Согласия» к поискам новой идентичности

 

Не обеспечив большинства мест в парламенте ни одной из главных политических партий, выборы 2010 г. предоставили Либерально-демократической партии, казалось бы, уникальный шанс не только войти в правительство, но и способствовать реа-лизации ряда мер, главной из которых должно было стать изме-нение избирательной системы с мажоритарной на «полупропор-циональную». В случае реализации реформы, партия автомати-чески получала бы в полтора раза больше мест в парламенте и становилась почти обязательным участником правительственного большинства. В дальнейшем открывался бы путь к «чистой» пропорциональной системе выборов, что могло бы поставить ЛДП в один ряд с двумя другими партиями и даже, возможно, превзойти одну из них.

Ещё в канун выборов, однако, ситуация начала складываться для ЛДП не самым благоприятным образом. «Естественным» её союзником была Лейбористская партия, выходцы из которой в своё время в союзе с либералами разработали ряд мер по реформе политической системы страны. Главными из предполагаемых мер были предоставление более широкой автономии Шотландии и Уэльсу, ликвидация наследственного характера Палаты лордов и переход системы выборов к пропорциональной или «полупропорциональной».

Как известно, придя в 1997 г. к власти, правительство Тони Блэра осуществило довольно радикальные меры по деволюции Шотландии и Уэльса, запустило реформу Палаты лордов, провело некоторые меры по изменению избирательной системы (главная из них – избрание членов Европарламента по пропорциональному принципу). Однако, получив большой перевес в Палате общин, правительство наотрез отказалось от своего пред-выборного обязательства провести референдум относительно реформы системы формирования состава палаты общин.

Исход выборов 2010 г., в ходе которых возник «подвешенный парламент» (в котором ни одна из партий не получила абсолютного большинства, что позволяло бы сформировать однопартийное правительство), дал реальный шанс ЛДП добиться проведения референдума. В соглашении с консерваторами о формировании коалиционного правительства такое обязательство было зафиксировано. Однако, поставив подпись под этим обязательством, руководство партии тори тут же заявило, что в принципе выступает против реформы, и не будет побуждать своих членов голосовать за неё. Лейбористы же, отказавшись от коалиции с ЛДП, которой те активно добивались, также с са-мого начала довольно прохладно отнеслись к идее реформы и чем дальше, тем решительнее её критиковали.

Формирование правительственной коалиции консерваторов с ЛДП ставило последнюю в затруднительное положение и по ряду других вопросов.

Сейчас нет смысла рассуждать о том, не лучше ли было для ЛДП предоставить тори шанс сформировать правительство меньшинства, а самим, оставшись в оппозиции, продолжить сближение с лейбористами. Судя по всему, немалую роль в ре-шении о союзе с тори сыграл лидер ЛДП Ник Клегг, который, с одной стороны, жаждал приобщиться к власти, а с другой – имел довольно много общего с Д. Кэмероном и в сугубо личном плане, и в идейно-политическом. В меньшей мере, но стремление прорваться «наверх» относилось и к некоторым другим ру-ководителям ЛДП, мечтавшим о министерских портфелях.

«Генеральная идея» консерваторов – построение «большого общества» («big society»), смысл которого они видели в том, чтобы переложить основное бремя социальных расходов с госу-дарства на само общество и его организации. Идея подавалась как «прогрессистская», якобы нацеленная на поощрение общественной самодеятельности и дебюрократизацию. Несмотря на обоснованную критику концепции, в том числе со стороны вид-ных экономистов и социологов, лидер Либерально-демократи-ческой партии Н. Клегг активно выступил в её поддержку. В своей статье «Большое общество и либерализм» в газете «Гардиан» он утверждал, что оба понятия «равнозначны» и что пар-тии коалиции едины в своём подходе к реформе государственной системы социального обеспечения и услуг («public servi-ce»)[35]. Что касается аргументации, то она мало чем отличалась от озвученной Д. Кэмероном и его коллегами[36]. Поддержал Клегг и идею «локализма», нацеленную на ограничение полно-мочий местных органов власти в социальной сфере (он сформу-лировал её, как «конкурентный локализм»)[37].

Принятие этих принципов во многом объясняет ту лёгкость, с которой либеральные демократы шли на уступки Кэмерону, Осборну и другим ведущим деятелям тори[38]. И если лидеру то-ри и его коллегам пришлось в целом ряде случаев идти на попятную, то поступать так их побуждали не столько либерал-де-мократы в правительстве, сколько протесты широкой общественности, и прежде всего врачей, учителей, студентов, госслужащих и других категорий граждан, становившихся жертвами сокращений министра финансов.

Особенно заметными были демонстрации протеста, организованные студентами в ноябре 2010 г., в которых приняло участие около 50 тыс. человек, и самая массовая за последние годы однодневная забастовка госслужащих в начале июля 2011 г.

Не меньшее значение имели и демарши целого ряда крупных учёных, видных деятелей бизнеса, помещенные в таких со-лидных изданиях, как «Файнэншл таймс», «Обсервер», «Гарди-ан» и ряде других. В статьях и блогах они аргументировано до-казывали контрпродуктивность жёстких сокращений госрасходов, ведущих не к укреплению экономики и финансов, а к сни-жению потребительского спроса, росту безработицы и ряду других нежелательных последствий[39].

Весьма примечательно, что основной «потерпевшей стороной» как массовых протестов, так и критических выступлений в прессе стали не столько консерваторы, сколько литеральные демократы и их лидеры. Как писал корреспондент «Гардиан», студенты не смогли добиться своего, но они «разрушили репутацию Клегга»[40].

На первый взгляд такого рода реакция общественности выглядит не совсем логичной, поскольку главным инициатором и основным исполнителем принимаемых решений были и остаются, конечно же, консерваторы. Но от них, собственно, другого и не ждали, тогда как с участием либерал-демократов в правительстве многие связывали надежды на прогрессивный соци-ально-экономический курс. Именно потому, что они не оправдали ожиданий и надежд избирателей, по ним, в основном, и ударила волна недовольства.

Сказанное подтверждает динамика изменения партийных рейтингов, фиксируемых многочисленными опросами общественного мнения. Если рейтинг консерваторов не претерпевал особых изменений, то уже с осени 2010 г. рейтинг либеральных демократов, не говоря уже о самом Н. Клегге, резко пошёл вниз. К началу 2011 г. один из опросов показал, что либдемов поддер-живает всего 7% избирателей[41], а на дополнительных выборах в одном из округов Шотландии за них проголосовало всего 2,2% (против 12% на предыдущих выборах)[42], и они потеряли избирательный залог.

Пожалуй, самый серьёзный удар по их репутации был нане-сён в ходе местных выборов 5 мая 2011 г. и проводившегося од-новременно референдума об избирательной реформе. Что касается выборов в местные советы, то, как писала пресса, их результаты для ЛДП оказались самыми плохими за целое поколе-ние. В Шеффилде, где родился Клегг, и где поддержка партии была всегда особенно высокой, ЛДП не досчиталась около 200 муниципальных представителей, а освещавший ход выборов корреспондент резюмировал их результаты как «экзистенциональный кризис» партии[43].

Самый неприятный, но закономерный провал ожидал либеральных демократов при подсчёте голосов, поданных в ходе ре-ферендума. Если в течение ряда лет большинство избирателей было склонно поддержать реформу (ещё в конце 2010 г. опросы фиксировали перевес её сторонников на уровне 12%[44]), то уже с ранней весны 2011 г. начали преобладать минусовые показатели. К апрелю доля противников реформы поднялась до 58%, хотя ещё в феврале её сторонники лидировали с отрывом в 2%[45]. Правда, уже в январе стало ясно, что лейбористы, на голоса ко-торых, помимо собственных сторонников, рассчитывали лидеры ЛДП, будут скорее «против», чем «за». Из 253 членов лейбо-ристской фракции в парламенте за реформу высказались всего 114 человек, и в дальнейшем их численность лишь снижалась.

Подсчёт голосов подтвердил самые худшие ожидания ЛДП и её союзников: доля голосовавших против реформ составила 67,9%, то есть ⅔ всех поданных голосов[46].

Столь резкое падение числа сторонников избирательной ре-формы вряд ли можно объяснить лишь тем критическим состоя-нием, в котором оказалась ЛДП. Главная причина, скорее, в дру-гом, а именно во всей системе межпартийных отношений, и осо-бенно отношений либерал-демократов и лейбористов, сложив-шейся накануне референдума. Не секрет, что основную массу сторонников реформы все последние годы составляли члены и избиратели ЛПВ. И если бы отношения между обеими партиями оставались прежними или почти прежними, то, учитывая, что в сумме их сторонники составляли накануне референдума 52% электората[47], результат голосования мог бы быть существенно иным.

Сказанное означает: на судьбе избирательной реформы в Ве-ликобритании отнюдь не поставлен крест, заинтересованность британского избирателя в ней была временно, и возможно надолго, «перебита» политической конъюнктурой и партийно-по-литическими схватками и неурядицами. Однако это значит, что конъюнктура может вновь поменяться, и избирателю представится возможность сказать своё слово, исходя из более глубоких побуждений.

Вернёмся к самой ЛДП. Падение её популярности во многом было связано с поведением её лидеров, пытавшихся в боль-шинстве своём позиционировать себя в качестве лояльных партнёров Кэмерона и К° и проводить так называемую политику согласия.

Неудивительно, что к концу 2010 г. многие видные либералы стали поговаривать о желательности выхода партии из правительства и разрыва коалиционного соглашения. Пошли разго-воры о возможности раскола партии, а часть её членов стала пе-реходить к лейбористам.

По сути дела партии либерал-демократов пришлось распла-чиваться не только за пассивность и податливость своих лидеров, но и за промахи и неудачи консерваторов, которые, как вы-разился один из их критиков, ещё не научившись ходить, побе-жали. При всём том, консерваторы действовали энергично и на-пористо, а их престиж практически оставался почти на том же уровне, что и престиж лейбористов (слабый рост рейтинга последних не в последнюю очередь объяснялся неуверенным, по крайней мере, поначалу, поведением их нового лидера).

В начале 2011 г. в близких к либеральным демократам кругам стали поговаривать даже о возможной отставке Клегга, а ряд известных деятелей партии стал открыто критиковать общий курс правительственной политики. Наиболее заметной фи-гурой в этом плане был заместитель министра финансов по про-блемам бизнеса Винс Кейбл, который назвал некоторые из мер правительства (в частности, решение упразднить региональные агентства развития) близкими к «маоистским» и хаотичными[48]. Подобным же образом он критиковал и подготовленную тори реформу здравоохранения[49].

По мере роста протестов «изнутри» и «извне» в ЛДП усили-валось напряжение, всё громче становились голоса, требующие изменения как «правил игры» внутри коалиции, так и политиче-ских позиций самого её руководства. На конференции партии в марте 2011 г. делегаты подвергли решительной критике поведе-ние Клегга и солидарных с ним членов правительства, потребо-вав кардинально изменить отношения с партнёрами по коалиции и пересмотреть ряд совместных решений по целому кругу вопросов и, в первую очередь, по вопросу о реформе систем здравоохранения и образования. Если тори не пойдут на уступки, заявили делегаты конференции, то какой смысл продолжать участвовать в коалиции? Попытка Клегга защищать одобренную правительством реформу здравоохранения потерпела поражение, и весь ход конференции показал, что для выхода из кризиса партии необходимо не просто настаивать на тех или иных конкретных сдвигах в деятельности коалиции, но подвергнуть ревизии саму «генеральную линию» партии и её руководства[50]. Результаты местных выборов и референдума лишь наглядно подтвердили обоснованность критического настроя делегатов.

Примечательно, что не только большинство членов и сторонников ЛДП, но и основная масса избирателей, как показал ряд опросов общественного мнения, отвергли взятую коалиционным правительством на вооружение идею «большого общества», послужившую своего рода концептуальной основой и ре-формы здравоохранения, и реформы образования, и ряда других правительственных инициатив[51].

Выше уже отмечался факт «корректировки» самими консер-ваторами ряда своих решений и инициатив по реализации идей «big society». В силу отмеченных выше причин либеральные де-мократы в правительстве и их лидер вынуждены были, по край-ней мере, на словах, предлагать более смелую корректировку и своих, и правительственных решений и инициатив. В конце 2010 г. газета «Обсервер» насчитала целых двадцать нарушений либерал-демократами своих обязательств (на английском поли-тическом жаргоне – «поворотов на 180°»): в области налогообложения, банковской реформы, платы студентов за обучение и др. Газета сделала вывод, что так называемая новая политика фактически мало чем отличается от старой[52].

Лишь с весны 2011 г., и особенно после местных выборов и референдума 5 мая, в поведении лидера партии и её руковод-ства наметился перелом. Связан он был отнюдь не только с не-обходимостью выправить пострадавшую репутацию партии и её лидеров, но и с обстоятельствами более общего порядка. Главным из них послужил кризис той версии социал-либерализма, которая с лёгкой руки «новых лейбористов» превратилась в «мейнстрим» политической идеологии Великобритании. Несмо-тря на изрядную долю антиэтатизма и тэтчеризма в этом мейнстриме, роль государства в социальной сфере на практике почти не изменилась, а нагрузка на бюджет становилась всё более обременительной. В условиях кризиса 2008–2009 гг. устарелость традиционного подхода стала очевидной для многих из тех, кто делал погоду в Лейбористской и Либерально-демокра-тической партиях, не говоря уже о консерваторах.

Однако если консерваторы попытались использовать новую ситуацию для продвижения обновленной и приукрашенной вер-сии тэтчеризма, то лейбористы и основная часть либералов отда-вали себе отчёт в том, что уход государства из социальной сфе-ры чреват самыми нежелательными для общества последствия-ми. Изменения в социальной политике необходимы, но они ни в коей мере не должны носить столь «революционный» характер.

Ощущение необходимости перемен в первую очередь сказалось на ситуации в правящей Лейбористской партии, пережи-вавшей перед выборами 2010 г. и идейно-политический кризис, и кризис руководства. Что же до лидеров консерваторов и либерал-демократов, то, не будучи связанными узами власти, они попытались использовать новую ситуацию, чтобы предстать в качестве своего рода новаторов и обновленцев.

Собственно, идея «большого общества» и «малого социаль-ного государства» явилась той находкой, которую они, хотя и далеко не в равной степени, сочли целесообразным выдвинуть на авансцену политической жизни. В какой-то мере это им уда-лось, но чем больше времени проходило после формирования коалиции, тем яснее становилась невозможность реализации концепции в сколько-нибудь полном виде. Не смогли найти се-бя спустя год после выборов и лейбористы, новый лидер которых Эд Милибэнд и его единомышленники вплоть до настоящего времени так и не очертили контуры сколько-нибудь привлекательной и обоснованной альтернативы «блэризму».

Консерваторы, получив в свои руки бразды правления, создавали впечатление, что именно они держат «корабль на плаву», а лейбористы в глазах большинства недовольных политикой тори выглядели если не реальной, то потенциальной альтер-нативой их правлению. Что же касается ЛДП, то либеральные демократы не могли использовать ни тот, ни другой «козыри». В подобной ситуации им не оставалось ничего иного, как в срочном и даже сверхсрочном порядке начать демонстрировать свою роль в качестве реального, а не фиктивного участника по-литического процесса. Причём играть новую роль они должны были не только в рамках коалиции, но и как партия, претендую-щая на самостоятельность своих идейно-политических позиций.

Конечно, гораздо легче и проще проявить себя, продемонст-рировав более весомую роль в коалиции, и именно здесь руководство партии к весне 2011 г. заметно активизировалось. Более того, стало добиваться определённых уступок от своих партнёров. Во время обсуждения ключевого для социальной сферы за-конопроекта о здравоохранении и в правительстве, и в парламенте Ник Клегг, по словам корреспондента «Гардиан», «нашёл свой голос» и добился того, что уже подготовленный билль был направлен на доработку[53]. И в этом, и в некоторых других случаях он поменял первоначальный стиль взаимодействия с Кэмероном[54], чья склонность к «разворотам»[55] существенно облег-чала реализацию «нового курса» лидеров ЛДП.

Учитывая, однако, реальное отношение сил и в правительст-ве, и в парламенте, добиться существенных изменений проводи-мого Кэмероном и его коллегами курса «жёсткой экономии» ни Клеггу, ни другим членам кабинета и правительства, несмотря на все их усилия, не удавалось. Данные обстоятельства послужили одной из причин заметного роста публичной активности Клегга и других его коллег по выдвижению ряда собственных инициатив, не согласованных с консерваторами[56]. В совокупно-сти с заметно оживившейся партийной деятельностью на местном уровне, подобного рода предложения и инициативы были явно рассчитаны если не на быстрое, то на постепенное выправ-ление того негативного имиджа, который сложился у ЛДП и её лидера к этому времени.

Однако, главной проблемой либерал-демократов, без решения которой никакая партийно-политическая активность не мо-гла вывести партию из кризиса, оказалась крайне слабая отдача от поисков новой, а точнее – обновленной идейно-политической идентичности, в которой столь остро нуждалась партия. Она не сумели найти никаких новых идей и концепций, разводящих её с тори[57], хотя ряд инициатив Клегга и его коллег, особенно в об-ласти здравоохранения и образования, шёл явно вразрез с тем конкретным содержанием, которое Кэмерон и другие консерва-торы вкладывают в идеи «большого общества» и «локализма».

Начало поисков ЛДП нового кредо обозначило опубликованное в июле 2011 г. письмо 50 видных деятелей партии (поли-тиков, учёных, социологов, экономистов), выступивших за радикальное реформирование всей банковской системы и ряд дру-гих не менее радикальных предложений, которые, по их мнению, требовали «полного разрыва» с консерваторами. В письме также говорилось, что ряд авторитетных либеральных демо-кратов уже готовы к тому, чтобы совместно с лейбористами разрабатывать детали банковской реформы, рассматривая её как часть нового «прогрессивного альянса». Комментируя письмо, газета «Гардиан» писала, что предложение покончить с «банка-ми-казино» чревато расколом коалиции[58].

Что касается сферы социальных услуг, то ряд видных либерал-демократов, и не только в правительстве, продолжал отстаивать необходимость реформ в этой сфере в контексте идей «большого общества» и прогрессизма. Многие специалисты, в том числе из либерального лагеря, довольно логично обосновы-вали сомнения относительно того, «как долго система социаль-ных услуг может продолжать существовать в своём нынешнем виде». Без существенной коррекции системы здравоохранения, пожирающей непропорционально высокую и постоянно расту-щую часть национального дохода и бюджета, доказывали они, страна, неизбежно утратит конкурентоспособность, а качество услуг продолжит снижаться.

Начавшиеся дискуссии затрагивают и ряд других ключевых проблем социально-экономического развития страны[59].

*     *     *

Из сказанного со всей очевидность следует, что ни простой возврат партии на позиции докризисного социал-либерализма (к чему склоняется немалое число её членов и сторонников), ни попытки подновить и приспособить «под себя» идеи консерваторов, не решат проблем, с которыми столкнулась ЛДП в новой для себя и страны ситуации. Поиск новой или обновлённой иден-тичности будет, конечно, продолжаться, и не только точку, но даже запятую в этом поиске ставить пока нет никаких оснований.

 

Я.А. Грабарь*