В Новом Завете

Первые христиане выражали свое понимание Христа при помощи концепций и мифологических терминов, взятых из среды Палестины I-го века, когда имели хождение как древнееврейские, так и греческие представления о Боге, истории и судьбе. Важную роль в восприятии новозаветной христологии играет повсеместно распространенное в то время ощущение эсхатологического конца времен; многие современные ученые считают, что и сам Иисус разделял мнение о том, что наступали последние дни. В Новом Завете можно различить четыре ранних образа христологической мысли. Самый ранний из них сфокусирован на двух идеях: жизнь Иисуса на земле в прошлом открыла в нем пророка конца времен и Божьего слугу, а в будущем он вернется вновь как Мессия, Сын человеческий.

Второй образ характеризуется христологической формулой, подразумевающей две стадии: земной Иисус воспринимался как пророк-слуга последних дней, но при этом провозглашалось, что он стал Господом, Христом и Сыном Божьим в тот момент, когда был воскрешен и вознесен.

При формировании третьего образа титулы Иисуса, которые он получил после воскресения, ретроспективно вменялись ему прежнему, жившему на земле до этого, дабы указать на неразрывную связь между земным служением Иисуса и его ролью спасителя. Сформировалась «формула посланничества», в которой Бог — субъект, Его Сын — объект, а цель посланничества — спасение: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную (Иоан. 3:16, а также Гал. 4:4). В начале отправной точкой посланничества считался момент водного крещения Иисуса, проведенного Иоанном: «…И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение» (Мар. 1:11). Однако в историях рождества, описанных у Матфея и Луки, отправная точка посланничества отодвинута назад, к моменту зачатия или рождения. Это все еще не христология предсуществования и воплощения, нет в этом и метафизической божественности; присутствует лишь осознание роли, которую человек Иисус должен сыграть в истории спасения, и указание на то, что инициатива в этом принадлежит Богу.

Четвертый образ формируется в христологических гимнах греко-иудейской церкви, где Иисус отождествлен с Божьей Премудростью и Логосом. Иудаизм, находившийся под влиянием греческой философии, видел в Логосе персонификацию Божьего посланника, посредника в сотворении, откровении и спасении. Иисус, живший на земле, ныне воспринимался как воплощение этой предсуществовавшей мудрости и Логоса.

Первые христиане использовали эту иудейскую идею, чтобы подчеркнуть, что Бог, Который действовал в Иисусе, — это не какой-нибудь неизвестный Бог, но все тот же Бог, Который прежде являл Себя в сотворения мира, в религиозном опыте праведников, а также в истории спасения Израиля.

В писаниях Иоанна отношения Отец-Сын между Богом и Иисусом спроецированы ретроспективно в вечность, а отождествление Сына с воплощенным Логосом приводит к употреблению предиката «Бог» рядом с предсуществовавшим Словом, воплощенным Сыном и воскресшим Христом. Однако использование слова «Бог» в этом контексте тщательно оговаривается: Сын не является Богом по сути. Скорее, через Сына Бог являет Свою суть, сообщая о Себе в делах творения, откровения и спасения. Постепенно термины «Сын Божий» и «Сын», которые изначально служили для раскрытия роли Иисуса в истории спасения, приобретают метафизическое осмысление и начинают означать божественность Иисуса.