Глава 10. Поимка брата (1980 г)

ПОИМКА БРАТА-80 г.

 

Вторую ночь было всё так же тихо, пока нас не насторожил лай собак. Было далеко за полночь, и, стало быть, не время для гостей. Шёл снег, и в окно сквозь густо падающие крупные снежинки не было видно ровным счётом ничего. Я вышел в коридор, чтобы посмотреть в окно другой комнаты, так как оттуда была видна дорога, ведущая к нам из села. С той же стороны была и лампочка, кое-как освещавшая территорию между домом и конюшней с прилегающей к ней базой для отары. И вдруг! Что это? Прямо у дома – УАЗик, из которого высыпало несколько мужчин. Дальше всё произошло молниеносно и в такой последовательности: стук в дверь, мой крик – Хабиб! звон бьющегося стекла в нашей комнате, и два выстрела снаружи, которые меня окончательно убедили не только в том, что это милиция, но и в том, что брат уже убит.

Я кинулся к нему в комнату, но в дверях меня схватили уже ворвавшиеся в выбитую дверь и скрутив руки назад, повели к машине. Остальные бегали по комнатам. Брат, выбив ногой раму, бежал босиком по снегу меж скал и кустов в полной темноте. Привязанный для такого случая конь так и остался стоять и лишь фыркал от испуга, беспокойно топчась на месте. У брата не было ни секунды, чтоб взять коня. Меня очень удивило, что никто не решился бежать за ним. Видимо, они были наслышаны о том, что он вооружён и очень опасен, не то бы побежали хотя бы уж ради лишней звёздочки. Поэтому они решили отделаться двумя выстрелами в воздух.

Но подъехали они очень продуманно, без звука. Они объехали ферму и подъехали с верхней стороны, заглушив мотор и фары, накатом. Если б не собаки, то их операция могла бы быть успешной. Рассчитывали взять тёпленького, прямо в постели. Но вот не повезло, им достался я, с которого толку ни какого.

Меня подвели к машине, где сидел их старший, который, как мне показалось, только потому из машины не вылез, что это для него процесс тяжёлый и длительный. Черты лица его были добрыми, и даже в этот нервный момент он не выглядел злым. Но когда он подал голос на своих подчинённых, его словно подменили. Это было служебной необходимостью. А в лице его я не ошибся, он оказался действительно добрым человеком. Он потребовал отпустить меня и ругался на них, что не сообразили хоть одного поставить снаружи и все, как он выразился, «ломанулись» в одну дверь, а сообразили когда услышали снаружи звон стекла.

Когда мы вошли в дом, он спокойно разговаривал со мной. Это не было похоже на допрос. Сначала я даже подумал, что это хитрые милицейские уловки, но это оказалось не так.

– На такого волка вас, псов, слишком мало, – подумал я, естественно, про себя, когда услышал, что брат им не попался.

Сомнений в том, что это дело рук хозяина, уже не оставалось. А поскольку местной, сельской милиции особого дела до «всероссийских» нет, то они и не прилагали к этому особых усилий. Тогда ещё не было таких отделов как ОМОН, УБОП и пр. Это была обычная сельская милиция. Им бы только отчитаться о том, что ночной рейд совершён и ими сделано всё, что было возможно. Поймали бы – конечно же хорошо, а нет так нет. Зато отпугнули из своего района и как они думали, больше он в эти края не объявится.

Брат часто говорил, что не в то время он родился и что эта современная жизнь не для него. Для этой жизни нужен другой характер, другой темперамент и другое мышление. Мне казалось, что в природе произошла ошибка. Он должен был родиться в начале прошлого века где-то в Чикаго, где можно было стрелять и стреляться налево и направо, или ещё где-нибудь, где были воинственные, жёсткие правила. Он ещё говорил, что кругом видит рабство. Я тогда совсем не понял смысла этих слов. И пройдёт ещё много лет, прежде, чем я это пойму.

То, что эти ночные «гости» допрашивая меня, не поинтересовались самим хозяином, где он находится, окончательно выдало, что это дело его рук. Поняв, что с меня им толку как с козы молока, они уехали, забрав бумаги, среди которых и моя объяснительная, где я просто отговаривался тем, что я младше и могу лишь выполнять команды старшего брата, подчиняться и не задавать вопросов.

Но вот они уехали, и я вошёл в свою комнату, в которую уже намело снега, и пол весь был мокрым, а в комнате – холод. Я вставил внутреннюю раму, которая стояла у стены, предусмотрительно снятая ещё вчера. Через пол часа, когда пришёл в себя от произошедшего, я вставил и наружную, выбитую раму, валявшуюся в снегу, но уже почти без стёкол, и заткнул все проёмы тряпками и рабочей одеждой.

– Что делать? Как теперь быть? – думал я. – Как мне помочь брату, который сейчас босиком на снегу?

Вышел и стал искать по следам, куда он бежал, но следы исчезали среди кустарников и было темно. Хотел кричать и звать его, но, тут же понял, как глупа эта мысль.

Стоя неподалёку от точки, среди кустарников, в снегу, окружённый собаками, фактически спасшими моего брата, я ещё долго прислушивался в темноту.

Я вспомнил о его находчивости, и это меня успокаивало. А ещё в эту ночь брат говорил мне, что у него припрятано золото, и что этого мало для реализации его плана. Здесь, в Советском Союзе, ему уже ничего не светило, а то, что светило, было ужасным.

Конечно, мне уже было не до сна. За ночь я прокрутил в голове всю свою жизнь, словно видеоплёнку, кое-где замедляя, а порою и останавливая её на каком-нибудь кадре, чтобы лучше разглядеть. Разглядеть, где же всё-таки подвох, где первоначальная причина того, что мы с самого детства обречены на такую, не как у всех жизнь. Все наши сверстники живут со своими папами и мамами. Пусть, некоторые – бедно, но они живут нормальной семейной жизнью. За что Бог нас так обделил? Да, я знал от стариков, что Бог посылает людям испытания, и мы должны достойно их преодолевать. Но, почему же все испытания брошены на одну семью, а не разделены поровну на всех?

Но вот и день, и я – в чистом поле, далеко от фермы, выполнив все свои обязанности, теперь пасу скот. Вдали виднеются соломенные «пятиэтажки», в одной из которых «квартира» брата. Мне мучительно хотелось поскакать туда. Даже казалось мне, что и конь подомной этого хотел, и рвался в том направлении, но хоть мне и трудно было, я сдерживался. За мной могли следить, зная, что он выйдет на контакт с младшим братом. Я прекрасно понимал, что этого нельзя делать и терпеливо ждал. Моя голова постоянно поворачивалась в том направлении. Мне даже показалось, что этим самым я могу выдать брата, если за мной наблюдают в бинокль. После этой мысли, я старался смотреть в ту сторону, только сильно повернув глаза, не поворачивая головы.

Одному Богу ведомо, где он теперь. Знал я одно, что он не исчезнет из этих краёв, не увидевшись со мной, а потому в любую минуту готов к тому, что он, как всегда, появится из-за какого-нибудь куста. Прошло пол дня, когда издали я заметил приближающуюся телегу, запряжённую двойкой лошадей. Это был хозяин. Я решил действовать импровизированно, т.е. так, как он сам покажет. Подъехав, он как ни в чём не бывало, стал расспрашивать как я справился с делами.

– Ну, –подумал я, – пусть так и будет. Мне тем и лучше, меньше вопросов – меньше объяснений.

Про окно я сказал, что ветром выбило, хотя он и не проявил к этому особого интереса. Хозяин выдавал себя ещё тем, что был как никогда заботлив ко мне. Привёз еды, спрашивал не устал ли я, и даже спросил как спалось.

- То ли он настолько смел, - подумал я, - толи настолько глуп.

В этом вопросе я уловил намёк, но и чувствовалось, что он сам не рад произошедшему, так как его план провалили. Уже потом выяснилось, что среди этих ночных гостей было всего два милиционера, остальные дружинники.

В телеге хозяина я увидел ружьё, которое обычно всегда висело на стене.

Всё пошло по-старому, как будто бы ничего и не произошло за время его отсутствия.

Напрасно я ждал появления брата первые два дня. Он изволил явиться на третий день. Но говорить нам долго не пришлось. Он очень торопился. Объяснил мне, где он будет ближайшее время. Это на точке у Шамиля, нашего земляка, дагестанца, которого кстати знает и хозяин. Хабиб знал об этом, но не мог допустить что хозяин мог набраться храбрости, и приехать туда открыто, с нарядом милиции. Это был уже второй его просчёт. Точка Шамиля находится за двадцать километров от села. После подробного объяснения, как туда добраться, Хабиб сказал:

– Шамиль меня спрячет, он надёжный парень, сам бывал в таких ситуациях.

Хабиб не мог предположить, что хозяин его настолько боится, что решил уже действовать открыто. Хозяину нужно было скорее его посадить и вздохнуть с облегчением. Пока же Хабиб на воле и рыскает в округе, он не мог спокойно спать и всегда ждал от него «сюрпризов». Тем более хозяин догадывался, что мы знаем, наверняка, кем посланы были эти ночные «гости», и следовательно месть его уже ждала, и нужно было торопиться не дать ей свершиться. Так что этот приезд с милицией – отнюдь не следствие храбрости, а скорее – страха. А меня, очевидно, он в счёт не брал ввиду моей ранней юности. Намного ли я моложе брата? Всего четыре года. Он ошибался если так считал. Стоило только брату намекнуть мне, я бы разорил его дотла. Много способов нашлось бы. Однако, пока брат не велел я не смел вмешиваться.

– А почему бы тебе не сидеть в Дагестане, в горах? – спрашивал я его на днях.

– Не могу сидеть, я уже отсидел своё, мне нужно идти к своей цели и не оглядываться назад.

– Эх, – подумал я, – вот бы это усердие, да на правильный путь, он бы добился любых успехов!

На этом мы попрощались, и он сказал, чтоб я ничего не менял, а продолжал работать, и что, если не сам придёт, пошлёт человека, когда это понадобится.

Прошло несколько дней. Хозяин под утро привёл незнакомого человека и представил его мне как временного помощника. Это тоже было для меня знаком того, что хозяин ожидает подвоха с моей стороны. Ведь я мог если не сам, то по команде брата сделать что ни будь недоброе. В лучшем случае уехать бросив стадо в степи, в худшем сжечь всё хозяйство дотла. Естественно без животных.

В этот же день новый помощник погнал отару в поля, а мне были поручены хлопоты на конюшне. Не прошло и часа, подъехала всё та же машина и с теми же лицами. Хозяин засуетился, стараясь всячески им угодить. Видимо, они не имели особого рвения к этому делу, но хозяин их уже достал, и они были вынуждены исполнить свой долг. По крайней мере, так всё выглядело. Теперь всё стало ясно, как нельзя лучше. Не зря это он с утра хлопотал с приготовлением обеда, что было непривычным занятием для этого времени суток. Он ждал их. Они уселись, говоря на совершенно отвлечённые темы, стали есть. Иногда взрывались дружным смехом, а иногда говорили, чуть ли не шёпотом.

После трапезы все приняли серьёзный вид и взялись за свой долг. Позвали меня. Забрали мой паспорт и посадили в машину через заднюю дверь. Там был отсек для задержанных, отделённый решёткой. Все уселись. За ними влез и хозяин, и мы поехали в сторону села. Каково же было моё удивление, когда мы подъехали прямо к дому знакомых моего брата. Когда все вышли из машины, то открыли дверь и мне. Вошли все в дом. Провели обыск. Старший спросил у хозяина ключ от сарая и передал его одному из своих, приказав обыскать. Хозяин дома стоял смирно, словно был военным. Жена его, действительно, оказалась красивой женщиной. Она отнеслась к обыску более спокойно и даже продолжала свои домашние дела, возясь с детьми и извиняясь за беспорядок. Не найдя ничего противозаконного, все снова уселись в машину, посадив меня так же в отсек, и дальше продолжили путь (о чём я ещё не догадывался) на точку Шамиля. Туда, где действительно находился брат. Об этом я стал догадываться уже в пути, когда узнавал описываемые братом места. Как рвалось моё сердце предупредить его! Но как? Что делать? Я в клетке. Ещё вчера я был в его логове, где он не оставил ничего. Даже сам вход был тщательно замурован. Он знал, что в его положении плевать в колодец нельзя, что может ещё придётся из него пить.

От села мы уже проехали километров двадцать, когда машина остановилась. По описаниям брата я узнал это место. А вот и тот поворот с асфальта на степную дорогу. Один, что был в милицейской форме, вышел.

Теперь им нужна была конспирация. Если подъезжать к точке на милицейской машине, то издали заметят и предпримут меры. На любой точке непременно имелся бинокль, так что скрыть подъезда было невозможно. Тут как по заказу подъехала полу бортовая машина и стала заворачивать с асфальта в сторону точки Шамиля. Её, естественно, остановили, что-то объяснили водителю, после чего все влезли на борт, кроме начальника, который сел рядом с водителем. Они поехали.

Со мной в уазике остался один милиционер. Он сел за руль и успел выкурить две сигареты, прежде чем мы тронулись им вслед. Я с нетерпеньем старался разглядеть через решётку, разделявшую отсек от салона, что там, впереди. Когда уже подъехали совсем близко я не поверил глазам: Хабиба держали трое, хотя он и не думал сопротивляться.

На этот раз их конспирация сработала. Оказалось, Хабиб с Шамилём стояли неподалёку от колодца, где стояла телега, к которой на всякий случай был привязан конь. Когда Хабиб встревожился, увидев издали машину, то Шамиль его успокоил, объяснив ему, что это местная машина, которая несколько раз на дню проезжает мимо точки и что он даже знает самого водителя. Хабиб всё же решил быть поближе к коню, и они подошли к колодцу. Их мирный разговор прервался, когда проезжавшая как обычно машина, сравнявшись с ними резко остановилась, и из кузова выпрыгнуло трое мужчин. Брат, в одно мгновенье выхватив нож, который всегда был у него наготове за поясом, отрезал уздечку и запрыгнул на коня. Но, не тут то было, его успели схватить за ноги и буквально стащить с коня, который встал от испуга на дыбы и тем самым помог им в этом.

Брат был настолько спокоен, что казалось, ничего вообще не происходит. Его подвели к машине. Хозяин стоял в сторонке и боялся встретиться взглядом с Хабибом. Из карманов брата стали вынимать содержимое. Я был уже уверен, что сейчас достанут несколько паспортов, среди которых не было своего, настоящего. Но брат имел свой стиль осторожности. Разве мог он так облапошиться с паспортами, которые ему достались не так-то уж и легко. Они-то уж не будут найдены никем и никогда, кроме него самого. Он и так уже допустил непростительную его опыту оплошность, так глупо попавшись им в руки. В карманах не нашли ничего, кроме фотографии одной девушки, с которой у них была настоящая любовь. Она ждала и готова была ждать его из тюрем всю жизнь, только бы увидеть его хоть на мгновение. Не знаю, чем он добился подобной слепой любви, но это была любовь. Она ездила к нему за тридевять земель на свидания, добиваясь этого с трудом у начальства. Ей не раз приходилось проводить ночи и дни прямо у ворот тюрьмы в ожидании разрешения передать хотя бы еду, если не положено было свидание. А он, со своим характером и своими нарушениями, часто был лишён как посылок, так и свиданий. Но она, Катерина, переносила всё, только бы помочь своему любимому. И вот теперь у него хотели забрать эту единственную память о ней. Он попросил того самого, «доброго» начальника оставить ему фотографию, на что тот ответил, что всё изъятое возвращается по окончании срока.

Брат всё же поймал взглядом хозяина и улыбнулся ему своей злой улыбкой. Хозяин хорошо понимал, что значила эта улыбка, но видимо утешался тем, что теперь уж наверняка Хабиб ему не опасен.

Брату надели наручники и посадили посередине, плотно прижав по бокам, а меня оставили там же, за решёткой, словно ездили не его ловить, а меня. Видимо они решили что так будет надёжней, чтобы он там не учудил ничего. Когда сажали в машину, Хабиб увидел моё лицо, выглядывающее из-за решётки, и был очень удивлён, но времени не было на эмоции и он, воспользовавшись моментом, пока хозяин ещё не уселся в машину, обратился ко мне на даргинском языке:

– Джя-ал лавасни уэ.

Это означало: я завтра появлюсь, никуда не уезжай. Только я не мог понять, как это он собирается завтра появиться на ферме или в степи? Неужели подкупит тем золотом, которое у него припрятано? Но раз он говорит, значит объявится, значит есть ещё у него козырь в руках.

Все уселись в машину так плотно, что дверью пришлось несколько раз сильно хлопнуть, чтобы закрыть. А сзади я сидел один в просторе. Едем, и я думаю: отец – за решёткой, брат – в наручниках, и я вот тоже, за решёткой.

А он здесь причём, начальник? – спросил брат, кивнув головой в мою сторону.

– А так, на всякий случай, – сказал добрый начальник.

Дальше ехали молча. Каждый думал о своём. Начальник – о звёздочке, побольше размером. Тот, что за рулём – о том, что пора заправиться и кое-что подкрутить. Хозяин – о том, что овцы целы, и волки – в клетке. А двое по бокам брата – о том, какие они настоящие чекисты, сумевшие поймать матёрого, «всесоюзного».

Вот мы и подъехали к тому самому месту, где я когда-то сорвал изображение брата с «доски почёта». Меня вывели из машины и оставили на улице, сказав, чтоб ждал, пока вызовут и ни куда не отходил. Брата завели в помещение, и следом зашёл хозяин. Я стоял на холоде и ждал участи, которая меня вовсе не пугала.

Слева от здания та самая доска, - «их разыскивает милиция», а справа – настоящая доска почёта, где изображены особо выделившиеся в поисках тех, что слева. Вот вам две силы: чёрные – слева, белые – справа. Я стоял по середине, и не знал, кому же из них я принадлежу. Где же истина, где та «золотая середина». В голове крутились мысли о том, что, вот так разделено наше общество на две противоборствующие части. Эти две «доски», яркий образец того, как устроен социум вообще. Одним кнут, другим пряник. Ты либо наш, либо наш враг, но наш в любом случае. Ничего среднего. Никаких индивидуальностей. Других красок не должно быть, кроме чёрного и белого. Но так нельзя. Мир должен быть цветным. Тогда не будут преобладать ни чёрный цвет, ни белый. В поле должны расти разные цветы, и чем больше красок, тем краше поле.

Спустя много лет, вспоминая именно эту ситуацию, я попробовал немножко рифмовать свои мысли и вот что получилось: