо, прием. Да, понял, передам, прием. Считай, деньги твои, прием!

Мировой резко повернулся:

— Где он?

Круча стащил наушники.

— Оружейник видел, как Змееныш на рассвете за­шел на старую грузовую станцию.

— Это же у нас за спиной. — Командир отряда вы­прямился, покрутив головой, одернул военную куртку. — Подъем! Пять минут на сборы!

— Погодите, что за грузовая станция? — Недоволь­ство Кипятка как рукой сняло.

— Оружейник видел, как Змееныш залезал под платформу, — упаковывая рюкзак, сказан Круча. — Он как раз перегонял свой вагончик.

Дылда закопал консервные банки и обертку военно­го пайка, вытер пальцы о куртку.

— А кто сказал, что Змееныш еще там...

Отряд уже был готов. Мировой дал отмашку. Впере­ди пошел, приплясывая от возбуждения с «калашом» наизготовку, Кипяток, за ним Круча, Мировой и Рыжий с Теленком. Дылда топат последним.

— Змееныш идет двое суток. Должен же он когда-то отдыхать? — бросил командир.

Железные ворота станции были покорежены, створка висела на одной петле, другую затянули «ржа­вые волосы». Проход остатся небольшой, только-только чтобы втиснуться, не задевая аномальное растение. Пе­ред воротами Мировой остановил свою группу.

— Платформа там одна, короткая, возле админист­ративного здания. Оно в желтое выкрашено, остальные постройки серые, бетонные, не ошибетесь. Двигаемся так. — Стволом автомата он начертил в пыли план. — Круча, обходишь платформу справа, Рыжий, Дылда — огибаете администрацию и встаете слева, чтобы Змее­ныш не убежал. Я пройду через холл и буду страховать сверху. Кипяток, берешь Теленка, заходите от путей. Обойдете погрузчик и тепловоз, потом стреляете в Змееныша. Но постарайтесь поближе подобраться. Во­просы?

Вопросов не оказалось, и сталкеры стали по очереди входить в ворота. Мировой, протиснувшись последним, оказался на квадратной площадке для грузового транс­порта. Прямо тянулись несколько путей, на второй ко­лее стоял старый тепловоз... и тихо гудел. Теленок схва­тился за «калаш».

— Чего это он?!

Все тут же подняли оружие. Мировой проследил за взглядом Теленка и опустил ствол.

— Эта машина еще со второго взрыва тут, — пояс­нит он. — Стоит на одном месте и гудит.

В кабине горел свет. Над тепловозом с единствен­ным вагоном, полным ярко-желтого песка, нависал по­грузочный кран — большая решетчатая «П».

— А гам кто-то есть, ну, внутри? — уточнил Теленок. Кипяток ухмыльнулся во весь рот.

— А ты проверь!

— Сам проверяй, — отозвался Теленок. — Шутник-переросток!

— Тихо! — шепотом приказал Мировой. — К тепло­возу не подходить. Действуем согласно плану. Все гото­вы? Пошли. Нет, стоп! Круча, радиостанцию тут оставь, мешать будет.

Круча мог бы еще две станции утащить, но приказа послушался, стянул лямки чехла и опустил на асфальт. Передвинул на грудь автомат.

— Если только Змееныш дернется — стрелять на поражение. — Мировой окинул своих людей взглядом. — Теперь пошли!

Змеенышу снилось, что он завяз в болоте и к нему со всех сторон приближаются морские ежи, у которых по­чему-то выросли глаза на стебельках и прорезались зуба­стые пасти. Во сне Змееныш точно знал, что зубы очень ядовитые, и бултыхался в зловонной жиже, пытаясь вы­браться, но только глубже увязал. Он бился — и не мог вырваться из смертельных объятий трясины, тянул руки, чтобы схватиться за нависающую над ним еловую лапу...

...Он дернулся и проснулся. Ломило в затылке, очень хотелось пить, голова совсем мутная, будто дыма туда напустили. Зажмурившись, Змееныш ладонями сдавил виски, все еще ощущая морских ежей, которые катились к нему с разных сторон.

Слепая собака негромко заскулила, и он оконча­тельно пришел в себя. Никакие это не ежи — он во сне так ощутил людей! Их шестеро, и они окружают плат­форму.

Щенкам передалось беспокойство матери, они за­возились, хрустя гравием, начали тыкаться мордочками в отвисший живот собаки. Если преследователи начнут стрелять по нему, то заденут собаку, сообразил Змее­ныш. Он встал на корточки, упираясь ладонями в колю­чий, липкий от мазута гравий, прислушался к внутрен­ним ощущениям. Лилово-черные сознания приближа­лись от вокзала и от путей, слева и сверху — они спешили к нему, как пауки. Змееныш склонил голову, замер, раздумывая, и метнулся вправо, быстро переби­рая руками и ногами.

И уперся взглядом в защитной окраски поношен­ные штаны. Змееныш резко выпрямился, в грудь уста­вился ствол автомата. Почему он не почувствовал чело­века?!

Круча от неожиданности едва не открыл огонь, ре­шив, что это псевдопес или, того хуже, молодой крово­сос вылетел из-под платформы.

— Ты! — выдохнул сталкер, слегка отступив. На него уставились темные глаза — вроде и человеческие, но очень странные. — Змееныш... Беги, я прикрою.

Помедлив, Змееныш кивнул на платформу.

— Там собака со щенками, не трогайте ее.

— Ты сейчас не о мутантах переживай.

Еще секунду они смотрели друг на друга, потом Змееныш сорвался с места. Круча не успел разобрать, куда он делся, секунда — и беглец пропал, будто рас­творился в воздухе между бетонными строениями. Сталкер развернулся, поднимая оружие, к нему бежал Мировой.

— Ты видел его?

— Глаза отвел, мутант, — прогудел Круча. — Про­скочил мимо!

— Сюда! — крикнул Мировой, оборачиваясь, и мах­нул рукой. С другой стороны платформы вынырнули Дылда с Рыжим, Поспешили к ним. Из-за вагона пока­зались Кипяток и Теленок. — Внимательно смотреть, он где-то здесь!

Растянувшись небольшой цепью, наемники пошли вдоль путей, оглядываясь, водя стволами из стороны в сторону.

— Куда он мог исчезнуть? — гудел Круча с искрен­ним удивлением. — Точно не на станцию, я б заметил...

— Вон! — звонко крикнул Теленок, указывая вверх. Все подняли головы.

— Ну, блин, мутант! — воскликнул Кипяток с суе­верным ужасом. Высоко над ними Змееныш балансировал, шагая по краю погрузочного крана, опорами кото­рому служили два мощных решетчатых столба.

— Как он туда залез? — пробормотал Мировой, поднимая автомат.

Командир не успел выстрелить. Громкая очередь распорола воздух, заглушив гудение тепловоза. Змее­ныш упал на балку — и тут же внизу упал Рыжий. Он повалился на шпалы, нелепо раскинув руки, котелок на рюкзаке лязгнул о рельс. Мировой, пригнувшись, прыг­нул к платформе, Круча опустился на гравий и пополз за ним. Стреляли с другой стороны путей, там из проло­ма в бетонной стене выныривали фигуры в камуфляже.

— Долговцы! — крикнул Теленок.

Дылда с Кипятком бросились в колею, залегли меж­ду рельсов и открыли огонь. Долговцы попрятались за грузовую платформу, стоящую на последнем пути, Ми­ровой со своего места видел рюкзак одного из них. Тща­тельно прицелившись, он выстрелил — и услышал про­тяжный крик.

— Откуда они взялись, кровосос побери?! — хрипло спросил командир у лежащего рядом Кручи.

Тот не отвечал, раздвинув траву, смотрел куда-то. Мировой выглянул — и увидел, что Змееныш ползет по мосту, распластавшись на ржавой балке. Наемник под­нял автомат... Ударом мощной ладони Круча впечатал его голову в гравий. Пуля, просвистев над макушкой, раскрошила бетон в глубине под платформой. Из-за спины раздался жалобный скулеж.

Кипяток тоже заметил пробирающегося по крану Змееныша, и гнев вскипел в его груди. Их добыча, жир­ный кусок в сто тысяч, убегает! Он встал на колени, це­лясь, дал длинную очередь — и повалился лицом на рельсы, оросив кровью шпалы. Мировой с Кручей не целясь выстрелили в сторону долговцев.

Змееныш прыгнул. С двух сторон несколько чело­век ждали этого, и воздух над заброшенной станцией огласила канонада. Никто не разобрал, попал он или нет, — гибкое тело свалилось в открытый вагон, скати­лось по песку к ржавому борту.

Присевший за платформой Заточка повернул голову влево, вправо, осматривая отряд. Мироныч лежал на спине, раскрыв рот, глядел в небо мертвыми глазами.

— Эй, Власов... — начал Заточка, но капитан под­нял руку, и он смолк.

— Окружаем, — приказал Власов. — Петля — полз­ком влево, вокруг платформы, прикроем. Воля — впра­во, за ту платформу. Видишь этот дом?

— Администрация местная, — кивнул Воля.

— Сзади там пожарная лестница должна быть. На крышу, оттуда глядишь на меня, по сигналу огонь.

— Есть! — откликнулся Воля, и Петля кивнул. Мировой понял, что дела плохи, когда заметил, как

один из долговцев нырнул за платформу. Кипяток с Рыжим, видимо, мертвы — Рыжий так точно, — Змее­ныш куда-то подевался. Мировой, обычно не склонный к отвлеченным размышлениям, вдруг ясно понял: это наказание. За то, что пошел против совести. Наемник выстрелил, заменил опустевший магазин, достал грана­ту и, поймав испуганный взгляд оглянувшегося Телен­ка, выкрикнул:

— Отступайте! Прикрываем! — после чего, припод­нявшись, дал длинную очередь, затем взмахнул рукой.

Круча тоже открыл огонь. За грузовой платформой Заточка присел, когда вокруг застучали пули. Улегшись, попытался выстрелить снизу, между колесами, но там все было засыпано землей, платформа, по сути, лежала на ней, а не стояла на колесах. Воля, низко пригнув­шись, бежал к углу административного здания, Петля полз вдоль передка гудящего тепловоза.

— Щас разделаем их! — кровожадно сказал Заточка присевшему рядом Кабану. За последние дни помощ­ник Слона ощутил вкус к убийствам.

Сквозь разбитое боковое окно Змееныш ввалился в кабину тепловоза, присев, огляделся. Выстрелы грохо­тали где-то рядом, его могли заметить в любое мгнове­ние. Змееныш податся вперед, разглядывая широкий пульт, рычаги и рукояти, датчики. Под полом гудело, тепловоз мелко дрожал. На корточках Змееныш подоб­рался к рычагам — некоторые были стерты, ими пользо­вались чаще.

Неподалеку взорвалась граната, тут же под носом тепловоза дико заорали. Змееныш рванул рычаг, потер­тый сильнее других, провернул какую-то рукоять, дру­гую, ударил по кнопкам... Он действовал наугад, следуя лишь советам хорошо развитой интуиции. Раздалось шипение, когда отключился пневматический тормоз. Понятия не имея о том, что делает, Змееныш перекинул рукоять забора скорости. Прыгнула стрелка на одном датчике, мигнули ребристые кругляши из прозрачного пластика — и тепловоз дернулся.

Заточка, после взрыва гранаты распластавшийся на земле, сначала услышал истошный вопль Петли, а по­том ощутил, как дрогнула земля. Он поднялся на коле­ни, увидел Петлю, посеченного осколками разорвав­шейся гранаты, — и тут что-то большое надвинулось на десантника, закрыло... Поезд! Этот чертов состав на один вагон поехал! Порученец вскочил. На лице повер­нувшегося к нему Власова впервые возникло подобие человеческого чувства.

— Что происхо... — начал он.

— Уходит, тварюка! — взвизгнул Заточка и метнулся к тепловозу. Он не мог знать точно, кто забрался в ка­бину, — но кто, кроме мутанта, способен запустить этот аномальный тепловоз?! Заточка вспрыгнул на поднож­ку, заглянул в разбитое окно, увидел Змееныша прямо перед собой, вскинул пистолет и выстрелил. Змееныш, краем глаза заметив движение сбоку, развернулся. Пуля ударила в плечо, он отшатнулся, но прежде чем поруче­нец выстрелил во второй раз, подался вперед и врезал ему в челюсть. Подошвы соскользнули, Заточка от­прыгнул, чтоб не затянуло под колеса, выпустив писто­лет, покатился по насыпи.

Тепловоз медленно, тяжело набирал ход. Со скре­жетом он расплющил лежащий на путях лист жести, дальше ветка полого повернула, мимо понеслись дере­вья. Несколько сосенок проросли между шпалами — покатый передок смял их, сломал, как спички. Прижи­мая ладонь к плечу, Змееныш сел, вытянул ноги. Через голову стянув рубаху, оглядел плечо, оторвал рукав и стянул рану. Опираясь о пульт управления, он поднял­ся, поглядел вперед — и схватился за рычаги.

Дылда с Теленком волокли раненого Кипятка к во­ротам, Мировой и Круча прикрывали их короткими очередями. Впрочем, долговцы не преследовали — когда тепловоз поехал, в отступающих наемников выстрелили лишь несколько раз. Сталкеры добрались до опушки, углубились в лес и лишь когда едва не напоролись на жарку, тихо гудящую возле замшелой коряги, останови­лись. Теленок с оханьем упал на землю, Дылда, осто­рожно уложив Кипятка, присел на корточки, рядом с ним опустился Круча и тяжело уставился на командира.

— Прекращаем охоту, — сказал тот и отвернулся.

Заточка, скрежеща зубами, подскочил к долговцам и выпучил глаза, увидев Петлю — живого! Посеченный осколками сталкер лежал на спине и дергал ногой от боли. Штанина была срезана, Воля с Кабаном перетяги­вали бедро жгутом. Капитан Власов повернулся к пору­ченцу.

— Где он?

— На поезде уехал!

— Кабан, помогай Петле, — приказал Власов. — Остальные — за мной.

Он побежал по шпалам, Заточка и долговцы устре­мились следом. За краем станции рельсы полого изги-бались, исчезая за сосновой рощей. Заточка, урча от ярости, рванулся за тепловозом, и тут из-за деревьев до­несся треск гравия и низкий рокот.

Увидев, что пути искорежены взрывом, Змееныш схватился за рычаги, но было поздно. Передние колеса продавили изогнутые спиралью рельсы, вмяли — и теп­ловоз с разгону выехал на гравий. Затрещало, загрохота­ло, колеса полностью ушли в мелкие камни, машина встала, кренясь. Хромая, Змееныш добрался до окна, перевалился через край и выпал наружу. Заскрежетала, выламываясь, сцепка, груженный песком вагон при­подняло. Змееныш скатился по выпуклому гладкому борту, упал на камни, вскочил и похромал прочь.

Спустя пару минут к стоящему под углом сорок пять градусов тепловозу вышли долговцы. В это время Змее­ныш был уже далеко.

Он шатался, часто падал, но заставлял себя вставать и идти дальше. Беглец повернул на северо-запад, чтобы забраться в самую глушь леса за Янтарем и переждать, зачечить раны, да хотя бы отоспаться. Если его ловят на северном направлении, то к западу, возможно, не станут искать. Там и артефактов почти нет, поэтому туда никто не заходит, никто не увидит его и не сдаст охотникам.

Одну группу преследователей Змееныш ощутил за­долго до их появления — несмотря на рану, он был на­стороже. Сталкеры не заметили его, лежащего за куста­ми буквально в двух шагах, прошли мимо. А Змееныш еще долго помнил их жгучее лилово-черное излучение. Все люди, попадающиеся теперь на пути, охвачены жаж­дой убийства.

Он мог понять, почему его смерти желает Слон, но все эти охотники? Они лишь жаждали заполучить деньги, которые Змееныша никогда не интересовали, которых он вообще не ценил — просто шершавые бумажки с цифрами и рисунками. Мазай когда-то объяснял ему, для чего нужны деньги: их изобрели ради удобства, это просто единица измерения, мера стоимости товаров или услуг. Но Змееныш не мог проникнуться ценно­стью денег. Для него они не значили ничего, и выходи­ло, что все эти люди хотят убить его ради никчемной вещи, ерунды, бессмысленных бумажных прямоуголь­ников.

Змееныш забрался в самую глубь какого-то болота, от усталости и боли почти ничего не видя вокруг, едва обходя редкие аномалии. Пахло стоячей водой и плесе­нью. Змееныш выполз на сушу под вечер, вцепившись в траву, весь облепленный ряской, ткнулся лицом в зем­лю и замер. Было тихо и спокойно, но расслабляться рано — надо найти укрытие, где его не тронут ни люди, ни мутанты, когда он потеряет сознание. А оно уже на-чинато отключаться, порою ему слышались чьи-то го­лоса, неясные тени мелькали вокруг, вставали лица из прошлого...

Неподалеку зарычат псевдопес. Змееныш напряг последние силы, поднялся, шатаясь. Где-то за кустами текла река, доносился плеск воды, а впереди на поляне стояла вросшая в землю избушка.

Из-за кустов выскочили три псевдопса, побежали к Змеенышу, рыча. Он сосредоточился, пытаясь поднять в себе волну, при помощи которой сбил с ног Кирзу и Стопку, — но сил не было. Попробовал взять мутантов под контроль — не вышло, хотя они остановились, не добежав до человека, заворчали, поджали обрубки хво­стов и сели перед ним.

Последнее усилие добило его, Змееныш покачнулся, но как-то устоял. Едва переставляя ноги, прошел между псевдопсами, добрел до избушки. Смеркалось, стало хо­лодно, его пробирал озноб. Змееныш остановился перед приоткрытой дверью. У него не осталось сил даже на то, чтобы удивиться. Наверное, здесь никто не живет, слишком глухие места. Змееныш навалился на дверь плечом, та распахнулась с тяжелым скрипом. В избушке было совсем темно. Понимая, что еще несколько се­кунд, и он свалится, Змееныш оглянулся — псевдопсы сидели на том же месте, повернув к нему морды, — при­крыл дверь за собой и шагнул к лежанке, смутно вид­невшейся под стеной. Еще один неверный шаг. Еще. Глаза привыкали к тусклому освещению, из теней вы­ступали предметы обстановки: грубо сколоченный стол, полка на стене, высокий табурет, самодельное деревян­ное кресло в углу, фигура в кресле...

Змееныш замер. Там сидел кровосос и в упор смотрел на гостя. Змееныш напрягся, пытаясь увидеть сознание мутанта, но в ментальном пространстве была глухая пустота, лишь тени клубились в нем — все быст­рее, быстрее... Глаза кровососа блеснули, в полутьме Змеенышу показалось, что щупальца его шевельну­лись. А потом пол ушел из-под ног, и Змееныш упал лицом вниз.

Он пришел в себя на лежанке, укрытый тонким одеялом, с влажной повязкой на лбу. Приподнялся на локте, пытаясь сквозь мутную пелену разглядеть, что вокруг. Увидел маленькое окошко, полутемное поме­щение с низким потолком, стол, кресло... В кресле си­дел кровосос и топорщил щупальца. Змееныш откинул­ся на подушку и опять потерял сознание.

Его лихорадило всю ночь, бросало то в жар, то в хо­лод, иногда он плакал, как ребенок, иногда кричал, выл, щелкал зубами и сыпал проклятиями. Пару раз ненадол­го приходил в себя, но не мог понять, где находится, а потом пугающие видения теснее обступали лежанку, и Змееныш опять проваливался в бред. Он не чувствовал, как чьи-то руки переворачивают его, обтирают грудь и спину водой с уксусом, меняют холодную тряпку на лбу. В очередной раз ненадолго придя в себя, Змееныш раз­глядел в предрассветных сумерках бревна потолка, меж­ду которыми торчал почерневший от времени мох. Поз­же эти черные пряди преследовали его в бреду, опуты­вали, стягивали горло и грудь, мешая дышать, Змееныш срывал их, но они вырастали снова и снова, лезли ото­всюду, окружали и засасывали, как трясина. А потом знакомый голос бормотал что-то успокаивающее, про­питанной уксусом тряпкой стирали мох с тела, и прихо­дило тяжелое забытье — до нового приступа.

Очнулся Змееныш поздним утром. Сознание было на удивление чистым, в голове еще немного гудело, по телу разливалась слабость — но он открыл глаза и смог разглядеть низкий потолок, полку с кружками и жес­тяными банками на стене, связку трав в углу. Змееныш приподнялся, сел, медленно стянул с себя одеяло. Кро­восос сидел в кресле под стеной, выпуклые стекляшки глаз поблескивали в лучах солнца, льющихся сквозь окно.

Скрипнула дверь.

— Очнулся? — спросил знакомый голос.

Змееныш поднял голову — в избушку вошел патла­тый мужик с клочковатой седой бородой и кустистыми бровями. Поставил под стеной ружье, неторопливо пе­ресек комнату, по дороге взяв со стола дымящуюся кружку, сел на краю лежанки.

— Мазай, — сказал Змееныш.

— Это бульон, выпей, тебе сейчас в самый раз.

Змееныш обхватил кружку ладонями, сделал не­сколько глотков. Горячий, наваристый бульон напол­нил его теплом. Откинувшись на подушку, Змееныш сказал:

— Мазай, ты... Я думал, ты мертв.

— Некоторое время и я так думал, — откликнулся хозяин, усмехнувшись в бороду.

— Но как ты оказался тут? Варвара сказала, что ты погиб в холодце.

Мазай качнул головой.

— А! Вот как Заточка объяснил Слону, почему без меня вернулся. Не погиб я, как видишь. Ладно, ты пей, это бульон из тушенки и всяких полезных кореньев.

— Как ты здесь очутился? — Змееныш кивнул на чучело кровососа.

— Этот-то... — улыбнулся Мазай. — Он меня чуть не прикончил. Я тогда еле ушел от Заточки, раненый, сюда приполз — а тут он. В этой избушке жил. Старый был, дряхлый, но сильный еще.

Змееныш допил бульон, выпрямился на лежанке, и Мазай взял у него кружку.

— Пулю из плеча я вытащил, рану стянул хорошо. Кровь уже не идет. Попробуй встать. Посидишь на солнце, придешь в себя.

Змееныш спустил ноги на пол, нашел свои ботинки возле топчана. Пальцы дрожали от слабости, голова еще кружилась, но он сумел завязать шнурки. Мазай помог встать, поддерживая, вывел наружу. Показал влево, на невысокий холм.

— Видишь трава с красными листьями? Это кро­вянка. Редкая штука. Я выпил отвар из нее и дал крово­сосу себя укусить.

Змееныш недоверчиво смотрел на Мазая.

— Ты выжил после укуса кровососа?

— Ну да. Кровянка ядовитая, но для людей куда меньше, чем для кровососов. Он сдох, а я оклемался.

Два дня валялся на лавке, пока в себя не пришел. Коро­че, я теперь жив, а он чучело. Набил его, чтобы память была: редко кому удается с кровососом таким способом разделаться, и о каждом случае легенды в Зоне ходят. Ну и потом... я же один, а так вроде компания какая-то. — Мазай смущенно почесал затылок. — Я иногда даже раз­говариваю с ним.

Змееныш опустился на низкую лавку возле избуш­ки, подставил лицо теплому солнцу. День выдался на удивление ясный, редкость в Зоне. Облака плыли лишь у горизонта.

— Как ты живешь? — спросил он. Змеенышу здесь понравилось: очень тихо, спокойно, плещет за кустами река, едва слышно шелестят на ветру листья кровянки, иногда только хрустнет, сломавшись, сухая ветка где-то в лесу.

Мазай присел рядом. Из-за дома выскочил псевдо­пес, подбежал к сталкеру и ткнулся мордой в колени. Мазай стал чесать мутанта за ушами.

— Приручил вот. Кинулась их мамаша на меня, а я не понял, что она щенков прикрывала, и пристрелил. Потом слышу — повизгивают под корягой. Пришлось взять к себе. Ко мне привыкли, не трогают, а других му­тантов отваживают от дома.

— Тут есть люди? — спросил Змееныш, касаясь ноющего плеча.

— Никого нет. Глухомань, сталкеры сюда не захо­дят. Но болото это необычное — после каждого выброса аномалии появляются. Дальше поселок заброшенный, я там в подвале выброс пережидаю, а как обратно иду — всегда три-четыре аномалии в болоте вылезли, ну и ар­тефакты бывают. Соберу сколько-нибудь — и иду к лю­дям, меняю на еду, на одежду, на оружие...

— Ты на людях бываешь, и никто не узнал тебя? — недоверчиво спросил Змееныш. — Обязательно пошел бы слух, что ты выжил! Я... переживал...

— Да я зарос, видишь. — Мазай смущенно подергал себя за бороду. — И когда спрашивают, называюсь От­шельником. Мало ли таких в Зоне? Никому не интерес­но, кем я был раньше... — Мазай покосился на гостя и спросил: — Ну хорошо, а теперь скажи: как ты сюда за­брел?

— На меня охотятся, — сказал Змееныш. Мазай сразу посерьезнел.

— Идем в дом, — сказал он. — Пока есть будем, рас­скажешь.

На обед была молодая картошка, жареные лисички и консервированная фасоль. Стуча ложкой о миску, Мазай изучал измученное лицо гостя. Змееныш был сосредоточен, ел мало, без охоты, уставившись в стол перед собой. Только за чаем начал рассказывать. Мазай узнал про Оксану, Слона, о том, что произошло на бревне, ведущем через пограничный овраг, услышал про облаву.

— Что ты собираешься делать? — помолчав, спро­сил он.

Змееныш откинулся на стуле, посмотрел на крово­соса в кресле, на хозяина.

— В покое меня не оставят. Или они меня убьют, или я их. Поэтому я...

— Не торопись, — сказал Мазай, — лучше обдумай все сначала. Обдумай и... не надо мараться.

— Мараться?! — Змееныш вскинул голову. — Да они... это они убили Оксану! Они, а не я. И теперь за это охотятся на меня!

Хозяин достал из кармана кусок газеты, положил на стол, развернул — там лежал табак. Он скрутил само­крутку, почиркал спичкой, раскурил. Избушку напол­нил дух крепкого самосада. Все это время Мазай о чем-то размышлял, сведя брови над переносицей.

— Тебе не предлагаю, ты вряд ли курить начал. Змееныш покачал головой, и тогда Мазай заговорил:

— Хорошо, ты им отомстишь — и что дальше? Что от этого изменится? Ну пусть умрут те, кого ты ненави­дишь. И что? Думаешь, твоя жизнь станет счастливее?

— Да, — сказал Змееныш, подумав. — Или... или нет. Не знаю, это не важно. Не важно, что станет с моей жизнью, главное, что это будет справедливо.

Мазай затянулся, выпустил в потолок клуб сизого дыма.

— Нет никакой справедливости, — сказал он. — Справедливость относительна. Для одного справедливо то, для другого это, и разные справедливости противо­речат друг другу. Ты же все равно шел на север? Пойдем вместе, вдвоем в Зоне веселее. Уйдем за ЧАЭС, куда-нибудь, где никто не живет, где никто не будет знать ни тебя, ни меня. Тут хорошо, но я засиделся на одном мес­те, скучно уже стало...

— Ты не понимаешь! — перебил Змееныш. Темные глаза его сверкнули. — Эти люди хуже зверей. А как с тобой Слон обошелся, помнишь? Теперь ты в этой глу­ши живешь, в избе кровососа, а Слон жиреет, и совесть ему спать не мешает. Я отомщу за Оксану — и за тебя тоже.

Щурясь, Мазай посмотрел в окно, где солнечный свет стал глуше — набежали облака.

— Я ведь тоже хотел отомстить, — негромко сказал он. — Хотел убить Слона. Пробраться в Лесной Дом, подкараулить... но не сделал этого. Не потому что боял­ся, просто понял: месть бессмысленна. Это просто удов­летворение твоих эмоций, а все разговоры про справед­ливость — выдумывание оправданий.

Змееныш, уставившись в стену, катал по столу по­следнюю картофелину.

— Я не знаю, — признался он наконец. — Мне не хочется никого убивать. Вернее, хочется — но только Сло­на. У этих людей, которые охотятся на меня, такое излу­чение... черно-желтое, мутное. Злобное. А у меня... — он положил ладонь на лоб, — у меня этого нет. Вернее, оно возникает, только когда я вспоминаю о Слоне. Ведь он застрелил Оксану. Когда я убегал... чем дальше, тем все сильнее ощущал себя зверем. Как будто я становился мутантом, в голове почти не было мыслей, хотелось рычать, бросаться на людей, грызть их... И еще я стал забывать слова. Только теперь, когда поговорил с то­бой, это прошло. Но они же не оставят меня в покое. Пойдут по моему следу даже за ЧАЭС. Наверное, Слон обещал много денег, раз столько людей охотятся за мной. Люди хуже мутантов, потому что из-за денег го­товы на все.

Мазай раздавил окурок о край стола, положил на спичечный коробок.

— Послушай, что я тебе скажу. Больше не буду уго­варивать. Это глупо звучит, напыщенно, но... Месть ис­сушает душу. Понимаешь? Если ты сделаешь это, убь­ешь Слона, — как станешь жить дальше? Ты больше не будешь получать удовольствия от простых вещей, кото­рые и составляют жизнь. От солнца, от природы, от движения, от... от познания. — Он кивнул на полочку у себя за спиной, где стопкой лежали книги.

Змееныш хлопнул по столу, встал, собираясь ска­зать что-то резкое, но вместо этого повалился на стул, обхватив голову, и замер. Мазай ждал. Прошла минута, другая... Змееныш поднял на него взгляд.

— Ты прав, — тихо сказал он. — Давай уйдем отсюда вдвоем.

— Вот и хорошо. Я соберусь быстро — через два часа выйдем. За три-четыре дня пройдем мимо Армейских складов, дальше Лиманск и Рыжий лес, там опаснее, но сталкеров меньше. Охота там может захлебнуться. Зна­чит, идем?

Змееныш кивнул. На дворе заворчал псевдопес.

— Это еще что? — нахмурился Мазай. — Сиди тут, я гляну.

Сняв висящее на стене ружье, он шагнул к двери. Змееныш вскочил.

— Нет, стой!

Но Мазай уже открыл дверь, поднимая оружие.

Два выстрела слились в один. Змееныш бросился к Мазаю и успел подхватить его. Сквозь дверной проем он увидел стоящего далеко от избушки Заточку с автома­том. Пуля из ружья Мазая ранила высокого мощного долговца, шагнувшего из кустов с пулеметом в руках, — великан медленно валился набок.

Мазай захрипел, судорожно дергая левой рукой. Ногой захлопнув дверь, Змееныш оттащил его от поро­га. Он уже ощутил шесть наполненных агрессией и жаждой убийства человеческих сознаний, окружавших избушку.

— Мазай! — шепнул он, склоняясь над старым стал­кером. Рубаха на груди того потемнела.

Кроваво-алая, горячая ярость поднялась из глубин сознания. Змееныш зарычал, оскалившись, чистый вы­сокий лоб его пробороздили морщины, лицо исказилось.

— Мазай!!! — Возглас мало напоминал человеческий голос, скорее звериный вой.

И тогда снаружи ответили псевдопсы. Змееныш окатил их яростью, выплеснул, ошпарил, как кипят­ком, — трое мутантов бросились на людей.

Темно-рыжий, самый крупный, прыгнул на Заточ­ку, вцепился ему в правую руку. Порученец, заорав, уронил автомат, выхватил левой самодельный нож и вонзил псу в загривок.

Палевая самка, едва слышно рыча, на брюхе под­кралась к людям, трава почти целиком скрывала ее. Она выскочила на подошедшего ближе всех к дому малень­кого сталкера.

Шустрый не успел закричать — самка повисла у не­го на груди, мощные челюсти перекусили горло. Стал­кер повалился на землю.

Капитан Власов, раздвинув ветви елочек, шагнул на поляну. Окинув ее одним быстрым взглядом, достал пистолет, направил в голову рыжего псевдопса, деруще­гося с Заточкой, и трижды выстрелил. Мутант повалил­ся на человека, порученец заизвивался под ним, пыта­ясь выбраться.

Раненый Петля, не успев поднять автомат, схватился с третьим псевдопсом: душил его, а тот рычал, щелкая клыками, тянулся к горлу человека. Вытащив нож, Воля подбежал к ним, вогнал клинок в бок мутанта. Сжимая того одной рукой, Петля потянул со спины автомат.

Но тут самка, оставив тело Шустрого, прыгнула Воле на спину, вгрызлась ему в затылок. Воля закричал, вы­гнувшись назад. Самка раскрошила клыками позвонки, и долговец обмяк, голова упала на грудь. Руки разжались, Воля мешком повалился в траву, а самка бросилась на Петлю, вдвоем с серым псевдопсом опрокинула вставшего было долговца. Серый издох, поймав брюхом несколько пуль из его автомата, и сразу за ним умер Петля. Самка с рычанием обернулась, почуяв человека, — капитан Вла­сов, подойдя почти вплотную, вогнал в нее остаток па­тронов из ТТ. Отбросив пистолет, поднял автомат, быст­рыми шагами направился к избушке. Лицо его оставалось равнодушным, рыбьи глаза глядели на закрытую дверь.

Власов сильным пинком открыл ее, пригнулся, со­бираясь прыгнуть внутрь.

Прямо перед ним топорщил щупальца старый кро­восос.

Этого Власов не ожидал. Он моргнул и вдавил спус­ковой крючок. Полетели клочья плоти и солома, но Власов не успел осознать, что перед ним чучело.

Стоящий сбоку от двери Змееныш повернулся, вски­дывая ружье, ствол почти уперся в висок капитана, гро­мыхнул выстрел, и Власов упал на мутанта, перевернув его вместе с креслом.