2017-12-14
418
В первой части этой книги мы рассмотрели пять случаев, в которых определяли, можно ли обвинить наших персонажей «в поведении, недостойном настоящего ученого». Основной темой второй части стали преступления, совершенные против исторических фактов. В этом заключительном разделе я хочу попытаться понять, почему история оказывается так существенно переписанной; чьим интересам это служит и как удается тем, кто переписывает историю, оставаться безнаказанными. Начнем с анализа того, насколько ученые, о которых мы говорили, сами виноваты в возникновении связанных с ними мифов.
В случае с Джозефом Листером и Чарльзом Бестом сегодня все ясно — они изменили исторические факты, дабы повысить свою репутацию. Из этой пары Бест выглядит большим грешником — уж слишком он старался умалить вклад своих коллег в открытие инсулина, и успокоился лишь тогда, когда превратился в самого главного персонажа этой истории. Есть какая-то высшая справедливость в том, что в последние годы жизни ему пришлось признать: все его усилия чуть не лишили его родную Канаду приоритета в области исследования диабета. В отличие от него Листер с меньшим рвением стремился принизить значение научных усилий своих конкурентов — он просто ждал, когда наступит удобный момент, чтобы приписать себе их достижения и идеи.
Случаи с Томасом Гексли и Джеймсом Янгом Симпсоном выглядят менее понятно. Конечно, при описании оксфордских дебатов 1860 года Гексли поступил примерно так же, как Бест. Но если не учитывать личный гонор, то мы увидим, что он в основном стремился повысить статус науки и ученого-профессионала, принижая Церковь, правда, при этом прибегал к чрезмерному самовозвеличиванию. Однако незаслуженное поношение соперника, даже если оно в какой-то степени и необходимо, вряд ли может быть предметом восхищения.
На первый взгляд кажется, что против Симпсона можно обратить ту же критику, поскольку он тоже обвинял представителей Церкви в непрогрессивном поведении, не имея для этого достаточных или вообще никаких доказательств. Однако мотивация Симпсона, в отличие от Гексли, была совершенно иной. Он оставался убежденным христианином и вряд ли бы оказался на стороне Гексли, стремившегося изгнать религию из храма науки. Как уже было показано, стремление Симпсона привлечь внимание к религиозным возражениям против использования анестезии в акушерстве объяснить трудно. Не исключено, что таким образом он хотел преодолеть конфликт, существовавший в его воображении. Также не исключено, что это явилось его чрезмерной реакцией на возражения людей из его прихода. Вероятно и то, что он таким образом хотел привлечь внимание к событиям, в которых современники, в отличие от нас, не видели ничего радикального. Как бы там ни было, сегодня его можно обвинить в излишнем стремлении к публичности, но отнюдь не в разжигании вражды между Церковью и наукой.
Обратимся к Флемингу. Некоторые историки обвиняют его в том, что он был не более чем компетентным «техником», несправедливо претендовавшим на славу великого ученого. С первой частью этого обвинения согласиться невозможно, поскольку научная работа Флеминга отличалась высоким качеством, а его решение свернуть исследования по пенициллину в 30-е годы XX века имели вполне научное объяснение. Однако во второй части обвинения есть определенная доля правды. В конце концов, Флеминг без возражений откликнулся на удачную попытку изобразить его как одинокого гения. И в этом плане он проявил неблагодарность по отношению к своим коллегам-биохимикам. Тем не менее нужно сказать несколько слов в его оправдание. Во-первых, образ одинокого крестоносца — роль, которую навязали Флемингу его больница и жаждущие сенсаций газетчики. Во-вторых, к 1940-м годам Флеминг вряд ли мог надеяться на то, что читающая публика, мечтающая о героях, безупречных во всех отношениях, поймет, почему он не спас инфицированных мышей, введя им «плесневый сок». Чем бы на самом деле ни руководствовался Флеминг, у него были только две возможности: либо играть в предложенную ему игру, либо пасть в глазах общественности так низко, как он в общем-то не заслуживал.
Если Флеминг в каком-то смысле и согрешил, то Джон Сноу, Чарльз Дарвин и Грегор Мендель абсолютно ни в чем не повинны. На сегодняшний день нет никаких убедительных свидетельств, из которых бы следовало, что они пытались затемнить или изменить ими сделанное, сказанное, осмысленное или написанное. Во всех трех случаях ответственность за серьезное расхождение между легендой и реальностью следует возложить на последующие поколения, и в связи с этим тут же возникает вопрос, почему такое оказалось возможным.
Пытаясь ответить на него, поговорим о Сноу — его случай настолько ясен, что начать лучше всего с него. Эпидемиологи, желающие поразить общество важностью своей работы, воодушевить студентов открывающимися перед ними перспективами или наконец вдохновить находящихся на полпути к открытию исследователей, вряд ли сумеют найти более яркий пример. Благодаря светлому и натренированному уму и готовности при необходимости вмешаться в происходящую вокруг него жизнь, Сноу преуспел в борьбе с жестокой и очень заразной болезнью, тогда как другие, скованные плохо обоснованными и непроверенными теориями, сделать этого не смогли. Сноу со своей водопроводной ручкой так хорошо отвечал требованиям идеального мифа, что теперь никакое вмешательство историков его не разрушит.
В истории с Дарвином мне кажется очевидным действие другого фактора. Эволюционная теория всегда имела влиятельных противников. Будь то писания герцога Аргайла, непосредственно отвечавшего на публикации Дарвина, или современные нападки сторонников разумного начала, у критиков дарвинизма всегда присутствовала непоколебимая вера в их способность лишить теорию естественного отбора права на существование, доказав ее смехотворность. На первый взгляд основания для этого есть. Поначалу люди не могли себе представить, что все разнообразие и богатство природы возникло лишь благодаря незначительным преимуществам, обретаемым на протяжении огромных отрезков времени. Современный дарвинизм легко отражает подобные нападки, пользуясь последними достижениями биологии. Включение современной генетики в эволюционную теорию позволило выстроить столь неприступную крепость, что те, кто принял на себя первый огонь врага, обеспечили себе неувядаемую славу.
Тем не менее некоторым до сих пор хочется, чтобы отцом-основателем новой теории был человек менее противоречивый и более цельный, чем тот, кого на эту роль предлагает история. Им не нравится Дарвин, который до конца своей жизни верил, что воздействие среды может вызывать структурные адаптации в пределах жизни одного отдельного организма. Не подходит им и тот, кто цеплялся за представления Ламарка, утверждавшего, что жизненный опыт родителя может иметь непосредственное влияние на свойства детеныша. Зато они используют огромный, широкий по тематике опус старого ученого, чтобы, разодрав текст на цитаты, представить Дарвина как человека, уверенно оперирующего, подобно его современным последователям, понятием естественного отбора. Вряд ли историки захотят что-либо менять в этой ситуации. Однако если главным для нас будет поиск истины, а не культ героя, то полезно все-таки не забывать, что Дарвин сформировался как ученый в додарвиновскую эпоху!
Случай с Грегором Менделем позволяет нам лучше понять, как рождается миф. Один из главных творцов мифа о Менделе — Роберт Локк, биолог из Кембриджа, автор книги «Новые достижения в изучении вариативности, наследственности и эволюции» (первое издание — 1906 год, второе — 1909 год).
Эта история вдвойне интересна, поскольку в ней никак не замешана национальная гордость. В конце концов, какой национальный интерес мог быть у англичанина, когда он преувеличивал достижения покойного аббата из Брно? Не мог Локк не знать и того, кто из его современников совершил открытия, приписанные им Менделю, в его книге много раз упоминаются Карл Корренс, Эрих Чермак и Гуго де Фриз.
Поведение Локка можно объяснить несколькими способами, часть из которых мы уже рассмотрели в главе 7. Во-первых, столкнувшись с тремя равными соперниками, претендующими на лавры основателя генетики, Локк и его коллеги вынуждены были устроить своеобразный «суд Париса». Обращение к некогда жившему отцу Менделю решало все проблемы с приоритетом. Во-вторых, при наличии большого количества биологов, не приемлющих идеи постепенной эволюции и естественного отбора, создание одной научной иконы стало необходимостью. С мертвыми разрешено делать все что угодно, тогда как живые этого могут и не позволить. Признание Корренса, Чермака или де Фриза в качестве отца-основателя генетики позволило бы такому «помазаннику» повести за собой науку в нужном ему направлении. Давно почивший в бозе аббат был совершенно безопасен. Кроме того, из Менделя легко сотворить героя. Если ему приписать генетическое понимание механизмов наследственности, то и безразличие, с которым были встречены его идеи, тоже легко ложится в сюжетные рамки мифа о герое, который должен пережить свою эру одиночества. Разве плохо возыметь в качестве лидера того, чьи идеи настолько опережали время, что современники не сумели их понять?
Но позволит ли это приблизиться к истине тем, кто хочет ее знать? Думаю, ответ очевиден. Мы должны знать, что действительно говорили наши герои-ученые в свое время, а не то, что потом про них говорили или как их оценивали их последователи. Если мы на самом деле хотим понять, как все происходило в прошлом, нам придется руководствоваться девизом гуманистов Ренессанса «Ad fonts!» («К источникам!»). Настоящий исследователь идет «к истокам», а не принимает на веру традиционные версии, лишь затуманивающие истину.
Примеры с Листером, Флемингом и Бестом показывают, что не стоит слепо доверять и воспоминаниям самих ученых об их открытиях. Лишь редкие, полностью лишенные самолюбия люди, такие как, например, Джон Дж. Маклеод и Джеймс Коллип, способны не поддаться соблазну преувеличить свой вклад. Каждая из предшествующих глав убеждает нас в необходимости здорового скептицизма при работе с существующей литературой. Слишком часто, сознательно или бессознательно, биографы стремятся втиснуть историческую правду в рамки легенды.
Я надеюсь, мне удалось убедить читателя, что нужно с осторожностью относиться к определениям типа «человек, опередивший свое время», «годы непризнания», «консервативная оппозиция». Тот, кто в представлении обычного человека является гением, — прежде всего человек, который видит намного дальше, чем его современники, но такие рождаются весьма редко. Деяния большинства «великих» ученых последних двух столетий (например, Листера, Менделя, Дарвина, Сноу и Флеминга) были вполне понятны их современникам-ученым, а в некоторых случаях они и сами занимались такими исследованиями. Более того, некоторые из этих «небожителей среди людей» занимались тем, что имеет лишь косвенное отношение к современным научным представлениям. Подводя итоги, можно уверенно сказать, что на руку всем ученым из пантеона науки в свое время сыграло следующее:
— надежность их личных свидетельств была слишком преувеличена.
— значение их работ преувеличивалось, а современники с аналогичными идеями бесцеремонно оттеснялись на задний план;
— постепенное приближение к новой теории, требующее вклада многих людей в течение длительного времени, либо игнорировалось, либо не получало должного освещения.
Теории прошлого, имеющие отдаленное родство с современными представлениями, вырываются из контекста и переосмысливаются по-новому.
Помня об этом, мы должны подвергать сомнению любое историческое свидетельство, не свободное от этих недостатков. В частности, к любой работе, в которой делается попытка показать, что некий человек совершает в одиночку грандиозный прорыв, не замеченный всеми их современниками и предшественниками, следует относиться с большим подозрением.
Все рассмотренные нами случаи говорят о том, что истинные пионеры встречаются крайне редко. Поэтому нам нужно с осторожностью относиться к определению «великий» и научиться восхищаться пусть меньшими, но более реальными достижениями. Одновременно нам нужно воспринимать историю науки не как растянувшуюся на столетия олимпийскую эстафетную гонку, а как постепенное движение вперед, все более являющееся результатом коллективной работы, за которую раздаются не только награды.
Великая сила науки заключается в том, что ее труженики готовы достраивать чужие достижения или опровергать их, открывая в окружающем нас мире то, что до поры оставалось невидимым, при этом ученый не может быть одиноким. Наоборот, все они объединены в тесно сплетенные сети и зависят в реализации своих идей от опыта, мудрости и научной квалификации коллег.
Современная наука более эффективна, более строга, более корректна и лучше финансируется, чем в дни Дарвина, Пастера или Флеминга, которые не могли себе даже представить нынешних масштабов. Но насколько сегодня вероятны великие открытия? Эпохальные прорывы требуют наличия в природе таких сфер, к которым никто еще не притрагивался. В наши дни вряд ли возможно существование таких нехоженых территорий, однако глупо думать, что все великие открытия уже сделаны, — такое утверждение было бы чрезмерным, но вряд ли какой-то отдельный ученый будет «виден, как луна на ночном небе среди звезд».
В заключение еще раз хочу подчеркнуть один момент, который мог остаться незамеченным для читателя: этой книгой я отнюдь не хотел оклеветать науку. Просто мне хотелось высказаться против упрощенного к ней отношения, против попыток придать открытиям прежних лет излишний ореол романтизма. Конечно же существуют ярые ревнители, которые не приемлют никакой демифологизации ученых. Однако историк-профессионал не должен мириться с их желанием добавить гламура или ложных красок в историю науки. Его профессиональный долг — изучая прошлое научными методами, приближаться к истине.
Эта позиция нашла ярчайшее выражение в следующем отрывке из романа Роберта Грейвза «Я, Клавдий» (я уже ссылался на него во «Введении»). Итак, перед нами Поллион, высмеивающий Ливия за его бесцеремонное обращение с истиной:
Ливий медленно подошел к нам:
— Шутка шуткой, Поллион, и я на шутки не обижаюсь. Номы затронули серьезный вопрос, а именно: как следует писать историю? Возможно, я допустил ошибки. Какой историк может их избежать? Но я, во всяком случае, если и искажал истину, то не сознательно, в этом ты меня не обвинишь. Да, я с радостью включал в свое повествование легендарные эпизоды, взятые из более ранних исторических текстов, если они подтверждали основную идею моего труда — величие Древнего Рима; пусть они уклонялись от правды в фактических подробностях — они были верны ей по духу. Когда я наталкивался на две версии одного и того же эпизода, я выбирал ту, которая ближе моей теме, и я не буду рыться в этрусских гробницах в поисках третьей, которая, возможно, противоречит двум первым, — какой в этом толк?
— Это послужит выяснению истины, — мягко сказал Поллион. — Разве это так мало? [13]
Примечания автора
Глава 1
Данная глава основана на исследованиях и интерпретации американского историка, покойного Джеральда Л. Гейсона. Его книга «Личная наука Луи Пастера» (Geison G.L The Private Science of Lius Pasteur. Princeton University Press, 1995) позволила использовать частные лабораторные записи в качестве основного источника. Гейсон, скончавшийся в июле 2001 года, являлся профессором истории в Принстонском университете. В главе также используются данные исследования, предпринятого Гейсоном совместно еще с одним историком, Джоном Фарли, и опубликованного в бюллетене Bulletin for the History of Medicine (vol. 48, p. 169–98.1974) под заголовком «Наука, политика и спонтанное размножение во Франции XIX века: споры между Пастером и Пуше». Еще одно освещение этого научного спора можно найти у двух социологов науки, Гарри Коллинза и Тревора Пинча, в книге «Голем: что вы должны знать о науке» (Collins Н., Pinch Т. The Golem: What You Should Know about Science. Cambridge University Press, 1998). Наконец, общая история спора вокруг спонтанного размножения содержится в книге Джона Фарли «Спор о спонтанном размножении от Декарта до Опарина» (Farley J. The Spontaneous Generation Controversy from Descartes to Oparin. John Hopkins University Press, Baltimore, 1977).
Глава 2
Для этой главы основным источником выбрано эссе профессора физики Гарвардского университета и профессора истории науки Джеральда Д. Холтона «Субэлектроны, исходные предпосылки и спор между Миллионом и Эренхафтом». Эссе было опубликовано в книге «Научное воображение на практических примерах» (The Scientific Imagination. Case Studies. Cambridge University Press, 1978. P. 155–198). Он подчеркивал необходимость игнорировать некоторые экспериментальные данные и выходить за рамки имеющихся доказательств, чтобы лучше усвоить наиболее важные идеи. Другим важным источником является статья Алана Д. Франклина «Данные по масляным каплям, опубликованные и не опубликованные Милликеном» (Historical Studies in the Physical Sciences (vol. 11, 187–201, 1981). Франклин корректирует некоторые утверждения Холтона, но поддерживает общее представление о том, что Милликен был не совсем честен при публикации необработанных данных. Чтобы, получить более точное представление о природе, динамике и проблемах экспериментальной работы, прочтите книгу Гарри Коллинса и Тревора Пинча «Голем: что вы должны знать о науке» (Collins Н., Pinch Т. The Golem: What You Should Know about Science. Cambridge University Press. 1998) и книгу Питера Джелисона «Чем заканчиваются эксперименты» (Galison Р. How Experiments End. University Press, 1987).
Глава 3
Эта глава основывается на публикации Джона Иермена и Кларка Глаймура под названием «Относительность и затмения: британские экспедиции по изучению затмения 1919 года и их предшественницы», появившаяся в журнале Historical Studies in the Physical Sciences (vol. 11. 49–85, 1980). Они пришли к выводу, что, хотя Эддингтон откорректировал свои результаты, он сделал это, поскольку считал, что теория относительности — это «красивая и глубокая теория». Остальная информация и большинство вопросов, использованных в этой главе, взяты из книги Гарри Коллинза и Тревора Пинча «Голем: что вы должны знать о науке» (The Golem: What You Should Know about Science. Cambridge University Press, 1998). О вере в науку читайте в книге Стивена Шапина «Социальная история истины: цивилизованность и наука в Англии XVII века» (Shapin S. A Social History of Truth: Civility and Science in Seventeenth-Century England. University of Chicago Press, 1994) и в книге, написанной им в соавторстве с Саймоном Шаффером «Левиафан и компрессор: Гоббс. Бойль и жизнь экспериментаторов» (Shapin S., Shaffer S. Leviathan and the Air Pump: Hobbes, Boyle and the Experimental Life. Princeton University Press, 1985). Наконец, самой лучшей современной биографией Исаака Ньютона является книга Ричарда Вестфолла «Жизнь Исаака Ньютона» (Westfall R. The Life of Isaac Newton. Cambridge University Press, 1993).
Глава 4
Данная глава в целом основана на исследованиях двух профессоров, читающих лекции по менеджменту и деловому управлению. Чарльза Реджа и Амедо Дж. Перрони. Их расследование было мотивировано их убеждением в том, что историки не должны отклонятся от правды, независимо от того, нравится она нам или нет. Впервые статья появилась под названием «Чугунные сказки Тейлора: исторический анализ экспериментов Тейлора на чугунолитейном заводе» в журнале Work Study and Management Services (vol. 9. p. 564–569, 1974). Чарльз Редж и Рональд Гринвуд недавно опубликовали биографию Тейлора под названием «Отец научного управления: миф и реальность» (Wredge Ch. D., Greenwood R. G. The Father of Scientific Management Myth and Reality. Business One Irwin Homewood, 1991). Большинство цитат, приведенных в главе, взяты из книги Ф. У. Тейлора «Научное управление» (Taylor F. W. Scientific Management. Harper and Booth, New York, 1947).
Глава 5
Главным источником для этой главы была статья Алекса Кейри «Хоторнские исследования: радикальная критика» (Carey A. Hauthome Studies: a Radical Criticism), опубликованная в журнале American Sociological Review (vol. 32. p. 403–416. 1967). Представляет интерес статья Даны Брамель и Рональда Френда «Хоторн — миф о понятливом рабочем и классовых предрассудках в психологии» (Bramel D., Friend R. Hauthome: Mithof the Docile Worker and class Bias in Socilogy), появившаяся в журнале American Psychologist (vol. 36. p. 867–878. 1981). Эти работы породили целую серию переоценок, которые лишь недавно стали замечать авторы учебников и преподаватели по менеджменту. Однако внимательное прочтение книги Ротлисбергера и Диксона «Менеджмент и рабочий» (Roethlisberger F., Dickson W. Management and the Worker) дает достаточно оснований для любой критики.
Глава 6
Основным источником для этой главы явилась статья, опубликованная в журнале «Ланцет» (том 356. с. 64–68, 2000) и озаглавленная «Карты и мифы Брод-стрит: эпидемия холеры 1854 года в Лондоне». Авторы статьи — Говард Броуди, Майкл Рассел Рип, Петер Винтен-Йохансен, Найджел Панет и Стивен Рэчмен. Все они преподают в Университете штата Мичиган. Также полезной является вызванная этой статьей переписка, опубликованная в 356 томе «Ланцета» Яном П. Ванденбруке из Медицинского центра Лейденского университета и Дэвидом Моренсом из Национального института здравоохранения в Бетесде. Ванденбруке написал несколько статей о мифе, возникшем вокруг Сноу, например, «Кто сделал из Джона Сноу героя?» в журнале American Journal of Epidemiology (vol. 133, p. 967–973, 1991). Ранняя история эпидемиологии исследовалась в статье Л. Дж. Стивенсона «Картирование болезни: ранние этапы использования точечных карт при изучении желтой лихорадки», опубликованной в Journal of the History of Medicine (vol. 29, p. 226–262, 1965). Кроме того, я почерпнул полезную информацию на сайте, который отражает все, что связано с Джоном Сноу и холерой, и находится по адресу www.ph.ucla.edu/epi/snow.html. Тем, кто более широко интересуется мероприятиями, позволившими лучше понять, контролировать и лечить холеру, лучше всего прочесть книгу Чарльза Розенберга «Годы холеры: США в 1832,1849 и 1866 годах» (Rosenberg Ch. The Cholera Years: the United States in 1832, 1849 and 1866. University of Chicago Press, 1987).
Глава 7
Ключевыми источниками для этой главы оказались книга Роберта Олби «Происхождение менделизма» (Olby R. The Origin of Mendelism. University of Chicago Press, 1985) и статья Л. А. Каллендера «Грегор Мендель — противник происхождения с модификациями», опубликованная в журнале History of Science (vol. 26, p. 41–75, 1988). Смотри также написанную Гарландом Алленом биографию «Томас Хант Морган: человек и наука о нем» (Allen G. Thomas Hunt Morgan: The Man and His Science, Princeton University Press, 1981), книгу Питера Боулера «Менделевская революция: возникновение концепций наследственности в современной науке и обществе» (Bowler P. The Mendelian Revolution: The Emergence of Hereditarian Concepts in Modem Science and Society. Athlone, London, 1989) и книгу Лорена Эйсли «Век Дарвина: эволюция и человек, который ее открыл» (Eiseley L. Darwin’s Century: Evolution and the Men Who Discovered It. Doubleday Anchor Books, New York, 1958).
Глава 8
Эта глава основана по большей части на исследованиях трех историков медицины, скомпонованных в две отдельные статьи. Первая написана Кристофером Лоуренсом и Ричардом Дикси и называется «Отстаивание принципа: Джозеф Листер и бактериологическая теория болезней». Она опубликована в книге Лоуренса «Медицинская теория, хирургическая практика: исследования в области истории хирургии» (Lawrence К. Medical Theory, Surgical Practice: Studies in the History of Surgery. Routlege, London, 1992. P. 153–215). Вторую статью написал Линдсей Граншо, она называется «На этом принципе я строил практику: развитие антисептики и реакция на нее в Британии, 1867–1890 гг.» (Gransho L. Upon this principle I have based a practice: the development and reception of antisepsis in Britain, 1867–1890), она опубликована в книге «Медицинские инновации в исторической перспективе» (Medical Innovations in Historical Perspective) под редакцией Джона В. Пикстоуна (Macmillan. Basingstoke, 1992. P. 17–46). Хорошую биографию Листера написал Ричард Фишер: «Джозеф Листер, 1827–1912» (Fisher R. Lister Joseph, 1827–1912. Stein and Day, New York, 1977). Исследования по истории развития современной медицины можно найти в книге Роя Портера «Величайший подарок человечеству» (Porter R. The Greatest Benefit to Mankind. Harper Collins, London, 1999) и книге Чарльза Розенберга «Странноприимность: развитие американской больничной системы» (Rosenberg Ch. The Care of Strangers: The Rise of America’s Hospital System. John Hopkins University Press, Baltimore, 1987).
Глава 9
Эта глава строится на работе множества историков, трудившихся несколько десятилетий. Чтобы не перечислять десятки отдельных книг и статей, я просто упомяну несколько наиболее серьезных и достойных чтения текстов. Читателям, которые хотят узнать больше о Дарвине, его жизни и работе, я порекомендую две биографии: книгу Адриана Десмонда и Джеймса Мура «Дарвин» (Desmond A., Moore G. Darwin. Penguin. London, 1991) и Джанет Браун «Странствие» (Browne G. Voyaging. Cape. London, 1995). Кроме того, есть книга Питера Баулера «Эволюция: История идеи» (Bowler P. Evolution: The History of an Idea. University of California Press, Berkeley, 1989), которая содержит полный и емкий анализ современной истории теории эволюции. Книга Адриана Десмонда «Политика эволюции: морфология, медицина и реформа в радикальном Лондоне» (Desmond A. The Politics of Evolution: Morphology. Medicine and Reform in Radical London. University of Chicago Press, 1989) является важным источником по истории эволюционистской мысли до Дарвина, и работа Роберта Ричарда «Дарвин и возникновение эволюционных теорий разума и поведения» (Richard R. Darwin and the Emergence of Evolutionary Theories of Mind and Behaviour. University of Chicago Press, 1993) подробно рассказывает обо всех, кто упомянут в этой главе. Стивен Джей Гоулд предлагает много дополнительной информации в своей книге «Со времен Дарвина» (Gould S. J. Ever Since Darwin. Norton, New York, 1979).
Глава 10
Эта глава основана на нескольких работах и прежде всего на статье Дж. Вернона Йенсена «Возвращаясь к спору Уилберфорс-Гексли», опубликованной в British Journal of the History of Science (vol. 21, p. 161–190,1988) и статье Дж. Р. Лукаса «Уилберфорс и Гексли: легендарный поединок», появившейся в Historical Journal (vol. 22, p. 313–320, 1979). Новая двухтомная биография «Гексли», написанная Адрианом Десмондом (Desmond A. Huxsley. Michael Joseph, London, 1994) содержит живое описание этого яркого и едкого человека. Среди общих источников, в которых рассматриваются отношения между религией и наукой в Британии и США, следует назвать: книга Фрэнка М. Тернера «Между наукой и религией: реакция на научный натурализм в поздневикторианской Англии» (Turner F. M. Between Science and Religion: The Reaction to Scientific Naturalism in Late Victorian England. Yale University Press, 1974): «Наука и религия: некоторые исторические перспективы» Джона Хедли Брука (Brook J. Н. Science and Religion: Some Historical Perspectives. Cambridge University Press, 1991); «Лето для богов: суд над Скоупсом и продолжение споров о науке и религии в США» Эдварда Дж. Ларсона (Larson E. J. Summer for the Gods: The Scopes Trial and America’s Continuing Debate over Science and Religion. Basic Books, New York, 1997). Наконец, книга Питера Баулера «Затмение дарвинизма: антидарвинские теории эволюции на рубеже XIX и XX веков» (Bowler P. The Eclipse of Darwinism: Anti-Darwinian Evolution Theories in the Decades around 1900. John Hopkins University Press. Baltimore, 1983), посвященная закату дарвинистской мысли в конце XIX века.
Глава 11
Как я указывал в тексте, глава представляет собой частичный пересказ книги Майкла Блисса «Открытие инсулина» (Bliss М. The Discovery of Insulin. University of Chicago Press, 1982) и его статьи «Переписывание медицинской истории: Чарльз Бест и миф о Бантинге и Бесте» (Rewriting medical history: Charles Best and the Banting and Best myth), опубликованной в Journal of the History of Medicine and Allied Sciences n (vol. 48. p. 2543–2574, 1993). Полезной окажется статья Айена Мюррея «Паулеску и выделение инсулина» (Paulesco and the Insulation of Insulin), опубликованная в том же журнале (vol. 26, p. 150–157.1971).
Глава 12
Эта глава основана на биографическом исследовании Гвина Макфарлейна «Александр Флеминг: человек и миф» (Macfarlane G. Alexander Fleming: The Man and the Myth. Chatto & Windus, London, 1984). Имеется также книга Рональда Хеара «Рождение пенициллина» (Hare R. The Birth of Penicillin. Allen & Unwin, London, 1970). Статьи Ф. Диггинса «Настоящая история открытия пенициллина с опровержением недостоверной информации, появившейся в литературе» (опубликована в British Journal of Biomedical Science (vol. 56, p. 83–94, 1999) и «Открытие пенициллина и его ложное освещение» в журнале Biologist (vol. 47, p. 115–119, 2000) содержат объективную критику некоторых попыток принизить статус Флеминга до уровня «третьеразрядного» ученого.
Глава 13
Эта глава основана на реферате диссертации А. Д. Фарра, опубликованном под названием «Религиозная оппозиция применению анестезии в акушерстве: миф?» в журнале Annals of Science (vol. 40, p. 159–177, 1983). Трактовка А. Д. Уайта серьезно критиковалась в трех книгах: Джон Хедли Брук. «Наука и религия: некоторые исторические перспективы» (Brooke J. Н. Science and Religion: Some Historical Perspectives. Cambridge University Press. 1991); Эдвард Дж. Ларсон. «Лето для богов: суд над Скоупсом и продолжение споров о науке и религии в США» (Larson E. J. Summer for the Gods: The Scopes Trial and America’s Continuing Debate over Science and Religion. Basic Books. New York, 1997); Питер Баулер. Примирение науки и религии: спор в Британии начала XX века (Bowler P. Reconciling Science and Religion: The Debate in Early-Twentieth-Century Britain. University of Chicago Press, 2001).
Спасибо, что скачали книгу в бесплатной электронной библиотеке Royallib.com
Оставить отзыв о книге
Все книги автора
[1] Popper К. The Logic of Scientific Discovery. P. 31. N. Y.: Basic Books, 1959.
[2]Смертельный удар (фр.).
[3]Жорж Кювье (1769–1832); один из реформаторов сравнительной анатомии, палеонтологии и систематики животных, не признавал изменяемости видов, объясняя смену ископаемых фаун так называемой теорией катастроф. (Здесь и далее — примеч. переводника.)
[4]Philosophical Magazine — старейший в мире коммерческий научный журнал, издаваемый с 1798 года.
[5]Феодосий Григорьевич Добжанский (1900–1975) — американский генетик и биолог-эволюционист украинского происхождения.
[6]«Федералистские бумаги» — серия статей в защиту конституции, республиканского образа правления, идеи сильного федерального правительства. «Федералистские бумаги» публиковались в газетах в 1787–1788 годах и привели к принятию Конституции США.
[7] Киплинг Р. Наказ сыну. (Пер. М. Лозинского).
[8]В битве при Камбраи англичане впервые использовали против германских войск большое количество танков. В ноябре 1917 года бригада из 376 танков позволила пехоте легко преодолеть заграждения и осуществить впечатляющий прорыв.
[9]Пауль Лангерганс (1849–1888) — немецкий анатом и гистолог.
[10]В романе английского писателя и поэта Роберта Грейвза «Я, Клавдий» молодой Клавдий оказывается в библиотеке, где два историка, Поллион и Ливий, беседуют о том, как можно и как нельзя обходиться с историческими фактами. Роман считается одним из лучших англоязычных произведений XX века.
[11]Отчаявшись найти деньги в Англии, Флори и Хитли отправились к союзникам, в США, где нашли спонсоров и смогли организовать производство препарата. Впервые пенициллин был успешно применен при лечении человека в начале 1942 года — с помощью чудотворной плесени спасли от верной смерти мать троих детей Анну Миллер. (Прим. ред.)
[12]Уэллс удалял пациенту зуб и в качестве анестезии использовал закись азота. Пациент во время операции страшно орал — как потом выяснилось, не от боли, а от страха, — однако репутация Уэллса и его метода была безвозвратно испорчена. (Примеч. ред.)
[13] Грейвз Р. Я, Клавдий / Пер. Г. Островской. М.; Худ. лит. 1990.
