Жизнь, уходи, но не спеша

ИЗ ПРОШЛОГО СТОЛЕТИЯ

Засуха-унисон

 

В ночной сухости августа

Я улавливаю тайну мелодий

В ветре. Какой-то священнослужитель его неспроста

Гонит на волю.

Ко мне не приходит знакомый.

 

Засохшая трава, кустарник и тополь

Молят о пощаде, мне это видно из окон.

Их безгубые рты

Направлены вверх — влаги.

Душно, городские огни — вдали.

Я смотрю мутными глазами на них.

Проваливаюсь — сон.

 

По стоку ножа медленно течет густая темная кровь.

Дразнящий запах —

За окном хлещет спасительный дождь.

 

 

* * *

 

— Заверните нам вдохновение.

Продавец ответил, как истинным гениям:

— Вам в профиль его или анфас?

— Все равно. Главное, чтобы не мимо нас.

А как раз.

— Одну минутку. Сейчас.

 

 

* * *

 

Опять ночь опять нет сна

Опять ты властвуешь одна

А за окном наутро ожидается весна

 

Так мне сказали

 

А на полу наискосок

Луч света мягко четко лег

И в эту зиму я забыть тебя не смог

 

А мне сказали

 

 

* * *

 

Мокрый снег

С крыш

Бжик…

«Мой муж —

Не самый дурной человек», —

Сказала она в предчувствии луж.

Слова — прошуршавшая мышь

Лишь.

 

А чувство осталось в глазах,

И влагой на теплых губах,

Да, может, украдкой в пожатии рук.

И это не треугольник,

И даже не порочный,

А самый что ни на есть

Замкнутый круг.

 

 

* * *

 

Когда я ухожу от нее,

Я лелею не свою боль.

Я представляю себе

Ее в пространствах пустой квартиры,

Сидящей в кресле с деревянными подлокотниками.

Я вижу ее глаза с подступающими слезами

Боли и одиночества.

Одиночество сильного человека страшнее.

Наверное, я не сумел уйти от нее.

 

 

* * *

 

Я знаю монстр домов —

Он напротив,

Огромный шестнадцатиэтажный дом,

В нем живет множество крыс и котов,

И друг людей Ом.

 

Я верю в исключительность человека,

Я не хотел бы жить в нем.

 

Когда возвращаюсь ночами домой, он

Пугает меня пустыми глазницами своих окон.

 

 

Колыбельная

(из Боба Дилана)

 

«Русский имеет три глаза, да еще с половиной,

Красных, как пламя.

И тянет он за собой цепь со звеньями цвета свеклы.

Он хочет ядом небо залить», —

Скандируют люди с плакатами, те американцы, жгущие книги

(Да, еще пожгли мы книги, штук пять-шесть, на прошлой неделе). —

«И, конечно же, крысы, что под кроватями ползают в Гарлеме —

Это русские крысы,

Пожиратели наших детей».

 

 

Все просто

(из Боба Дилана)

 

Звонит телефон, я взбешен,

Президент Кеннеди опять преувеличивает,

Говорит, как думаешь, что нужно нам,

Чтобы росла страна, как щавельное поле?

Я отвечаю: все просто, старина Джон,

Ты еще там, алло?

Нужны Софи Лорен, Бриджит Бардо —

И вырастет страна.

 

 

Слишком много утр

(из Боба Дилана)

 

Я смеюсь

И пью холодный кофе

И старое вино,

Потому что бегу в соревновании столь равном.

Нет иного пути, чем ночь.

И противник мой солнца восход.

Со мной отзвуки, которые на улицах безумных

Меня почти приводят к тени Вийона.

Я спотыкаюсь о сигареты, потерянные Бертольдом Брехтом,

И пустые бутылки Брендама Бекхэма.

Я один? Конечно, один.

Но существуют цветы и зеркала цветов,

Которые встречаются друг с другом, и мое одиночество,

Мое одиночество будет сильным,

Так полно разрешая свободу.

Как то, что останется,

Будет правдой.

 

Что было это желание?

Желание любви, славы — нет.

Зачем было это желание?

Это было желание абсолютной свободы.

Свободы падающей звезды.

 

 

Отдавая мое время

(из Боба Дилана)

 

— Никогда не ем.

Сколько хватает сил бегаю голый, в чем мать родила,

И собираю с пристрастием части от самолетов.

Так я обедаю.

Так одеваюсь.

И это мое хобби.

— Эй, мистер, читатели наши правды хотят.

— Но это правда, чистая, правда.

— Здорово, смеялись мы до упаду, ей-богу.

— Но мне нечего больше добавить.

— Было бы лучше ответить.

— Звучит, как угроза.

— Могло бы быть ха-ха-ха-ха.

— И что же будет моим наказанием?

— Целая повесть маленькая, вся ха-ха-ха.

— Что за повесть ха-ха-ха-ха?

— Оставь, мистер, ты все понял, оставь…

 

 

* * *

 

…Странный сон.

Пристойный дом, дверей фронтон.

И от того, что я страдал по ней так долго,

У нас родился ужасный фантом.

А он ее не любил, просто женился, и только

Называл ее рыбка, котенок.

От него у нее прелестный ребенок.

 

 

Состояние смерти

(рисунок)

 

В дырявом окне скрипучая рама,

Как холодно в доме, в замерзшем стакане

Челюсть чья-то торчит с зубами.

 

 

* * *

 

Кремль. Красный забор. За ним — желтый дом.

Выношенная мысль проносится ветром:

Власть порождает беса.

И нет в этом никакого прогресса.

Как и ни в чем.

Не интересно. Нет интереса.

Подходим ближе.

Заманчиво.

Красиво.

Пальчики оближешь.

Считаюсь за знатока.

Историю надо знать, например, Древнего Востока.

Ну, иди же.

 

 

* * *

 

Сколько умерших строк,

записанных умерших строк,

и забытых (читай) незаписанных умерших строк,

и забытых (читай опять же) записанных строк.

Все равно. Я думаю — это не мозг.

Все равно. Я думаю — я проводник, который сам по себе ничего бы не смог.

 

 

Я помню

 

Я помню: каждый день был как откровение.

Я помню: любовь — это аура глаз.

Я помню: друзья — это бесценность.

Я помню: идеи мешали спать.

 

Я помню,

я многое помню,

я продолжу.

 

Вдохновение такое, что после хотелось смерти.

Музыка — не укладывалось в сознании, как.

Ночи — лучшее время года.

Любимые книги — на полках и в головах.

 

Я помню,

еще я многое помню,

я закончу.

 

Невозможно было счастливым быть настолько.

Время мстит нам за эту неосторожность.

 

 

Синдром Стендаля

Я видел шедевры искусства, порожденные энергией

страсти, после чего все стало бессмысленным, малень-

ким, ограниченным…Когда я выходил из церкви Святого Креста, у меня забилось сердце, мне показалось, что иссяк источник жизни, я шел, боясь рухнуть на землю…

Стендаль. Неаполь и Флоренция:

путешествие из Рима в Реджио

Известный случай

Он сам его описал

Однажды Стендаль стоял перед фресками Джотто

В базилике Санта Кроче во Флоренции

И всматривался

И чем больше он всматривался

Тем больше понимал величие автора

Непостижимость величия автора

Непостижимость того, что сотворено

Выйдя он едва не упал в обморок

В медицинской практике это получило название синдром Стендаля

Так вот такое же ощущение как впрочем у многих

У меня в юности было перед жизнью

Пожалуй больше чем перед произведениями искусства

Ее чудо тайна и сила всегда больше

Я это физически чувствовал

 

И все что я тогда писал

Наверное написано под этим чувством

Позже я увидел что-то здесь не так

Ощущение которое меня переполняло

Слабой тенью отразилось на бумаге

Видимо это связано со степенью таланта

Или еще с чем-нибудь

Но я все еще помню как тогда билось сердце

 

 

ЖИЗНЬ, УХОДИ, НО НЕ СПЕША

* * *

 

Прежде чем станем плотью ничейного сада,

Милый, воздай нам сполна…

Потухшее солнце, храни тепло нашей жизни.

Здесь рифмуется все:

Земля и небо, воздух и хлеб,

Страсть и вода, огонь и забвенье.

Скучен, кто этого не замечает.

Действительно, может, не видит.

 

Мне говорят: тяжело быть поэтом.

Я отвечаю: быть нельзя не поэтом.

 

 

Сельское кладбище

 

В черном, фиолетовом, золотом,

Какой красивой ты лежала в гробу.

Не успел отцвести цвет твой молодость.

Упокой, Господи, Ларису, твою рабу.

 

За сельским кладбищем, там за горами,

Садилось огромное солнце за край земли.

Воздух наполнен колоколами.

От всего отрешилась, ушла и вдали

 

Провалившиеся от времени холмики-предки.

Тишина. Днестр. Благодать.

До одури пахнут спелые яблоки —

Еще страшней в такой красоте умирать…

 

 

* * *

 

Это только период, это только на час:

Боль в нас,

переживания в нас,

относительность.

Или все что угодно.

Довольно.

Моя вселенная —

Вольная.

 

А на могиле

Дети жили

И не тужили.

 

 

* * *

 

Промозглый зимний день

Отмечен будет ладно.

Ты платье лучшее надень.

Послушаем, как капает из крана.

 

И тихо в комнате моей

Уютной, больно, мама.

Давай любить еще сильней.

…На кухне капает из крана.

 

 

* * *

 

Привычное дело:

Ночью Останкинская башня

Окутана легкой завесой тумана.

Она видна

Из любой части города,

Но лучше всего — из моего окна.

Сегодня я буду спать до конца.

 

Потом проснусь

(Со мной моя грусть).

Буду курить, думать о литературе, вспоминать тебя.

Бывают дни, когда жизнь удивительно ясна.

 

 

* * *

Не ждите меня, ночь будет черно-белая.

Жерар де Нерваль

 

Вот и закончился вечер.

Славная ночь впереди.

Сбрендивши, воет ветер,

Не к кому больше идти.

 

Можно и это продлить,

Если миг превозмочь.

Только надо ли жить,

Черно-белая ночь.

 

Нечего воду толочь,

Нету радостных лиц.

Черно-белая ночь,

Улица самоубийц.

 

 

* * *

 

Олигофрен с восьмого этажа

Ходил по миру, улыбался.

Я наблюдал его и удивлялся:

Олигофрен с восьмого этажа.

 

 

* * *

 

Было к Маяковскому дело.

Пришел к памятнику. Поймал взгляд.

Сказал:

Из собственного тела

Построю город-сад.

И убежал.

 

 

Сезон дождей

 

Сезон дождей рождает любовь правомерно,

Сезон дождей спасает меня от скверны.

Мне мокро в квартире, от этого не лучше, не хуже.

За окнами люди шагают по лужам.

 

Мохнатые большие собаки

Едва ли не квакают.

 

 

* * *

 

С той ночи, когда я пытался пробить головой небо,

Я стал мудрей.

Спи на моей груди,

Разницы нет —

Женщина, друг, ребенок, старик.

Мы не одиноки на этой земле.

Это не крик.

Это степень распада —

Осознанье свободы.

 

 

* * *

Полю Валери

 

Волнуется, и дышит, и живет

Неведомое мне во мне начало.

Бывает — от восторга голову снесет,

Бывает — и любви бывает мало.

 

Бывает пусто мне в самом себе,

Вокруг (везде) такое запустенье.

На небе смысла нет в борьбе,

С бессмысленным граничится движенье.

 

Все то же солнце всходит по утрам,

Все тот же стынет кофе, сигарета.

Какой еще вопрос себе задам —

Но снова воплотится лето.

 

И неизбывен вечный этот ход

Неведомого мне начала.

…Как море пеной обдает,

Так это жизнью отдавало.

 

 

* * *

 

Ночное молчание земли.

Как странно, что я остаюсь.

Качается лодка вдали,

И страшно, что я не боюсь.

 

Потухшее солнце, храни

Тепло нашей жизни.

 

 

РАЗНЫЕ ЗАНЯТИЯ