2013-12-28
698
Лавинообразному распространению в Центральной и Северной Азии буддизм обязан кушанам, то есть римским лагерникам и их сыновьям. Однако нельзя недооценивать роли друидов и греков в донесении сути учения Будды до лагерников, оторванных от привычных служителей римского культа. Учение пришлось приспосабливать для понимания простыми парнями Древней Италии, чтоб суть зазияла, очищенная от шелухи неточных образов. Первыми пользу от нового умозрения должны были ощутить измученные своими верными подчиненными верные им центурионы:
«Кастовый строй строился древними учителями-риши, для утверждения жизни в «пространстве дхармы». Строился он на противопоставлении первозданности, природе пракрити (prakṛti) и уклада санскрити (saṃskṛti). Многие небожители — боги и риши — считаются генеалогическими предками ныне живущих людей, прежде всего из числа кшатриев-воинов и учителей-брахманов. Суть их правил в упоре на распределении, а не производстве средств потребления. Уже в Ригведе есть около 40 славословий, в которых риши воспевают царей, дающих им коров, лошадей, слуг и т. д.»[1069]
«В Индии класс воинов обозначался словами санскр. kṣattria, rājanya. Первое имя является производным от kṣattra, сила-мощь; второе имя, rājan(i)ya, царского рода, производное от rāj(an), царь. Эти два слова применяются не к сановникам, а к членам одного класса и обозначают их через привилегии, связанные с их положением».[1070]
Ж. Седэ: «Те первые жрецы, которые освятили брахманические и буддистские святилища, и те ученые, которые составили первые санскритские надписи, имели предшественников: это были мореплаватели, торговцы, иммигранты, основатели первых индийских поселений… Приход индийцев сюда нельзя сравнивнить с появлением европейцев в Америке, потому что здесь переселенцы не были путешественниками, открывающими новые земли. Это был практически регулярный поток взаимного общения… Происходила посадка, прививка ростков своей цивилизации в землях неодетых дикарей: это было не влияние, а самая настоящая колонизация. Они насадили здесь, в этих плодородных дельтах, свои обычаи, свои законы, алфавит и язык учености, всю свою социальную и религиозную инфраструктуру, с максимально возможной похожестью на свои касты и культы… Индианизация Юго-Восточной Азии — это продолжение в заморских землях той брахманизации, которая началась задолго до Будды и продолжается в наше время в Бенгалии и на Юге. И фактически самые ранние санскритские надписи в Юго-Восточной Азии появились ненамного позже, чем первые санскритские надписи во многих местах самой Индии. Индуизация (египтизация — Д. Н.) должна пониматься как экспансия организованной культуры, которая была основана на индийском концепте царской власти, характеризовалась индуистскими или буддийскими культами, мифологией пуран, соблюдением дхармашастр и изъяснялась на санскрите. Именно по этой причине мы иногда говорим о санскритизации, а не об индианизации. Эта санскритская, или индийская цивилизация, пересаженная в Юго-Восточную Азию и называемая по стране индо-кхмерская, индо-яванская и т. д. культура, может быть прослежена по археологическим и эпиграфическим источникам и в принципе не отличается от санскритской цивилизации в Бенгалии или дравидских землях».[1071]
Доказано, что буддийская литература создавалась не на одном языке. Одним из центров ее производства был Таримский бассейн,[1072] расположенный на крайнем западе Китая. Его площадь 906500 км², он является самым крупным бассейным ландшафтом Центральной Азии. Раскопки в Таримском бассейне и исследование найденных текстов на кхарошти показало, что часть населения городов Таримского бассейна знала санскрит и пракриты (чиновники, купцы). Духовенство обязано было изучать санскрит, чтобы читать религиозные тексты. Из официального языка слова переходили в разговорный. Буддийские тексты религиозного содержания находились преимущественно в монастырях. Их язык не был связан с разговорным.[1073] Наиболее раннюю и надежную традицию текста являют санскритские, часто превосходя дошедшие в большем числе и полноте палийские.[1074]
«С. Радхакришнан, будучи главой Республики Индия, пишет в своей известной книжке Индийская философия: «Чтобы создать свое умозрение, Будда должен был лишь освободить упанишады от их непоследовательных компромиссов с ведийским многобожием и религией… Ранний буддизм — это всего лишь новое повторение мыслей упанишад с новой точки зрения».[1075]
Из 108 канонических Упанишад школы адвайта, согласно Муктика-упанишаде, 10 самых ранних Упанишад являются заметками и толкованиями к Ригведе.[1076]
Упанишада[1077] — отглагольное существительное от глагола упанишад —сидеть около, сидеть рядом. Существует много толкований термина: сидеть у стоп кого-то, внимая его словам и таким образом получая тайное знание. М. Мюллер даёт: искусство сидеть около гуру и смиренно внимать ему (от упа — внизу; ни — вниз, и шад — сидеть). Традиционно упанишад означает удаление невежества посредством знания о верховном духе. Упанишады трудно отнести к какому-либо определённому периоду санскритской литературы.[1078]
Приблизительно между первым веком до н. э. и I веком н. э. в сутре Благого Лотосного Закона (Саддхарма Пундарика Сутра) появляются термины Махаяна и Хинаяна. Около II века нашей эры термин Махаяна получил строгое определение. Нагарджуна разработал махаянскую философию Шуньяты и показал, что все вещи пусты, в своём труде Мадхямика-карика.[1079] Около IV века н.э. Асанга и Васубандху написали значительное количество материалов, принадлежащих к буддизму Махаяны. После первого века н. э. практикующие Махаяну чётко определили свою позицию и только тогда появились термины Махаяна и Хинаяна. Не следует считать термины Хинаяна и Тхеравада синонимами. Считается, что буддизм Тхеравады пришёл на Шри-Ланку в III веке до н.э., когда никакой Махаяны ещё не существовало. Школы Хинаяны существовали в Индии совершенно независимо от шриланкийских. Сейчас в мире нет ни одной школы Хинаяны. По этой причины в 1950 году Всемирное Братство буддистов, собравшееся в Коломбо, единогласно решило, что термин Хинаяна не должен более использоваться в отношении буддизма, существующего ныне на Шри-Ланке, в Тайланде, Бирме, Камбодже, Лаосе и в других странах.[1080]
В махаяне один из главных образов учения Будды на санскрите именуется Парамита[1081] — запредельное совершенство, перфекция. Парамиты — это шесть взаимосвязанных действий, «переправляющих на тот берег океана существования», то есть приводящих к освобождению и просветлению; это «Освобождающие действия»[1082]. Этимология этого слова темна.
«Праджня-парамитские сутры были самыми ранними каноническими текстами Махаяны. Одна сутра прямо говорит, что праджня-парамитские тексты появятся через пятьсот лет после нирваны Будды, то есть около I в. н. э. Составлялись небольшие тексты, кратко обобщающих содержание больших сутр и выражающих как бы саму суть доктрины Запредельной Премудрости. Они кратки, лаконичны и чрезвычайно содержательны:
Наиболее известны и даже знамениты два текста этого типа — Ваджраччхедика праджня-парамита сутра (Сутра о Запредельной Премудрости, отсекающей [неведение] алмазным [мечом], более известная в Европе под неточным названием Алмазная сутра) и Праджня-парамита хридая сутра (Сутра сердца Запредельной Премудрости, или Сутра сердца; само название этого текста указывает на то, что он воплощает в себе самую суть, «сердце» праджня-парамиты). Они были исключительно популярны и авторитетны во всех странах распространения Махаяны, но в Китае и других странах Восточной Азии были наиболее почитаемы».[1083]
Герой евангелий тоже говорил, что принес людям в своем учении меч: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч».[1084]
Стремление невозвращенцев к пониманию действительности на местный, как им казалось, лад отмечено и в буддистских текстах, где кшатрии (военное сословие) назывались самыми первыми; отметил это Г. М. Бонгард-Левин: «особенно значительной была роль кшатриев в республиканских объединениях, где брахманы (проповедники, друиды? — Д. Н.), как правило, в делах управления не участвовали. Обладали властью кшатрии, и они же обычно были крупными земельными собственниками».[1085]
С точки зрения многих римских пленных, ставших вольными после 26 года до н. э., ничего особенного не произошло. Они просто осознали, что давно освободились от всех клеш-запоров, и уподобились Янусу, первому царю Лация, альфе и омеге, началу и концу.[1086]
«Можно утверждать, что, несмотря на существование различных версий предания, Янус в представлении римлян безусловно обладал чертами культуртрегера. Хронология данных источников также позволяет говорить, что Янус почитался как первый царь Лация начиная с доримского времени и вплоть до эпохи поздней Империи и утверждения христианства».[1087]
Санскр. महयान, махаяна, сейчас переводят как Великая колесница.[1088] Подобным образом долго переводили слово хинаяна. Впервые слово махаяна видим в Лотосовой сутре[1089], появившейся между I веком до н. э. и I веком нашей эры.[1090]
Сэйси Карасима: «На раннем этапе передачи Лотосовой сутры, в этих местах стояла среднеиндийская форма jāṇa либо *jāna (санскр. джняна, яна). Я предположил, что в махаянские термины buddha-yānā (путь Будды), mahāyāna (великий путь), hīnayāna (плохой путь) означали первоначально buddha-jñāna (знание Будды), mahājñāna (великое знание) и hīnajñāna (плохое знание)».[1091]
В ранней гандхарской версии Лотосовой сутры читаем не mahāyāna, а mahājāna, пракритская форма санскритского mahājñāna (великое знание). Позднее слово превратилось в mahāyāna, возможно, из-за двойного смысла в знаменитой притче о горящем доме из упайи, которая говорит о трёх путях (санскр. яна).[1092]
Еще одно имя Яна, Януса — Квирин (сабинск. Quirinus, копьеносный).[1093] Это имя выводят либо от названия сабинского города Куры (Cures), либо от сабинского quiris, копье. В основе имени Квирин (как и в основе слова curia) слово vir, муж (ср. co-viria, собрание мужей). Квирин считался ипостасью Марса (в отличие от Марса военного, движущегося, он олицетворяет Марса мирного, Марса в покое). Поэтому храм Марса был вовне, а храм Квирина внутри городских стен. Впоследствии с Квирином стали отождествлять Ромула, сына Марса. Фламин Квирина был иерофантом.[1094]
Сама формула Janus Quirinus употреблялась по поводу объявления войны. С Янусом-Квирином связан описанный Овидием в Фастах древнейший обряд убийства животного Агоналии:[1095]
9 января. Агоналии
Четверо суток прибавь, когда ноны минуют, и утром
В день Агоналий почтить надобно Януса нам.
Назван сей день, может быть, по жрецу с подпояской, который
Жертву приносит богам и убивает ее, —
Ибо, свой нож обнажив и ее поразить собираясь,
Он говорит: «поражу ль» или «agone» ее?
Иль потому, что скот к алтарю погоняют — «agantur»,
Назван был этот день днем Агоналий у нас?
Думают также, что встарь он овчим — «агнальным» был назван,
Тем же словом, но лишь с пропуском буквы одной.
Иль потому, что в воде видит жертва ножей отраженье,
Может по страху скота названным быть этот день?
Также возможно, что день этот назван по греческим играм
В старое время, когда игры бывали в ходу.
Древний язык называл тогда «агоналией» стадо;
В этом, по-моему, смысл истинный слова сокрыт.
Как бы то ни было там, но жрец верховный обязан
В жертву богам принести мужа шерстистой овцы. [1096]
Проще говоря, служитель Януса убивал барана. В учении Будды таким бараном для каждого является его alter ego, ложное я. В грубом русском военном глуме сказано так: я — головка от крупнокалиберного снаряда. Такой долго ощущал себя на Черном море Овидий:
«Нет вида города, нет любимых товарищей, нет супруги, дороже которой для меня никого нет. Вместо этого есть скифская чернь и толпа одетых в штаны гетов. Так на меня действует и то, что я вижу, и не вижу».[1097]
Почти четыре века спустя после создания Энеиды к ней напишет замечания Мавр Сервий Гонорат:
«Стих 276. Ромул род свой создаст.
Рем погиб, и известно, что после его смерти начался мор. И тогда обратились к оракулу, а тот ответил, что следует умилостивить манов погибшего брата; поэтому всякий раз, когда Ромул совершал какой-либо торжественный обряд, рядом с ним ставились курульное кресло, скипетр, корона и прочие знаки царского достоинства, чтобы было видно, что они равноправны во власти. Отсюда и сказано: С братом Ремом Квирин… людям законы дадут [ст. 292–292] [Квирин вместе с братом установят правопорядок] (Remo cum fratre Quirinus iura dabunt).
Стих 277. …и своим наречет он именем римлян.
Это он очень разумно сказал — не «Рим», а «Римлян». Ведь настоящее имя этого города никто не произносит даже во время священнодействия. Более того, некий Валерий Саран, народный трибун, как сообщает Варрон и многие другие, осмелившийся произнести это имя, как утверждают некоторые, был выброшен из сената и распят на кресте. А другие говорят, что из страха перед наказанием он бежал, был схвачен в Сицилии и, по настоянию сената, убит претором. Имя же города не называет даже Гигин, когда говорит о его расположении».[1098]
Имена фламинов Квирина в Рима с 160 г. до н. э. до 51 г. н. э. неизвестны. Праздник Квириналии устраивался в феврале. Flaminis, фламин от flamen, пламя — возжигатель огня, приносящий жертву, прислужник при храме, жрец. Должность трех великих фламинов при храмах Квирина, Юпитера и Марса учредил римский царь Нума Помпилий. Место почитания Януса-Квирина находилось в северной части Форума у перехода через высохший ручей Аргилет к Квириналу. Храм состоял из одних ворот. Квирин-Янус был еще и богом народного, мужского собрания, отсюда наименование римлян: квириты.
1 января 29 г. до н. э. Октавиан в пятый раз стал консулом, а сенат принес ему присягу in acta.[1099] В середине года он вернулся в Рим, отпраздновав триумф и закрыв храм Януса. Это действо он считает одним из утешений прожитой жизни, отмечая в перечне своих деяний:[1100]
«При мне принцепсе [сената] сенат трижды постановлял запереть храм Януса-Квирина, — его наши предки пожелали запирать в том случае, когда благодаря победам по всей империи римского народа на суше и на море порожден мир, — тогда как до моего рождения, с тех пор как основан Рим, он был заперт, по преданию, всего лишь дважды».[1101]
Гораций также описал, как Август закрыл двери Януса-Квирина: vacuum duellis Ianum Quirini clausit.[1102] В целом это стихотворение Горация является прекрасным примером ранней непрямой риторики, где поэт ловко избегает лести. Только ко времени Овидия, когда Август превратился из патрона в цензора, панегирик (восхваление) стал единственным возможным литературным ответом на давление императора.[1103]
Итак, вековая гражданская война окончена. Соседи покоряются без войны. Закрытие ворот выглядит очень внушительно. Светоний: храм Януса Квирина, который от основания города и до сего времени закрывался только раз или два, он за короткое время запирал трижды в знак мира на суше и море.[1104]
Общепризнанно, что при Гае храм запирался в 29 и 25 гг. до н. э. (Третья дата считается неизвестной.).
Спасением мантуанской усадьбы отца от конфискации Вергилий обязан Корнелию Галлу, бывшему в 42 г. до н. э. комиссаром, раздававшим земли в Верхней Италии ветеранам. Его упоминает Овидий.[1105] После захвата Египта Октавиан назначил Галла личным представителем, префектом магистратуры Египта; тот подчинялся только Августу и не был подотчётен сенату. Корнелий Галл установил добрососедские отношения с царством Куш. В Египте устанавливались статуи Галла, найдены надписи о его деяниях на нильском острове Филы, на пирамидах в Гизе и на обелиске, стоящем ныне на площади св. Петра в Риме:
«Гай Корнелий Галл, сын Гнея, римский всадник, первый префект Александрии и Египта после низложения царей Цезарем, сыном божественного. Когда отложилась Фиваида, он победил врага за 15 дней, в течение которых одержал победу в двух сражениях, взял пять городов: Боресу, Коптос, Керамик, Великий город Зевса, Офиессу. Захватив вождей этих мятежей, он провел войско за порог Нила; прежде до этого места не доходили вооруженные силы ни римского народа, ни царей. Покорив Фиваиду, общину, устрашавшую всех царей, дав у Филе аудиенцию послам царя эфиопов и приняв этого царя под покровительство, назначив тирана в Триаконтасхену, одну из областей Эфиопии, посвятил отеческим богам и Нилу-помощнику».[1106]
Несмотря на эти достижения друг Вергилия в 26 г. до н. э. попал в немилость и убил себя.[1107] В 26 г. до н. э. После Октавиан заключил с Фраатом договор, давший волю римлянам на востоке.
Через год потерпел неудачу поход в Аравию другого Галла:[1108]
Р. Хенниг: «Страбон, который был близок к Элию Галлу, чрезмерно сетует на "предательство" арабского проводника, как это, бесспорно, делал и сам полководец, чтобы снять с себя ответственность за совершенно недостаточно или даже вовсе неподготовленный поход, оказавшийся поэтому неудачным. Некоторые народы вообще склонны все свои военные неудачи объяснять "предательством". В катастрофе в Тевтобургском Лесу было повинно "предательство" Арминия, в капитуляции Меца в 1870 г. — "предательство" Базена! Для Элия Галла "предателем" и козлом отпущения стал невинный Силлай. Позднее в наказание за бескрайние пустыни и скалистые берега Аравии бедного Силлая обезглавили в Риме!
Несмотря на жестокие лишения и неимоверное напряжение всех сил, осложненное свирепой чумой, опустошавшей воииские ряды, римлянам все же удалось подойти вплотную к "Счастливой Аравии". К юго-востоку от столицы Мариаба (Мариб) в сражении у реки Гзел-эль-Кадир арабы потерпели поражение. Но и после этой победы, непосредственно перед достижением цели, римское войско из-за недостатка воды, вражеских атак и эпидемии цинги вынуждено было в сентябре 25 г. до н. э. начать отступление. Оно проходило гораздо быстрее, чем наступление, но сопровождалось, видимо, огромными человеческими жертвами, ибо даже в приукрашенном изложении Страбона говорится, что лишь остатки войск вернулись в Александрию.
Предпринятая с таким непостижимым легкомыслием война не имела никаких политических последствий. Если не считать значительно расширенных знаний об Аравии, римляне ничего с собой не привезли, кроме сильно сокращенного войска. От "богатств" Arabia Felix императору Августу пришлось отказаться».[1109]
В тот же год ворота Януса Октавиан закрывает. Меньше чем через год он открывает их вновь.
Р. Хенниг: «Пока Элий Галл воевал в Аравии, эфиопы (кушиты[1110]) вторглись в Египет, оставшийся почти без войск. Одновременно в самой стране вспыхнуло опасное восстание. Римлянам стоило большого труда справиться с двойной угрозой. Элин Галл был смещен с должности наместника, и его преемником стал Г. Петроний. Звание наместника Петроний, видимо, получил еще в 24 г. до н. э., ибо царь Ирод покупал у него зерно, когда на 13-м году царствования (25/24 гг. до н. э.) страну иудеев поразили неурожай и голод.
Петроний решил наказать эфиопов-кушитов и отправился в поход против них в район верхнего Нила. Римляне впервые вторглись так далеко в глубь Африки. Вероятно, они достигли примерно тех же районов, в которых за 500 лет до них побывали персы под предводительством Камбиза. Первоначально Петроний, видимо, намеревался отодвинуть границу Римской империи дальше на юг, но, встретив в Северной Эфиопии весьма негостеприимные области, отказался от своего плана. Поэтому позднее, как и в древности, Элефантина (у Асуана) оставалась аванпостом Египта и Римской империи на границе с Эфиопией. Элефантина великолепно подходила для этой роли, ибо здесь начиналась судоходная часть Нила. Впрочем, со времен Петрония еще дальше к югу, в стране блеммиев, в Премнисе (Ибрим) длительное время стоял пограничный римский гарнизон, неоднократно упоминавшийся в литературных источниках».[1111]
Кушиты и ныне проживают в Восточной Африке, от Восточной пустыни Египта до Северо-Восточной провинции Кении. Общая численность населения кушитов по данным до 2000 года свыше 30 млн человек. Ныне их не смешивают с эфиопами, численность которых превышает 88 млн человек.[1112]
Ретивость привратника может вызывать насмешку. Придворный писатель Тит Ливий три действа с калиткой сливает в одно: «После правления Нумы он запирался дважды, в первый раз в консульство Т. Манлия после окончания Первой Пунической войны, и вторично — что по желанию богов довелось нам увидеть в наше время — после Актийской войны, когда император Цезарь Август установил мир на суше и на море».[1113]
Действия Гая Осьмушки с воротами Януса были для современников необычными, из ряда вон выходящими, неслыханными. Постаревший Август также считает их особо важными.
Закрытие Октавианом ворот Януса это громкое открытие ворот в Рим для эмигрантов и невозвращенцев. На это надеялся Фурин. Но невозвращенцы не возвращались.
Для римлян обряд с дырой Януса не был предметом для баловства. Вот как пишет о нем Вергилий, придумывая римлянам национальный эпос:
Есть обычай один в Гесперийском Лации; прежде
Свято его блюли города альбанцев, а ныне
Рим державный блюдет, начиная Марсовы брани,
Гетам ли он готовит войну и плачевную участь,
В грозный идет ли поход на гиркан, арабов иль индов,
Шлет ли войска навстречу заре, чтоб значки легионов
Римских отнять у парфян. Почитают все как святыню
Двери двойные войны, перед Марсом яростным в страхе;
На сто засовов они из железа и меди надежно
Заперты, и ни на миг не отходит бдительный Янус.
Но коль в сенате отцы порешат, что война неизбежна,
Консул тогда, облачен по-габински надетою тогой
И квиринальским плащом, отворяет скрипучие створы,
Граждан на битву зовет, и за ним идут они следом,
В хриплые трубы трубят, одобренье свое изъявляя.
Должен был бы Латин, объявляя войну энеадам,
Мрачную дверь отворить, соблюдая тот же обычай,-
Но погнушался отец совершить обряд ненавистный,
Скрылся во мраке дворца, роковых не коснувшись запоров.
Тут слетела с небес царица богов и толкнула
Створы своею рукой; неподатливый шип повернулся,
Прочный сломался засов — и двери войны распахнулись. [1114]
Нам неизвестна дата открытия ворот царицей богов, супругой Юпитера Юноной. Однако Вергилий пишет о вмешательстве женщины в мужской обряд до своей смерти после встречи с Августом в Греции в 19 г. до н. э. До 2 г. до н. э. ворота были открыты. То есть, Рим воевал (Может быть отъезд Вергилия был неудачной попыткой бегства?). Посольство серов и индов в 20 г. до н. э. посетило Рим при открытых воротах Януса. Значит это было посольство союзников, не врагов.
Своими играми в закрытие-открытие врат Януса в Риме Гай Фурин превратил для невозвращенцев их дырку в ярмо (iugum) Януса. Похожее случалось и раньше. Тит Ливий:
«В этих сетованиях застал их роковой час бесчестия, когда суждено было изведать такое, что превзошло самые мрачные их ожидания. Для начала римлянам приказали безоружными и раздетыми выйти за вал, и в первую очередь были выданы и взяты под стражу заложники; потом ликторам приказали покинуть консулов и с консулов сорвали их облачение. У тех самых воинов, которые только что готовы были с проклятьями отдать консулов на растерзание, зрелище это вызвало такую жалость, что, позабыв о собственном положеньи, все, словно ужасом охваченные, отворачивались, дабы не видеть, как поругано столь высокое достоинство.
Консулов, чуть не нагих, первыми прогнали под ярмом,[1115] затем тому же бесчестию подвергся каждый военачальник в порядке старшинства и, наконец, один за другим все легионы. Вокруг, осыпая римлян бранью и насмешками, стояли вооруженные враги и даже замахивались то и дело мечами, а если кто не выражал своим видом должной униженности, то оскорбленные победители наносили им удары и убивали. Так и провели их под ярмом, причем на глазах врагов, что было, пожалуй, самым мучительным. Хотя, выбравшись из ущелья, римляне, словно выходцы из преисподней, казалось, впервые увидели белый свет, но и самый свет для взиравших на свое столь опозоренное войско был чернее мрака смерти. Вот почему, хотя еще засветло можно было добраться до Капуи, римляне, не надеявшиеся на верность союзников и к тому же их стыдившиеся, не доходя до Капуи, легли, как были, у дороги на голую землю. Когда весть о том достигла Капуи, естественное сочувствие к союзникам взяло верх над присущим кампанцам высокомерием. Они тотчас посылают консулам знаки их достоинства, фаски и ликторов и не скупятся на оружие, коней, одежду и продовольствие для воинов. Когда же римляне приблизились к Капуе, навстречу им вышел весь сенат и весь народ и было сделано все, что от частных лиц и от государства требуют законы гостеприимства. Однако ни радушие союзников, ни их приветливое обращение, ни ласковые речи не могли заставить римлян не то что слово проронить, но и глаза поднять и взглянуть в лицо утешавшим их друзьям, — настолько стыд вкупе с унынием понуждал их избегать и разговоров, и людского общества. На другой день, когда знатные юноши, посланные сопровождать тронувшихся в путь римлян до границ Кампании, возвратились и были призваны в курию, то на расспросы старших они отвечали, что римляне показались им еще более подавленными и еще более павшими духом; шли они в таком полном безмолвии, словно это шествие немых; сокрушился былой дух римлян, вместе с оружием они лишились и мужества; на приветствия они не откликаются, на вопросы не отвечают, никто не смеет рта раскрыть от стыда, будто все еще несут они на шее то ярмо, под которым их прогнали; а самниты, дескать, добились победы не только славной, но и прочной, ибо взяли в плен даже не Рим, как некогда галлы, но доблесть и отвагу римлян, а эта победа куда блистательней.
Они говорили, а прочие слушали, и на своем совете верные союзники едва уже не оплакали римский народ, когда Овиев сын Авл Калавий, муж известный и родовитостью, и подвигами, а в ту пору и возраста уже почтенного, заявил, что дела обстоят далеко не так: столь упорное молчание, взоры, опущенные в землю, слух, глухой ко всем утешениям, и стыд глядеть на белый свет суть верные признаки того, что в глубине души у римлян зреет чудовищный гнев».[1116]
Затем привратник Гай Фурин начинает перевоплощаться из роли Аполлона в роль Юпитера. В эти годы Будду перестают изображать в виде Аполлона-Августа. Создается привычный нам образ Будды.
При толковании основных понятий буддизма необходимо учитывать их греко-италийские исходники. В pāramitā ясно видно греческое Παραμυθιά (Paramythiá — утешение, ослабление, лат. Consolatio. Городок с названием Парамита в греческом Эпире в византийское время имел второе название: Святые Дары, Άγιος Δονάτος (у христиан это хлеб и вино). Греческое Παραμυθιά впоследствии одно из имен Девы Марии.
Consolatio — род римской литературы. Цицерон (Тускуланские беседы) и Сенека (Ad Marciam; ad Polybium; ad Helviam) писали утешения, как правило обращенные к родным или друзьям, потерявшим близких, и предлагающие им утешиться посредством философии.
Утешение философией Боэция написано в тюрьме, в ожидании казни.[1117]
Еще более очевиден греческий источник в другом основном буддистском понятии: dharma (δρᾶμα, действие).[1118] Считается, что санскритское слово dharma (тиб. chos) является производным от глагольной основы dhra, которая означает «держать, носить, придерживаться, поддерживать» и т. п.
«Термин дхарма, согласно буддийскому учению махаяны, имеет десять основных значений:
1) элемент бытия (существования); 2) путь; 3) нирвана; 4) нечувственный элемент; 5) добродетель; 6) жизнь; 7) учение; 8) постоянное становление; 9) религиозная обязанность (обет); 10) мирской закон. Таково европейское понимание этого термина и интерпретация его.
Одно из основных значений термина дхарма — закон, принцип, учение, поэтому большинство указанных выше значений (2–3, 5–7 и 9–10) имеет смысловую связь между собой и легко объясняются через «закон, учение». Тибетский толковый словарь дает следующие значения термина дхарма: Дхарма (chos) — 1–2) путь-знание (путь знания); выход из страданий (нирвана); 4) сфера души; 5–6) добродетель—жизнь (добродетельная жизнь); 7) каноны буддизма; 8) истинное появление—становление; 9–10) доктрина (учение и традиция)».[1119]
Вот в махаянистсткой Махаратнакута-сутре санскритская транскрипция-передача важных но малопонятных понятий:
«О двух видах грязи (mala), от которых следует устраниться: 1) отсутствие действий, направленных на освобождение от аффективности сознания (букв. загрязнения — kleśa); 2) нахождение в ненужной близости с "семьями своих друзей" (mitrakula) и "семьями тех, кто подает милостыню" (bheksakakula)».[1120]
Mala это латинское — malum — зло. Клеша (kleśa) — латинское claustrum — запор, засов, замок.[1121] С нужным смыслом находим это слово у Лукреция, еще не знавшего слова margo: vitai claustra resolvere — порвать узы (запоры) жизни.[1122] Изменение claustra в клеша примечательно, так как похоже на уже указанное выше изменение custos в кушаны. Мitrakula[1123] и bheksakakula слова не менее любопытные. Mitra (украшенный колпак) — головной убор в Риме для женщин и пустозвонов. Не исключена и matricula — список-ведомость (обабившиеся? списочные?).
Предполагаю куда более широкое проникновение латинизмов в подобного рода тексты, чем это отмечено в Египте, где латинский язык столкнулся с давно отлаженным государством и его бумагооборотом на греческом языке.[1124] В Египте римляне застали уже устоявшийся уклад, а на Востоке были источником нового уклада.
«Предпосылкой греческого искусства, — писал в свое время К. Маркс, — является греческая мифология, т. е. природа и общественные формы, уже переработанные бессознательно художественным образом в народной фантазии».[1125] Это положение К. Маркса, ставшее хрестоматийным применительно к изучению древней Эллады, вполне может быть отнесено и к индийскому искусству».[1126] Используя индийскую и буддийскую литературу для воссоздания истории невозвращенцев надо учитывать бессознательность воображения народа, отмеченную Марксом.
«Я не знаю в какой-либо стране книг, оказавших столь длительное и глубокое влияние на умы масс, как эти два произведения, — пишет о Махабхарате и Рамаяне Д. Неру. — Созданные в глубокой древности, они все еще являются живой силой в жизни индийского народа. Он знакомится с ними не на санскрите, если не считать узкого круга интеллигентов, а в переводах и пересказах и теми бесконечными способами, посредством которых распространяются предания и легенды, становясь неотъемлимой частью жизни народа». Деревенские сказители, странствующие монахи и отшельники, ходившие по индийским деревням и рассказывавшие о деяниях невозвращенцев, назывались в Индии катхаками (рассказчиками). К ним возводится история катхакали, одного из стилей классических индийских танцев.[1127]
Римский материальный след в Центральной Азии давно отмечен,[1128] однако след мировоззренческий, который сейчас называют буддизмом, римским не считается, хотя его материальные свидетельства постоянно добавляются.[1129]
Понятные лагерникам слова обильно рассеяны в самых ранних текстах махаяны. Латинской словесностью буддистские сочинения обязаны учителям ребятни, порожденной лагерниками.[1130]
«В Римской республике учитель заранее должен обеспечить себе контингент учащихся. Он выискивает место, где много детворы школьного возраста и нет поблизости школы, с которой пришлось бы вступать в соперничество; знакомится с родителями и старается, конечно, ослепить их блеском своих знаний и своего педагогического умения. Сделать это нетрудно: многого от него не требуют, пусть только выучит детей читать, писать и считать — хватит! И учитель пускается на поиски помещения для своей школы. Так как средства его весьма ограничены, то хорошей, просторной и светлой комнаты он и не ищет. Его вполне удовлетворит какой-нибудь сарайчик, дощатый чулан, полутемная мастерская, которую не захотел снять ни один ремесленник, а то и просто навес над пустующим хлевом. Иногда у него нет денег и на такое помещение, и устраивается со своими учениками на открытом воздухе, где-нибудь под портиком форума, и только отгородит грубым широким полотнищем своих питомцев от веселой и шумной уличной пестроты. Приобретет он еще несколько табуреток или скамеек для учеников (дети пишут, держа письменные принадлежности на коленях, — столов не нужно) и стул для себя — вот школа и оборудована».[1131]
В античной школе не было букварей и прописей; книги, которые к концу I в. н. э. сильно подешевеют, для бедняков останутся дорогими.
Ту римскую школу с изменившимся немного предметом учения и учителями помоложе и попроще описал чуть более ста лет назад В. В. Радлов в долине реки Или (КНР и Казахстан; впадает в озеро Балхаш):
«В каждом даже самом маленьком селении таранчей есть два духовных наставника — священник (имам) и учитель (мулла). Везде имеется также мечеть и школа. Священнослужитель должен тщательно следить за тем, чтобы каждый член общины выполнял религиозные предписания. О пренебрежительном отношении к ним или о их нарушении он сообщает коллегии высшего духовенства (ахунлар), которая через хекима назначает провинившемуся наказание. Летом у учителя мало работы, так как занятия проводятся только зимой, но уж зато ежедневно и почти целый день, разумеется, за исключением праздничных. Хотя каждый волен учить или не учить своих детей, и некоторые отцы не посылают ребенка в школу, потому что учитель получает за каждого ребенка небольшую плату, священник все-таки старается отчасти уговорами, отчасти же принуждением добиться того, чтобы учился хотя бы один ребенок из каждой семьи. В большинстве случаев в этих школах обучают только чтению. Начинают с чтения молитв, Хефтияка[1132] и Корана на арабском языке. Дети читают молитвы до тех пор, пока не выучат их наизусть. После того как дети освоят механическое чтение арабских текстов, им дают татарские: толкования догматов веры и священные предания. Письму учат лишь очень небольшую часть детей, и учитель получает за это особую плату. Именно поэтому, хотя читать умеет 30–40% населения, едва ли 10% умеет писать. Священнику и учителю платят из пожертвований мусульман на церковь (зекет)».[1133]
Самый большой приплод невозвращенцы имели от женщин первого племени с которым сжились: сэ-саков-юэчжи. Без сомнения на переосмысление невозвращенцами действительности оказало влияние и неизбежное общение с новыми родственниками, мужчинами из этого племени. Будда происходил именно из этого народа. Просветленное понимание действительности Буддой можно выразить простыми словами, как это делали потом чаньские патриархи: Будда это дыра. Ровно такой же дырой в воротах был и Янус.
Определенного о языке и мировосприятии саков-сэ-юэчжи мы знаем столь же мало, сколь и о кельтских. Саки (др.-перс. Sakā, греч. Σάκαι, лат. Sacae) — собирательное название группы ираноязычных кочевых и полукочевых племён I тыс. до н. э. — первых веков н. э. в античных источниках. Слово саки равнозначно слову скифы[1134].[1135]
Страбон: «Саки совершали набеги подобно киммерийцам и трерам; одни набеги были дальние, другие же — на близкое расстояние. Так они захватили Бактриану и завладели лучшей землей в Армении, которой они оставили название от своего имени — Сакасена»,[1136] «в Сакасене и Араксене, областях Армении»,[1137] «Сакасена граничит с Албанией и рекой Киром».[1138]
В Индии скифские племена именовались шака, как вариант наименования сака. «Шаки упоминаются во множестве текстов: Пураны, Ману-смрити, Рамаяна, Махабхарата, Махабхашья Патанджали, Брихат-Самхита Варахи Михиры, Кавьямиманса, Брихат-Ката-Маньяри, Ката-Саритсагара и других древних текстах. Термин шака используется как собирательное наименование воинственных племен северо-запада».[1139]
Будда Шаакьямуни[1140] — духовный учитель, легендарный основатель буддизма. Братья: Дхотодана, Амитодана, Саккодана и Суклодана, сестра Амритика (пали — Амита). Мать и тетки: Махамайя, Атимайя, Анантамайя, Чулия и Колисова. Родная мать Будды умерла через семь дней после его рождения и воспитывала его тетка, которая также была замужем за Шуддходаной. Будда, санскр. बुद्ध, букв., пробудившийся, просветленный.
Имя отца Будды — Шуддходана. Легенда о нем такова:
«Согласно преданиям, в шестом веке до нашей эры в Северной Индии, в предгорьях Гималаев, существовало владение Капилавасту; оно было населено многочисленными племенами Шакья, потомками Икшваку, солнечного рода кшатриев. Они управлялись старшим племени, и глава племени жил в городе Капилавасту, от которого в настоящее время не осталось следов, ибо еще при жизни Будды он был разрушен соседним враждебным царем. В то время в Капилавасту царствовал Шуддходана, последний прямой потомок Икшваку. От этого царя и его жены Майи рожден был будущий Великий Учитель, получивший имя Сиддхартха, что означает — «исполнивший свое назначение».[1141]
Если пренебречь точной датировкой легенды-сказки, то в наименовании Капилавасту и в имени отца Будды легко увидеть кельтские и латинские языковые составляющие.
Проповедь дхармы–ясности–пустоты–зияния более всего походила на восприятие римлянами мира, которым правит главный бог Рима, бог запоров и дверей, перекрестков, зияния и пустоты, входов-выходов и всякого начала — Янус.[1142] То есть образ пустоты, ничего, сейчас.
После смерти Будду сожгли. Во время сожжения земного тела Будды, один из ее участников выхватил из погребального костра его зуб. В IV в., в связи с начавшимися в Индии междуусобными войнами, зуб решили увезти в безопасное место — на остров Шри-Ланку. Там в его честь построили храм и, как гласят местные предания, он с тех пор хранится здесь, и праздник в его честь проводится ежегодно. Данные исторических хроник противоречат этому утверждению, в частности, одна их них утверждает, что в XVI в. Зуб Будды был захвачен португальцами, попал в руки католиков-фанатиков и был публично сожжен, и что в Канди хранится подделка.[1143]
«У римлян первоначально отсутствовали ясные представления о богах как о неких определённых, индивидуализированных персонажах — в мире существуют безличные вредоносные или благодетельные силы — нумина (numina), свойственные отдельным предметам, живым существам, действиям. Из массы нумина исследователи выделяли только древнейшую триаду — Юпитера, Марса и Януса-Квирина, с которыми, однако, не связывали какие-либо мифы, появившиеся, по их мнению, лишь под влиянием этрусской и особенно греческой мифологии: греки принесли в Рим своих антропоморфных богов и связанные с ними мифы, научили римлян строить храмы, ваять статуи богов, различать богов по их полу, возрасту, функциям, положению в иерархии, воздавать им более сложный, чем примитивные магические обряды, культ. Свидетельство Варрона о том, что у римлян в древности существовали лишь символы богов (Юпитер — камень, Марс — копьё, Веста — огонь и др.), а различные обряды и ритуалы толковались как действия, имевшие целью усилить благодетельное и нейтрализовать губительное воздействие нумина, также служило обоснованием того, что само мировосприятие римлян препятствовало антропоморфизации богов и созданию мифологической системы, предполагающей взаимосвязи между богами, их родственные и брачные отношения. Утверждению такого мнения способствовали неопределённость пола древних божеств (ср. Палес), отразившаяся в наличии мужских и женских ипостасей у некоторых из них (Фавн — Фавна, Помона — Помон и т.п.), в формуле обращения к божеству — «бог или богиня», «муж или женщина»; использование в обращении к божеству добавления: «или каким иным именем ты желаешь называться».[1144]
«Значение культа дуба для римлян (как и для других италиков и для кельтов) подчёркивал Фрейзер, ссылаясь на связь дуба с Юпитером, с царями Альбы и Рима, воплощавшими дух дуба, с духом и нимфой дуба Вирбием и Дианой, сочетавшимися сакральным браком, так же как царь Нума сочетался с близкой Диане Эгерией в священном лесу. Почитание деревьев и рощ играло большую роль. Большинству древних богов были посвящены рощи, где в их честь совершались священнодействия. Общим для всех рощ был бог Лукорис, хранитель убежища Ромула.[1145] Как священные почитались рощи и деревья в отдельных имениях и на отдельных холмах Рима. Общими святынями Рима считались смоковница (инжир, фига, фиговое дерево, винная ягода; Ficus carica L. — субтропический листопадный фикус),[1146] под которой волчица кормила Ромула и Рема и признаки увядания которой воспринимались как знак угрожающей городу страшной опасности; священный дуб на Капитолии, которому Ромул принёс свою первую добычу — spolia opima, оружие и доспехи убитого им царя, а также каменный дуб на Ватикане.[1147] С лесом связаны вещий Фавн (ряд преданий о нём, возможно, восходит к древнейшим мифам) и Сильван. Культ леса имел непосредственное отношение к культу водных источников (см. Фонс, Ютурна), каждый из них — священное обиталище лимф (затем нимф), героинь многих преданий. Вероятно наличие мифов о священных животных — дятле, орле и особенно волке. Волку был посвящён обряд луперкалий. Волкам приписывались различные чудесные и магические свойства, считалось, что волчица сочетается браком при всех сородичах и, если её муж гибнет, остаётся верна его памяти, что некоторые люди могут превращаться в волков[1148]. Вероятно, существовал некогда миф о сотворении мира Янусом (оттеснённым затем Юпитером), а также миф о происхождении людей от дуба, об их первоначально дикой жизни и последующей цивилизации культурными героями или богами (Янусом, Сатурном, Пиком, Пилумном и Пикумном и др.)».[1149]
Будда в их понимании стал воплощением Януса, начала и конца, зияния, пустоты, ничего. Многие из них сами ощутили себя вновь воплощенным Янусом-Буддой, Пустотой, Ничем.
«Для описания состояния «ни здесь, ни там, ни посреди», вряд ли можно употреблять глаголы вступать или достигать даже как метафору. Возможно, нам следует обратить слово нирвана в глагол: «Когда нет тебя в связи с этим всем, ты нирванируешь».[1150]
Римляне еще с начальной школы помнили, что Янус был их прародителем.
«Автор-аноним пожелал начать рассказ о происхождении римского народа с мифических времен прихода в Италию Сатурна. Но уже в первой главе он еще упоминает божество Яна (Janus), тоже явившегося в Италию и оставившего несомненный след своего пребывания в районе города Рима в названии одного из холмов на берегу Тибра — Яникул. Для решения вопроса, какое из этих божеств появилось в Италии раньше или первым, автор обращается к филологическим исследованиям текста Энеиды Вергилия. Несмотря на то, что у Вергилия сказано: Primus ab aetherio venit Saturnus Olympo,[1151] он все же склоняется к тому, чтобы признать первым Яна, потому что во многих других местах у того же Вергилия слово primus означает не только первенство во времени, но и по положению. Среди рассмотренных мест имеется и стих второй из первой песни Энеиды, где про Энея сказано: Troiae qui primus ab oris…[1152], в то время как из других источников известно, что Антенор приплыл в Италию из Трои раньше Энея. Подтверждение своему мнению о первенстве Яна наш автор видит еще и в том почете, который воздается богу Яну во всех священнодействиях, и в том, что его называли Janus Pater. Появление Сатурна в Италии наш автор по традиции связывает с насаждением культуры земледелия и организованного общественного быта».[1153]
Старики-невозвращенцы, которые попали в Маргиану когда ныне живой Аполлон, а затем и Юпитер, еще был маленьким мальчиком, старались втолковывать свое латинское понимание всего и вся сыновьям и внукам, просто, доходчиво, остроумно. Чем сильнее лагерники старели, тем таких становилось больше. У кочевников образование детей — удел избранных самими немногими учителями. У кочевников не было школ для многих детей сразу.[1154]
Ребятня впитывала науку отцов подогретая ощущением своей совершенной исключительности. Такое всегда побуждает мальцов к усердию. Вдобавок школы для детворы в новых частях света пенсионеры-лагерники могли строить теперь с римским размахом и выдумкой. Сейчас мы видим эти школы в виде буддийских монастырей. Необходимо пристально исследовать распорядки и униформы известных буддийских школ. Однако внешнее сходство нарядов с римскими очевидно. Римская военная tuba представляла собой медную прямую трубу:
«В Тибете нет никаких труб кроме прямых; по-видимому, изогнутые трубы не дозволяются там обычаем».[1155]
Шум, музыка, которыю использовали римляне в армии, были в диковинку у кочевников. Например, парфяне, воодушевляя себя перед боем, не трубили в рога и трубы, а поднимали шум, колотя в бубны, обтянутые кожей полые инструменты, которые обвешивались кругом медными погремками.[1156]
Название одной из труб, букцины, bucina (buccula, щечка, ротик), запомнилось на Востоке: bükir — горбатый (каз.), böker (тат.), bögri — горб (тур.), bögri — кривой, изогнутый (чагат.).[1157] Затем видим уже протонемецкое bůh-el, давшее немецкое Búckel — горб (bückel), а затем и французское boucle, букля, вредный предмет прически, который отмененил Г. А. Потемкин в русской армии в 1785 г.
Букко это образ из ателлан (fabula atellana, басня из Ателлы)[1158] коротких представлений, придуманных во II веке до н. э. Ателланы были грубы и похабны; писались нелитературной латынью. Из них выросла комедия дель арте; они родственны русским представлениям Петрушки, немецким Кашперля и т. п.[1159]
В детстве я любил играть со своей бабушкой Марией Ивановной Головенкиной в Вятке. Я или бабка надували поочередно то одну, то другую щеку; используя лишь одну руку, нужно было успеть так ткнуть в надутый бок лица бабки, чтобы пузырь щеки как бы лопнул от шлепка. Затем в эту игру начинаешь забавляться с братом и ровесниками. Отличный способ развития глазомера, быстроты и управления силой удара. Похожими упражнениями А. В. Суворов развивал эти качества своих солдат применительно к военному делу.[1160] Игра называлась пакука.
«Школьный день в Риме начинался рано: с рассветом весной и еще до рассвета зимой. Марциал жаловался, что его ни свет, ни заря будят голоса школьников и окрики учителя. В полдень дети уходили домой поесть и опять возвращались часа на три в школу. Тут на глазах учителя они и готовили свои уроки. Когда ученики уже в такой степени одолевали грамоту, что справлялись более или менее сносно с целыми словами — могли и прочесть их, и написать — учитель выводил на ученических дощечках какое-нибудь изречение, и ученики должны были, копируя, исписать им всю свою дощечку. Ни букварей, ни хрестоматий не было. В I в. н. э. имелась богатая латинская литература, но, во-первых, сам учитель по большей части был с ней не очень хорошо знаком; во-вторых, не все в ней годилось для детского возраста и понимания и, наконец, в-третьих, где было в селе или в каком-нибудь захолустном городишке достать то, что подошло бы для классного чтения? Не говоря уже о том, что на покупку книг нужны деньги, а их не всегда хватает и на сытный обед».[1161]
Чтение в те времена далеко не было таким простым делом, как сейчас. Слова писались слитно, непрерывной строкой; знаков препинания не было. Первые встречи с незнакомым текстом приводили в замешательство и взрослых, вполне грамотных людей.[1162] Похожее было и совсем недавно:
На лужайке детский крик:
Учит грамоте ребят,
Весь седой, ворчун старик,
Отставной солдат.
"Я согнулся, я уж слаб,
А виды видал!
Унтер не был бы, когда б
Грамоте не знал!
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас.
У меня ль в саду цветок
Насадил я каждый сам
И из тех цветов венок
Грамотному дам.
Битый — правду говорит
Молвь людей простых —
Стоит двух, кто не был бит,
Грамотей — троих.
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас.
Митя, видишь карандаш?
За моей следи рукой:
Это иже, а не наш;
Экой срам какой!
Да, прислушайте: с полком
В Греции я был,
В двадцать, значит... а в каком,
Значит, позабыл.
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас.
Отстояли мы друзей!
Раз, иду себе один,
Вижу — школа для детей
У ворот Афин.
В школе учится моряк,
Детям не под стать;
Я взглянул — и как дурак
Начал хохотать.
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас.
Но учитель мне сказал:
«Ты глупей ребенка сам:
Ты героя осмеял,
Страшного врагам.
Он за греков мстил — пред ним
Трепетал султан,
И упал, сожжен живым,
Вражий капитан».
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас.
«Гордость края моего —
Он Кан_а_ри — да!
В мире встретили его
Горе и нужда;
Он, умея побеждать,
Сел букварь учить,
Всё затем, чтобы опять
Греции служить!»
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас.
Весь зардевшись, в стороне
Я в смущении стоял;
Но герой сжал руку мне,
Слово мне сказал...
Мне послышался завет
Бога самого:
«Знанье — вольность, знанье — свет;
Рабство без него!»
Дружно, дети! все зараз:
Буки-аз! Буки-аз!
Счастье в грамоте для вас».
«Я читал когда-то, где — уж теперь не припомню (говорит Беранже в выноске к этому стихотворению), рассказ путешественника, видевшего Канари, который выходил из школы вместе с маленькими греками, учениками; как дети, он нес книги под мышкою. Герой учился читать, не стыдясь. Счастлива страна, где не краснеют, поступая честно! Да наградит бог прямодушие и скромность великого гражданина!»[1163]
«Третьим предметом в начальной школе была арифметика. Так же, как буквы и слоги, дети дружно выкрикивали: «один да один — два, два да два — четыре»; обучались четырем правилам арифметики, знакомились с дробями; учились считать в уме. Устному счету придавали большое значение: в повседневной жизни умение сосчитать, сложить, вычесть, разделить требовалось на каждом шагу. Обучение проходило на пальцах. В римской школе арифметика была предметом гораздо более трудным, чем у нас».[1164]
Простое понимание учения Будды лучше всех выразили потом патриархи школы чань. «Так патриарх Юнь-мэнь, на вопрос некоего монаха "Кто такой Будда?" ответил: "Палочка-подтирка!"; ясно и просто понимание в знаменитом изречении Дэ-шаня "Будда — сухой кусок варварского дерьма", в изощренном богохульстве Линь-цзи, который назвал Будду "дырой в отхожем месте", легендарного первооснователя школы чань Бодхидхарму — "бородатым варваром", бодхи и нирвану — "столбом для привязи ослов", "невольничьими оковами", религиозную медитацию — "занятием для упрямых дураков" и т. д. К тому же разряду явлений относится экстремистский лозунг Линь-цзи "Убей Будду, убей патриарха!", появление Дэ-шаня в медитационном зале с миской для еды, непристойное поведение чаньских монахов во время религиозных церемоний, сожжение сутр и статуй Будды и многое другое».[1165]
Эту нехитрую тонкость первые из прозревших легко и просто объясняли своим дисциплинированным товарищам. С этого момента в истории учения Будды открылась новая, римская страница, которая не дописана и сегодня.
«Чтобы понять, где лежат истоки разрешения для буддистов бороться с врагами учения с оружием в руках, надо вспомнить о Канишке, с именем которого связана победа махаяны. Его пример показывает, как буддизм довел до логического конца свое вторжение в земной мир. Перед Канишкой как перед Менандром уже не стояла альтернатива царских регалий или монашеского сана, неразрешимая раньше. Получив посвящение от кашмирского учителя Сударшаны,[1166] Канишка не перестал быть императором, деспотом и завоевателем, но он стал для буддистов защитником их учения. Буддизм, не переставая быть учением о милосердии, приобретал черты воинствующей церкви».[1167] Подобное произошло позже и с учением еврейского Мошиаха — Христа.
Б. Я. Ставиский: «Особенно досадную помеху представляет собой отсутствие определенности в вопросах кушанской хронологии. Воцарение знаменитого кушанского царя Канишки — пресловутую "дату Канишки", принятую за начало отсчета событий в период расцвета Кушанской державы (по этой системе почти сто лет датировались надписи кушан), разные ученые относили к 57 и 9 гг. до н. э., к 43, 60–65, 78, примерно 80, 90-м гг. I в. н. э., 103–110, 125, 128, 130, 144, примерно 200, 225–232. 248 и 278 гг. н. э. В защиту каждой из этих дат приводились всевозможные аргументы, однако нехватка фактических данных так и не позволила обосновать с должной убедительностью ни одну из них. Современной наукой отвергнуто большинство этих гипотетических определений, но "дата Канишки" и датировка многих событий кушанской истории (а также историко-культурных памятников кушанского периода) все еще колеблются в пределах двух столетий — от 78 до 278 г. н. э.[1168] По единодушному мнению исследователей, расцвет Кушанской империи приходится на время царствования Канишки, третьего кушанского государя (после Кудзулы и Вимы Кадфизов), известного нам по имени. Однако, как это ни парадоксально, именно об этом кушанском императоре и о его непосредственных преемниках Васишке и Хувишке нет никаких сведений у современных им авторов. Странное отсутствие в китайских династийных хрониках даже простых упоминаний их имен до сих пор не находит себе убедительного объяснения. Между тем от этих государей до нас дошло более сорока надписей" (в основном индийскими алфавитами кхароштхи и брахми), датированных годами "эры Канишки". Факт создания нового летосчисления по воцарению Канишки свидетельствует о значимости этого государя в истории Кушанской империи. Сам Канишка упоминается в надписях, датированных с 1-го (или 2-го) по 23-й год. В ходе археологических раскопок были открыты "храм Канишки Победителя" в Сурх-Котале (на севере Афганистана, в Бактрии) и династийное святилище кушанских царей в Мате (возле Матхуры, в долине Ганга) со статуей Канишки. Эта статуя, голова которой не сохранилась, тем не менее столь выразительна, что, по мнению некоторых исследователей, может служить своеобразным символом величия Канишки и его империи. Память о Канишке жила в течение многих столетий, о чем свидетельствуют упоминания о нем в средневековых текстах.
Они стремятся подчеркнуть покровительство, которое Канишка оказывал буддизму, его благие, с точки зрения буддистов, деяния. Подобные сведения о Канишке сохранены буддийской традицией и дошли до нас в китайских, тибетских, согдийских и уйгурских текстах… Говоря о Канишке, следует иметь в виду, что, судя по одной из надписей, датированной 41-м годом и упоминающей "Канишку, сына Ваджешки", это имя носили два или, судя по монетным данным, даже три кушанских государя. Весьма вероятно, что, хотя основная часть сообщений о Канишке явно связана со знаменитым Канишкой I, отдельные известия могут относиться к более позднему царю (или двум царям) с тем же именем».[1169]
Ставиский: «Правда, в основном эти сообщения носят легендарный характер. Важная деталь: анализ монет подтверждает, что при Канишке I происходит замена применявшихся ранее (при Кадфизах) греческих и индийских надписей легендами, выполненными кушанским письмом. Тщательное исследование кушанского монетного дела показало тесную связь чеканов Вимы Кадфиза и Канишки, что «совершенно исключает существование какого-либо перерыва между этими двумя царями»:
Стен Конов связывает Канишку с Восточным Туркестаном. Он опирается на данные тибетской традиции о походе на Индию трех восточнотуркестанских владетелей: правителя Ли (Хотана) Виджаякирти, безымянного государя Гу-зана (по Пелье — Кучи) и царя Каники (Канишки). Правда, Дж. Розенфилд указывает, что этому предположению противоречит сообщение, содержащееся в одной из рукописей, привезенной экспедицией П. Пеллье из Дуньхуана (текст составлен на санскрите и продолжен в хотанском переводе); согласно этому тексту, Канишка происходил из императорского рода правителей Балха».[1170]
Может лидер кушан просто менял имена, как Гай Осьмушка? Или как Янус?
В 19 г. до н. э. к множеству должностей Август берет еще и проконсульскую, imperium proconsulare, над императорскими провинциями, бывшую одновременно и гражданской и военной, дававшей командование над большинством римских легионов. В этот год умирает Вергилий.
Подробный рассказ о действиях римлян на Востоке в это время еще не написан.
Время отсчитает почти четыре века с тех дней, когда Орозий[1171] сообщит, что в год от основания города 752-й Цезарь Август, объединив с запада на восток, с севера на юг, и по всей окружности Океана все народы единым миром, лично закрыл тогда ворота Януса в третий раз: [1172]
«Итак, в это время, то есть в год, когда по установлению божию Цезарь установил прочнейший и истиннейший мир, родился Христос, пришествию которого должен был служить этот мир».
752 ab urbe condita = 2 г. до н. э.
«Традиционная дата основания Рима, 21 апреля 753 года до н. э., была введена в обращение Марком Теренцием Варроном. Он назвал год первого консула 245 ab urbe condita, переняв у Дионисия Галикарнасского 244-летний период правления царей, правивших после основания Рима. Кроме того, как сообщает Плутарх,[1173] по просьбе Варрона его друг астролог Тарутий предпринял попытку вычисления дат рождения Ромула и Рема (близнецов, — Д. Н.) и основания Рима астрологическими методами. Он решил, что братья были зачаты в день солнечного затмения 24 июня 772 г. до н. э. в 3-м часу после восхода и появились на свет 26 марта 771 г. до н. э., а Рим был основан 4 октября 754 г. до н. э.».[1174]
«С того времени они были закрыты постоянно в течение почти двенадцати лет безмятежнейшего покоя, так что их покрыла ржавчина, и открылись они не прежде, чем уже в глубокой старости Августа были потрясены мятежом в Афинах и восстанием даков. Таким образом, закрыв ворота Януса, так что держава, не находя нигде войны, оберегала и распространяла мир, он стал усердно издавать многочисленные законы, чтоб род человеческий изменил свой нрав к лучшему».[1175]
Не искомая ли это дата для воссоздания так называемой эры Канишки, который прославился законотворчеством на Востоке?
Это единственное в источниках упоминание о точной дате закрытия храма Януса в третий раз после 29 и 25 гг. до н. э. Однако свидетельство Орозия все еще отвергается, а точную дату закрытия ворот Януса считают неустановленной.
Именно в 2 г. до н. э. китайцы знакомятся с буддийскими текстами.
Общественное сознание невозвращенцев определилось с их бытием строго по К. Марксу.[1176] Гораций несправедливо упрекал невозвращенцев в забвении родных богов. Простые парни Древней Италии подстроили свое мировоззрение под удачно растолкованное им местное учение Будды. И передали его своим сыновьям, которые поняли все правильно; внукам и правнукам римлян понимание передавалось уже не на латинском языке, отчего до сих пор существуют трудности в переводе.
Янус определял бытие римлян с детства. Янус определял с детства римское мировоприятие, мировоззрение. «Но не сознание, не мировосприятие, не мировоззрение людей определяет их бытие, а, наоборот, их общее, общественное бытие определяет их сознание, их мировоззрение:
«Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания... Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание. На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или — что является только юридическим выражением последних — с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции».[1177]
Янус определил сознание Будды. Бытие определило сознание. Разницы, запоры в сознании стерлись бытием лагерников:
«С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке. При рассмотрении таких переворотов необходимо всегда отличать материальный, с естественно-научной точностью констатируемый переворот в экономических условиях производства — от юридических, политических, религиозных, художественных или философских, короче — от идеологических форм, в которых люди осознают этот конфликт и борются за его разрешение. Как об отдельном человеке нельзя судить на основании того, что́ сам он о себе думает, точно так же нельзя судить о подобной эпохе переворота по её сознанию. Наоборот, это сознание надо объяснить из противоречий материальной жизни, из существующего конфликта между общественными производительными силами и производственными отношениями».[1178]
Удачное сравнение в военно-исторической литературе с происходившим тогда на Востоке:
«А на запад идут и идут колонны войск. От проходящих колонн комиссары берут по нескольку человек, везут в Освенцим, показывают: сами смотрите, да товарищам расскажите! На машинах политотдела догоняют солдаты свои батальоны, рассказывают.
— Ну, как там, браток, в Освенциме?
— Да ничего интересного, — жмет плечами бывалый солдат в черном бушлате. — Все как у нас. Только климат у них получше».[1179]
С учетом тонкостей перевода немецкого языка Карла Маркса на язык русский, история римских невозвращенцев является прекрасным примером справедливости и главной проповеди Маркса.[1180]
Ведь в сути своей она безупречна, как безупречны в сути своей проповеди Будды или еврейского Мошиаха-Христа.[1181]
Нехитрое умственное действие лагерников основательно преобразило буддизм. Говоря языком буддологов, появился путь Большой колесницы, махаяны, ставшей в итоге наиболее распространенной разновидностью учения Будды, известной в Китае как чань,[1182] а в Японии как дзен.[1183] Я бы перевел это название путь Великого Януса или путь Будды.
Разумным представляется мнение о полном тождестве махаяны и якобы предшествовавшей ей хинаяне. Во всяком случае, с точки зрения Будды должно быть так:
«Хинаяна не является тибетским термином, это — термин санскрита-пали, и его резкое, уничижительное значение невозможно изменить любыми попытками преуменьшения. Чем же тогда является Хинаяна? Это буддизм Тхеравады? Нет, это, пожалуй, оскорбительно и, скорее всего исторически неверно. Действительно ли это духовная устремленность в Махаяне и Ваджраяне? Нет, это — тибетское theg pa dman pa, меньшие способности, а не санскритская Хинаяна, низменная колесница. Поэтому, в действительности, нет никакой Хинаяны. Хинаяна ест
