Ходит осень в хороводе 8 страница

Напрасно Иван и так и этак пытался выведать у опытных охотников их секреты. Деликатные по натуре уклончиво отмалчивались, грубоватые поднимали на смех, а большинство отвечало одним и тем же:

– У зверя учись. Он один может научить, как за ним охотиться. У каждого зверя свой характер, своя натура, своя хитрость. Вот и изучай.

На это, конечно, возражать было трудно, но в глубине души Иван все же считал – несправедливо свои знания прятать от других. Рано или поздно каждый охотник постигает все тонкости в повадке зверя и действует потом не как взбредет на ум, а точно и безошибочно. Лишь времени на приобретение опыта уходит много.

Находясь на фронте, Иван по своему, по‑охотничьи подходил к оценке некоторых событий.

Знаменитый на всю дивизию снайпер, он приходил с передовой в тыл, чтобы подробно и обстоятельно рассказать начинающим снайперам, как надо вести «охоту» за фрицами. Мало того, что расскажет, но и покажет примерами, как сподручнее бить без промаха по ненавистному врагу.

Став лейтенантом, командиром пешей разведки, он со своими ребятами во время нахождения дивизии в обороне хаживал несколько раз в «гости» в тыл врага, притаскивая оттуда «языков», и так же, как ранее, посвящал новичков во все тонкости наиболее трудной службы в армии.

Мало быть смелым – надо быть умелым, – таков был смысл этих занятий. А чем больше будет умелых, тем больше будет и смелых – такова была цель обмена опытом фронтовиков.

«Вот это правильно, – думал Иван. – Так надо и среди охотников. Охота – дело общее, государственное. А то получается, что каждый действует самостоятельно, вроде единоличника. Всяк за себя».

…После тяжелого ранения Иван был демобилизован и вернулся домой.

 

* * *

 

Зорька была удачной. Собрав убитых уток, Иван сидел на пологом, чистом от камышей берегу и курил, когда увидел то, что вначале принял за плывущую змею.

Впереди, рассекая воду, плыл какой‑то комочек, а сзади высунулось из воды что‑то похожее на голову змеи.

Иван осторожно подтянул к себе ружье, и когда расстояние уменьшилось, быстро вскинул одностволку и выстрелил.

Дымок отнесло в сторону, на поверхности никого не оказалось.

Решив убедиться в том, что он убил змею, а не что‑нибудь иное, Иван оставил на берегу ружье и, взяв из лодки весло, побрел по прибрежному мелководью.

Питая с детства какой‑то безотчетный страх перед пресмыкающимися, Иван шел, повинуясь только любопытству.

Вот и добыча. На дне, чуть прикрытый водой, лежал рыжеватый зверок с голым змеиным хвостом. Осторожно поддев его на лопасть весла, Иван понес добычу на берег.

– «Экая тварюга», – думал он, разглядывая незнакомого зверя. Особенно неприятно было смотреть на черный, как бы покрытый чешуйками хвост.

Пока Иван раздумывал, поглядывая на зверушку, подошел сосед по охоте.

– Чего засмотрелся? Разве не видывал?

– Сроду такой пакости не видал.

– Так это же ондатра. Самый безобидный зверь. Тоже мне, охотник.

– Постой. Ведь ее выпускали на Щучье озеро?

– Ну, и что же?

– А это, как ты знаешь, Тандово озеро.

– Пока ты воевал, она на Щучьем озере так расплодилась, что все озера вокруг заселила, да вот и сюда добралась. Говорят, выгодное дело, шкурку хорошо ценят.

Сосед ушел. Преодолевая отвращение, Иван снял шкурку, попорченную дробью, согнув прутик тальника, сделал правилку, натянул на нее вывороченную шкурку и решил проверить слова приятеля, отвезти добычу на заготовительный пункт.

 

* * *

 

Шкурку приняли, оплатили, а когда Иван заикнулся, с кем можно потолковать об ондатре, его направили в ГОХ – государственное ондатровое хозяйство.

Там Ивану сразу же предложили заняться охотой на ондатру.

– Давайте заключим договор, закрепим за вами определенное озеро и действуйте. Зверок бесхитростный, охота на него несложная, доход приносит изрядный.

Иван отказался.

– Подумаю, сказал он, и вернулся домой.

Предложение лестное, но Ивану хотели дать озеро вдалеке от дома, и это его не соблазняло. Надо было придумать что‑нибудь получше и пока до поры‑до времени Иван решил заниматься своими прежними делами.

Прошла зима, весна. За это время Иван при удобных случаях, встречаясь в районном центре с ондатроловами, расспрашивал их о промысле и лишний раз убеждался, что охотники попрежнему таятся друг от друга и отвечают общими фразами, вроде того, что к зверю подход нужен.

Бесспорным и ясным было одно, что действительно ондатра совсем неприхотливый зверок, способный очень быстро размножаться, лишь бы была ее родная стихия – вода и камыш.

Обладая способностью проводить под водой по двадцать минут, ондатра этим спасается от врагов и это же помогает ей выкапывать со дна озер длинные и сладкие корневища камыша – свою основную пищу.

Где есть вода и камыш, там ондатра будет жить и плодиться, устраивая себе островерхие камышевые домики.

Иван, занимаясь обычными делами, нет‑нет да и возвращался мыслями к ондатре. Почему надо их промышлять где‑то вдали от дома? Два озера по ту и другую сторону Новогутово ничем не отличаются от других, на которых ондатра прижилась. Правда, здесь слишком близко человеческое жилье. Огороды прямо выходят на берега озер и, может быть, такое тесное соседство с людьми не понравится зверушкам. А впрочем – почему не попробовать?

Прошел год с того дня, как Иван убил ондатру, и однажды, задолго до зимы, он вытащил на крыльцо капканы.

– Ты чего взялся прежде времени? – спросила жена. – В августе пороши не бывает. Или не терпится.

– Не терпится. Дай‑ка мне каких‑нибудь бросовых тряпочек.

Жена дала. И Иван, взведя пружину, начал осторожно обматывать железо, стараясь сделать так, чтобы при спуске пружины челюсти, сжимаясь, могли держать добычу, не причиняя ей никакого вреда.

Покончив с капканами, Иван произвел ревизию хозяйства в поисках проволоки и негодных решет от веялок.

Проработав несколько дней, он смастерил клетки и тогда объявил жене, что едет на Щучье озеро за живым золотом.

Погрузив на телегу капканы, клетки, он тайком надергал на огороде моркови, опустошив при этом полгряды, вместе с ботвой припрятал ее на телеге под сено и уехал.

Дни, проведенные на Щучьем озере, оказались на редкость хлопотливыми. Засветло, насторожив капканы, Иван, как только смеркалось, ставил в лодку клетку, вооружался кожаными рукавицами и отправлялся на улов.

Остановив лодку неподалеку от капканов, он, случалось, подолгу сидел, пока из темноты не доносился шум спущенной пружины и возня пойманного зверка.

Медлить не приходилось. По неопытности Иван особенно опасался, чтобы зверушки не повредили себе лапки. Хотя тряпки и смягчают удар, а вдруг, стараясь освободиться, ондатра сама себя обезножит. Что тогда с ней делать? Позднее Иван убедился, что потеря одной лапки зверков не удручает и они продолжают жить «инвалидами», пока снова не попадут в капкан.

Но тогда начинающий ондатролов боялся искалечить зверков и спешил освободить добьгчу.

Особым дружелюбием и покладистым характером ондатры не отличались. Вряд ли можно было бы голыми руками взять живьем хоть одного зверка. Их укусы чувствовались и через толстую кожу рукавиц.

Дело осложнилось тем, что действовать проходилось в полной темноте, наощупь, и Иван чертыхался, отыскивая капкан, он чувствовал под рукой рвущееся напряженное тельце ондатры, с предосторожностью ослаблял пружину и водворял в клетку будущего обитателя новогутовских озер.

– Нет, чтобы днем своими делами заниматься, – ругал Иван зверушек, опасаясь, что при возне с добычей он как‑нибудь нечаянно накренит лодку больше, чем положено, и тогда прощай охота, а может быть и жизнь.

Наблюдая дневную жизнь ондатр, Иван видел, что в ясную солнечную погоду они, найдя в камышах на лабзе высокое сухое местечко, укладывались на солнцепеке и предавались безмятежному отдыху.

Вспугнутые человеком, они лениво поднимались и скрывались под водой. Но стоило отъехать, притаиться, и можно было видеть, как ондатры, убедившись, что опасность миновала, снова показывались из воды и снова укладывались на облюбованном месте, подставляя свои бока лучам жаркого солнца. До наступления сумерек они словно не испытывали голода, и лишь когда темнело, принимались за добывание пищи. Выкопав на дне корневище камыша, ондатра тащит его на сухое заранее выбранное привычное место. Только в это время она и может попасть в капкан.

Охотнику сравнительно легко установить, где кормится ондатра, по несъеденным остаткам корневищ, которые со временем окружают излюбленное зверком место.

Несколько ночей кряду Иван не спал, пока не наловил четыре десятка ондатр. Особенно его радовало, что среди пленников было много беременных самок.

В этом он видел залог успеха своей затеи. Если старым ондатрам не понравится перемена местности, то новое поколение обязательно должно прижиться, – рассчитывал он. Для молодых домом будет озеро, где они появятся на свет.

Обитателей клеток Иван, прежде всего, потчевал морковью, и надо было видеть, с каким удовольствием они поедали даже ботву.

– Сладкоешки, сластены, – говорил Иван, наблюдая за пленниками.

Обратный, некороткий путь – семьдесят километров – ондатры перенесли довольно легко.

Не заезжая к себе во двор, Иван направил лошадь прямо на озеро, к мосткам. Притащив на край мостков клетку, Иван открыл дверцу, ожидая, что ондатры, увидев родную стихию, мигом попрыгают в воду – и поминай, как звали.

К его удивлению, пленники не спешили на свободу, а тесно сбившись в кучку, прижавшись друг к другу, сидели в клетке, посматривая на Ивана черными глазами‑пуговками.

– Кышь! – сказал Иван, показывая им рукой на воду. – Ну, чего ожидаете? Кышь! – говорю.

Ондатры не пытались выйти из клетки.

Пока Иван уговаривал зверков освободить клетку, телегу окружили вездесущие ребятишки, боязливо рассматривая диковинные существа.

– Ой, да там с ними змеи! – сказал самый смелый мальчуган, приблизившись к клетке, и тотчас же отпрянул назад от испуга. Менее храбрые, взвизгнув от страха, бросились врассыпную. Отбежав на безопасное расстояние, ребятишки остановились и принялись на все лады обсуждать чрезвычайное происшествие.

– Дядя Иван, кто это такие?

– А почему они вместе со змеями?

Шум, поднятый ребятишками, несговорчивость пленников вывела из терпения Ивана, и он, приподняв над водой клетку, просто‑напросто вывалил зверков в воду. При этом он крикнул ребятам:

– Ну, теперь берегитесь!

Ребятишки, увидев падающих в воду ондатр, и вообразив, что они сейчас выскочат обратно на сушу, бросились с воплями бежать.

Зверушки, упав в воду, тотчас же скрылись из глаз.

По деревне разнеслась молва, что охотник Иван Балобошкин напустил в озеро каких‑то зверей со змеиными хвостами.

Это было в августе 1945 года.

 

* * *

 

Зимой, когда окреп на озере лед, Иван отправился в камыши и нашел несколько домиков. Ондатра зазимовала.

На следующее лето Иван редко заглядывал на озеро, решив, что напрасно пугать новоселов не следует – пусть лучше приживутся. Осенью он случайно обнаружил, что ондатры перекочевали и на второе озеро, неведомо когда и каким путем. Вероятно, совершив ночной переход.

Сомнений больше не было. Ондатра прижилась и, размножаясь, начала осваивать озера.

Первый шаг был сделан. Не где‑то, а возле самого дома, Иван создал питомник ондатр, нужного для государства зверка с его отличным, дорогим мехом. Не только как охотник, а как зверовод действовал он в этом случае.

В душе каждого промысловика сильно развито чувстве азарта, но истинному охотнику свойственно и другое: рассчетливое, бережное отношение к полезным обитателям природы. Только бесшабашные «любители» в порыве неразумного увлечения способны «под горячую руку» весною застрелить самку, а потом, оправдывать свой поступок тем, что на их век и дичи и зверя хватит.

Такой потребительский взгляд случайных и временных гостей в природе – противен Ивану, как и большинству охотников. Он слишком близко и тесно связан с природой, с охотой. Он чувствует себя хозяином, и если беспощадно уничтожает волков, то это нужно и необходимо. Но когда идет речь о том, чтобы не год и не два были благоприятные условия для добычи, тогда надо не только думать о том, как бы побольше заполевать, но и о том, чтобы нужный зверок водился постоянно.

Теперь оставался второй шаг – надо было доказать, соседям, что ловля ондатры несложное, но выгодное для охотника дело.

Закончился сенокос. Нарубив кучу ракитных веток, Иван начал плести небольшие квадратные плотики. Десяток за десятком укладывал он во дворе плотики, и когда набралось шестьдесят штук, Иван, нагрузив плотиками лодку и прихватив серп, отправился в камышевые заросли.

Он знал теперь, в каких местах озера лучше всего понравилось жить ондатре. Хотя в прошедшую грозовую ночь было темно, Иван безошибочно погнал лодку туда, где он, заслушавшись, забыл о времени и комарах.

Вот эти заросли. Зачем присматриваться, где на лабзе белеют несъеденные остатки корневищ? Для того Иван сюда и плыл, чтобы заставить зверков выбрать новые места, новые столы для кормежки.

Затормозив лодку, Иван берется одной рукой за упругие стебли камыша, а другой, вооруженной серпом, срезает их на уровне воды. Несколько приемов – и образуется выкошенное пространство, где обрезанные стебли торчат, походя на щетку. И на это место он кладет плотик. Пожалуйста, зверушка – вот для вас приготовлен стол.

Все плотики установлены у края свободной воды, где проплывает лодка. Остается привадить зверков, чтобы они из чащи зарослей перебрались сюда и здесь чувствовали себя хорошо и спокойно.

Снова пришлось нанести ущерб гряде с морковью на своем огороде. Помня, как два года назад горевала жена, обнаружив, что неизвестные злоумышленники почти наполовину выдергали морковь, Иван на этот раз решил действовать в открытую.

– Не дам, – ответила жена на его просьбу. – Зачем тебе?

– Ондатру надо привадить.

– Ах, вот что! Так случаем не ты это тогда, когда ездил на Щучье, уворовал полгряды?

– Что ты! Да я тогда и не знал, чем приваживать ондатру. Честное слово.

Понадобилось пустить в ход все красноречие и привести все доводы о будущих достатках, пока жена согласилась уступить.

Опять Иван в лодке – на этот раз развозит угощение. Подплыв к плотику, кладет на него несколько штук морковок вместе с ботвой и направляется дальше, к следующему «столу».

На некоторых плотиках Иван находит объедки корневищ.

Значит, уже зверушки нашли новое место вполне удобным и начинают по ночам посещать его. Тут можно обойтись и без приманки, но не хочется лишать догадливого зверка лакомства, и охотник кладет на плотик морковку.

Наступила последняя неделя. Готовя капканы, прилаживая к ним цепочки, Иван немного волновался.

Накануне начала ловли он еще раз объехал плотики, втыкая возле каждого из них длинные тычки, за которые будут привязываться капканы. На всех плотиках белели объедки корневищ.

 

* * *

 

Завтра первое сентября – начало отлова ондатры. До 25 октября почти два месяца придется Ивану бодрствовать по ночам, урывками спать днем. А дни все короче и короче, а ночи все холоднее.

Капканы расставлены днем.

Сгустились сумерки, когда Иван столкнул с берега лодку, отправляясь на первую ловлю. На этот раз с ним весло, шест, а на беседке под рукой маленькая, но увесистая палочка.

Неслышно плывет лодка. Немного тише поют комары. Их стало меньше.

Вот здесь стоит первый плотик. Немного поодаль – второй.

Тишина.

Иван проплывает дальше, как вдруг за спиной начинает биться попавшийся в капкан зверок. Иван быстро разворачивает лодку и спешит назад.

Глаза уже свыклись с темнотой, и взгляд быстро находит в стене камыша выкошенное под плотик пространство.

Стоп! Вот и плотик. Зверок вначале притаился, но теперь, когда лодка стала рядом, начинает биться еще сильнее, стараясь освободиться.

Иван, нащупав на беседке палочку, улучает мгновение и ударяет добычу. Оглушенный зверок затихает.

Как советовали ондатроловы, Иван хватает зверка и сильно сжимает ему грудную клетку. Готов.

Теперь только ослабить нажим пружины и на дно лодки падает первая добыча.

Иван едва успевает вновь насторожить капкан, как до слуха долетают звуки возни на соседнем плотике. Скорее туда. Еще одна ондатра падает на дно лодки.

Иван начинает волноваться. Если в первых капканах есть добыча, то, наверное, и в самых дальних тоже мечутся пойманные зверки. Значит, нельзя медлить. Надо объехать по порядку все капканы из конца в конец «питомника», а не сидеть возле первых плотиков.

Иван погнал лодку вперед. Несколько следующих плотиков не подавали признаков жизни, зато дальше Иван вытащил из капканов подряд семь ондатр.

На рассвете, причалив к берегу и чувствуя невероятную усталость, Иван складывал в мешок добычу, чтобы отнести домой. За ночь было поймано тридцать пять штук.

Едва добравшись до постели, Иван уснул крепким сном. Проснувшись, он, не мешкая, принялся снимать шкурки. День невелик – оставлять шкурки неободранными нельзя и на лов опаздывать тоже не годится.

Быстро и умело действуя ножом, Иван старался как можно лучше снимать шкурки, чтобы получался только первый сорт. Но как он ни спешил, а с последней тушкой управился, когда почти стемнело.

– Ну, как это тебе любо? – спросил он жену, указывая на тридцать пять шкурок, натянутых на правилки.

– Подождем, что дальше будет, – уклончиво ответила жена.

Через несколько дней Иван сделал неожиданное открытие. После того, как на одном и том же плотике в капкан попадали две‑три ондатры, сюда можно было перестать ездить. Настороженный капкан напрасно ожидал добычу. Но стоило плотик перенести на другое место, – как тотчас же попадались одна или две ондатры.

Как ни коротки были дни, но приходилось успевать обдирать шкурки и выезжать на озеро, прихватив серп, чтобы засветло перенести кормовую площадку.

Семьсот шестьдесят четыре штуки ондатр отловил Иван за свой первый сезон. Полтонны муки, три пуда сахара, полпуда чая, чуть побольше мыла, двести метров мануфактуры отмерили и отвесили Ивану в магазине, да еще выдали деньгами шесть тысяч рублей.

– Хорош улов? – просто спросил Иван, вернувшись из магазина.

И жена, ну что с ней будешь делать, улыбнувшись, сказала:

– Посмотрим, что дальше будет.

А соседям и всем колхозникам, конечно, известно, что заработал Иван за два месяца. Нет, вернее, за два года. Все таки надо считать тот срок, который прошел с тех пор, когда Иван на мостиках выгонял в воду привезенных за семьдесят километров зверушек.

Однажды к Ивану пришли мальчуганы под предлогом посмотреть, как охотник управляется с незнакомым зверем. Сначала они молча наблюдали, как Иван снимал шкурки, а потом, немного помявшись, завели деловой разговор о том, можно им или нет ловить ондатру на втором озере?

Вот этого‑то Иван и ожидал и поэтому сразу же ответил:

– Можно. Действуйте. Второе озеро в полное ваше распоряжение поступает. Ловите, но только чур из лодок не вывертываться, а главное – чужие капканы не проверять. Лучше каждый свой капкан знай.

Надо было видеть ребят, когда они уходили от Ивана. Им хотелось выкинуть от радости какой‑нибудь фортель, но в то же время и выглядеть повзрослевшими, солидными.

Новое поколение вступило в ряды промысловиков, чтобы стать охотниками, большими и настоящими любителями и знатоками родной природы.

 

Никандр Алексеев

ОХОТНИЧЬИ РАССКАЗЫ

 

 

I.

 

Кому кровать, а мне – охота,

В мой день законный выходной

Мне отдых – поле и болото,

Ночлег под крышей голубой.

Кидаем листья в костерок,

Сжигаем с треском летний шелест.

Красноармейский котелок

Заплещет до краев и через.

Позаморили червячков…

На небе и в душе не хмуро…

Большой простор потокам слов,

Как на кружке литературы.

Усы торчат концами врозь,

Не дрогнет рыжая ресница,

– Ну шпарь, Акимушка, морозь

За небылицей небылицу.

Чудесной крови и красы

Моя собака, как волчище…

Чиста работа, как часы,

Пожалуй, и часов почище…

Такие полевые псы

Не часты. В позапрошлом годе

Мои карманные часы

Посеял в ситовом болоте.

А в сентябре, в тот выходной,

Назад неделю, на охоте

Пришлось мне быть и пес со мной

На том же ситовом болоте.

Кусты колебля и росы

Стрясая круглые крупицы,

Несется пес, в зубах – часы,

И вижу: стрелка шевелится.

Любуюсь в диве: вот‑те раз!

Часы – мои… Из синей стали

Как озеро… Который час?

– На пять минут всего отстали…

Аким умолк. Кричат усы,

Как восклицательные знаки…

А я хвалю его часы

И непомерный ум собаки.

 

II.

 

«С тобой поспорить – мне не риск.

Моей собакою гордится

Охотничий Новосибирск,

Ему завидуют столицы.

Был август. Вышел на восток…

Попал в пустыню… В прошлом годе

Куда ни глянь – сыпун‑песок

При самой огненной погоде.

Какое тут чутье, когда

Медвежьим жиром тело тает…

К тому же лап своих сюда

Ни зверь, ни птица не поставит.

А впереди – синел песок,

Я доберусь туда – постой‑ка…

Да кинул глазом на песок:

Неподражаемая стойка.

Мой пес, как древний истукан,

Стоит в пустыне помертвелой.

Взвожу курки: – Вперед, мой Хан…

Вперед, вперед. Вступаем в дело!..

А Хан ни с места… Ах, прохвост!

Ах, стыд какой… Неужто крыса?

А Хан стоит… Не дрогнет хвост.

Как будто вылеплен из гипса.

– Ах, сын собачий. Бесов сок.

– Ну, песик, пиль. – Хан двинул бровью

И брызнул сам сыпун‑песок

В лицо мне бекасиной дробью.

Насыпал пес песку курган,

Песку горючего над ямой…

Пора бы Хана на аркан…

Хана тебе, мой Хан упрямый!

Не трахнуть ли ему на страх?

Беру на совесть: пес, ты глуп, как…

Но Хан встает, держа в зубах

Великолепнейшую трубку.

Почуял пес, как ни горяч,

Что не ворона и не ворон–

На трубке тетерев‑косач,

Как натуральный, нарисован».

Аким молчит. Кричат усы,

Как восклицательные знаки.

А я хвалю – прекрасны псы–

Твои чутьистые собаки!

 

 

 

ОСЕНЬ

 

Михаил Лихачев

ОСЕННИЙ ДЕНЬ

 

 

С утра прохлада, днем печет.

С берез спадает позолота.

Всегда охотника влечет

В такую пору на болота.

 

Влечет туда, где на заре

Трубит подъем журавль

дозорный,

Бекас свистит на пустыре

И кряквы падают в озера;

 

Где в перелесках золотых

Красавец тетерев таится,

И за добычею в кусты

Крадется рыжая лисица;

 

Где, притаившись, глухаря

Убить не трудно

из двухстволки,

И в час, когда горит заря,

Поднять внезапно перепелку.

 

Где гуси, глухо гогоча,

С небес пикируют на пожни;

Где волки стаей по ночам

Отары мирные тревожат.

 

…Привет тебе, осенний день,–

Сезон охотничьей тревоги!

Блажен, кто подтянув ремень,

Идет в трущобы без дороги;

 

Кто бьет дуплетом метко влет

И, дар природы принимая,

Как властелин свое берет,

Лесные тайны познавая.

 

 

А. Коптелов

В ЗАПОВЕДНИКЕ

 

Мы привязали лодку к наклонившейся над водой ветвистой березе, которая уцепилась корнями за каменный берег залива, и полезли на береговые скалы. За скалами начинался более пологий склон горы, поросшей густым лесом. Рядом с вечнозеленым кедром или с оранжевой – в осеннем наряде – лиственницей здесь на каждом шагу можно было встретить золотистую березу или багряную рябину. Среди полусгнившего буреломника росла красная смородина. Возле многочисленных родников – калина, отягощенная гроздьями рубиновых ягод. Маленькие поляны были заняты зарослями малины. Под ногами шуршала сухая трава. Легкий ветерок осторожно обрывал рябиновые и березовые листья, и они, покачиваясь, опускались на землю, где, несмотря на позднее время года, цвели осенние незабудки. Иногда мы сквозь густую таежную чащу смотрели на высокое и спокойное небо, и оно казалось нам букетами милых незабудок.

Впереди шел наблюдатель Алтайского заповедника Вавило Макарович, хозяин здешних лесов и гор, низкорослый, голубоглазый человек со светлорусой щетиной на давно небритом подбородке. За ним шагал мой товарищ, влюбленный в Алтай и хорошо знающий эту горную страну. Вавило Макарович часто останавливался и показывал нам звериные тропы.

– Здесь марал прошел. Сегодня утром. След свежий, – скупо сообщал он, как о самом обычном и уже надоевшем явлении. – Осень. У маралов начался гон, потому зверь и спустился поближе к долинам. Вечером услышите рев.

Мы часто останавливались послушать, как где‑то поблизости в таежной чаще свистели рябчики. В это время рябина опускала на наши плечи созвездия изящных стрельчатых листьев и совала нам прямо в руки тяжелые оранжевые гроздья сочных, хотя и кислых, но довольно приятных ягод.

Наконец, мы вышли на скалу. Здесь в случае холодного ветра можно укрыться в небольшой каменной нише. Рядом в расщелине, заполняя всю ее, стоял старый кедр. Казалось, что это он разворотил скалу, чтобы раскинуть над небольшой площадкой зеленый шатер и защитить путников от непогоды.

Наши взоры привлекла голубая гладь озера, раздвинувшего каменных великанов. По горам шла осень. Многие вершины казались прикрытыми пышными лисьими шкурами, хвосты которых среди нагромождений скал ниспадали до самой воды. За этими веселыми горами вздымались мрачные головы в темнозеленых шалях густых кедрачей. Казалось, что это угрюмые матери наблюдают за бойкими молодыми дочерьми. А позади всех сверкали под солнцем снежные лысины суровых отцов. Все это было отражено в голубом, как бы прозрачном озере, над которым стояло величественное спокойствие. Мы долго не могли оторвать глаз от этой чарующей картины, от богатой россыпи красок. Среди золота и лазури мы видели рубины и изумруды, аметисты и топазы.

– Не зря сложилась поговорка: «Алтай – золотое дно!» И не зря алтайцы назвали это озеро Золотым! – нарушил тишину мой товарищ. Он сел на край скалы и, показывая на юг, спросил: – Видишь белоголовую гору? Ее называют Алтын‑Ту – Золотая гора. Когда‑то в древности страшный голод охватил весь Алтай. Один бедный алтаец нашел в горах кусок золота с конскую голову. Он пронес его по всем долинам, и никто не дал ему ни одного зерна ячменя, ни одного куска мяса. В ясное утро поднялся алтаец на высокую гору и с вершины ее бросил в ущелье кусок золота с конскую голову. Вода проглотила золото. С тех пор озеро назвали Золотым, – по‑алтайски это будет Алтын‑Коль, – а гору прозвали Золотой горой.

– Неужели правда так было? – спросил Вавило Макарович.

– Не знаю, не нырял: озеро глубокое, да и вода холодная, – отозвался мой товарищ.

– Глубокое, это верно. Экспедиция ездила, меряла, так против этого мыса намеряла до дна триста двадцать пять метров, – сказал Вавило Макарович.

Солнце клонилось к западу. Под нашим берегом на озере как бы расцвели гигантские золотые кувшинки, а западная половина его превратилась в застывший чугун.

– Да, Алтай особенно живописен осенью! – воскликнул мой товарищ. – Не понимаю, почему туристы посещают его только летом?

– Ты прав. Кто видел Алтай только летом, тот не знает его настоящей красоты.

За нашими спинами послышался стук топора. От неожиданности мы вздрогнули и оглянулись. Вавило Макарович тесал смолистый бок старого кедра.

– Что ты делаешь?! – воскликнул мой товарищ, вскакивая на ноги.

– Костер надо развести…

– Зачем же дерево портить?

Слегка усмехнувшись, Вавило Макарович недоуменно развел руками:

– Что ему доспеется, дереву‑то? До меня тут люди костры жгли.