Маститые лидеры оборончества

«Новое Слово», №3, 15 января 1939 г.

 

Политические события, последовавшие после Мюнхена, вызвали у русских людей надежды на разрешение русского вопроса. Надежда на то, что коммунистический интернационал будет уничтожен мощно развивающимся фашистским и национал-социалистическим движением получила реальное обоснование. Не будет преувеличением сказать, что здесь в эмиграции и там в СССР — люди вышли из состояния тяжкого и беспросветного прозябания и, приобретя опытом пережитых страданий обостренную утонченную нервную систему, охвачены массовым предчувствием грядущего рассвета.

Незримые нити тянутся к нам сюда от страдающего русского народа. Его мысли, его надежды и чувства. Как всегда массы ясно и просто формулируют свои устремления, народ не может мыслить сложными рассуждениями и «поправками и голосованиями». Русский народ давно уже ненавидит «их» и ждет «их» гибели любой ценой – вот и все. «Массы двигает любовь и ненависть» — сказал еще, кажется, Густав Лебон. Все бегущие оттуда – «пораженцы», за немногим исключением «оборонцев», пахнущих явно ГПУ. Эмигрантская масса, независимо от стран своего рассеяния, также настроена пораженчески по отношению к СССР, во всяком случае, ее основной и самый крепкий костяк.

Кто не утратил способности улавливать биение народного пульса — там, кто не утратил последней искры, действительно, священной ненависти к палачам России, кто не может спокойно вспомнить об убийстве царских детей, у кого есть представление не абстрактное, привычное, формулируемое на всех собраниях о преступлениях иудомарксизма, а хоть сколько-нибудь конкретное — тот никогда не может быть ни в какой степени, ни в какой доле «оборонцем», — т.е., в конечном итоге, хоть в сотой доле пособником и воином марксистского интернационала и его отвратительных вождей.

«Я прощу Сталину все его грехи, если он защитит Россию» — заявил недавно Милюков. Престарелому лидеру демократической группы не за что прощать Сталина, да и не придется прощать, ибо Сталину предстоит бороться не за Россию, а с Россией и эта борьба будет нелегкая: «между ног борющегося не будет вертеться теперь тщедушный лилипут (Милюков) с интернационалом подмышкой и поправкой к третьему голосованию на натруженном языке» (Сергей Горный: «Пугачев или Петр»).

Иностранцам не всегда легко судить о настроениях русских эмигрантских масс, ибо не всегда и не всюду русские люди имеют право высказать свое суждение. За них, за эти массы, в нужный момент, выступают никем не уполномоченные, но возглавляющие ничтожную группу «маститые» лидеры и претендуют на роль не только возглавителей этих масс, но и выразителей их настроений.

Недавно пришлось высказать на страницах печати предположение, основанное на сопоставлении довольно веских фактов, что похищение генерала Миллера заграничными органами ГПУ было вызвано «пораженческой» его по отношению к СССР политикой и желанием заменить его лицом, считающимся популярным, авторитетным и хоть не признанным официально, но фактически лидером «оборонческих группировок». На это намекает бывший полковник Махров в своей недавно вышедшей брошюрке: «Кто и за что похитил генерала Миллера». Эренбург, с другой стороны, громил в советских газетах русских белогвардейских «наймитов», сражающихся против интернационала в Испании.

Генерал А.И. Деникин в своем докладе «Мировые события и русский вопрос», читанном на этих днях в Париже, неодобрительно высказался о русских героях, сражающихся в армии Франко. Мол, позволяют играть русскими головами ради чужих интересов (Обычный сентиментальный припев А.И. Деникина).

Генерал Деникин этим своим докладом сделал большой шаг вперед на пути своего дальнейшего сближения с масонством, поставившим сейчас во Франции на русский национализм, на патриотизм, на создание какого-то пока трудно уловимого, но уже ощущаемого фронта, явно оборонческого признака и направленного прямо или косвенно против фашизма.

«Фашизм» сейчас весьма популярное слово в русских эмигрантских массах, и там, в СССР, это слово известно и желанно, но «лидеры» маститые и не маститые пытаются это слово запретить или заменить его иными старыми, лишь подновленными лозунгами. Все произошедшие за последнее время сдвиги и события в русских кругах во Франции не лишены какой-то общей основы и целеустремленности: и съезд в Сенлисе, и собрание «НТСНП» на Лаз-Каз и доклады Деникина. Лидеры «НТСНП» довольно определенно пытаются отмежеваться от фашизма, призывая обычными туманными формулами к «борьбе за родину». Категорически и покаянно отмежевываются от фашизма и младороссы в своей печати.

Доклад генерала Деникина, как всегда, сухой, отвлеченный, построенный по той же обычной для него схеме, в сущности читанный уже не раз за последние десять лет, все же на этот раз ставит особенно жирные точки над «i». Вольно или невольно, маститый Антон Иванович особенно постарался вызвать одобрение еврейских кругов, высказывая свою всегдашнюю мысль об «игре русскими головами ради чужих интересов», о «вожделении империализма» центральных держав и Японии и только-только не договорился до «классического» определения литвиновского «агрессора». Антон Иванович категорически заявил о необходимости полной непримиримости к Японии, Германии и Италии, вызвав продолжительные аплодисменты первых рядов. Кстати, интересный штрих — строки письма, полученного из Парижа — как иллюстрация доклада (с сохранением подлинника):

«На выступлении Деникина народу было много, аплодировали мало (1/4 присутствующих). По залу шныряли Кацман и Завадский-Краснопольский и переписывали присутствующих (для кого: разведупра или сюртэ-националь? – Авт.)
В первом ряду: Евлогий, Мих. Федоров, проф. Федотов, Милюков и вся редакция «Последних Новостей». Деникин стоит на прежних позициях 1918 года и называет все прежних друзей и врагов…»

Разве не мог дать этот печальный, льющий воду на советскую мельницу, доклад благодарную тему для польского журналиста (цитирую выдержки из газеты «Курьер Повшехный», № 351), расценивающего шансы Сталина в будущей войне: «И вот как в начале войны (1914 года) русские либералы и социалисты сближались с царизмом, так и теперь значительная часть белых русских (!!!) в эмиграции протягивает Сталину руку примирения, чтобы вместе защищать родину… Представителем этой части русской эмиграции является генерал Деникин. Он призывает к единению белых и красных для борьбы против чужого империализма…»

Юркий польский журналист помещает и других лиц, кроме А.И. Деникина, в единый фронт со Сталиным, но тут уже явно или ослепление из под развесистой клюквы, или специальный заказ почтенного советского учреждения.

Лидеры вольного и невольного оборончества не ведут за собою масс и особенно молодежь. Русская молодежь и здесь и там, в СССР,  давно уже идет своей дорогой и «заветы Ильича» и «Труды» Сталина ей также чужды по духу, как эмигрантской молодежи чужды рассуждения Милюкова. Но «лидеры» и особенно маститые лидеры будут еще долго шуметь, ибо их поддерживают мощные тайные рычаги, еще долго будут они фальсифицировать русское общественное мнение и пытаться повернуть с правильного пути русские массы.

До того момента, когда кончится период эмигрантских докладов, съездов и резолюций и борьба между фашизмом и марксизмом перейдет из кабинетной фазы в открытую. Горе тем, кто не понимает и не поймет во время всей мощи охвата интернационала, успевшего закрепить свои позиции почти во всех странах мира, кто попытается за туманными, сентиментальными, непротивленческими лозунгами удержаться на средней, промежуточной, примиренческой позиции в этой грядущей борьбе завтрашнего дня.

Времени остается немного: будем чутко изучать настроение наших братьев там, постараемся объединить здоровые элементы здесь, чтобы, не строя никаких иллюзий, исходя лишь из самой реальной оценки обстановки (отнюдь не под углом зрения семнадцатого столетия и эпохи смутного времени), в нужный момент отдать все силы и жизнь родине.

 

 

ГЕНЕРАЛЫ

 

Газета «Новое Слово», Берлин №5 от 29 января 1939 года.

 

Редакция «Нового Слова», помещая статью своего постоянного сотрудника В.А. Ларионова, дает место голосу представителя активного офицерства, которое и в эмиграции подвигом запечатлело свое право на участие в строительстве родины.

Избегая вредной в наших условиях полемики с газетными органами, преследующими однородные с нами цели, редакция постаралась смягчить резкость выражений боевого партизана, организатора взрыва коммунистического партийного клуба в Ленинграде, штабс-капитана Ларионова.

Редакция.

 

Теперь, очевидно, в надежде скорой развязки российской трагедии, принято искать виновников революции и всех отечественных бед и катастроф.

 

«Обвиняемые, встаньте, суд идет!», — крикнут слева и со скамьи подсудимых робко поднимутся толстый помещик, консервативный сановник с седыми баками и генерал в красных лампасах.

 

«Суд идет», — ответят справа и поднимаясь звякнут наручниками студент в косоворотке, интеллигент в пенснэ, с бородкой клинышком, и лохматый аптекарский ученик из Гомеля.

 

Одни считают, что интеллигент и аптекарь сознательно спустили с цепи красного чорта, другие полагают, что помещик и царский генерал, наоборот, слишком крепко завинтили революционного чорта в паровой котел и не открыли вовремя предохранительного клапана – котел взорвался и чорт выскочил сам.

 

Конечно, мыслить так — мыслить весьма примитивно. Правда находится где-то посередине. Казалось бы, теперь искать виновника — занятие довольно бесполезное. Какой процент виновности приходится на долю Керенского, какой на Чернышевского и Герцена, какой на долю гофмейстера Штюрмера и как велик грех генерала, посылавшего солдат в атаку без снарядов и чья вина, что снарядов не хватило… Конечно — ерунда. Но, однако, поиски козлов отпущения дело не безвыгодное: ищущий, с одной стороны, может как-то показать себя — мол все ясно вижу и насколько выгодно отличаюсь от всех этих бездарностей: с другой стороны — удобный упор для идейного дезертира – мол, не вступил в строй армии потому, что знал наверное – «генеральская лавочка» все дело погубит… Приходилось замечать и эмиграции, что люди особенно старательно избегавшие поля брани с пеной у рта ругали генералов за «поражения». Теперь к обвиняемым генералам за «поражения», за «продажу» (я ясно помню нашу кухарку, говорившую о том, что Куропаткин «продал» Россию японцам…) прибавились новые: старорежимные люди, мол, не «пущают» несчастного, раздавленного генеральским сапогом «штабс-капитана» к счастливому и свободному творчеству, к своеобразным демократическим исканиям, заткнули ему, бедному глотку, а сами пьют его штабс-капитанскую кровь, едят рябчиков, разделили деньги и царствуют бессменно и бессрочно, а ему, покорному рабу, не дают слова сказать, мешают Сталина свергнуть.

 

И вот бросаешь на весы деяния русских генералов, «виновников» былых поражений. Как сам их помню со школьной скамьи с ноября 1917 года, когда в зимней пурге впервые застучали винтовки под Ростовом на Дону. Только и разговоры были о них, о «гидре контрреволюции», о русских генералах. Как генерал Духонин стоял в раздумье у подножки штабной машины: может ли верховный главнокомандующий бежать перед бандой «товарища Абрама», прапорщика Крыленко. Решил, что не может. Остался.

 

До того застрелился генерал Крымов, не выдержавший «керенщины». Выстрелил в себя Скалон после Брест-Литовска. Застрелился атаман Каледин, исчерпав все возможности борьбы и не желая уходить с Дона. Не бежал его заместитель, походный атаман Назаров и был растерзан чернью. Вот незабываемый образ адмирала Колчака, бросающего кортик в море. Вот последний «Верховный» старичок генерал-адъютант Алексеев, строгий, серьезный. Часами не отходит в лазарете от тяжело раненых юнкеров. Это он говорит на их похоронах: «Орлята, где были ваши орлы, когда вы умирали». Идя под пулями, меся вязкую грязь больными, старческими ногами, это он, Алексеев, завещал: «Мы уходим в степи, мы вернемся если будет милость Божья, но нужно зажечь светоч – единственную светлую точку среди охватившей Россию мглы…» Генерал Корнилов, тоже «царский» генерал, пытавшийся искать новые пути, но погибший по старому — героической, солдатской смертью. А сколько их было старых генералов, вроде «деда» Манштейна, незаметно пошедших на подвиг. Вспоминается генерал Чижиков, уже на «трудовом фронте» — в эмиграции. Генерал Чижиков был очень любим молодежью, даже бывшей советской (в Финляндии) и был, не занимая никакого официального эмигрантского поста, высшим арбитром в ссорах среди молодежи, часто даже в весьма сложных вопросах какой-то своеобразной полу-комсомольской чести. И здесь разбирался старый солдат и его решения не подлежали обжалованию.

 

Уже в годы беспросветной зарубежной жизни, «в мареве беженства хилого…», когда оправдывая пословицу «один в поле и тот воин» — вышел на борьбу с Коминтерном кадровый преображенец генерал Кутепов, но его, как и генерала Врангеля, лучше нас оценили наши враги.

 

Прошли еще годы и вот перед лицом нас, молодых, сильных, умных, политически образованных, оказываются лишь два реальных дела, два высоких подвига, две смерти за Россию. И эти подвиги не наши, молодые «штабс-капитанские». Генералы Миллер и Фок. Один, без всякой охраны, подозревая опасность, пошел все же ей на встречу, движимый желанием разбить советское оцепление. Другой, почти шестидесятилетний, бежал как молодой ротный командир в атаку во главе испанской бандеры, раненый, пытался прорвать красный охват и пал сраженный, показав кровью святость и незыблемость своего идеала — Белой борьбы.

 

Какой пример дают нам эти две смерти среди грязи и муки нашей вечной склоки. Что значат перед этими двумя личными примерами пуды, или десятки пудов различных политброшюр, политграмот, политбиблиотек…

 

Где проходит грань между эмигрантами и советскими людьми? Кому нужна эта грань и этот ров? Ведь вот, например, организацией «Белая идея» руководит сейчас бывший красный командир запаса 1933 года, а выдвигаются в ближайшее окружение Джугашвили, первый эмигрант граф Толстой и светский полковник граф Игнатьев. Кто поручится за то, что в случае войны эмигранты-младороссы не пойдут в личную охрану Сталина?

 

Как можно одних почему-то загонять при жизни в «стоячее эмигрантское болото», от других ждать невероятных чудес. Все мы люди одной крови и дети одной родины, лишь случаем рассеянные по лицу земли.

 

России понадобятся и пригодятся все ее дети и весь их опыт, приобретенный в легионах генерала Франко, на шахтах Перника, заводах Рено, окажет свое влияние и жуткий, страшный опыт подсоветской жизни.

 

Понадобятся и старые русские генералы с их лампасами, столь неприятными эс-дековскому глазу и погонами с зигзагом, хотя бы потому, что погон – это русская военная традиция и символ чести.

 

В эмиграции очень легко «наплевать» на георгиевские кресты, на погоны, на генеральские чины, часто полученные ценою крови на службе России. А что бы было, если бы эта самая молодежь попробовала там отнестись «скептически» к чинам и заслугам «маршалов» Мехлиса и Ворошилова и их звездам и жезлам, заработанным на службе у Коминтерна?

Велико и несокрушимо старое понятие долга и чести… Трудно приобрести эти понятия политическим самообразованием.

Поэтому нужно теперь мужество, чтобы идти не сворачивая по политической дороге, без зигзагов: честно и прямо. И каким блеском, каким путеводным блеском светит нам пример такого прямого пути двух русских генералов — Миллера и Фока.

 

 

«ВТОРАЯ СОВЕТСКАЯ»

 

Газета «Новое слово» Берлин, № 24, 11 июня 1939 год с. 2-3

 

«Казем-Беки», наконец, сбросили маску, представ перед удивленной эмиграцией в «униформе» «ИНООГПУ» (Иностранный отдел государственного политического управления). Времени, по их мнению, остается не так уж и много на маскировку, и приходится, дорожа каждым мгновением, выполнить оборонные задания товарища Мехлиса (через графа Игнатьева), не прибегая более к сложным, запутанным маневрам Елиты-Вильчковского и князя Оболенского.

 

По словам Казем-Бека, коммунистический интернационал это совершенно невинный агнец, коему угрожают «агрессоры». «Глава» быстро и угодливо забыл, что лишь несколько месяцев тому назад испанская красная армия и блюмо-торезовский народный фронт ежеминутно могли залить кровью мир.

 

«Ни одной стране не угрожает теперь «большевизм», — развязно вещает в передовице «Бодрости» советский лизоблюд — если есть угроза мирового пожара, то совсем не со стороны Москвы...» («Бодрость», № 228).

 

А вот и долгожданная расправа с ненавистными казем-бековскому сердцу русскими националистами: «Белая мысль сошла почти на нет, она представлена только частью приниженной, забитой эмиграции, постепенно утратившей даже культурный уровень» (Александр Казем-Бек, «Бодрость», № 228).

 

Тут «глава», пожалуй, прав: сохранить культурный уровень в ваше время иной раз много труднее, чем заработать тридцать серебренников.

 

Теперь, к счастью, нет двух мнений о младороссах: эти отщепенцы эмиграции успели показать свой подлинный лик — покорных слуг «демократии» и исполнителей весьма тонких, пока что идейных, деликатных поручений Лубянки.

 

ГПУ использует как может этот отброс, этот шлак типичной эмигрантщины, годный, однако, послужить под псевдо-национальным флагом идеям иудо-масонства и коммунистического интернационала.

 

Однако, немногие понимали с самого начала происхождение «младоросскости». Когда-нибудь раскрытие архивов Лубянки осветит этот вопрос полностью. Теперь ясно лишь две истины, кои можно считать доказанными.

 

1) Партия младороссов была создана специально для борьбы с русскими национальными группировками и с переброшенными на Галлиполи кадрами армии Врангеля 2) Лозунг «царь и советы» был изготовлен в ОГПУ, что доказывается подсказкой этого лозунга провокатором Якушевым-Федоровым высшему монархическому совету в 1928 году.

 

В настоящее время младороссов используют в нуждах СССР'овского «оборонного» блока. Младороссы готовы не только поддержать Сталина и НКВД, но готовы «умереть и за свободную Чехию». И неправы те, кто говорят, что когда-то младороссы были не те, что теперь. Нет, — их головка всегда управлялась внешними влияниями и неизменно с первого дня существования партии выполняла «директивы» хотя бы по травле генерала Врангеля. Затем почтенная организация ставила по очереди на советского активиста, на ГПУ, на красную армию, на пограничника с собакой, на Валлаха-Литвинова и, наконец, на масонство.

 

«Вторую советскую» раскусили, но как недавно еще было время, когда с ними считались многие политические группировка эмиграции, каждое выступление «главы» — Казем-Бека являлось чуть ли событием, каждое слово младоросской головки с благоговением ловилось на лету и обсуждалось на страницах печати обоих лагерей парижской эмиграции. С ними явно кокетничало и правое, и левое русское масонство. Из масонских лож и тихих, спящих редакторских кабинетов нельзя было услышать голос эмигрантской улицы, нельзя было заметить значительный слой молодежи, шедший какой-то иной дорогой, не кричавший о своих достижениях и не блиставший «младоросскими темпами». Он искал среди эмигрантской грязи и склоки лишь выхода из тупика, лишь дороги к национальному идеалу. Эта молодежь, к которой идейно примыкало почти все молодое офицерство «цветного», «кутеповского» корпуса, конечно, иначе смотрело на младоросское движение, нежели старцы из легитимных придворных окружений и редакторские мумии, больные летаргией с 1917 года.

 

Националисты знали всю сущность «младоросскости». Под знаменем «младоросскости» собрался небольшой кружок золотой, аристократической молодежи, в сущности, наиболее оторванный от народных масс, наиболее интернациональный. Этот кружок пополнился плеядой незадачливых мальчиков, тоскующих по пажескому корпусу, танцорами на, действительно, самых светских и самых великолепных в Париже младоросских балах и различными элементами, исключенными иной раз даже по суду чести из военных организации. У младороссов эта публика находила и утешение, и сочувствие, и понимание. Младороссы с большим напором вели свою линию – «работай, где надо рекламой, где надо подкупом, лестью или подтасовками». То обстоятельство, что никто из бежавших из СССР молодых русских не присоединился к партии малороссов, никак руководителей партии не трогало. Наоборот, бежавших из советского ада, младороссы склонны рассматривать, как изменников и предателей «дорогой, советский родины», а в настоящее время даже всецело одобряют распоряжение совнаркома о расстреле всех родных бежавших, с конфискацией имущества

 

Казем-Бек изворотлив и гибок, нельзя сказать, что и не умен, он лишь безыдеен. В этой безыдейности и политической беспринципности «главы» кроется причина легкости, с коей младоросская партия становится прицепным вагоном темных сил, начиная от эмиссаров ГПУ и и кончая парижским масонством… Кто только не тянул эту партию за собой!

 

Никогда младоросская головка не старалась познать действительные настроения российских масс, никогда не предлагала служить делу борьбы с интернационалом, наоборот, она осуждала борцов, не замечала жертв и хвалила лишь палачей и тюремщиков русского народа.

 

К чести русской эмиграции надо сказать, что ни один из руководителей политических группировок не унизился до переговоров с чекистом, — как это сделал Казем-Бек.

 

Никто так низко и угодливо не ползал перед откормленным, самодовольным врагом национальной России — Эррио, как все тот же Казем-Бек, удостоясь даже благодарности этого «друга советов» за вернопреданнейшую поддержку международной политики Валлаха-Литвинова.

 

Это было давно — побоище на младоросском митинге в зале Лас-каз, кажется, в 1936 году. Тогда еще с младороссами считалось «Возрождение», где о «главе» и его партии писал хвалебные статьи большой друг младороссов масон Лев Любимов. Этому митингу придавалось исключительное значение, ибо почва подготовлялась на предмет возглавления всей эмиграции Казем-Беком, для чего он выдвигал, выработанную не без участия правых масонских лож «программу-минимум», приемлемую по их мнению для большинства эмиграции.

 

Собрание подготовлялось исключительно торжественное с приглашенном лиц из царствующего дома и цвета русского масонства в Париже. Группы русской национальной молодежи решили нанести младороссам удар именно в этот вечер.

 

В разных местах зала расселись группы национального союза нового поколения, кружка Белой идеи и несколько человек марковцев и корниловцев — офицеров кутеповского корпуса.

 

Казем-Бек вышел на эстраду, как всегда уверенный в себе, величественно улыбнулся первым рядам и красивым, небрежным жестом бросил на кафедру новенький портфель желтой кожи. Он должен был начать с реверанса добровольцам – участникам Белого движения, так сказать, признать милостливо, с высоты величия, их все же жертвенность и кое-какие заслуги...Но не успел «глава» раскрыть рот, как в переполненном зале послышались крики: «Прения… Требуем прения… Почему вы за советских ударников… Долой Казем-Бека!..»

 

Младоросские «ударники» – их было до ста человек – ринулись в толпу, поднялся страшный шум. В воздухе мелькнули стулья... Казем-Бек вскочил бледный на стул и истерически закричал: «Большевики!! младороссы!! сюда, защищайте членов династии!!!»

 

Побоище распространилось по всему залу, стулья сшибались с треском, женщины пронзительно кричали, кого-то сбили на пол, низкорослый младоросс закрывал ладонью разбитый нос… Пахло зловонными газами, разбросанными демонстрантами… У многих вырвали рукава и разорвали пиджаки. Огромный гипсовый бюст какого-то французского «бессмертного» качался над толпой, как бы раздумывая упасть ли ему с высоты пьедестала или нет.

 

Младороссы выскочили из зала на улицу, крича по-французски: «Полис, полис!..» Из двух участков неслись машины. Поле битвы осталось за младороссами. У манифестантов не было командования: руководивший «боем» хоть и военный по воспитанию, но глубоко штатский по духу человек в самом начале боя получил удар по очкам и был сбит с ног.

 

Без руководства все перемешалось. В то время, как одни избивали и теснили младороссов к эстраде, – другие начали кричать: «Выходить из зала!..»

 

Произошло замешательство… в это время прибыла полиция. Свыше 20 человек попали в участок… попали и барышни из кружка «Белой идеи», младороссы уверяли, что они прокусили кому-то руку…

 

После ухода полиции с арестованными, Казем-Бек – уже без кокетства и вдохновения – начал чтение своего доклада. Затея объединения эмиграции вокруг младороссов была сорвана, ибо на другой день «весь Париж» говорил не о казем-бековской «программе минимуме», а о неслыханном в анналах русской эмиграции побоище… Было немного обидно, что «Возрождение» назвало русских молодых националистов – «хулиганами», но с другой стороны чувствовалось большое удовлетворение, что национальная молодежь организовала решительный и активный отпор работе представителей правых масонских лож и рупорам-проводникам в эмиграцию постановлений политбюро и ГПУ.