Журналистика как общественная система

Современная сложность четкого определения термина «журна­листика» в российских медиаисследованиях проистекает из его многозначности, из того обстоятельства, что многие исследователи под ним подразумевают и явления, которые с высокой долей точно­сти обозначаются другими понятиями, — (система) СМИ / массмедиа, медиаиндустрия, отрасль СМИ, публичное пространство об­щества, публичная/общественная сфера и т.д. [Иваницкий, 2010; Назаров, 2002; Науменко, 2005; Прохоров, 2009; СМИ и политика, 2008; Фомичева, 2007].

Следует подчеркнуть, что природа журналистского творчества и его «результата» — журналистского текста — должна рассматри­ваться не только с позиций филологической науки. Имея ввиду социальные функции СМИ, а также эффекты, производимые в раз­ных сферах общества журналистскими текстами, журналистику нельзя вывести за пределы изучения социологии, социальной пси­хологии, когнитивистики, политологии, культурологии. Исследо­вания журналистики только как системы журналистских текстов невозможно уместить в рамки традиционной филологии, причем, как мы видели выше, сложная природа этих текстов, их многослойность и комплексность влияний заставляют даже филологов двигаться в сторону интеграции с другими исследовательскими полями. Следовательно, современное определение журналистики неизбежно расширяется, опираясь на междисциплинарные подхо­ды. Так, с точки зрения политологов, в журналистском тексте жанрово-стилистические особенности определяются задачами или политического анализа, или убеждения — в зависимости от целей самого текста. То же самое можно сказать и о подходе исследова­телей других гуманитарных наук.

Именно поэтому подход к журналистике уже не как к профессии (предметной деятельности), но как к общественному институту, общественной системе предполагает анализ ее в связи с важней­шими концепциями современного социума. И, очевидно, что в цент­ре их стоит понятие демократии [Бурдье, 1993; СМИ и политика, 2008; Прохоров, 2004; Фукуяма, 2005; Хабермас, 2005; Habermas, 1989].

Изучение природы журналистики приобретает особую значи­мость, если мы исходим из убеждения, что демократия — это фун­даментальный общественный принцип, на котором базируется жизнь большинства современных государств. Опираясь на норма­тивные представления о СМИ и журналистике, многие политиче­ские системы стран Европы и Северной Америки наделяют жур­налистов ключевой ролью в социальной жизни. Это объясняется наличием своего рода неформального общественного договора, сложившегося во многих политических системах, согласно кото­рому граждане возлагают на избранных политиков право представ­лять себя и свои интересы в вопросах, касающихся политической сферы жизни, и сохраняют при этом за собой право контролиро­вать их деятельность между выборами. Осуществление этого кон­троля граждане делегируют СМИ и журналистам, создающим для них доступ к информации, необходимой для формирования обще­ственного мнения и индивидуальной гражданской позиции, при­нятия политических решений. В России в 1990 гг. эта концепция получила заметную поддержку [Засурский, 2007], несмотря на то, что упомянутый выше общественный договор между всеми полити­ческими силами — избираемой властью, политическими партиями и движениями, гражданским обществом, пассивными гражданами — все еще далек от идеала.

Такой подход определяет этический долг медиапрофессиона­лов: все структуры и институты общества предполагают, что жур­налисты будут предоставлять правдивые и актуальные новости, а также анализировать факты в национальном контексте и глобаль­ной перспективе. Тем самым журналистика становится важной со­ставляющей демократии, структурируясь при этом в определен­ный социальный институт — или в «четвертое сословие» (forth estate), если обратиться к историческому пониманию сословного общества, или в «четвертую власть» (forth power) (или «сторожевого пса демократии», watchdog of democracy) в контексте современных политических систем [Сиберт, Шрам, Питерсон, 1998].

Тот факт, что власть эта никем не избирается, но для общества является необходимой, в целом признанной и даже уважаемой, от­ражает принципиальную характеристику современной обществен­ной жизни. По определению Д. Халлина и П. Манчини, это и есть «рационально-легитимная власть» журналистики, позволяющая ей оказывать непосредственное воздействие на политический процесс [Hallin, Mancini, 2004]. Демократическое общество, его институты, граждане коллективно признают эту власть, что и дает основание считать журналистику не только профессией с общественно важ­ными функциями, но и общественным институтом.

Формулируя задачи этого института, многие исследователи схо­дятся в том, что журналистика должна проводить анализ жизни общества, обращая особое внимание на то, что политическая или бизнес-элита не превышает своих полномочий. Как подчеркивает П. Далгрен, демократическая роль журналистики должна заклю­чаться не только в том, чтобы предоставлять информацию и выпол­нять функцию «сторожевого пса», но и в том, чтобы «затрагивать наши чувства, вдохновлять нас и предлагать пищу для наших каж­додневных гражданственных размышлений» [Dahlgren, 2009, p. 146].

Конечно, трудно однозначно судить о природе, целях и функ­циях журналистики в качестве ключевого института демократии, если сегодня не только в российском обществе, но и во многих странах мира идут активные дискуссии о самой демократии как форме правления народа, ее природе и базовых ценностях. Разде­ляя прямую и представительскую демократию, мы понимаем, что ее типов в практике современных обществ можно насчитать достаточ­но много. Так, в 1996 г. Ю. Хабермас на основе такого критерия, как формы участия граждан в политическом процессе, выделял различные типы демократического общества, такие, как граждан­ский республиканизм и процедурный либерализм. К ним он до­бавлял и третий тип, основанный на собственном подходе, который определял как «гражданское самоопределение», интегрируя поло­жительные стороны уже существующих типов. Выделились еще всеобщая и совещательная модели, предполагающие разные типы гражданского участия [Habermas, 1966, p. 22]. Это, очевидно, под­тверждает, что не существует единой теории и модели демократии в условиях рынка — как не существует и единого понимания жур­налистики в этих условиях.

В результате мы имеем совершенно разные представления о природе и критериях профессионализма журналистики в рамках различных общественных систем — от либерально-рыночных до демократических корпоративистских, от плюралистических до со­циально ответственных, от подотчетных власти/элитам до патер­налистских, власти/элитам подчиняющихся [Сиберт, Шрам, Пи­терсон, 1998; Last Rights: Revisiting Four Theories of the Press, 1995; Hallin, Mancini, 2004; Прохоров, 2004].

Однако важное отличие оценки журналистики как обществен­ного института в зарубежных и российских исследованиях всегда заключалось в том, что первой в условиях рыночных обществ жур­налистика рассматривалась как составная часть медиасистемы, интегрирующей ее с другими сферами, — рекламой, связями с об­щественностью, развлечением (см. выше) [Picard, 1985]. И потому в зарубежных исследованиях было легче «развести» по разные сто­роны такие разные роли СМИ, как предоставление информации (новостная журналистика) и предоставление развлечений (коммерче­ские массмедиа, реклама), формирование повестки дня (журналисти­ка) и пропаганда (паблик рилейшнз, в том числе и государственные), создание контекста новости, анализ ситуации (журналистика) и манипуляция общественным сознанием (коммерческие массмедиа).

Следует, вероятно, и в современной российской теории выяв­лять более явную связь, более однозначную зависимость между журналистикой — новостной и/или аналитической — и демокра­тией, отделяя ее от связи коммерческих медиа, создающих такие гибриды и в чем-то даже пародии на журналистику, как инфотейнмент, докудрама или эдветориал, с практиками рынка и потреби­тельской экономики. Развитие процессов глобализации, внедрения цифровых интерактивных технологий в производство и распростра­нение новостей увеличивают скорость передачи медиасодержания, внося новые «опасности» в традиционные роли журналистики. В погоне за скоростью передачи новостей в условиях конкуренции со множеством информационных служб журналисты вынуждены ускорять процесс подготовки своих материалов, упрощать их содер­жание, сокращать время на их серьезную проработку, готовить мате­риалы, вообще не выходя из редакции, что извращает смысл про­фессионализма и контрольных функций журналистики [Davies, 2008]. Страдают не только массмедиа, но страдает и само общество, ли­шенное достоверных и глубоко проанализированных новостей.

В последние десятилетия дискуссии о связи журналистики и демократии вышли на новый уровень из-за с глобального распро­странения Интернета и развития в Сети новых форм социальной коммуникации. Интернет породил большие надежды на увеличе­ние демократического потенциала общества, появление возмож­ностей новых медиа влиять на политический процесс. Сами тер­мины «электронная демократия», «электронное правительство» базируются на представлениях о возросших возможностях доступа избирателей к информации, об увеличении интерактивности в про­цессах коммуникации власти и граждан, главным образом в период между выборами, когда возможности избирателей услышать власть, задать ей острые вопросы и услышать ответы власти практически минимальны [Democracy and New Media, 2003].

Развитие Интернета вызвало к жизни новые подходы к пони­манию социальной и политической коммуникации, общественной сферы и инструментов выражения политических взглядов. Несом­ненно, граждане получили еще более эффективные, чем прежде, средства для публичного выражения собственного мнения. При этом, как подчеркивает Г. Грэм, в публичной сфере Интернет почти идеально реализует принцип равенства «один человек — один го­лос», однако оставляет непроясненным, «являются ли высказанные мнения и подсчитанные голоса осмысленными или нет, отражают ли знание или невежество, ангажированность или беспристраст­ность?» [Graham, 1999, p. 80]. И более того, считает автор, «мы мо­жем сколько угодно рассуждать о будущем Интернета и демокра­тии, однако следует задаться вопросом, не усиливает ли Интернет социальную фрагментацию, вместо того, чтобы создавать обще­ственный консенсус?» [ibid, p. 83].

Цифровая революция также оказывает воздействие на терми­нологический аппарат современных исследований СМИ и журна­листики. В этом контексте прежде всего надо определиться со смыслом такого понятия, как новые медиа. Одними исследовате­лями оно признается как видообозначающее, другими отрицается, поскольку определение «новые» четко не характеризует сущность этих медиа. Для многих авторов, признающих условность опреде­ления «новые», вопрос вообще заключается не в том, что нового в новых медиа, а в том, что нового для общества приносят те цифро­вые, конвергентные, интерактивные сетевые медиа, которые опи­сываются этим термином? [The Handbook of New Media: New Social Shaping and Consequences of ICTs, 2002, p. 1—15].

В действительности абсолютное большинство исследователей согласны с тем, что существуют заметные различия между массмедиа [Flew, 2003], ориентированными на широкие несегментированные аудитории и предполагающими ограниченный выбор содержания, и немассовыми (новыми) медиа, которые взаимодействуют с более узкими аудиторными нишами, дают при этом пользователям боль­шую свободу и в выборе содержания, и в возможностях его преоб­разования. Очевидно и то, что технологическая природа, уровень интерактивности у последних иные, и потому возникает потреб­ность в разграничении этих двух групп в рамках медиасистемы. Но тем не менее само понятие «новые медиа» все еще вызывает спо­ры, несогласия, поскольку значительная часть исследователей считают, что Интернет — это больше, чем просто новый канал до­ставки традиционного медиасодержания.

Еще один важный терминологический аспект связан с измене­нием понимания ролей журналиста и аудитории. Массовая комму­никация всегда рассматривалась как коммуникация, достаточно неактивная со стороны аудитории. Сама же она представлялась как сообщество пассивных потребителей информации, как пассивных субъектов коммуникационного процесса. Сложность сегодня воз­никает, потому что в условиях новых медиа активность аудитории возросла, и при этом аудитория не только стала более активна в выборе информации, но и сама зачастую начала принимать не­посредственное участие в создании медиатекстов — комментариев, мнений, историй (нарративов), фото- и видеоматериалов. По мне­нию многих современных авторов, такую аудиторию следует опре­делять как активную, учитывая не только ее возможности и жела­ния в выборе медиасодержания, но и ее вклад в редактирование медиаконтента, произведенного профессионалами, а также в созда­ние собственного содержания [Jillmore, 2004]. Правда, остается еще неясным, насколько социально значима и корректна эта актив­ность, насколько «профессиональны» любительские медиатексты, насколько самостоятельна аудитория в своих действиях. Но оче­видно, что поведение аудитории меняется и это способно привести к качественным изменениям как в практиках редакций СМИ, жур­налистов, так и в социальной реальности [Мирошниченко, 2011].

Понятно, что зафиксировать все причины, которые определя­ют необходимость в осмыслении и уточнении многих понятий, в одной статье невозможно. Современное общество и его структуры, институты, практики, в том числе и профессиональные, подвер­жены масштабным изменениям. Но очевидно, что для нашей пред­метной исследовательской области, которая и сама еще не имеет строго академического поименования, сегодня необходима активная дискуссия вокруг таких понятий, как журналистика, журналист, массмедиа, средства массовой информации, массовая коммуника­ция, медиа. От абстрактного теоретизирования необходимо пере­ходить на другие уровни формулирования, рассматривая реальные процессы, происходящие в медиасистемах и обществе.