Конфеты и молитва в ночи как пропаганда

Устами блаженного

В семье Самылкиных все были верующими от рождения. И со сменой идеологии в государстве Сашины родители от веры не отказались, жили и воспитывали своих детей по благочестивым правилам, в духе Евангелия. Дома держали иконы, кресты ни с кого не снимали, в пионеры и партию не вступали, а по праздникам обязательно всей семьей ходили на богомолье в храм.

Из трех незакрытых в те годы церквей ближайшей к ним была Карповская. До храма транспорт тогда не ходил, поэтому Самылкины из своего поселка Водозабор (сейчас микрорайон Юг) до церкви добирались всегда пешком. Саше уже было 15, когда однажды, возвращаясь в очередной раз с богослужения, он услышал пророческое: «Будешь монахом».

— Мы вышли из Карповской церкви, и уже повернули на дорогу в сторону Монастырки, как вдруг моя нога уперлась в груду лома. В это время там сносили дома, — вспоминает Нина Федоровна, которой тогда было всего пять лет. — Гляжу: из кучи обломков торчит черным углом деревяшка. Я из любопытства вынула ее и побежала показывать взрослым. С нами тогда шел блаженный Владимир. Бабушка с тетушкой всегда брали из церкви кого-нибудь кормить. Он взглянул на темную доску и воскликнул: «Это же икона!» Потом потер немного: «Преподобный Сергий», и вдруг повернулся к Саше и заявил: «Будешь монахом».

Братство

Сохранить веру в советские годы было непросто. Но Александр был не одинок. Рядом с ним оказались близкие по духу люди. Такие же юные, сильные, красивые, с горящими сердцами и пылким желанием отстоять веру предков. Ребята были очень дружны и всегда держались вместе. Накануне выходных они созванивались: «Куда пойдем в эту субботу на всенощную? На горку?» (Это означало в Высоково, в Троицкий собор). «А в воскресенье?» — «Под горку» (то есть в Печерскую церковь).

На большие праздники перед входом в храмы всегда дежурили милиция и уполномоченные. Чтобы попасть в церковь, молодые люди переодевались… в старушек. «Потому что старушек не останавливали, — вспоминает Нина Федоровна. — Помню, на Пасху все оденемся в плащи и платки, подцепим горбатенькую тетю Наташу — и в храм», — вспоминает сестра.

Пройдет немного времени, и почти все друзья один за другим уйдут в монастырь, в Троице-Сергиеву лавру.

С Виктором Мешковым из Сеченова (архимандрит Виталий) они сядут за одну парту в Московской духовной семинарии и вместе примут постриг у мощей преподобного. Автозаводский друг Валерий Потапов станет насельником Оптиной пустыни, а впоследствии ее духовником (сейчас схиархимандрит Захария), борский Владимир Кочерыгин завершит свой жизненный путь в сане игумена в Чебоксарской епархии.

Первое лишение

Долгое время, вплоть до начала 90‑х, в Горьком действовало только три храма, и всегда они были заполнены до отказа. Там было тесно и душно. Небольшая группа молодых и решительных в начале 60‑х годов решила добиться открытия в Горьком еще одной церкви. Среди них был и Александр Самылкин. Они написали ходатайство в Москву, в Совет по делам религий, с просьбой открыть в Горьком Спасский Староярмарочный собор. Однако уполномоченные над ними только посмеялись. Тогда они передали свое письмо о положении верующих в Советском Союзе через иностранную делегацию с просьбой опубликовать его в заграничной прессе. Об этом стало известно КГБ, и всех ходатаев взяли под особый контроль. Многих сняли с работы, лишили будущего. А Самылкина Александра — его мечты…

Из-за письма отцу Иннокентию не дали прописку в Загорске (Сергиев Посад), и ему пришлось расстаться с мечтой о лавре навсегда.

«В Горьковской епархии катастрофически не хватает священников, пусть едет на служение в свою епархию», — благословил Патриарх Пимен.

Однажды в заводской раздевалке у Александра случайно выпал крестик. «Молодой человек — и при кресте», — полетели в его сторону немые укоры. Его быстро уволили, и встал закономерный вопрос: куда дальше…

Перед юношей мощные крепостные стены Троице-Сергиевой лавры. Позади разговор с духовником, вступительные испытания и распахнутая дорога, которая поднимается ступенями в небо…

И как было не стать монахом? Семинаристом Александр Самылкин проходил разные монастырские послушания. Самое любимое, которое он исполнял с особым усердием и волнением, — «огонек преподобного Сергия». Ранним утром он брал фонарь, шел в Троицкий собор, зажигал свечу от лампады перед ракой Преподобного и нес этот огонек на кухню и в трапезную как благословение святого аввы Сергия. Встать надо было раньше всех, часа в четыре, потому что в пять все уже собираются у мощей на братский молебен.

Часто батюшка вспоминал, как прислуживал иподиаконом у митрополита Таллиннского и Эстонского Алексия (Ридигера), как бегал на проповеди ректора академии архиепископа Владимира (Сабодана) и владыки Антония Сурожского, как дежурил на Поместном соборе при избрании Патриарха Пимена в 1971 году. Один случай, связанный со Святейшим Пименом, отец Иннокентий любил вспоминать особенно.

Однажды в Троице-Сергиеву лавру приехал кардинал Вилли Бранс, который возглавлял делегацию Римского папского престола, в сопровождении председателя ОВЦС митрополита Никодима (Ротова). Он направлялся в патриаршие покои, которые находятся за Никоновским приделом Троицкого собора, где должна была произойти его встреча с Патриархом Пименом.

«Скорее мне ключи с гульбища», — взволнованно приказал Патриарх Пимен проходившему мимо семинаристу МДС Александру Самылкину. Через гульбище — террасу, окружающую трапезный храм лавры, — проходил наиболее короткий путь в покои Патриарха. Его Святейшество быстро прошел через террасу — и в покои, встречать гостя.

— Он это сделал, чтобы не православный при входе кланялся католику, а наоборот! — пояснял пораженный мудростью Патриарха отец Иннокентий.

Горящий человек с Богом в сердце

Протодиакон Андрей Железняков знал отца Иннокентия 20 лет. Именно батюшка вдохновил его своим примером на служение в Церкви, помог укрепиться в этом призвании. Отец Андрей рассказал нам, каким он запомнил игумена Иннокентия.

— Батюшка был удивительный человек. Люди тянулись к нему за его чистое сердце. Он был милующий и всегда говорил, что надо всех прощать, что наша милость вопиет к Богу и Господь за такое отношение к людям дает благодать Святого Духа.

У него был дар слез. Он очень трогательно молился, особенно во время Божественной литургии. Редкий раз, когда во время Херувимской и «Милости мира» у него не было слез на глазах. Порой он даже останавливал ход службы и, пока у него это состояние не проходило, не мог возглашать молитвы. Это были удивительные моменты моей жизни, я уже давно такого не видел. Еще он очень сокровенно и трогательно читал житие преподобной Марии Египетской, иногда даже уходил в алтарь и говорил: «Дьякон, иди читай» — а сам садился и плакал. Быть ему помощником в алтаре — это дорогого стоит.

Отец Иннокентий был чужд человекоугодия и лицемерия. Жил скромно и всегда говорил: «Вперед не забегай, а сзади не отставай. Держись середины, царского пути. Не стяжай больших богатств — они утянут в ад». Любил повторять слова своего духовника отца Исаии (Будюкина): «Если ты идешь в Церковь и помышляешь за счет Церкви разбогатеть, хотя бы на копеечку, то ты неправильную выбрал дорогу, лучше не вставай на этот путь, не справишься».

Чтобы стяжать такой же дух, как у него, надо было общаться с такими отцами, как Кирилл (Павлов), Исайя (Будюкин). Он даже застал валаамского монаха, которого привезли с Нового Валаама после войны, — схиигумена Луку (Земскова). Это были удивительные люди, которых он помаленечку собрал в себя, и все эти годы хранил этот дар.

Он много не говорил, не богословствовал — просто своими делами, поведением, отношением к людям давал понять, что в его сердце живет Христос. Буду поминать его до конца своих дней, и дай Бог, чтобы батюшка молился и за нас.

Послушен до смерти

Предлагаем вниманию читателей окончание очерка о жизни недавно почившего игумена Иннокентия (Самылкина), чья жизнь стала частью истории Церкви советского периода, в частности, Горьковской епархии. Начало его служения — 70-е годы — пришлось на годы хрущевских гонений, когда служение священников находилось под строгим контролем властей. Затем он оказался в эпицентре масштабного возрождения веры: как магнитом к нему тянуло духовно изголодавшихся людей. В конце же многотрудного жизненного пути, как истинному монаху, Господь послал ему 17-летний домашний затвор по болезни и как венец всему — мирную христианскую кончину.

По этапу

К отцу Иннокентию, как к магниту, тянулись люди. Властям это не нравилось, поэтому батюшке давали приходы лишь в самых дальних деревеньках Горьковской области, да и те менялись одна за другой. Как по этапу ходил: с севера на юг, с запада на восток — Шатковский, Гагинский, Шарангский, Павловский, Сергачский районы… За 20 лет служения он сменил 10 приходов. Только наладит общину в одной деревне, ему дают назначение в другой. И везде — за его любовь, щедрость, отзывчивость и доброту — быстро возникали, крепли общины.

— Войдет отец Иннокентий в храм перед началом службы, а бабушки выстраиваются в две шеренги с поклоном, — вспоминает сестра игумена Нина Федоровна. — Батюшка пройдет, каждую благословит, назовет по имени и справится: «Ой, Марья, и ты пришла? За столько километров?» Все и рады. Около дома, где он жил, на крылечке всегда стояли кринки с молоком, творог, яйца и другая снедь.

Конфеты и молитва в ночи как пропаганда

Восемь лет игумен Иннокентий совмещал служение на двух приходах: в Борском и Шатковском районах. Когда он ехал из Крестов в Архангельское, всегда останавливался на Мещерке, навестить свою родную сестру Людмилу с племянниками. Дети его обожали.

— Как только батюшка подъезжал к подъезду, со всех ног к нему бежали дети: облепят его, как птенцы, и тянут свои ручонки. Отец Иннокентий доставал свою корзинку с приноса, и начинал всех одаривать — конфетами, печеньем, пряниками. Затем прощупывал карманы. «Ой, и мне на мороженое! И мне!», — наперебой галдела взволнованная детвора… Так и раздаст батюшка, что есть при себе. Около дома, где жил с сестрой Ниной, история повторялась. Детки бежали за ним вдоль всей Овражной, до самого дома Самылкиных. Потом эти дети выросли и приводили уже своих детей к батюшке на Рождество и Пасху славить.

В конце 80-х, когда еще не был открыт Серафимо-Дивеевский монастырь, многие верующие тайно приезжали молиться на камушек батюшки Серафима в окрестностях Сарова. Особенно много паломников было в день обретения мощей преподобного, вернее, в ночь с 31 июля на 1 августа.

— Приезжаем мы в лес, на камушек, — вспоминает одна паломница. — Глубокая ночь, свечи горят — и… священник служит молебен. Мы не поверили своим глазам. Увидеть священника в то время и в том месте было невероятным и рискованным делом.

Местные уполномоченные тут же доложили в облисполком, и на следующий день батюшку вызвали повесткой на допрос, долго расспрашивали, грозили 58-й статьей — за антисоветскую пропаганду.

Под благословение

В жизни отца Иннокентия всегда большую роль играли наставники, архипастыри и монахи, с которыми он стремился сохранять духовные и молитвенные связи. Он собирал их фотографии. На полках шкафа в его келье можно было увидеть портреты всех русских патриархов, начиная с Алексия I (Симанского), нижегородских архипастырей, почитаемых русских старцев. Каждое утро, говорила сестра, батюшка брал у них благословение. Каждому поклонится: «Благослови, благослови, благослови».

Особое место в сердце батюшки занимал его духовный отец, восприемник по монашескому постригу отец Кирилл (Павлов). В Троице-Сергиевой лавре они жили в соседних кельях. Отец Кирилл вечером постучит через стенку — позовет к себе на вечернее правило. Сначала угостит чаем (у него всегда был очень вкусный чай с рижским бальзамом), а потом попросит прочитать перед сном молитвы. В тот период отец Кирилл был духовником и казначеем лавры. Игумен Иннокентий вспоминал, как однажды батюшке кто-то пожертвовал большую сумму денег, тот сложил их в коробочку и, не пересчитывая, велел передать одной женщине на «проходной» у монашеского корпуса — он очень доверял будущему монаху.

Первый на автозаводе

В 1993 году, после более чем 70-летнего перерыва, при нижегородском Благовещенском монастыре открылось духовное училище, которое спустя два года было преобразовано в семинарию. Отца Иннокентия, одного из немногих пастырей, имевших на то время академическое образование, пригласили преподавать литургику. Семинаристы очень любили отца Иннокентия. За его нестрогость и милость к учащимся.

Последним местом служения игумена Иннокентия стал его родной автозавод.

В 1996 году митрополит Николай (Кутепов) назначил батюшку настоятелем первого в Северном микрорайоне прихода в честь святителя Николая Чудотворца, который сегодня стал самым крупным и многочисленным в промышленном районе.

Первые богослужения до строительства деревянной церкви в честь святой мученицы Татианы и Никольского собора проходили в здании бывшего детского сада — в домовой церкви в честь преподобного Серафима Саровского. Весть об открытии храма в самом центре Автозавода пронеслась молниеносно. Народ повалил на службы. И всех надо было исповедовать, соборовать, а кого-то венчать, крестить, отпевать. И при этом каждый день служить и заниматься строительством храма.

— Отец Иннокентий ставил аналой в палисаднике перед садиком, и один сначала исповедовал, а потом служил литургию, — вспоминает Нина Федоровна Самылкина. По 120 человек крестил за один раз. Домой батюшка возвращался очень поздно, уставший, с распухшими ногами…

Домашний затвор

Последние 17 лет отец Иннокентий провел в своем домике под горой на улице Овражной. По этому адресу к нему шли и шли люди — за утешением, ободрением, советом и молитвой.

2 мая 2000 года случился инсульт, после которого отец Иннокентий уже не смог до конца оправиться и вернуться к престолу Божию. Вся левая сторона у него была парализована. Рука повисла, как плеть, а ногу он подтаскивал, опираясь при ходьбе на палочку. Так Божиим Промыслом лаврский монах последний отрезок своей жизни — целых 17 лет — оказался затворником в своей домашней келье.

Правда, правая рука у батюшки была здоровая. Ею он молился, благословлял, вынимал из просфоры частички за своих чад, когда племянник Андрей привозил его в Высоковский храм.

С литургии батюшка возвращался окрыленный. «Я собственноручно вынул за вас частичку», — объявлял радостный батюшка своим чадам.

В сентябре прошлого года отец Иннокентий перенес два инсульта. После этого жизненные силы стали покидать монаха, и отец Иннокентий начал готовиться к вечности. За несколько дней до смерти батюшка предупредил: «Я умираю».

В день смерти, 24 февраля, его состояние резко ухудшилось, батюшка стал тяжело дышать, и его сестра поспешно разыскала отца Владимира Абрамова, чтобы причастил. Священник приехал в больницу за два часа до смерти. Исповедовал, причастил, соборовал. До последней минуты отец Иннокентий оставался в сознании. «Батюшка, пожми мне ручку, батюшка, вздохни», — обращалась к нему сестра сначала во время чтения соборования, а затем и отходной. Он послушно, собрав последние силы, пожимал руку и делал глубокий вдох. Последний, прощальный — на последнем слове отходной.

Как истинный монах, отец Иннокентий был послушен другим, даже до смерти. Словно исполняя завет преподобного Серафима, что послушание выше поста и молитвы.