Контакты индоиранцев с носителями других языков

Индо-иранцы и фино-угры

Изучение контактов народов, принадлежащих к разным языковым семьям, имеет принципиальное значение не только для реконструкции культурных свя­зей в древности, но и для уточнения прародины взаимодействовавших этносов. Методически необходимо проведение компаративистского анализа трех групп источников: лингвистических, археологических и мифологических.

Гипотеза о родстве венгров с обскими уграми и об их сибирской прародине была высказана еще в XV в. итальянским гуманистом Энеа Сильвиа Пикколо-мини (впоследствии ставшим папой Пием II). В XVII в. великий немецкий ученый Готфрид Лейбниц выделил финно-угорскую языковую общность и очертил ее границы. Финно-угорские языки включают шесть ветвей: прибал­тийско-финские (наиболее рано продвинувшиеся на Запад); волжские (марий­ский, мордовский); пермские (удмуртский, коми); угорские (хантский, манси, венгерский); ныне исчезнувшие (меря, мурома, мещера); саамские; (языки са­модийские, входящие в уральскую языковую семью, в контексте этой работы не рассматриваются). Н.Андерсон впервые выявил индоевропейские связи фин­но-угорских языков, а Б.Мункачи поставил вопрос о заимствованиях из индо­иранских. Распад общности на западную (финно-пермскую) и восточную (угор­скую) относят к рубежу III—II тыс. до н.э. [Fodor, 1976]. Многочисленные полученные ранее, начиная с XVIII—XIX вв., лингвистические данные об ин­доиранских заимствованиях в финно-угорских языках были систематизированы К.Редеи [RBdej 1968], Э.Коренчи [Korenchy, 1972], А.Йоки [Yokl, 1973] и дополнены А.Сциллаги [Csillagy, 1974] и Ю.Койвулехто [Koivulechto, 1987]. Важный вклад был внесен Т.Барроу [1976], В.И.Абаевым [1972] и Я.Харматтой

[Harmatta, 1981], предложившими хронологическую стратификацию языковых материалов и доказавшими, что контакты осуществлялись не только с иранца­ми, но и с индоариями, и восходят к глубокой древности, что подтвердил А.Парпола [Parpola, 1988].

Другим важнейшим источником изучения финно-угорских и в особенности угорских и индоиранских контактов являются общие черты в мифологии этих народов, исследовавшиеся Б.Мункачи, К.Карьялайненом и А.Каннисто, а также авторами новейших работ в Венгрии [Popular Beliefs, 1968; Ancient Cultures, 1976], Финляндии и России [Айхенвальд, Петрухин, Хелимский, 1982; Герцен-берг, 1975]. Особый интерес представляют книга Г.М.Бонгард-Левина и Э.А.Грантовского [1976] и труды В.Н.Топорова [1975; 1981].

Древнейший пласт индоиранских заимствований фиксируют общеиндоиран­ские или индоарийские и протоиранские термины, относящиеся к трем сферам культуры: производящему хозяйству, социальным отношениям и религиозным представлениям. Слова, связанные с производящим хозяйством, — это названия домашних животных (козел, баран, двугорбый верблюд, жеребец, жеребенок, поросенок, теленок); термины, связанные с обработкой продуктов скотоводства (вымя, шкура, шерсть, ткань, веревка, пряслице); земледельческие термины (зерно, ость, пиво, серп); названия орудий (шило, молоток или булава), воз­можно, слово лестница (или мост). Большую группу составляют слова, отража­ющие личные, семейные и социальные отношения (человек, сестра, сирота, имя) и важные индоарийские термины: даса (не-арий, чужой, раб) и асура (бог, богатый, господин, герой). Об установлении меновых отношений свидетельст­вуют слово "цена" и числительные. Наконец, существенная часть заимствован­ной лексики отражает религиозные представления и практику: небо, низ (ниж­ний мир), бог (счастье), ваджра (оружие Индры), мертвый (смертный), почка (орган тела, использовавшийся в погребальной церемонии ариев) и названия экстатических напитков, употреблявшихся как индоиранскими жрецами, так и финно-угорскими шаманами: мед, конопля, мухомор.

Когда и в какой зоне Старого Света могли осуществляться контакты с индоиранцами, в результате которых финно-угорские народы восприняли вме­сте с терминами навыки производящего хозяйства, что положило начало соци­альной стратификации общества и формированию сложной мифологической системы и развитого ритуала?

Решающими аргументами при установлении финно-угорской прародины яв­ляются общие названия растений и животных, позволяющие локализовать тер­риторию формирования общности до ее распада в лесной зоне Евразии, иск­лючая Крайний Север [Чернецов, 1953, 1963; Основы... 1954, Вереш, 1984— 1985], Ф.П.Кеппен, В.В.Радлов, П.Хайду [1985] первоначально помещали ее к западу от Урала, исходя из наличия общих слов "вяз», "липа", «дуб», "сосна", "пчела", "мед". Палинологические исследования пыльцы на археологических памятниках II тыс. до н.э. лесной и лесостепной зон Зауралья и Западной Сибири позволили выявить здесь наличие вяза, липы, березы, осины, сибирской сосны (исследования материалов из раскопок автора в Южном Зауралье вы­полнены Г.Н.Лисицыной). Установлено, что дикие пчелы водятся на Урале и

на юге Сибири, где найдены бронзовые изделия, отлитые по восковой модели. Эти данные дают основания принять точку зрения большинства финно-угрове-дов, локализующих прародину в Приуралье и на юге Сибири, что подтвержда­ется общими терминами с самодийскими языками и заимствованиями из палео­сибирских [Хелимский, 1988; Николаева, 1988].

Зачатки производящей экономики, знакомство с коневодством, развитая ме­таллургия бронзы фиксируются на поселениях и могильниках (Ростовка, Пре-ображенка, Самусь IV, Крохалевка и др.), датируемых XIV—XIII вв. до н.э., предтаежной зоны Урала и Обь-Иртышья [Матющенко, 1988; Молодин, 1973; 1977; 1985]. Находки на этих памятниках андроновской керамики федоровского типа, металлических изделий, специфичных для андроновской федоровской ме­таллургии Восточного Казахстана и Семиречья и украшенных изображениями животных, водившихся в горно-степных регионах Тянь-Шаня и Алтая, дают основания полагать, что именно андроновские племена оказали воздействие на своих северных соседей и способствовали становлению производящей экономи­ки, коневодства и металлургии на юге тайги.

Еще более сильный южный импульс со стороны носителей федоровского типа андроновской общности отмечается на памятниках предтаежной зоны Ура­ла и Сибири, относимых к XII—IX в. до н.э. Это культуры черкаскуль (иначе называемая замараевской или межовской), сузгун, черноозерье, еловка, объеди­няемые общим названием "андроноидные" [Генинг, Ещенко, 1973; Матющенко, 1973а, 19736; Косарев, 1974; 1981, Молодин, 1985, Обыденнов, 1986]. Сохраняя свой лесной облик и господство рыболовства и охоты как основных укладов экономики, они, вместе с тем, демонстрируют знакомство с зачатками земледе­лия и со скотоводством (на поселениях найдены кости коня, крупного и мел­кого скота). По всем этнически определяющим признакам (архитектура жилищ, тип керамики, погребальный обряд) они глубоко специфичны и сохраняют традиции предшествующих аборигенных культур эпохи энеолита и ранней бронзы, но скотоводство и металлургия бронзы указывают на воздействие ан-дроновцев-федоровцев. Керамика лесной зоны украшена орнаментами, в транс­формированном виде воспроизводящими федоровский декор (что и послужило основанием назвать эти культуры андроноидными) и что указывает на глубокое воздействие андроновцев не только в материальной, но и в духовной сфере.

В.Н.Чернецов [1948; 1953], изучавший орнамент угорских народов, доказал, что он восходит к андроновскому федоровскому.

Если принять индоиранскую атрибуцию андроновских племен, то в носите­лях андроноидных культур можно видеть угров, а пограничную зону леса и степи считать территорией, на которой осуществлялись их контакты. Таким образом, корреляция данных о связях этносов двух различных языковых семей подкрепляет обе независимо созданные гипотезы об ареалах их первоначального расселения.

Важным аргументом в поддержку обеих гипотез служат данные топонимики: название священных гор Урал - Puna, зафиксированное и в древней иранской, и в угорской традиции, представление, связанное со священной горой Меру в Индии и у финно-угров, а также общее название священной реки Волги — Ра

(индийская Раса, авестийская Рангха), истоком которой признавались Кама и Белая, текущая с Урала [Грантовский, 1960; Бонгард-Левин, Грантовский, 1983, Абаев, 1972, Доватур, Каллистова и др., 1982, Членова, 1983а; 1989; Marquart, 1938; Christensten, 1943].

Данные мифологии — это третья группа источников, подкрепляющих эту гипотезу. Ко второй половине II тыс. до н.э., по всей вероятности, относится формирование угорского пантеона и отражение в нем культа трех древнейших индоиранских богов, засвидетельствованных и у группы индоиранцев в XIV в. до н.э. в Передней Азии, и в Ригведе индийцев, и в Авесте иранцев. Это Индра, о знакомстве с которым свидетельствует заимствование в финно-угорские язы­ки названия его священного оружия - атрибута ваджры; это Варуна, много­кратно сопоставлявшийся с верховным богом Нуми-Торумом по функциям и его атрибуту — конной колеснице; это Митра, функции которого и общеиндо­иранский эпитет «Мир созерцающий человек»- воспринял Мир-Сусне Хум, со­относимый (как и его эпоним) с сияющим белым конем. Связь с конем, жерт­венные захоронения которого и изображения в пластике появляются на памят­никах таежной зоны, испытавших андроновское влияние, доказывает, что коне­водство было заимствовано уграми вместе с комплексом мифологических пред­ставлений и ритуалов [Мошинская, 1978; Кузьмина, 1977]. Сложение образа Нуми-Торума на колеснице можно надежно датировать второй половиной II тыс. до н.э., когда колесницы применялись в степях андроновцами, поскольку в скифское время колесничная тактика боя вышла из употребления.

Особый интерес представляет анализ образа богини-матери в финно-угор­ской и иранской мифологии. В угорской традиции она соотносится с бобрихой или изображается с двумя бобрами по сторонам или стоящей на бобре [Скалой, 1951, Кузьмина, 1988в; 1990; Членова, 1989]. Эта контаминация связана, во-первых, с афродистическими силами бобровой струи, дающей плодородие; во-вторых, с соотнесенностью бобра с двумя сферами мироздания — земной и подземно-подводной, т.е. маркирующим те же сферы, с которыми связана и мать-сыра-земля. Высказывалось предположение, что образ богини-матери, ас­социировавшейся с бобром, был заимствован у угорских народов древними иранцами. В Ардвисур Яште (V) Авесты, посвященном богине Ардвисуре Ана-хите («Незапятнанной»), она предстает одетой в бобровую шубу. Очевидно, что такой атрибут мог возникнуть только в древности, когда бобер выступал сна­чала воплощением, а затем спутником богини, и только в той зоне, где водились бобры. Анализ остеологических материалов андроновских поселений Кипель, Ново-Бурино, Алексеевка, Шортанды-Булак, Усть-Нарым, Малокрасноярка по­казал, что в эпоху бронзы бобры обитали во всем андроновском ареале [Кузь­мина, 1988в, с.56-57; Афанасьева, 1960; Кожамкулова, 1969], хотя ныне это Животное в Казахстане не водится.

Название бобра в индоиранских языках общее, восходит к древнему обще-индоевропейскому слову «волна» и означает водяное животное с блестящей коричневой шкурой — и бобра, и выдру, как и в угорских языках [Гамкрелидзе, Иванов, 1984, т.П, с.529—531].Соотнесение богини-матери с рекой и с живо­тным водной стихии характерно для всех ираноязычных народов; у иранцев это

покровительница вод Ардвисура Анахита в бобровой шубе, у скифов — праро­дительница — дочь Днепра (Дон априса) змееногая нимфа, в греческом искус­стве изображавшаяся с морскими коньками, у осетин — прародительница Дзе-рассы - живущая в глубинах вод дочь повелителя вод Донбетыра, предстающая в образе водяной черепахи [Кузьмина, 1977, 1988в].

Вероятно, к этой же древнейшей эпохе могут быть отнесены зафиксирован­ные только в финской традиции представления о мировом столпе и мельнице Сампо, о духе ветра, соотносимом с древнейшим индоиранским богом ветра Вата, наконец, засвидетельствованные в угорской традиции культы священной рыбы реки Волги Кара и фантастического лося Шарабхи, по мнению Т.Барроу, Г.М.Бонгард-Левина и Э.Ф.Грантовского, воспринятые индоиранцами у финно-угров. К числу древних финно-угорских заимствований из индоиранского от­носится название двугорбого верблюда и его культ [Кузьмина, 1963а].

Эти данные подтверждают гипотезу о локализации индоиранской прародины в зоне, соседней с территорией финно-угров, и, тем самым, — индоиранскую атрибуцию андроновской общности.

Греческо-индоиранские связи

Особое значение ареальных изоглосс и мифологем между индоиранским и греческим миром многократно подчеркивалось исследователями [Елизаренкова, 1989, с.438; Иванов, 19696, 1974; Иванов, Топоров, 1960, с.15-16]. Поскольку по данным письменных микенских источников известно, что греки-ахейцы уже находились в Элладе в XVI в. до н.э., то в культуре, претендующей на индои­ранскую атрибуцию, должны археологически прослеживаться микенские связи. Автором [1977; 1978; 1980а, 19806; 1981а; 19846] уже подчеркивалось сходство некоторых типов изделий из петровских, раннеандроновских и раннесрубных памятников, в том числе — стрел (причем в греческом языке для лука и кол­чана используется иранский термин [Benveniste, 1966]), а, главное, распрост­ранение в Греции евразийской степной породы лошадей для колесничной за­пряжки, конских захоронений и псалиев, сопоставимых с андроновскими, что указывает на специфическое значение конных колесниц в обоих ареалах и на общность их происхождения. Эти факты особенно существенны в связи с тем, что именно мифологические сюжеты, связанные с конем, колесницей и быст-роконным солнцем, относятся к числу ареальных греко-индоиранских схожде­ний. Отмечалось также появление в степях микенских орнаментов (рис. 38) [Смирнов, Кузьмина, 1977, с.42-51, рис.11-12]. Сейчас найдены новые образ­цы на срубных памятниках Подонья [Синюк, Погорелов, 1985, рис.4, 6, 7] и Поволжья, подтверждающие наличие связей с Элладой.

Наложение на археологическую карту данных топонимики

На географическую зону, в которой обитали древние индоиранцы, указывает отсутствие в индоиранских языках общеиндоевропейских слов «ель», «болото», что позволяет локализовать их в степи [Шрадер, 1913]. Для определения ин­доиранской прародины первостепенное значение имеет предполагавшееся мно­гими исследователями отождествление легендарной реки Ра, Ранхи с Волгой, а

Рипейских гор - с Уралом [Marquart, 1938, Грантовский, 1970, Бонгард-Левин, Грантовский, 1976], поддержанное А.ИДоватуром, Д.П.Каллистовой и др. [1982, с.248-249] и Н.Л.Членовой [1983, с.56-60]. В.Миллер [1887] опреде­лил иранскую этимологию ряда географических названий в Северном Причер­номорье, пополненную позднее В.И.Абаевым [1949]. Большое число иранских гидронимов выявлено в Поднепровье по Днепру, Десне, Сейму, Северскому Донцу и на Полтавщине [Топоров, Трубачев, 1962; Стрижак, 1965]. Предло­женное в ряде работ О.Н.Трубачевым [1975; 1976] и поддержанное Л.АЛеле-ковым [1980] индоиранское прочтение ряда топонимов Северного Причерно­морья оспорено ЭАГрантовским и Д.С.Раевским [1984, с.47-62], признавши-ми, что иранский элемент является «единственно бесспорным в Северном При­черноморье». С.С.Березанская [1982, с.206—209], наложив гидронимы верхнего и среднего Поднепровья на археологическую карту, показала, что ареал иран­ских названий не совпадает с границами распространения скифской культуры, а полностью совмещается с территорией срубной культуры, что служит веским аргументом в пользу признания протоиранской принадлежности срубников.

Индоиранская топонимика выявлена также на территории Поволжья и При­уралья [Попов, Лойфман, 1962]. Среди гидронимов этой зоны выделяется боль­шая группа названий с окончанием "мара" (Самара, Сакмара и др.), которые исследователи считают индоарийскими (от санскритского таrа — море). НЛ.Членова [1983а, 1984] составила карты топонимов и показала, что на сруб­ной и андроновской территории распространены иранские топонимы, но часть андроновской топонимики может быть интерпретирована только из индоарий-ского, что дополнено для Алтая А.М.Малолетко [1986, с.70—75]. Эти данные необычайно важны для окончательного решения проблемы культурной и этни­ческой атрибуции создателей федоровского комплекса. Поскольку индоиран­ская топонимика доскифской эпохи выявлена на территории, где обитали толь­ко федоровские племена, выдвигавшаяся В.Н.Чернецовым гипотеза об угорской принадлежности федоровцев должна быть оставлена, а гипотеза индоарийской атрибуции андроновцев может быть подкреплена.

К такому же выводу приводит анализ топонимики горных областей Памира и Гиндукуша, где в последние годы открыты андроновские федоровские могиль­ники и петроглифы, в том числе - изображения колесниц, которые иногда находятся на горных перевалах; вероятно, они указывают направление движе­ния индоариев на юг. Г.Моргенстиерне [Morgenstierne, 1929—1938; 1973] исс­ледованы здесь реликтовые индоиранские языки и выявлен большой пласт древней топонимики [Эдельман, 1968]. Фиксируются распространение иран­ского топонима дара — «река* от Тянь-Шаня и Памира до юга Томской и Новосибирской областей и далее до границ Монголии, в Пакистане и Афгани­стане [Дульзон, 1964; Поспелов, 1980, с.122], наличие субстратного слоя в топонимике Памира, включающего индоиранские названия [Пахалина, 1976, с.178—182, Стеблин-Каменский, 1976, с.182-185; Розенфельд, 1980, с.157-162; Грюнберг, 1980, с.165-169; Bailey, 1958]. Э.Томас [Thomas, 1883, с.357-386] и П.Бхаргава [Bhargawa, 1971] проанализировали топонимы Ригведы, наклады­вающиеся на карту Восточного Афганистана и Северо-Западной Индии (Ели-

заренкова, 1972, с. 12, 13; 1982, с.4; 1989, с.433, 440-443], демонстрируя путь переселения индоариев из Средней Азии через горные перевалы Северного Афганистана на северо-запад субконтинента.