Глава десятая охота Змееныша. Свора

Руки мелко дрожали, голова тряслась, иногда Слон вздрагивал, будто услышав быстрые шаги прямо за спи­ной, облизывал сухие потрескавшиеся губы. А еще он часто оглядывался на узкую дверь в стене возле шкафа.

На столе в кабинете Слона круглосуточно работала радиостанция, все свободное время он слушал эфир, ловя сообщения о передвижении Змееныша. Он знал о нападении Кирзы и Стопки — эти всем растрезвонили; знал про неудачу трех бандитов во главе с Гробом — найденные в болоте у Янтаря тела опознали. Слышал Слон и про столкновение «Долга» с группой Мирового на заброшенной грузовой станции, где часто останавли­вал свой вагончик Оружейник.

Но больше ему ничего не было известно. Последнее известие пустил в эфир Оружейник, видевший трупы сталкеров и долговцев, а также сошедший с рельсов теп­ловоз. Это случилось четыре дня назад. И с тех пор — тишина.

Верней, эфир разрывался от слухов и домыслов, но никто не видел, куда ушли долговцы с Заточкой. Да и где остатки отряда Мирового? Хотя эти могли остано­виться в одном из своих схронов и зализывали там раны. Но вот где порученец, почему отряд Власова задержал­ся, отчего не шлют вестей? Слон крутил в руках много­страдальную глиняную статуэтку с приклеенной голо­вой и подумывал о покупке бронзовой фигуры — и на­дежнее, и тяжелее, если швырнуть в кого-то...

Мысли в очередной раз понеслись по накатанной колее. За это время можно дойти чуть не до Лиманска! Куда делся отряд «Долга», почему молчит Заточка? Неу­жели мутант положил всех? Такого не может быть! У него есть всякие хитрые способности, но Змееныш не супер­мен, обычный мальчишка, довольно хилый, хоть и вы­носливый. Ему не по силам победить отряд хорошо под­готовленных бойцов! Значит, Заточка с остальными еще преследуют его, они просто углубились в Зону, идут по следу на север... Хорошо, но сколько можно идти? Все эти люди не первый день Зону топчут, должны давно дог­нать мутанта, тем более он почти наверняка ранен после встреч с многочисленными преследователями. Так что, он таки их всех положил? Нет, этого не может быть!

Мысль замкнулась. Слон выругался и отставил ста­туэтку. Так он только измотает себя, надо отвлечься, заняться делами — проверить склады, назначить сталке­ров в поход, на дежурство, пересчитать выручку за по­следние артефакты, отложить долю полковника Рябо­го... Есть чем заняться, чтобы беспокойные мысли в го­лове не крутились. Слон тяжело поднялся, обошел стол, закрыл жалюзи. Солнце садилось в облака над горизон­том, окрасив небо на западе багрово-алым цветом. На дворе Варвара развешивала белье, старый Игнат на ска­мейке возле кухни играл на аккордеоне, его слушали сталкеры, кто-то под водокачкой резался в домино — сюда доносились азартные крики и щелчки фишек.

На лестнице послышались тяжелые шаги. Слон обер­нулся. Кого еще нелегкая принесла? Он никого не ждет сегодня...

Дверь распахнулась, в кабинет ввалился Заточка. Весь грязный, правая рука висит в самодельной петле на шее, кое-как обмотанная тряпками, и рубахи под курт­кой нет.

— Ты?! — изумился Слон. — Ну, говори!

Заточка сделал несколько шагов, оперся о стол, бе­зумным взглядом посмотрел на хозяина. Серое лицо было заляпано кровью, левую бровь пересекал воспа­ленный шрам.

— Где долговцы? — спросил Слон, уже зная ответ.

Порученец зло ощерился, глаза сверкнули.

— Полегли они. Все.

— Но ты его убил? — Слон схватил помощника за плечи, встряхнул так, что голова Заточки мотнулась на худой жилистой шее. — Ты убил его, спрашиваю?!

— Жив он, — хрипло выдохнул помощник в лицо хо­зяина. — Жив мутант! Мы его загнали, но он... Там Ма­зай был — я его пришил. А мутант — остальных. И Вла­сова... я уполз, раненый. Теперь он сюда пойдет!

— Сюда пойдет? — растерянно повторил Слон.

— А ты отсидеться думал? А, нет! — Заточка вдруг засмеялся, толкнув Слона, отступил. Ноги заплелись, он покачнулся. — Думал отсидеться на холме своем, чужи­ми руками мутанта завалить? Не выйдет! — Порученец погрозил Слону грязным кулаком. — Мутант сам за то­бой придет, спросит с тебя: за Мазая, за Оксану...

Ярость ударила Слону в голову.

— У меня — за Оксану?! — взревел он. — Это мутант виноват! Это я с него спрошу...

Замахнувшись, он шагнул к Заточке, собираясь вре­зать по ухмыляющейся роже, но не успел: глаза того за­катились, взмахнув руками, порученец повалился на пол.

Змееныш похоронил Мазая и псевдопсов на холме у зарослей кровянки, чтобы звери не могли разрыть моги­лы. А долговцев хоронить не стал — оттащил тела вдоль болота на большую поляну и бросил там.

Стараясь не зацепить раненое плечо, он залез на старый дуб, уселся в развилке ветвей и стал ждать. Мыс­лей не было, Змееныш растворился в окружающем ми­ре, в шелесте листвы и прохладных лучах солнца. Он просидел неподвижно почти два часа, пока на опушке не появилась стая псевдопсов, привлеченная запахом мертвечины. Крупный вожак вышел вперед, насторо­женно принюхиваясь. Фыркнул и прбежал к трупам.

Стая последовала за ним. Змееныш не шевелился, на­блюдая за мутантами. Не обнаружив опасности, вожак, а за ним и остальные накинулись на долговцев.

Змееныш, погрузившийся в ментальное простран­ство, почти не видел окружающее — вокруг колыхался темно-серый дым, шел ленивыми волнами, и в волнах этих качались, словно буйки, сознания псевдопсов. Ку­да более примитивные, чем человеческие, но изощрен­нее, чем, к примеру, у кабанов. Змееныш заранее обду­мал, что будет делать, и теперь принялся плести пси-сеть, чуть касаясь звериных разумов, вытягивать из них нити — едва заметные паутинки желания и воли, кото­рыми он собирался связать стаю воедино.

Только когда мутанты насытились, он приступил к делу. Первым заметил неладное вожак — поднял серую башку, прислушиваясь. Змееныш натянул ментальную сеть, опутавшую стаю, и наконец каждый псевдопес ощутил чужака, вторгшегося в сознание. Мутанты за­волновались, рыча, начали кружить по поляне. Нити, связывающие их со Змеенышем, зазвенели от напряже­ния. Змееныш мысленно потянул, сгоняя псевдопсов к центру опушки.

Вожак залаял — неумело, хрипя и кашляя. Этот крупный серый псевдопес сопротивлялся больше всего, сознание его бурлило, будто суп в котелке над костром, вспухало пузырями гнева, удивления, растерянности... Змееныш перенес на вожака все внимание, потянул из его разума новую нить. Связь между человеком и мутан­том стата крепче, Змееныш направил в сознание псев-допса приказ: встань в центре опушки, созови стаю. От­ветом было утробное рычание. Серый вожак закрутился на месте, злоба плеснула во все стороны, брызнула об­жигающими каплями. Змееныш отпрянул, мутант прыгнул к дубу, человек напрягся, но поздно: соеди­няющая их нить порвалась, и сеть распалась. Встав на задние лапы, вожак подрал когтями кору, отскочил, вновь бросился на дерево и забегал вокруг, яростно ры­ча. Освобожденная от чужого влияния стая присоеди­нилась к нему.

Разноголосый вой, ворчание и фырканье зазвучали над поляной. Змееныш неподвижно наблюдал за стаей. Он попал в ловушку — мутанты почуяли его, и теперь их разгоряченные сознания, замутненные злобой и агрес­сией, не поддавались влиянию.

Обхватив ствол, Змееныш прижался к нему горячим лбом. Он еще не оправился после ранения, а на созда­ние пси-сети и попытку управлять стаей с непривычки потратил слишком много сил. Собрав все, что у него осталось, Змееныш покрепче вцепился в ствол одной рукой, не обращая внимания на ноющее плечо, нагнул­ся—и ударил по вожаку. Агрессивная ярость рухнула сверху, будто бревно, расплющила серого. Тот взвыл, растянувшись в траве. Затем медленно поднялся, скуля и шатаясь, поджал хвост и бросился прочь с поляны. За ним побежали остальные. Когда недовольное рычание смолкло, Змееныш сполз с дерева и вернулся в избушку.

Он поселился в доме Мазая. После попытки управ­лять мутантами Змееныш отсыпался два дня, затем ре­шил повторить эксперимент и вернулся к поляне. От долговцев почти ничего не осталось, две слепые собаки вяло грызли кости.

На этот раз Змееныш поступил немного иначе. Он не стал ничего извлекать из сознаний мутантов — ка­жется, это слишком сильно нервировало их и в конеч­ном счете мешало подчиниться чужой воле, — но сплел пси-сеть из своей ненависти и воли и уже готовую на­кинул на слепых собак.

Теперь он сумел управлять ими. Через сеть Змее­ныш ощущал все их примитивные эмоции и желания и, добавляя к ним незаметные импульсы или короткие от­четливые приказы, направлял мутантов туда, куда хотел. Он погонял собак по опушке, чтобы они привыкли. Поначалу звери сопротивлялись, скулили, спотыкались — но скоро освоились и притихли.

Через некоторое время Змеенышу показалось, что он ощущает даже оттенок удовольствия в сознаниях собак или, возможно, благодарности — они решили, что теперь о них позаботятся. Ментальное рабство показалось им более безопасным, чем вольная жизнь. Смирившись с тем, что они подчинены чужой воле, оба мутанта убедили се­бя, что воля эта принадлежит кому-то, кто умнее, хитрее, сильнее их... принадлежит вожаку. Как и для большинст­ва людей, рабство стало для них приемлемее свободы.

Повинуясь мысленным приказам Змееныша, соба­ки подбежали к нему, припали к земле, виляя хвостами, затем стали кружить по поляне. Убедившись, что пол­ностью управляет мутантами, Змееныш послал их в лес, к избушке. Собаки побежали впереди, он ощущал, как с каждым шагом слабеет связь, и, двигаясь следом, усили­вал ее, накачивал психической энергией, пока не почув­ствовал усталость. Змееныш понял, что может контро­лировать мутантов, когда они находятся в круге радиу­сом до ста метров. Наверное, через какое-то время он сумеет увеличить это расстояние...

Шли дни. Змееныш экспериментировал и учился.

Он с безучастным удивлением наблюдал за собой со стороны и отмечал, как изменился после смерти Мазая. Она стала последней каплей — теперь Змееныш все меньше был человеком. Слепая ярость и жажда мести, охватившие его после смерти Мазая — последнего жи­вого существа, связывавшего его с людьми, — ушли в глубь сознания. Их сменила холодая, чистая, расчетли­вая ненависть. Конечно, он отомстит. И это будет такая месть, от которой не уйдет никто. Не только Слон и его подручные — ни один человек в Зоне. Для этого нужны силы. Силы и оружие. Поэтому Змееныш подолгу спал, хорошо ел — и тренировался дни напролет.

Добравшись до заброшенного поселка, отряд Ми­рового остановился в двухэтажном председательском доме, сохранившемся лучше других построек. Это был запасной схрон, не такой обжитой, как подвалы школы, но сюда было ближе. Раны Кипятка оказались опасны­ми, Мировой подозревал, что тот не выживет. Раненого положили на втором этаже, перевязали и сделали не­сколько уколов. На пятый день после перестрелки в гру­зовой станции Кипяток еще бредил. Круча, как сиделка в больнице, промывал воспалившуюся рану, менял по­вязку, делал уколы обезболивающего и антибиотиков, однако Кипяток не приходил в себя. И в бреду все твер­дил про сто тысяч. Мировой не мог это слушать и боль­ше не поднимался к раненому.

Всех охватило уныние. Сталкеры спали до полудня, после завтрака валялись на кроватях, почти не разгова­ривая, старались не смотреть друг на друга. Дылда лис­тал книги из шкафа председателя — какие-то древние отчеты о съездах коммунистической партии и сельско­хозяйственные журналы с пожелтевшими страницами, Теленок иногда плакал. Мировой мрачно ходил по ком­нате, заложив руки за спину. Круча почти все время про­водил на втором этаже возле друга. Рюкзак Рыжего лежал в углу, возле него стояла рюмка, накрытая высохшим куском черного хлеба.

Острее всех упадок сил ощущал Мировой. Для него схватка с долговцами была чем-то большим, чем не­удавшаяся операция. На седьмой день он не выдержал и сорвался на спустившегося вниз Кручу:

— Чего похороны изображаешь? Человек-скала равнодушно посмотрел на Мирового.

— Не шуми, всем хреново.

Мировой с видимым усилием взял себя в руки, пре­кратил мерить шагами комнату и остановился возлестола. В доме было холодно, влажно, слабо пахло плесе­нью. За окнами стемнело, под потолком горела люстра в самодельном абажуре; натянутая на проволочный кар­кас красная ткань окрашивала комнату в тревожные багровые тона. Теленок валялся на кровати, закинув но­гу на ногу, Дылда в углу под торшером уткнулся в книгу. Круча прошел к столу, налил в кружку остывшего чая из эмалированного чайника, взял из миски холодную кар­тофелину в мундире, макнул ее в соль, не очищая. Кле­енка на столе была изрезана, рисунок почти стерся.

— Как Кипяток? — спросил Мировой, побарабанив пальцами по столу. — Сегодня его бреда не слышно.

— Зашел бы и глянул, — не прожевав, глухо ото­звался Круча.

— Хочешь сказать, я плохой командир? — вспыхнул Мировой, в упор глядя на сталкера.

Человек-скала пожал плечами.

— Ты сам это сказал, — пробормотал он и громко глотнул.

Мировой ударил кулаком по столу.

— Давайте с этим разберемся! Сколько можно мол­чать? Вы все думаете, что я слажал и не справился. Упустил Змееныша и награду, подставил Кипятка под пули... так думаете? Ну, отвечайте! — Командир обвел группу взглядом.

Поморщившись, Дылда оторвался от книги:

— Ты не прав, командир.

— Может быть. Тогда объясни, почему ты целыми дня читаешь, никуда не выходишь, почти не жрешь и в глаза мне не смотришь?

Сталкер отложил книгу, поднявшись, подошел к столу, сел рядом с Кручей.

— Ну, хватит. Не вышло, облажались, чего теперь? Ты не виноват...

Мировой упрямо качнул головой.

— Вы все думаете, что я виноват, что я послал вас на заведомо невыполнимую операцию, что я убил Рыже­го! — Лицо его побледнело, на щеках выступили крас­ные пятна. Он долго сдерживал себя, и теперь гнев рвался наружу. Дылда с Кручей переглянулись, они еще никогда не видели дисциплинированного командира, бывшего военного, таким.

— Командир, в чем дело? — окликнул его Круча. — Ну, не вышло, так чего теперь кричать? Мы знали, на что шли, и Рыжий знал. В Зоне у каждого смерть за пле­чом стоит.

Мировой, тяжело дыша, сел и уставился в стену.

Теленок поднялся, подошел к столу, взял из миски картофелину, откусил и принялся вяло жевать, не отхо­дя и не садясь. Задор новичка исчез, Теленок поддался общему настроению и бездумно хандрил. В голове кру­тилась только одна мысль: неужели теперь всегда будет так? Может, тогда лучше уйти? Он уже забыл, что его привело в Зону, что толкнуло бросить все и присоеди­ниться к сталкерской вольнице.

Мировой поднял голову, посмотрел на равнодуш­ного Теленка.

— Это наказание, — внятно произнес он, переводя взгляд на Кручу. Тот с удивлением посмотрел на пом­рачневшего командира. — Наказание, — повторил Ми­ровой. — Я не суеверный, вы знаете, никогда ни в какую мистику не верил. Но Зона меня наказала за то, что...

Он не договорил — на окраине поселка завыли на разные голоса псевдопсы и слепые собаки. Все, кроме Мирового, бросились к окнам. Тусклый свет луны озарял темные силуэты, выныривающие из мрака на краю леса.

— Это же... — начал Теленок.

Волна мутантов захлестнула поселок — большая стая псевдопсов и слепых собак, между которыми не­слись кабаны. Услышав щелканье клешней, Дылда крикнул:

— Псевдоплоть!

— Сюда бегут. — Круча поспешил к лестнице, схва­тив стоящий возле дверей автомат, кинулся наверх. Дылда с Теленком тоже взялись за оружие, выставили стволы в окна и открыли огонь.

Бездеятельным оставался только Мировой. Он сто­ял посреди комнаты и зло улыбался, не пытаясь взять оружие.

— Мутант пришел отомстить, — почти с облегчени­ем произнес он. — Мутант, Змееныш.

Теленок оглянулся на командира, раскрыв рот, со­брался крикнуть что-то, но так и не крикнул.

В маленькой комнатке на втором этаже Круча от­тащил кровать Кипятка от окна, выбив стекло, начал стрелять. Псевдопсы, слепые собаки и кабаны бежали по улице к дому, проламывали частоколы. Круча поли­вал их короткими очередями, то один, то другой мутант падал, но остальные неслись дальше, дом дрожал от их топота.

Вдруг в свете луны мелькнул огромный силуэт. Это еще кто? Круча подался вперед, но не смог разглядеть — чудовище исчезло за углом соседнего дома. Сверху было видно, что в движении необычной стаи, на первый взгляд казавшемся хаотичным, присутствует система: звери делились на несколько групп, и в середине каж­дой бежал особо крупный мутант.

Кипяток вдруг очнулся, приподнялся на локте, одеяло сползло, открывая замотанную бинтами грудь.

— Круча! — позвал он. Человек-скала с удивлением обернулся.

— Ну! — крикнул он и подскочил к приятелю. — ' Очнулся?! Ляг, ляг обратно!

— Я его чувствую, — сказал Кипяток и пронзи­тельно ясными глазами посмотрел в лицо Круче. — Он там. — Сталкер вытянул похудевшую руку в сторо­ну окна.

— Да это гон, просто гон! — Круча положил ладони на его плечи, нажал, укладывая обратно. Кипяток не сопротивлялся.

— Нет, это он, — произнес раненый. — Прощай, Кру­ча. — Он закрыл глаза и сложил руки на груди поверх по­вязки, будто покойник. Потрясенный сталкер выпрямил­ся. Это было так не похоже на веселого забияку Кипятка...

Псевдопсы завыли под самым домом, и Круча, опомнившись, бросился к окну. Выглянул — звери ок­ружали строение, пытались запрыгнуть в окна, двое ка­банов топтались на крыльце, толкая дверь. На гон не похоже, подумал Круча и открыл огонь.

На первом этаже Дылда с Теленком почти одновре­менно прекратили стрелять, поняв, что мутантов слиш­ком много.

— Не переводи боеприпасы! — Дылда отбежал к рюкзаку, выхватил из бокового отделения несколько магазинов и вернулся. Положив рожки на подоконник, он крикнул, перекрывая вой и рычание, проникающие в комнату: — Дверь заперта, они сюда не влезут! Будем стрелять только по тем, кто в окно прыгнет! Командир!

Все еще стоящий посреди комнаты Мировой нако­нец очнулся — тряхнул головой и, оглядевшись, схватил автомат.

От воя и визга мутантов закладывало уши. В дверь ударили. Наемники переглянулись.

Зазвенело стекло, посыпались осколки, открытая рама покосилась — на подоконник запрыгнул псевдо­пес. Теленок и Мировой одновременно выстрелили, мутант захрипел, и Дылда пинком сбросил его обратно. На месте зверя тут же возник другой. Дверь затряслась от мощных ударов. Вверху раздалась длинная очередь — Круча стрелял по кабанам, топчущимся на крыльце.

И вдруг тяжелый мерный топот почти заглушил все звуки. На несколько мгновений наемники замерли в недоумении.

Что-то огромное тараном вломилось в дом. Задняя стена осыпалась, в клубах пыли они увидели псевдоги­ганта.

От удара здание содрогнулось, Круча повалился на пол. Трещина рассекла потолок над кроватью, посыпа­лась штукатурка, Круча закричал, приподнимаясь, про­тягивая к товарищу руку, — но ничего не успел сделать. Затрепетала разорванная дранка, трещина расширилась, и груда облепленных известью кирпичей выпала из нее, как внутренности из распоротого брюха. Они засыпали лежащего в позе мертвеца Кипятка — он умер, не ше­вельнувшись, не издав ни звука. Обвалилась часть кры­ши и вся задняя стена, в проломе показалась голова му­танта-великана. Круча сел, поднял автомат и короткой очередью ударил по глазам псевдогиганта.

— Получай, мутант! — заорал он.

Это был странный псевдогигант, видимо, произош­ла какая-то мутация внутри мутировавшего вида. Обыч­но у псевдогигантов маленькие, рудиментарные ручки, которыми они ничего не могут делать, но у этой особи были развитые руки, целые лапищи, прямо экскаватор­ные ковши какие-то!

А потом патроны кончились. Чудовище завороча­лось, взмахнуло своими огромными руками — вновь посыпались кирпичи, полетела штукатурка, взметнулась белая пыль. Каменный осколок резанул по виску, поло­вина кирпича свалилась на темя. Круча бросил автомат, выхватив нож, поднялся и побежал, набирая ход, как мощный самосвал. Сделав несколько шагов, он оттолк­нулся от поломанных досок на краю пола, прыгнул псевдогиганту на плечи и вонзил нож ему в шею.

Мутант взревел. Ручища, похожая на стрелу подъ­емного крана, поднялась, пальцы-бревна обхватили че­ловека, сжали, сдавили, как мячик. Хрустнули кости.

Теленок, Дылда и Мировой стояли в центре комна­ты спиной к спине. Теленок стрелял по мутантам в ок­нах, остальные двое поливали очередями тушу псевдо­гиганта. Тот шагнул вперед, верхней частью тела прола­мывая потолок, раздался крик — и на груду кирпичей возле ног псевдогиганта упало тело Кручи. Он напоми­нал куклу, попавшую в мясорубку. Голова откинулась под неестественным углом.

Теленок закричал, выстрелы позади Мирового и Дылды смолкли. Матерый псевдопес, прыгнув через окно, поймал пулю грудью, но не остановился. Теленок ударил прикладом, мутант вцепился ему в горло. Сталкер успел выхватить нож — но не смог вонзить в бок зверя, с хрипом упал, под головой растеклась лужа крови.

Мировой обернулся, короткой очередью срезал псевдопса, тот свалился на мертвого Теленка, раскинув лапы. Командир перевел ствол автомата на окно, куда пытались влезть сразу две твари.

Псевдогигант наклонился, сминая вторую стену. Полетели кирпичи, на головы людей посыпалась штука­турка. Под ударами хрустнула и просела дверь. Два мощных толчка снаружи — и крупный кабан, разбив доски, влетел в комнату. Дылда, рывком переместив ствол, открыл по нему огонь. Пули попали в волосатую морду, оставляя кровавые следы, но не остановили му­танта. Тяжелая туша врезалась в Дылду, опрокинула, смяла. Мировой отпрыгнул, с разворота всадив остаток магазина в бок кабана, отщелкнул пустой магазин, вста­вил новый.

Хриплое дыхание раздалось над головой, сверху протянулась могучая лапа, схватила и дернула. Мировой охнул, когда пальцы-бревна сдавили грудь. Он увидел уродливую морду перед собой — наемник и не знал, что в Зоне обитают такие огромные псевдогиганты, это был настоящий великан, — пасть раскрылась, из глубины зловонной розово-красной ямы дохнуло смрадом.

И тут нечеловеческий голос приказал:

— Оставь его!

Пальцы разжались, Мировой повалился в обломки дерева и битые кирпичи, среди которых лежал Дылда. Сплюнув кровью, командир несуществующего больше отряда встал, краем глаза увидев тонкую фигуру в про­ломе, едва различимую на фоне ночи. Повернулся — и не смог взглянуть на того, кто появился перед ним. За­качавшись, Мировой отступил на шаг, потом еще, спо­ткнулся, едва не упал. От темного силуэта ползла удуш­ливая мгла, застилала окружающее. Перехватило дыха­ние, в голове зазвенело.

— Уходи. — Голос звучал скорее как рык зверя, кото­рый едва складывается в невнятные слова. — На юг. Ска­жи всем: я иду. Я убью всех. В Зоне не останется людей.

Лагерь разбили возле уходящего в реку деревянного причала. Берег зарос кустарником, только рядом с на­стилом было свободное пространство. Палатки поста­вили за кустами, а костер развели возле потемневших от влаги досок. Пятка притащил сушняка, подтянул ствол осинки, который сразу порубили на дрова. Иван Ва­сильевич развел огонь, а Красавчик обтесал две рогати­ны и воткнул по сторонам костра. Недавно к группе Ивана Васильевича присоединились трое свободовцев из южного лагеря, бывший доктор торжественно открыл заначенную для подобного случая бутылку коньяку, и сталкеры душевно посидели у костерка.

Они успели допить бутылку, когда от палаток до­несся громкий хруст. Свободовцы и Пятка с Красавчи­ком вскочили, направив в ту сторону автоматы.

— Это человек, сядьте, — сказал Иван Васильевич.

— Да тут люди иногда такие ходят, что хуже мутан­тов, — отозвался один из свободовцев, напряженно гля­дя в темноту. — Эй, выходи! — крикнул он.

Ветки кустов раздвинулись, на поляну перед кост­ром выпал человек. Изможденный, военная куртка изо­драна, лицо бледное и грязное, щеки ввалились, воспа­ленные глаза блуждают из стороны в сторону.

— Что такое?! — Свободовец опустил оружие, вслед за ним то же самое сделали остальные.

— Поднимите его, несите к костру, — распорядился Иван Васильевич. — Он в сознании?

Пятка с Красавчиком подбежали к упавшему лицом в траву человеку, подхватили под мышки.

— Да это вроде Мировой! Помните, док, тогда, в баре? — Пятка нагнулся над сталкером.

— Ну да, я его знаю, — отозвался один из свободов­цев. — Что случилось, Мировой? Где твои ребята?

Мировой закашлялся, на потрескавшихся губах по­казалась кровь.

— Бегите, — прохрипел он. — Бегите все, скоро он здесь будет... Змееныш со своими... со сворой... Убьют всех, бегите!

— У него бред. — Иван Васильевич поднялся, взял котелок и успел перехватить руку Пятки, уже поднесше­го ко рту Мирового кружку с остатками коньяка. — Не давайте ему алкоголя! Я сделаю отвар, вы пока положите его, валик под шею и под колени, вон из палатки возь­мите полотенце и одеяло.

Мировой захрипел, задергался, когда его начали укладывать, попытался встать:

— Я должен идти! А вы спасайтесь, он всех...

— Нас не тронет, не беспокойся, мы Змеенышу ни­чего не сделали, — успокаивающе бормотал Пятка, си­лой пригибая голову сталкера к земле. Свободовцы дер­жали его за плечи, Красавчик сидел на ногах.

Иван Васильевич быстро пошел по причалу в тем­ноту. Почти черные, влажные от вечерней росы доски прогибались под его весом и тихо скрипели. Док дошел до самого конца трехметрового причала, чтобы набрать воды почище — возле глинистого берега она была мут­ной, — и склонился над темной речкой. Ветра не было, вода напоминала зеркало, отражение луны в облаках у дальнего берега не ломалось, свет не бликовал. Сзади донесся легкий шум, восклицание Красавчика, звуки борьбы. Тяжелый случай, подумал Иван Васильевич, зачерпывая котелком. Придется дать бедняге две капсу­лы парацетама...

Через мгновение на него обрушился многоголосый вой, и он вскочил, поворачиваясь. Из темноты к костру выскакивали мутанты. Раздались выстрелы, вскрикнул Пятка, завизжал псевдопес... Иван Васильевич побежал назад.

От клубка мутантов отделился крупный силуэт, метнулся навстречу. Лапы ударили по настилу, и чер­ный псевдопес с горящими глазами прыгнул на стал­кера. Заводя руку назад, тот отступил к краю причала — и обрушил полный котелок на башку мутанта. Псев­допес рыкнул, крупное тело врезалось в грудь Иван Васильевича, и с шумным плеском они повалились в реку.

Выпустив котелок, док замолотил руками по воде, фыркая и откашливаясь. Рядом барахтался мутант, пы­тался дотянуться до человека. Зубы щелкали возле само­го лица. Иван Васильевич, подгребая одной рукой, на­щупал на поясе нож. Когти псевдопса заскребли по гру­ди, распарывая куртку, мутант разинул пасть. Сталкер лег на спину, обеими ногами оттолкнул псевдопса — его самого отнесло немного назад — и, получив свободу ма­невра, вытащил наконец нож. Набрав в грудь воздуха, он нырнул. Псевдопес хрипел, подвывал, пытаясь дос­тать человека.

Вода перед Иваном Васильевичем взбурлила, лапа ударила по темени, когти расцарапали кожу. Док вы­бросил вперед руку с ножом, вспоров брюхо псевдо-псу, крутанул, расширяя рану, свободной рукой от­толкнул тварь и вынырнул, жадно глотая воздух. Му­тант рядом кашлял и захлебывался. Иван Васильевич ударил еще дважды, а потом зверь скрылся в черной глубине.

Сталкер доплыл до причала, с трудом вылез на доски, оскальзываясь, похромал к берегу. Нож был в правой руке, вода с кровью текла по лицу, заливая гла­за, а лежащие в кармане очки треснули — теперь не на­деть, надо менять дужки. Тишина, воцарившаяся над берегом, пугала больше всего. Ни криков, ни стонов, ни даже дыхания... Костер догорел, но угли тлели ярко. Иван Васильевич шел, часто моргая, стряхивая влагу с ресниц, не в силах заставить себя ускорить шаг. Рас­слышав тихое сопение, он вскрикнул, побежал, заце­пившись за торчащий из доски сучок, упал, вскочил и прыгнул вперед.

Две пары глаз уставились на него. Два лица были повернуты к сталкеру — отрубленные головы Пятки и Красавчика, насаженные на рогатины по сторонам от костра. В глазах Пятки застыло детское удивление и обида, лицо Красавчика выражало лишь ужас.

Вокруг валялись тела свободовцев. У одного пере­грызено горло, у другого пробита копытом грудь, сло­мана рука, раздавлены пальцы... Земля вокруг разрыта: множество ног и лап потопталось тут. Широкая полоса следов вела от кустов к кострищу и дальше вдоль берега. Сбоку от отпечатков звериных лап тянулась вереница человеческих следов.

Сопение доносилось снизу. Выронив нож, Иван Васильевич на подгибающихся ногах сделал несколько шагов и опустился на колени рядом с Мировым — тот лежал лицом кверху и тяжело дышал. Его не тронули, Док не увидел ни одной свежей раны.

Губы Мирового раздвинулись, он прошептал:

— Я же говорил: спасайтесь...

В Лесном Доме было затишье. Почти все группы разошлись по заданиям, осталось с десяток человек для дежурства на стенах в две смены да Игнат с Варварой. Заточка валялся в лазарете, Скальпель заштопал ему бровь, обработал правую руку, укушенную псевдопсом. «Сухожилие ему покромсали, — сказал он Слону, кото­рый заглянул посмотреть. Пальцы Заточки скрючились, кисть бессильно висела. — Так и останется».

Но Заточка думал иначе. Как только повязку сняли, он всунул в скрюченную кисть, ставшую похожей на птичью лапу, эспандер и больше не выпускал его, днями напролет разминал пальцы. Скальпель ругался со своим единственным пациентом, уверяя, что руке не помочь, но Заточка упорно продолжал тренироваться, скрипя зубами от боли. Вскоре врач был вынужден признать, что ошибался, говоря о перебитом сухожилии, — рука понемногу обретала подвижность.

Слон вышел из лазарета, куда заходил каждый день. Сегодня Скальпель обещал выпустить Заточку, которо­му надоело маяться на койке. Утро было хмурое, низкие тучи застилали небо, с ночи собирался дождь — и никак не мог собраться. Слон обошел свои владения, заглянул на склад, где выслушал жалобы Игната на радикулит и нехватку патронов, поставил в уме галочку заказать бое­припасы; заглянув к Варваре, снял пробу с супа и вер­нулся в кабинет. Работалось плохо, последние дни Слон хандрил. Смутные тревожные предчувствия переполня­ли его.

В кабинете он задвинул жалюзи, включил на­стольную лампу, сел к радиостанции. Известие о ги­бели отряда «Долга», на который Слон возлагал столь­ко надежд, подкосило его, оставалось лишь надеяться, что кому-то из сталкеров удастся прикончить Змее­ныша. Что же он за тварь, если шестерым трениро­ванным бойцам оказался не по зубам? Последние дни по Зоне ползли какие-то смутные зловещие слухи — но ничего конкретного. Здесь нет журналистов и телеви­зионных репортеров, чтобы заснять горячую новость и показать в прайм-тайм по телевидению, нет офици­альных правительственных новостей и пресс-релизов — поэтому никто ничего толком не знал. Но то, что в Зоне происходит нечто из ряда вон выходящее, пони­мали все.

Слон оглянулся на дверь возле шкафа, вновь уста­вился на радиостанцию. Надо придумать что-то еще — Большой Хозяин потому и стал Большим, что никогда не ждал милостей от судьбы. Раз не выгорело с долгов-цами, надо привлечь к поимке мутанта кого-то покруче. Рука потянулась к радиостанции...

Резкий тревожный сигнал заставил его вздрогнуть. Слон включил аппарат, настроенный на частоту, по ко­торой он связывался с одним из своих наводчиков.

— Прием, прием! — надрывался голос.

— Это Слон, прием, — отозвался Слон. — Что тако... Он не договорил, голос заорал:

— Мутант твой совсем озверел! Поднял зверье, это хуже, чем гон! Управляет ими, людей убивает... Сталке­ры с его пути уходят, пропускают его, слышишь?! Свора Змееныша к тебе подходит — к Лесному Дому!

Несколько секунд Слон сидел неподвижно, потом, ни слова не говоря, отключился. И вновь уставился в круг света от лампы, лежащий на столе.

Дверь со скрипом приоткрылась, показалась голова Заточки.

— Хозяин... Скальпель, гад, выпустил меня нако­нец. — Он вошел в кабинет, сжимая в скрюченных пальцах резиновое кольцо. Вместо грязноватой пижа­мы, которую выдал Скальпель, на Заточке были защит­ные штаны, заправленные в ботинки, и старая брезен­товая куртка.

Порученец и Слон обменялись взглядами. Послед­нее время в их отношениях возникла трещина. Раньше Заточка был верен, как пес, угодлив, иногда подобост­растен — и очень искренен в своей преданности боссу. Теперь, как казалось, преданность осталась... но что-то было не так в водянистых глазах, которые не моргая глядели на Большого Хозяина, что-то изменилось в се­ром угрюмом лице. Слону казалось, что Заточка все время мысленно спрашивает его: как ты мог? Как мог выстрелить в спину Оксаны?

Слон и сам то и дело спрашивал себя о том же. И во­прос этот сводил его в могилу: за месяц он постарел на десять лет.

— Что надо делать? — спросил Заточка, переступив с ноги на ногу.

— Ты вовремя, — сказал Слон, отводя взгляд. — Свяжись с полковником.

Постепенно ментальная Зона заслоняла реальную. Змееныш привык смотреть на мир через дымку иного восприятия, но теперь это иное окутывало весь мир. Ок­ружающее посерело, выцвело, стало похоже на старое одеяло, в складках которого были разбросаны клубки чужих сознаний, людей или мутантов.

С тех пор как Свора уничтожила отряд Мирового, хозяин ее не произнес ни единого слова. Благодаря по­стоянным тренировкам и глухой, мрачной целеустрем­ленности чувствительность и силы его постоянно росли. Теперь Змееныш мог удерживать под контролем не­сколько десятков элементов, как он про себя называл мутантов, рассылать их по отдельности или группами на полкилометра от себя, а то и дальше. Он продолжал экспериментировать, находил все новых зверей, при­соединял к пси-сети, пока она не разрослась так, что превратилась в запутанную паутину из сотен перекре­щенных нитей. Поняв, что переусердствовал, Змееныш отпустил часть мутантов и упростил сеть, создав на ней более симметричный, упорядоченный узор. Часть осво­божденных зверей вскоре умерла, он нашел их трупы возле последней стоянки.

Змееныш понял, что сознание мутанта может сло­маться, если слишком нажимать. К примеру, нельзя за­ставлять кабана подчиняться псевдопсу, каждую породу лучше держать отдельной группой, доверяя управление вожаку того же вида, а самому контролировать вожаков. Это избавляет от утомительной необходимости коман­довать сразу многими десятками сознаний.

Так он открыл ступенчатый контроль. Змееныш мысленно присудил трем вожакам звания сержантов — огромному секачу, крупному серому псевдопсу и старой слепой собаке, рыжей опытной самке. Подчиненные им звери стали рядовыми, Змееныш хотел ввести еще ус­ловное звание капитана — но отказался от этой мысли. Четырехслойная сеть слишком сложна, он опять вер­нется к запутанным несимметричным узорам. Трех сту­пеней достаточно: Змееныш в роли капитана, управ­ляющие малыми группами сержанты и рядовые мутан­ты. Вскоре он понял, что легче ориентироваться в сети, если сержанты получат условные обозначения, то есть имена. Конечно, не слишком сложные — их мозги не способны осознать длинные сочетания символов. Кабан стал Клыком, псевдопес — Азиатом (у него были узкие темные полоски на морде, издалека напоминающие раскосые восточные глаза), а слепая собака — Лилит. Клык был туп и абсолютно бесстрашен, Азиат — свиреп и очень быстр, Лилит — хитра и лукава. Змееныш пред­полагал, что позже присоединит к Своре еще несколько малых групп, но пока что необходимо добиться полной слаженности от уже включенных в нее мутантов.

Через некоторое время он понял, что стал в созна­нии зверей кем-то вроде универсального вожака — неким сверхзверем, одновременно кабаном, псом и собакой, объединившим черты разных пород. Могучим, свире­пым, безжалостным, но справедливым. Однажды, когда они уже миновали Янтарь и остановились под прикры­тием гряды холмов, ему удалось ненадолго взглянуть на себя глазами Азиата. Змееныш увидел грозную косма­тую фигуру, состоящую из темного дыма. Дым клубил­ся, очертания беспрерывно менялись, фигура то стано­вилась по-кабаньи громоздкой, то вытягивалась, пре­вращаясь в волчью...

Рядовые мутанты, чьи сознания стали узелками пси-сети, воспринимали Змееныша как сильного зверя с умом человека, намного превосходящим их собствен­ный. А своим сержантам он представлялся аморфной демонической сущностью, могущественным зверочело-веком. Поначалу это сбивало с толку примитивные ра­зумы, мутанты даже пытались восставать против пси-контроля, но после смирились и на свой звериный лад решили, что Змееныш — некая высшая сущность, Бог Зоны. После этого бунт стал невозможен.

Они встали на отдых в заброшенном поселке: му­тантов надо было отпустить на охоту и дать им поспать. Полуразрушенные дома кишели крысами, и элементы славно поохотилась. Теперь они спали — псевдопсы и слепые собаки "рядом, кабаны в стороне, между ними псевдогигант, которого Змееныш назвал Самсоном, а на окраине поселка — два матерых кровососа, Ромул и Рем. Эти имена Змееныш видел в детской книжке по антич­ной истории, которую ему когда-то, очень давно, давал читать Мазай.

Солнце пряталось за облаками. Хозяин Своры уст­роился в летней кухне посреди заросшего малиной и крапивой садика, разжег печку и лег на лавке, глядя в огонь. В сероватой дымке ментального пространства отчетливо вырисовывалась цель — Лесной Дом на хол­ме. Первый удар должен прийтись туда. Оксану убил

Слон, Мазая убил Заточка, а послал его опять-таки Слон, значит, сначала умрут эти двое. И все, кто вокруг них. А потом Змееныш начнет планомерно очищать Зо­ну от смрадного дыхания человеческой расы.

Элементы спали — он отпустил всех, кроме вожа­ков. Сознания Клыка, Лилит и Азиата едва заметно тле­ли, как и разумы Ромула, Рема и Самсона. Сеть потуск­нела, почти не занимая внимание хозяина, — лишь бла­годаря этому он ощутил новые сознания. Внизу, под землей.

Они были куда разумнее зверей. Необычные, какие-то чумные, дикие сознания — нервные, вспыльчивые, агрессивные, полубезумные. Змееныш не сразу понял, кто это, а когда сообразил — резко сел на лавке. Они могут быть полезны, так как способны на множество действий, которые не могут совершать звери в силу сво­ей физиологии. К примеру, ни кабан, ни псевдопес не способны швырнуть камень — разве что кровососы, хо­тя и они не очень-то это умеют, у них другие достоинст­ва. А уж здоровяк Самсон своей лапищей скорее спосо­бен раздавить камень в порошок, чем метко бросить его.

Змееныш потянулся под землю, где, как он понял теперь, находилось несколько подвалов, соединенных коридорами. Потенциальных элементов там было около двадцати — двадцать пять, если считать детенышей. Соз­нания переливались разноцветными эмоциями, доволь­но простыми, но разнообразными, почти как у людей.

Стоило коснуться отдельных сознаний, как они взбурлили. Змееныш почувствовал, как мутанты забегали в своих подвалах и начали собираться вокруг одного, са­мого сильного, чей разум, до того спящий, ярко вспых­нул. Хозяин Своры ощутил на себе его внимание — как будто кто-то посмотрел ему прямо в глаза.

Вожак. Он-то и нужен. Подчинить вожака — и дру­гие станут послушными. Змееныш замер, вцепившись в край лавки, сосредоточился, растянул пси-сеть, высвободил несколько нитей и стал плести из них жгут. В этот момент чужое сознание запылало факелом и сразу по­гасло, выплюнув молнию. Пробив пространство, мен­тальный заряд вонзился в мозг Змееныша.

В висках полыхнул огонь, перед глазами потемне­ло. Вскрикнув, Змееныш слетел с лавки на землю. Пси-сеть пошла волнами, неслышно затрещала, разрыва­ясь, в дымной полумгле фонариками вспыхнули мно­жество сознаний — спящие вокруг сада элементы про­сыпались. Донеслось ворчание, утробный рык Азиата. Самсон по-прежнему спал, но Ромул и Рем просну­лись. Их разумы были как два болотно-зеленых клубка, слепленных из тины, земли и влажных водорослей, за­литых спекшейся кровью. Опасность, хозяин? — вопрос пришел от Лилит.

Змееныш лежал на спине, не шевелясь. В первое мгновение атака обескуражила его: никто из мутантов раньше не пытался нападать, — но он быстро пришел в себя. Успокоительно коснувшись сознания Лилит, Змееныш осторожно разгладил пси-сеть. Одновремен-. но другая его часть продолжала плести жгут из нитей — и когда сознание противника опять начало разгорать­ся, чтобы создать второй пси-заряд, Змееныш ударил по нему. Жгут плетью хлестнул по разуму мутанта, по скопищу примитивных мыслей, устремлений, инстинк­тов, эмоций. Сознание забурлило, мутант неслышно взревел от боли, вновь попытался атаковать Змееныша, но тот продолжал хлестать пси-плетью, погружая туго натянутый жгут в ментальное пространство чужого ра­зума.

И одновременно он показал противнику себя — спроецировал в его мозг образ, который видели элемен­ты Своры, — грозную косматую фигуру звериного Бога. В ментальном пространстве Змееныш услышал крик... и мутант сдался. Его разум почти погас, лишь отдельные искры мыслей вспыхивали на поверхности.

Змееныш вспотел, ладони стали мокрыми. Он свя­зал жгут петлей, накинул на волю бывшего противни­ка, сдавил, подчиняя. И едва не переусердствовал — чуть было не сломал чужой разум, но вовремя остано­вился.

С другими элементами ему хватало одной нити на каждого, а то и одной нити сразу для нескольких, но тут придется держать жгут, постоянно тратя психические силы. Не важно. Зато он получил новый сильный отряд в свою Свору.

Змееныш пустил по жгуту мелкие волны разной длины, передавая приказ: детенышей и старых самок оставить внизу, остальные наверх. Одновременно он связался с сержантами, Самсоном, Ромулом и Ремом, объяснил, что вскоре из-под земли появятся новые эле­менты, с ними не следует воевать. Лилит заинтересова­лась, Клыку было все равно, Азиат свирепо рыкнул: драться! Нет, не драться, успокоил его Змееныш. Драка будет скоро, большая драка, Азиат и его рядовые оста­нутся довольны. А пока что следует принять новичков, которые появятся вот-вот...

Тут как раз они и появились: неподалеку тяжело заскрипела дверь, и поднявшийся на ноги Змееныш пошел через сад.

Оказалось, что это не дверь, а крышка амбарного люка возле сарая. Посреди поля с могучим зевком усел­ся спящий в бурьяне Самсон, протер кулаками глаза, огляделся. Вокруг поднимались головы псевдопсов, из-за покосившегося забора выглянула Лилит, над оградой возникли головы кровососов — все ждали новичков из-под земли.

И те явились — один за другим, щурясь от непри­вычного света, наружу полезли бюреры. Азиат, выныр­нувший из бурьяна, зарычал, Змееныш ощутил волнение в пси-сети, движение элементов, и властной рукой уго­монил всех. Мутанты-карлики столпились вокруг люка, толкая друг друга, почесываясь, неразборчиво ворча. Азиат скалился, широко расставив лапы. В ментальном пространстве повисло напряжение, все элементы ощу­щали, что снизу поднимается самое мощное сознание из табора бюреров. От него к разумам всех карликов тяну­лись управляющие нити. Донесся звук неровных шагов, бюреры посторонились, освобождая проход, заскулил какой-то молодой элемент из отряда Лилит, шерсть на загривке Азиата стала дыбом.

Глава табора выступил под солнечный свет.

Для бюрера он был огромен. Пузатый, кривоногий карлик с могучими плечами и длинными, как у обезья­ны, руками, похожий на старую гориллу. Тугое корич­невое брюхо перетягивал пояс из грязной ткани с ба­хромой. Из-под нее, будто клинок, выступала берцовая кость. Черные волосы, вымазанные жиром, висели со­сульками. В расплющенный коричневый нос было вдето звено ржавой колодезной цепи. В руке вожак, словно топорик, сжимал челюсть какого-то мутанта. Прихра­мывая на левую ногу, с хрустом сгибая и разгибая узло­ватые колени, он прошел сквозь толпу бюреров, волоча за собой челюсть мутанта, и остановился напротив Змееныша. Горящие мрачным темным огнем глаза ог­лядели Свору. Кто-то вновь заскулил, кто-то попятился, поджав хвост, глухо заворчал Самсон, Азиат, не сдер­жавшись, коротко рыкнул. Повернув голову, вожак та­бора посмотрел на Змееныша. Несколько секунд они стояли не шевелясь, потом бюрер стукнул себя кулаком в грудь и склонил голову набок.

Шайтан, передал Змееныш по всей пси-сети. Имя нового сержанта — Шайтан.