На протяжении трех лет чеченской войны власти не раз намекали: мол, не станет Хаттаба с Басаевым — это и будет означать конец войне, именуемой «антитеррористической операцией». И тогда, наконец, огромный, никаким здравым смыслом не оправданный, почти 100-тысячный боевой контингент, противостоящий 600-тысячному населению Чечни и «2000 боевиков» (официально объявленные цифры), сможет покинуть республику, а с этим сойдут на нет убийства, пытки, зверства и похищения людей силами господ в погонах, а также неизбежное при оккупационном положении армии массовое «военное» мародерство.
Ждали-ждали, и дождались... О кончине, «в связи с долгой и продолжительной болезнью», и Хаттаба, и, предположительно, Басаева торжественно объявлено — войска же остаются на месте, да и в методах ведения войны никаких изменений не произошло: идут «зачистки», не прекратилась работорговля живым и мертвым товаром силами военнослужащих как главное «боевое мероприятие» в Чечне, тысячи семей ищут своих похищенных родственников и, в лучшем случае, выкупают их трупы у «защитников Родины от терроризма».
|
|
«Выс.рос.»
Имран Джанбеков из селения Гойты Урус-Мартановского района был очень высокого роста. И только двадцати двух лет от роду. Эти обстоятельства и решили его судьбу. В соответствии с традициями, укоренившимися в Чечне, Имрана увезли ночью — и с концами. Как многих других.
— Я теперь каждое утро встаю и отправляюсь искать сына, — говорит потухшая красавица Зайнап, мать Имрана. Она опустила голову, так что виден только высокий лоб и волосы, и вырисовывает безжизненными пальцами на скатерти бесконечные круги своей безнадеги.
— Куда отправляетесь?
— Куда глаза глядят. К Урус-Мартановской комендатуре, в МВД в Грозный, в республиканскую ФСБ... Показываю фотографию, прошу, может, хоть кто-то... И вот недавно в одной из этих структур мне показали протокол задержания другого парня... И я прочитала в графе «причина задержания» — просто «выс.рос.». То есть «высокий рост».
— Не может быть!
— Я тоже сначала так подумала, но... Куда деваться? Своими глазами видела. Моего Имрана тоже не за что было забирать, кроме как за этот «выс.рос.».
В последние годы, по требованию родителей, Имран почти не выходил из дома. Всю войну сидел.
— Почему? — спрашиваю.
— Мы берегли его. — Зайнап плачет. — Он тоже был «выс.рос.»: 1 метр 92 сантиметра. И когда стало ясно, что первым делом федералы забирают физически крепких, хорошо сложенных парней, мы даже в институт перестали его пускать — очень уж придирались на блокпостах. А потом подумали и все-таки решили: надо учиться, и по очереди — то я, то отец — ездили с ним на занятия в Грозный, ждали там и сопровождали обратно.
|
|
Провожать 22-летнего, подобно детсадовцу?.. Однако такова современная многострадальная чеченская жизнь.
— Но не уберегли мы нашего старшего. — Зайнап смотрит перед собой, как на похоронах. — Днем-то сопровождали, а они пришли ночью. Ровно в пять минут первого. Все — в масках. Было два БТРа и военный УАЗик на улице. Сына посадили в БТР. Я бежала за машинами и кричала: «Имран! Имран!» Так добежала до выездного, в сторону Грозного, блокпоста. Оттуда: «Стой! Стрелять будем!» А я кричу: «Стреляй! Убийцы! Сына моего похитили! Вон в тот БТР, который вы только что пропустили без проверки, его пихнули!..»
Солдаты, охранявшие блокпост, опустили автоматы, не стали стрелять в мать. Единственное, что она увидела: «02» на заднике БТРа. В Чечне все знают, что значит «02» — бронемашина принадлежит внутренним войскам МВД.
Никто теперь не знает, где похищенный парень высокого роста, все силовые и военные структуры Урус-Мартановского и всех иных районов, а также соответствующие республиканские ведомства, заявили, что не забирали... Джанбековы написали заявления во все прокуратуры и всем главам администраций — от Ясаева, главы Урус-Мартановского района, и Ахмата Кадырова, руководителя Чечни, до Путина. Письма, жалобы, петиции... Все оказалось бессмысленным.
Во всем мире матери живут надеждами — это их жизненное кредо, от которого зависит будущее планеты. Если ребенок болен — надеждами, что будет обязательно здоров. Если оступился — что исправится. Если пропал — что найдется. Такова и Зайнап.
— Люди говорят, если через 5—7 дней не выбросили труп, значит, хорошо...
— передает Зайнап один из мифов сегодняшней Чечни. — Значит, он выдержал пытки первых дней, и его отправили в Ханкалу. Он — крепкий, он выдержит. Только мне снится, что он стоять не может, били его сильно...
Сердце матери хочет верить в этот миф. Однако есть чеченская реальность. Она состоит в прямо противоположном: если за 5—7 дней человека не вырвали из федеральных застенков — ищите труп...
— Таких, как мы, родителей сегодня много по Чечне, — продолжает Зайнап. — Сотни, тысячи... Мы часто теперь стоим до комендантского часа на Ханкалинском повороте — оттуда дорога прямо к военной базе.
— Зачем вы там стоите? Чего ждете?
— Информацию о своих. Иногда оттуда, от офицеров, подъезжают к нам посредники, объявляют цену на тех, кто еще содержится... Или на трупы.
Так проходят дни Зайнап и Адлана Джанбековых. А по ночам родители Имрана гадают — как и в тысячах других чеченских бессонных домов, — пытаясь понять, что они сами сделали «не так», в чем не угодили федералам, в чем мог быть виновен их сын?
Джанбековы находят лишь одно: Имран хорошо знал турецкий язык, два года отучился в Стамбульском колледже. И может быть, кто-то донес об этом.
— Но знать язык — это хорошо, — говорю я.
— У вас — да. Но не у нас. Федералы могли подумать, что в Турции он набрался чего-то плохого... — объясняют родители, как понимают жизнь вокруг. — Когда я вспомнила про турецкий язык Имрана, то везде, куда хожу на его поиски, стала объяснять, что тогда в Турцию наших ребят отправляли учиться по решению российского правительства! Сам вице-премьер Лобов курировал этот обмен. И Имран, ему было лет 15—16 тогда, не может сейчас за это отвечать! Но нам некому это рассказать. Никто не слушает. Сколько ни перебираю жизнь сына, ничего больше опасного не нахожу. Я так уверена, потому что он все время был при нас.