2017-11-01
324
Будто по пандусу вниз спускаемся!
В поэзии картина несколько более сложная.
Впрочем, проведённая нами параллель – чисто игровая.
Быть может, она и не лишена системного смысла, но это требует обоснования.
Поэзии имманентно качество роста.
Книга Евгения Ламихова убеждает нас в необходимости новой – виталистической – поэтики.
ЛИТЕРАТУРА
1. Роллан Ромэн. Вселенское евангелие Вивекананды. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://svitk.ru/004_book_book/10b/2175_rollan-evangelie_vivekanandi.php (дата обращения 11.09.2016)
2. Катаев В.П. Трава забвенья. Режим доступа:. http://www.libtxt.ru/chitat/kataev_valentin/41112-trava_zabvenya/1.html (дата обращения 11.09.2016)
3. Ламихов Е.А. Очерк русской поэзии ХХ века (досужие опыты неформального литературовИдения). Книга первая. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2013. – 215 с.
11.09.2016
ХАЙДЕГГЕРОВСКОЕ
Язык есть дом бытия, живя в котором, человек экзистирует, поскольку, оберегая истину бытия, принадлежит ей.
М.Хайдеггер. Письмо о гуманизме
Мартин Хайдеггер в книге Евгения Ламихова не цитируется, не упоминается.
|
|
|
Тем не менее чуткий слух сразу угадает унисон с ним.
Это необязательно влияние – это может быть конвергенция.
Вечность и время противоположны.
До Хайдеггера: философия трансцендирует – подлинное бытие связывается с вечностью.
После Хайдеггера: время есть бытие – бытие есть время.
Истина – в Dasein: она здесь и сейчас.
Нечто подобное произошло и в русской поэзии.
Давно ли оппозиция двух местоимений – здесь и там – структурировала поэтический космос?
Поэт порывался в нездешнее.
И вдруг – резкое отсечение там.
Но, исходив от ваших первых книг,
Где крепли прозы пристальной крупицы,
Он и во всех, как искры проводник,
Событья былью заставляет биться.
Это обращение Бориса Пастернака к Анне Ахматовой.
Быль событья: звучит по-хайдеггеровски.
Поэзия стала другой.
Назвать это заземлением?
Занижением?
Умалением?
Да нет же!
Здесь русской поэзии ассимилировало – вобрало в себя – там.
Время напиталось вечностью.
Искали высшее по ту сторону?
И угождали в пустотное!
Оказалось: по сю сторону – в Dasein – поэт может найти главное для себя.
Неопозитивисты сказали бы: любимые слова поэтов – мечтательные, возвышенные – являются псевдопонятиями.
Они переместились на дальнюю периферию словаря.
Революция, совершённая Мартином Хайдеггером в философии введением понятия Dasein – и радикальный поворот к здесь и сейчас, осуществлённый русской поэзией: тут имеется глубокое – сущностное – принципиальное родство.
Параллелизм двух этих явлений поражает воображение.
Сколь мощные резонансы!
|
|
|
И это при кажущейся несовместимости феноменов.
При потаённости их переклички.
Вот одно из хайдеггеровских определений Dasein: изначальная захваченность человека бытием (= вовлечённость в него – сращённость с ним – укоренённость в нём – неотрывность одного от другого – их сквозное взаимопронизание).
Философ пишет:
Этой захваченности, её пробуждению и наслаждению, служит главное усилие философствования. Но всякая захваченность исходит из настроения и пребывает в таковом [5: 30].
Об этом захвате – будто в пандан Мартину Хайдеггеру –свидетельствует Борис Пастернак:
Поэт, не принимай на веру
Примеров дантов и торкват.
Искусство – дерзость глазомера,
Влеченье, сила и захват.
А это из «Баллады» – о мощи Dasein:
Позднее узнал я о мёртвом Шопене.
Но и до того, уже лет в шесть,
Открылась мне сила такого сцепленья,
Что можно подняться и землю унесть.
Мартин Хайдеггер считал поэзию вершиной мировой культуры.
В веке ХХ она превзошла саму себя – и это потому, что в ней зазвучали экзистенциальные ноты.
Головокружительная кульминация!
Она стала возможной благодаря поэтизации и возвышению Dasein.
Со-бытие – ещё одно поразительное хайдеггеровское понятие.
Мы его встречаем и в книге Евгения Ламихова.
Причём в интереснейшем контексте.
Это не цитата.
Никак не заимствование!
Опять таки: перед нами схождение независимых линий.
Их симптоматическое сближение – и по сути слияние.
Процитируем Евгения Ламихова:
Стихотворению предшествует Событие, или лучше сказать: Со-бытие, как некое откровение, взаимодействие, озаряющий надмирный (словечко “виртуальный” здесь никак не годится) Контакт – с эффектом образования центра кристаллизации в перенасыщенном растворе авторского мировосприятия. Это Со-бытие предполагает возможность продолжения – в слове, причём автору должна быть присуща воля творчества: поиски и построение такой словесной формы-конструкции, которая наилучшим образом соответствует произошедшему Со-бытию, точнее всего представляет его средствами языка (являет – речью); автор берёт на себя право и ответственность неподневольной работы: Со-творить [2: 139].
Суть события определяется Мартином Хайдеггером так:
В посыле судьбы Бытия, в простирании Времени проявляет себя некое присвоение, некий перевод в свою собственность – Бытия как присутствия и Времени как сферы открытого, Бытия и Времени в их собственном. То, что определяет их обоих в их взаимопринадлежности, мы назовем: со-бытие – das Ereignis [3: 942].
Со-бытие креативно.
В со-бытии ты – истинный творец.
Считай – почти что – Deus.
Но Мартин Хайдеггер настороженно относился к этому понятию.
Лучше поправим – вполне в его духе – шекспировского Гамлета:
Со-быть – или не со-быть.
Без «я» нет бытия.
«Я» слито с бытием.
Пересечение «Я» и бытия – чудо со-бытия.
Хороший это термин – эгофутуризм.
«Я» у Игоря Северянина дерзко выдвинуто вперёд – свежая интонация превращается в русло времени – оно жизнеутверждающе устремляется к futuro.
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чём-то норвежском! Весь я в чём-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!
Истинно дазайновский – со-бытийный – поэт!
О нём точно пишет Наталья Боровская:
В нервном ритме стихотворения – ритм начала века. «Ананасы в шампанском» – ведь это символ времени, его неожиданность и острота, его открытия, его извивы и изыски, эксцентрическое соединение прежде несовместимого. Как сжато, как ярко и выразительно – гениально! [1].
Евгений Ламихов прозорливо связывает два понятия – казалось бы, весьма взаимоудалённых: со-бытие и форма.
Бытие имеет великую волю быть.
|
|
|
Ему надо закрепиться в самом себе.
Структурироваться!
Оформиться!
Иначе оно не удержится – и схлынет в небытийное, ничтойное.
Что такое Универсум?
Прекраснейшая манифестация форм!
Впечатляет их неистощимое разнообразие.
Первенствует поэтическая форма.
Ведь что сказал о языке Мартин Хайдеггер?
Это дом бытия.
Выстраивает его поэзия.
Вновь обратимся к Мартину Хайдеггеру:
Новалис говорит в одном фрагменте: «Философия есть, собственно, ностальгия, тяга повсюду быть дома».
Повсюду быть дома – что это значит? Не только здесь и там, и не просто на каждом месте, на всех подряд, но быть дома повсюду значит: всегда и, главное, в целом. Это «в целом» и его целое мы называем миром [5: 28–29].
Продолжим диалог философа и поэта.
Ночью, сном не успевши забыться,
В просветленьи вскочивши с софы,
Целый мир уложить на странице,
Уместиться в границах строфы.
Это пастернаковская строфа – если угодно – является ячейкой в доме бытия.
Вместимость у неё огромная.
Дом бытия устроен фрактально: великому не тесно в малом – часть легко и свободно занимает место целого.
Так зачинается чудо метафоры.
Так включаются метаморфозы.
У Бориса Пастернака мы тоже находим образное отождествление мира и дома:
Что сравнится с женскою силой?
Как она безумно смела!
Мир, как дом, сняла, заселила,
Корабли за собой сожгла.
Дом бытия имеет в русской поэзии много проектных решений.
У Николая Клюева – это изба, у Андрея Вознесенского – небоскрёб.
Но всегда обеспечивается главное: бытию комфортно – оно длится и длится.
Даже в русской домовине оно не перестаёт быть бытием.
Каждый погост у нас – как Элевсин: Персефона вернётся проторенным путём зерна.
Тут мы отличаемся от Мартина Хайдеггера: у него – бытие-к-смерти, у нас – бытие-в обход-смерти.
На оппозицию здесь-там в русской поэзии естественно накладывается оппозиция дом-Рай.
Кто интенсивнее наших пращуров искал утраченный Парадиз?
Рай Мысленый – и Рай Земной: споря на эту тему с тверским владыкой Феодором, новгородский архиепископ Василий Калика устремлял взгляд на Север.
|
|
|
Там надо искать сохранную колыбель человечества!
А вот византийский апокриф "Хождение Зосимы к Рахманам» задавал другой вектор: паломничество к индийским рахманам – по сути тоже поиск Рая.
Вернуть блаженство начальной поры!
Отринуть злобу мира сего!
Услышать сиринов!
Мы верили в Китеж – уповали на Беловодье – примеривались к дальним мирам.
Бесплодна и горька наука дальних странствий:
Сегодня, как вчера, до гробовой доски —
Всё наше же лицо встречает нас в пространстве:
Оазис ужаса в песчаности тоски.
Шарль Бодлер. Плаванье. Перевод Марины Цветаевой
Разуверение?
Тогда вместо тщетных блужданий – воображаемое, сугубо условное воссоздание:
Я насадил мой светлый рай
И оградил высоким тыном.
Обрёл ли счастье Александр Блок в своём эфемерном убежище?
Заметим: тема Рая начинает утрачивать своё трагическое напряжение.
И шире: тема путешествия, охватывающего мифогенные топосы – к примеру, остров Калипсо или страну лотофагов.
Это вехи на пути Одиссея.
Странствие – его прерогатива
Пенелопа остаётся дома.
С чем возвращается любимый?
О судьбе сокровища феаков Гомер говорит невнятно.
Не запропало ли?
Афина преображает Одиссея – с целью обмануть женихов Пенелопы.
Быть может – вне контекста волшебства – это просто портрет старости?
Сморщилась тотчас на членах упругих прекрасная кожа,
Череп от русых волос обнажился; и всё его тело
Сделалось сразу таким, как у самого дряхлого старца.
Мутными стали глаза, такие прекрасные прежде.
Тело рубищем скверным одела его и хитоном –
Грязным, рваным, насквозь прокоптившимся дымом вонючим.
Плечи покрыла большою облезлою шкурой оленьей.
Палку в руки дала Одиссею и жалкую сумку,
Всю в заплатах, в дырах, и перевязь к ней из веревки.
Ведь и на блудного сына похоже.
Осип Мандельштам говорит с пафосом:
Одиссей возвратился, пространством и временем полный.
Быть может, в системе отсчёта мужей это очень много.
А в системе отсчёта жён?
Согласия тут не найти.
Женское наитие с предельной остротой и пронзительностью ощутило всю тщетность мужских устремлений к запредельному.
Евгений Ламихов это тонко и убедительно показывает на материале русской поэзии.
Отказ от Рая!
Отдача приоритета земным ценностям!
Сосредоточение на конкретном и доступном Dasein!
Эти мотивы блестяще проанализированы в книге.
Некоторое участие в отказе от Рая приняли и мужчины.
Федор Достоевский не захотел оплачивать пропуск туда ценой слезинки хотя бы одного-единственного ребёнка.
А Николай Клюев сделал Рай избяным:
Весь день поучатися правде Твоей,
Как вешнюю озимь, ждать светлых гостей,
В раю избяном, и в затишье гумна
Поплакать медово, что будет «она».
А потом ещё и финифтяным.
Где рай финифтяный и Сирин
Поет на ветке расписной,
Где Пушкин говором просвирен
Питает дух высокий свой,
Где Мей яровчатый, Никитин,
Велесов первенец Кольцов,
Туда бреду я, ликом скрытен,
Под ношей варварских стихов.
Рай в этих стихах вплотную приблизился к северной деревне.
Фактически совпал с нею.
И потому потерял свой трансцендентный статус.
В избяном Раю первенствует хозяйка.
Лепота наводится ею.
В космосе Николая Клюева много женственного, софийного.
Николай Бердяев не зря писал о «вечно бабьем в русской душе».
Поэт из Олонии вроде бы как подтверждает этот тезис.
Рай у него обытовлён.
Конечно, быт этот сказочный, экзотический – Белая Индия процвела на берегах Онего.
Но нет необходимости снаряжать туда Афанасия Никитина.
Страна чудес – под боком.
Вокруг тебя.
Крестьянская поэзия – и поэзия женская: они обнаруживают неожиданную родственность:
Однако женская поэзия куда как радикальнее в удалении от Рая.
Цитируем Евгения Ламихова:
Только поэтессы знают, что путешествия – это затянувшиеся на тысячелетия поиски Эдема, это обыкновенные мужские тщетно повторяемые попытки возвращения себе РАЯ [2: 175].
И далее:
Но поэтессы становятся мудрее. Ибо женщины знают, что ВОЗВРАЩЁННОГО РАЯ не бывает... Возвращение в РАЙ – сладкая ложь для слабых и доверчивых. Возвращённый РАЙ – одна из самых бредовых идей, коими увлекалось человечество [2: 175].
Это прямо заявляет Марина Цветаева;
Виденья райские с усмешкой провожая,
Одна в кругу невинно-строгих дев,
Я буду петь, земная и чужая,
Земной напев!
Предположим, что Рай – реален.
А если он переполнен?
Все места – увы – заняты.
Надо ретироваться.
Ирина Ермакова пишет по этому досадному поводу стихотворение «Аншлаг»:
И в душах ваших растоплен яд
и свинг золотой в ушах
когда святые идут назад
поскольку в раю аншлаг
Приведём цитату из стихотворения Эллы Крыловой «Указание»:
– Подскажите, бабушка, где рай?
«Там, за крематорием, направо».
Ещё один вклад Эллы Крыловой в раеведение:
Дорога в рай попахивает серой,
покрыта штабелями мёртвых тел.
Где гротескное – где кошмарное: не различишь.
Dasein бывает и Адом, и Раем.
В обоих случаях его онтология отличается от библейского прототипа.
Вспомним золотую мечту Марины Цветаевой:
За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.
Это совсем другой сад – не Эдемский.
Судьба поскупилась.
Гвоздь и верёвка – вместо цветущих яблонь.
Сафо бросилась со скалы – Марина нырнула в петлю.
Дна не достать.
Какой чёрный Dasein!
Кто возьмётся забелить?
Последний аккорд – из хайдеггеровской книги «Бытие и время»:
И будь даже возможно и допустимо «психологически» прояснить себе умирание других в сопереживании, имеющийся тут в виду способ бытия, именно как приход-к-концу, никоим образом не был бы схвачен [4: 239].
Несказуемое – с двух сторон: в потерянном начале – и в неведомом конце.
Объявляется минута молчания.
Встали – и сели.
Тогда как silentium на елабугском кладбище длится и длится.
Вечно?
Бесконечно?
Или прервётся трубным зовом?
Мартин Хайдеггер останавливает нас у этой черты.
Если не лгать себе – то она непереступаема.
Нетрансцендируема!
Помедли.
Застынь.
К тебе обращается Марина Цветаева:
Идёшь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала тоже!
Прохожий, остановись!
Где остановиться?
Вестимо: у могилы – цветаевская так и не найдена.
Знамо: у границы, на которую непреложно указал Мартин Хайдеггер
ЛИТЕРАТУРА
1. Боровская Н. Ананасы в шампанском // Культура. 1/79/12 января 2002. Цит. по: Ананасы в шампанском. Режим доступа: http://referat.abc-english-grammar.com/ref.php?id=83735 (дата обращения 20..09.2016)
2. Ламихов Е.А. Очерк русской поэзии ХХ века (досужие опыты неформального литературовИдения). Книга первая. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой. 2013. – 215 с.
3. Цит. по: Новейший философский словарь. Статья: СОБЫТИЕ (со-бытие, событийность). – Минск: Книжный дом, 2003. – 1280 с.
4.Хайдеггер М. Бытие и время. – СПб.: Наука, 2002. – 452 с.
5. Хайдеггер М. Основные понятия метафизики. – СПб: Владимир Даль. 2013. – 592 с.
19 – 20.09.2016
ХРУЩОБА
Евгений Ламихов ставит вопрос о строении и наполнении поэзии.
Интригует оригинальный подход!
Поэзия как бы просвечивается – выявляется её содержательная морфология.
Вот какой разрез мы получаем:
ФОРМА
ЧУВСТВО
СМЫСЛ
СОДЕРЖАНИЕ
ДУША
Выше – НЕБО.
Или ДУХ – по Марине Цветаевой.
Имея вкус к самоиронии, Евгений Ламихов сравнивает эту конструкцию с хрущёвской пятиэтажкой – непритязательность образа призвана подготовить нас к новизне и парадоксальности авторской мысли.
Пятиуровневую иерархию можно рассматривать и в перевёрнутом виде.
То есть двигаться от души к форме.
Верх и низ относительны для тех высот, куда воспаряет поэзия – подъём и спуск становятся неразличимыми.
А как поведёт себя небо-дух при такой инверсии?
Это уровень абсолютного.
При любом ракурсе – в каждом развороте – оно занимает верх.
Безотносительный верх!
Небо-дух объёмлет нас со всех сторон.
Как бы мы ни клонились – и ни переворачивались в нём – но оно всегда будет возноситься наднашей хрущобой.
Ниже наши схолии к мыслям Евгения Ламихова.
1. ФОРМА
Евгений Ламихов сдержанно относится к белому стиху.
Он какой-то недообустроенный. Даже серый [1:132].
Звучит резковато.
Но это не остракизм – не уничижение.
Евгений Ламихов хочет показать: удвоение, повтор, созвучие – основа основ для поэзии.
Возможность рифмы заложена в зарядовой симметрии вещества.
Вакуум теряет равновесие – и флуктуирует.
Происходит Большой Взрыв!
Густав Наан скажет об этом так: Ничто расщепилось на Нечто и Антинечто.
вакуум профлуктуировал, потеряв равновесие и спроецировал Большой Взрыв.
А.К.Соколов. Мир и антимир.
Космологическая рифма
Вначале была рифма!
Её поэтическую ипостась надо рассматривать в контексте космологии.
И шире – онтологии.
Ян и Инь.
Онтологическая рифма
Рифма – своеобразная бифуркация звука: однородное поляризовалось – и возникло чудо консонанса.
Удачная рифма – яркий Dasein.
Но даже и бедная рифма – как скрепа: удерживает – поддерживает – музыку бытия.
Законы сохранения – и принципы симметрии: это фундаментально для физики.
Аналогичное значение для поэзии имеет рифма.
2. ЧУВСТВО
Борис Пастернак писал:
Когда строку диктует чувство,
Оно на сцену шлёт раба,
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.
Такое возможно лишь при максимальном подъёме чувства!
Это главное для поэзии: воодушевление.
Такое, чтобы зашкаливало – наполняло стих всклень – переливалось через край.
В этот момент вырабатывается невероятная духовная тяга.
Она вздымает поэта гореʹ.
Вдохновение – высшая форма чувства.
Уже Платон искал его источник в трансцендентном – говорил: это от Бога.
Бог и поэт по сути – тандем.
На русском Парнасе охотно варьировали и развивали эту тему.
3. СМЫСЛ
Мы помним формулу Николая Заболоцкого МОМ: Мысль – Образ – Музыка.
Мысль производят – рассудок и разум.
Первый – аналитичен.
Второй – креативен.
Поэзия тяготеет ко второму.
В поэзии присутствует Нус.
Его высшая манифестация – структура венка сонетов.
Благодаря исключительно поэзии, Логос Гераклита Эфесского преобразился в Логос Иоанна Богослова.
Поэзия – служительница Софии: на этом поприще особую харизму явили русские поэтессы.
4. СОДЕРЖАНИЕ
О содержании Евгений Ламихов рассуждает в высшей степени оригинально.
Его сближения неожиданны.
Стиль – и содержание: у нашего автора эти понятия перекрываются.
Если не синонимизируются!
Ладно: стиль и форма.
А тут – содержание.
Но давайте поразмышляем.
Читая Афанасия Фета, я в первую очередь реагирую на то, что это именно он – единственный и неповторимый.
Содержательная сторона стихотворения – это прежде всего присутствие в нём Афанасия Фета, а не кого-то другого.
Мы помним афоризм Жоржа Бюффона: стиль – это человек.
Точнее – личность.
Именно в стихе – в его неповторимости – личностное начало достигает своего апогея.
Стихотворение может быть написано на незначительную тему.
Информации – содержания, понятого буквально – в нём кот наплакал.
Но напечатление великого поэта – захватывающая красота его стиля – с лихвой покрывает кажущийся дефицит.
Содержание каждого стихотворения Марины Цветаевой – это прежде всего она сама: её темперамент – её дыхание – её пульс.
Эпигоны всегда бессодержательны.
Потому что безлики.
Второй подход нашего автора к проблеме содержания означен только намёком – и не своим текстом, а поразительной цитатой из Андрея Белого:
Попробуем “вчитаться” в сказанное Белым: “Собственного содержания стихотворение не имеет; оно возбуждает это содержание в нас; само по себе оно есть сплошная форма плюс голая мысль, довольно бессодержательная и неоригинальная [1:128]
Стих здесь – будто квантовая система: без наблюдателя (= читателя) вроде как и не существует.
Необходим субъект!
И это непреложно!
Настоящий читатель вкладывается в стих.
Привносит в него себя.
Чуть ли не присочиняет что-то своё.
Разумеется, не каждый стих обладает способностью в такой степени возбуждать читательское восприятие, что попадает в замечательную зависимость от него: фактически рождается внове.
Это может повторяться энное число раз – и всегда стих приобретает нечто такое, что прежде в нём отсутствовало: прирастает информацией.
Истинный читатель – соавтор твоего любимого поэта.
Он может видеть больше, чем есть на самом деле – что-то дополняет, прибавляет.
Произведение – и его восприятие: так не бывает, чтобы здесь было один к одному.
Самое законченное – самое совершенное стихотворение – обладает качеством non-finito: его жизнь – его развитие – продолжаются.
Прикоснулся к стиху – и что-то в нём оставил.
Это исчезает, когда захлопываешь книгу?
Это уходит – как отражение из зеркала?
Уверен: остаётся!
Многое нам непонятно в таинственной жизни текста.
Вот одна из его великих загадок: умение сохранять накопленное в процессе бесчисленных прочтений – аккумулировать энергию активного восприятия.
У В. Шекспира сегодня больше глубины, чем в 17 веке – и это наработки читателей.
Содержание классики обогащается из века в век.
Поэт перепоручает, поддерживаемый традиционной верой в то, что истинным Читателем его стихотворение будет принято – как своё. И такое освоение – до сроднённости, для сопутствия на многие годы действительно бывает, случается и в третьем тысячелетии. Голоса скептиков слышатся довольно часто, но независимо от того, нравится это кому-то или нет, в читательской массе, среди любителей Поэзии и доныне сохраняется уверенность, что не миновала пора, когда:
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города. [Н.Гумилёв, «Слово»]
После восприятия стихотворения Читателем мы вправе говорить о нашей модели уже как об умозрительной (или по-современному: виртуальной) пятиярусной “этажерке”, которая может продолжать условное существование, мгновенно вся сразу возникая в читательском воображении в первоначальном либо весьма изменённом “виде-состоянии”, именно вся сразу: от занятого ульем слов нижнего яруса – доверху, ровно настолько, насколько удалось её заполнить совместно Поэту и Читателю [1:150].
5. ДУША
Смерть песне, смерть! Пускай не существует!
Вздор рифмы, вздор стихи! Нелепости оне!..
А Ярославна всё-таки тоскует
В урочный час на каменной стене...
Константин Случевский
Люблю гилозоизм и панпсихизм.
Всё – живое!
Всё – одушевлённое!
Глубоко убеждён: текст – особая форма жизни.
В чём эта особость?
Именно на уровне текста – прежде всего поэтического – жизнь обретает бессмертие.
Вот стоит на полке том Михаила Лермонтова.
Ты открываешь его – и читаешь:
Выхожу один я на дорогу;
Сквозь туман кремнистый путь блестит;
Ночь тиха. Пустыня внемлет богу,
И звезда с звездою говорит.
Со мной говорит автор.
Его душа переселилась в эти строфы.
Тело – во гробе, а душа – на небесах и в стихах.
У неё двойная прописка.
Если есть метемпсихоз, то вот он: душа уходит в стихи. Доподлинная реинкарнация!
Любой потоп бессилен перед ковчегом стиха.
Энтропия не вхожа в него.
P.S. Была до нас и пребывает загадкой Русская Поэзия – как состояние души.
Поэзия – как стихотворчество – нетщетные упражнения в попытках передать словами состояние души (со-стояние души); опыты вербального выражения со-чувствия и со-стояния души, не пребывающей в надмирном высокомерном уединениии, но обращённой очами – к духу.
Никогда не следует забывать, что в Русской Поэзии (и рядом с ней) всё (почти всё) уже было… [1:151 – 152].
ЛИТЕРАТУРА
1. Ламихов Е.А. Очерк русской поэзии ХХ века (досужие опыты неформального литературовИдения). Книга первая. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой. 2013. – 215 с.
17.09.2016
ВРЕМЯ В ПОЭЗИИ
Это открытие поэзии: полнота мига – неисповедимое присутствие вечности в нём.
Анаксагор уравнял исчезающее малое и безмерно великое в своих гомеомериях. Они похожи на фридмоны – элементарные частицы, в которых таятся Вселенные.
Микро- и макро- обнаруживают свою амбивалентность.
Это пространственная ассоциация.
Возможно ли нечто подобное в отношении времени?
Поэт отвечает: – Да.
Хроноквант у него неисчерпаем.
Гётевский Фауст тормознул время в положении, которое Карл Ясперс назвал пограничной ситуацией – это экстремум судьбы:
Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!
Евгений Баратынский видит паритет между правами Хроноса и человека:
Мгновенье мне принадлежит,
Как я принадлежу мгновенью.
Александр Пушкин выводит нас из мира времени – миг оказывается продухом, лазом – прямиком в платонову вечность:
Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты.
Мгновение – чудно: рутинная причинность разрывается в нём.
Видение – мимолётно: ты не успеваешь вглядеться в явленное тебе.
Гений чистой красоты – так ведь это вечная идея κάλλος, точь-в-точь воплощённая в Анне Керн
В зеркале гениальной строфы отразилось надмирное.
Это всего лишь промельк?
Закрепить невозможно?
Поэзия удерживает.
Фиксирует!
Мгновенье длился этот миг,
Но он и вечность бы затмил.
Борис Пастернак поставил знак неравенства между мигом и вечностью.
Миг ёмче вечности!
В какой ещё поэзии мира утверждалось подобное?
Трёхфазность времени – прошлое, настоящее, будущее – снимается вечностью.
Можно и так сказать: вечность – это непрерывно длящееся настоящее.
Евгений Ламихов пишет:
По нашей гипотетической “модели” для Поэта всякое время – Настоящее, он всегда должен быть готов к попаданию в своеобразную “хронологическую ловушку” [1: 95].
Свои мысли он подкрепляет стихами Артёма Тасалова:
Последнее, что сказал поэт,
В ладонях сердце держа горящее, –
Прошлого и будущего нет,
Есть только вечное настоящее.
Что нам сулит вечность?
Гадательно рассуждая о своём посмертном существовании, Сократ не исключал ошеломительного вероятия: его собеседниками станут Гомер и Солон.
Круг современников может быть очень широким.
Круг совечников куда как шире!
Нет череды поколений.
Все вместе – здесь и сейчас – навсегда.
Время в поэзии – особое.
Собственно, это уже не время в его обычном понимании, а что-то другое.
Стиховед Максим Шапир высказал гипотезу: вечность – реальная координата поэзии.
Всего поразительнее то, что, помимо времени, стих моделирует вечность или то, что под ней подразумевается. Как категория мира физического вечность нам не дана, и вполне вероятно, что она всего лишь плод воображения, интеллектуальный конструкт. Однако в стихе поэтическая вечность становится не меньшей реальностью, нежели поэтическое время, и образ её создаётся парадигматической сеткой стиха. Вечность потенциально и актуально заключает в себе все времена: то, что было, что есть, что будет, и то, что могло бы случиться, хотя не произойдёт никогда ” [2: 37].
У Валериана Муравьева есть книга: Овладение временем (1924).
На сегодняшний день поэзия является самым надёжным средством такого овладения.
А через него – преодоления!
Прошлое существует в поэзии как актуальная память
Настоящее расширено до мгновения, застопоренного навсегда – объемлющего все эоны.
Будущее играет особую роль: оно дано как энтелехия – как хайдеггеровское забегание вперёд – как притягательный аттрактор, обостряющий интуицию поэта.
В будущем – Преображение.
А с ним воцарение вечности!
В измерениях поэзии она утверждается уже сейчас.
ЛИТЕРАТУРА
1. Ламихов Е.А. Очерк русской поэзии ХХ века (досужие опыты неформального литературовИдения). Книга первая. – М.: Дом-музей Марины Цветаевой. 2013. – 215 с.
2.Шапир М. И. «Versus» vs «prosa»:пространство-время поэтического текста. Philologica 2 (1995). С. 7–47.
16 – 21.09.2016
