Книга четвертая

[Модель идеального государства (утопия)]

— Я думаю, мы найдем, что сказать, если двинемся по тому же пути. Мы скажем, что нет

ничего удивительного, если наши стражи именно таким образом будут наиболее

счастливы; а впрочем, мы основываем это государство, вовсе не имея в виду сделать как-

то особенно счастливым один из слоев его населения, но, наоборот, хотим сделать таким

все государство в целом. Ведь именно в таком государстве мы рассчитывали найти

справедливость, а несправедливость, наоборот, в наихудшем государственном строе и на

основании этих наблюдений решить вопрос, так долго нас занимающий

Вот и сейчас — не заставляй нас соединять с должностью стражей такое счастье, что оно

сделает их кем угодно, только не стражами. Мы сумели бы и земледельцев нарядить в

пышные одежды, облечь в золото и предоставить им лишь для собственного удовольствия

возделывать землю, а гончары пускай с удобством разлягутся у очага, пьют себе вволю и

пируют, пододвинув поближе гончарный круг и занимаясь своим ремеслом лишь столько,

сколько им захочется. И всех остальных мы подобным же образом можем сделать

счастливыми, чтобы так процветало все государство.

Если мы сделаем стражей подлинными стражами, они никоим образом не станут

причинять зла государству. А кто толкует о каких-то земледельцах, словно они не члены

государства, а праздные и благополучные участники всенародного пиршества, тот,

вероятно, имеет в виду не государство, а что-то иное. Нужно решить, ставим ли мы

стражей, имея в виду наивысшее благополучие их самих, или же нам надо заботиться о

государстве в целом и его процветании. Стражей и их помощников надо заставить

способствовать этому и надо внушить им, чтобы они стали отличными мастерами своего

дела, да и всем остальным тоже. Таким образом, при росте и благоустройстве нашего

государства надо предоставить всем сословиям возможность иметь свою долю в общем процветании, соответственно их природным данным.

[Устранение богатства и бедности в идеальном государстве]

— Богатство и бедность. Одно ведет к роскоши, лени, новшествам, другая кроме

новшеств — к низостям и злодеяниям.

— Конечно. Однако, Сократ, взвесь и это: как наше государство будет в силах воевать,

если оно не располагает денежными средствами, в особенности если оно будет вынуждено

вести войну с большим и богатым государством?

— Ясно, что воевать с одним таким государством ему было бы трудновато, а с двумя —

легко.

— Как это?

— Да прежде всего потому, что, раз уж на то пошло, разве не с богатыми людьми будут

сражаться наши знатоки военного дела?

— Конечно, с богатыми.

……………….

— Но разве ты не считаешь, что у богатых людей больше умения и опытности скорее уж в

кулачном бою, чем в военном деле?

— Считаю.

— Значит, наши знатоки военного дела, естественно, способны сражаться с двойным и

даже тройным числом противников.

— Уступаю тебе: по-моему, ты говоришь правильно.

……………

— Счастлив ты, если считаешь, что заслуживает названия государства какое-нибудь иное,

кроме того, которое основываем мы.

— Но почему же?

— У всех остальных название должно быть длиннее, потому что каждое из них

представляет собою множество государств, а вовсе не "город", как выражаются игроки.

Как бы там ни было, в них заключены два враждебных между собой государства: одно—

бедняков, другое —богачей; и в каждом из них опять-таки множество государств, так что

ты промахнешься, подходя к ним как к чему-то единому.

И пока государство управляется разумно, как недавно

и было нами постановлено, его мощь будет чрезвычайно велика; я говорю не о показной, а

о подлинной мощи, если даже государство защищает всего лишь тысяча воинов.

[Три начала человеческой души]

— Мы не без основания признаем двойственными и отличными друг от друга эти начала:

одно из них, с помощью которого человек способен рассуждать, мы назовем разумным

началом души второе, из-за которого человек влюбляется, испытывает голод и жажду и

бывает охвачен другими вожделениями, мы назовем началом неразумным и вожделеющим, близким другом всякого рода удовлетворения и наслаждений.

— Так пусть у нас будут разграничены эти два присущих душе вида. Что же касается

ярости духа, отчего мы и бываем гневливы, то составляет ли это третий вид, или вид этот однороден с одним из тех двух?

— Итак, способности рассуждать подобает господствовать, потому что мудрость и

попечение обо всей душе в целом — это как раз ее дело, начало же яростное должно ей

подчиняться и быть ее союзником.

— Конечно.

— Оба этих начала, воспитанные таким образом, обученные и подлинно понявшие свое

назначение, будут управлять началом вожделеющим — а оно составляет большую часть

души каждого человека и по своей природе жаждет богатства. За ним надо Следить, чтобы оно не умножилось и не усилилось.