2020-06-12
68
До Зерновых доков они доехали на омнибусе. Огромную карету, набитую рождественскими путешественниками, тянули десять лошадей. Дорожные корзины ломились от праздничной снеди: жареных гусей, бутылок вина, мандаринов, перевязанных лентами подарков. Четыре передние скамьи почти целиком занимала огромная елка. В воздухе стоял густой запах сосновой смолы, дыма, лошадиного навоза, рождественских ужинов на разных стадиях приготовления и пудингов, которые варились в придорожных трактирах.
– А у меня во рту с утра маковой росинки не было, – сокрушался Эйри.
– И ни у кого из нас не будет Рождества!
– Тяжела жизнь бродячих артистов…
В Зерновых доках по обе стороны от сбегающей к воде лестницы высились сугробы, набережная была покрыта толстым слоем льда. На реке вдали от берега стояли корабли, их мачты были голыми, как ветви зимних деревьев.
В большинстве своем это были обшарпанные торговые суденышки, сновавшие вверх и вниз по Темису, массивные и неповоротливые, с тяжелым днищем, совершенно непригодные для пиратства.
|
|
|
Артия с нетерпением выискивала глазами корабль, о котором рассказывали ее спутники. Будет ли от него прок? Они почему‑то говорили о нём «плавает», а не «ходит», и это не вселяло надежды. Но, по их словам, судно рассчитано на дальние плавания, причем не только по реке, но и вдоль южного побережья – аж до самого Портового Устья. Так говорил Эбад. Значит, это суденышко, по крайней мере, годится для «плавания» по морю.
Но Артия понимала: радоваться рано. С маминой командой случилось что‑то странное. За шесть лет они полностью растеряли боевой дух. И дело было не только в этом. Они всегда были пиратами. Самыми прославленными в мире. Не говоря уж обо всём остальном, как могли эти люди опуститься до того, чтобы бродить по ландонским улицам, хватаясь за любую работу – вплоть до рекламы кофе?! Многие порты (в том числе и само Портовое Устье) смотрели на их племя сквозь пальцы, позволяя пиратским кораблям приходить и уходить, когда им заблагорассудится, черпая выгоду в богатстве, которое приносили Ангелии морские разбойники. Но Ландон – дело другое. Правосудие реяло над столицей, как Республиканский Джек. Судьба любого пирата, как и прочего люда с большой дороги, была предрешена раз и навсегда: если их ловили, они представали перед суровым Олденгейтским судом, а потом отправлялись на виселицу.
Но вот они, ее спутники, – свободно разгуливают по улицам, нимало не таясь, и в ус не дуют.
Неужели им простили их преступления? Или они все сошли с ума?
Сошли с ума – когда она наконец‑то обрела здравый рассудок?!
Она на них не давила. Просто наблюдала. Но в душе у нее поселилось мрачное предчувствие. Она не ожидала, что сумеет в первые же дни найти кого‑нибудь из них. Тем более найти стольких многих и настолько быстро… а потом еще и этот сюрприз…
|
|
|
Что ж. Поживем – увидим…
И тут она увидела корабль, пришвартованный чуть выше дока.
О Боже! Ну и посудина…
– Вот она, наша красавица.
– Это и есть ваше судно? – уточнила Артия.
– Это Кофейный корабль, – ответил Соленый Уолтер. Который «плавает».
Кофейный корабль представлял собой уменьшенную копию настоящего пиратского парусника, раскрашенную в густой коричневый цвет с яркой красно‑желтой каймой по бокам. Совсем крохотное, футов тридцати от носа до кормы, суденышко имело три мачты невеликой высоты, увешанных кокетливыми парусами кремового цвета, такими тонкими, что, казалось, первый же мало‑мальски сильный порыв ветра изорвет их в клочья. На борту было выведено название – «Пиратский кофе». Под бушпритом, тонким, как спичка, красовалась ростра – женская фигура, какими украшают носы всех кораблей: в вытянутой руке женщина сжимала изящную кофейную чашечку. Но что хуже всего – блуждающий взгляд Артии переместился вверх и застыл в недоумении – над «Пиратским кофе» развевался «Веселый Роджер»! Но не настоящий. На черном фоне вместо черепа была нарисована белая фарфоровая чашка, а вместо костей – две скрещенные кофейные ложечки.
– Если вы хоть ногой ступите на борт этой посудины – прошипела Артия, – на ваши головы падет проклятие всего пиратского рода!
– Выше голову, Артия, – сказал Эбад. Голос его звучал натянуто.
И тут Артия поняла, что уже поздно. Проклятие пало! Ибо часть бывшей Моллиной команды уже была на борту. Перегнувшись через поручни кофейного кораблика, ей весело улыбались две физиономии, до боли знакомые с давнего прошлого. Первая, свирепая и заросшая черной щетиной, с черной повязкой на левом глазу, принадлежала Черному Хвату. Другой, круглой как луна, с красным платком на голове и золотыми кольцами в ушах, мог похвастаться Честный Лжец.
– Здорово, ребята!
– Эй вы, слизняки морские! А ну, взять нас на борт!
Свин залаял.
– Заткнись, – несправедливо обидела его Артия. Но Свин и не думал обижаться: радостно виляя хвостом, он поскакал вверх по ловко спущенному трапу, а любимый Моллин попугай настырно летел над его головой, то и дело норовя клюнуть несчастного пса в темя.
– Смотри, кого мы нашли, – сказал Эйри, выталкивая Артию вперед.
Черный Хват уставился на гостью, потом снял повязку с совершенно здорового глаза и присмотрелся внимательнее.
– Нам для этой поездки никто больше не нужен. И самим‑то платят сущие гроши…
– Черный Хват, это же дочка Молли Фейт!
– Никакая она не дочка. Это же парень! Проваливай, мальчуган.
Артия вспрыгнула на трап и размашистым шагом приблизилась к Черному Хвату. И, оказавшись на этой дурацкой игрушечной палубе, едва услышав скрип просоленных досок под ногами, она почувствовала, как по мускулам пробежала радостная дрожь узнавания. Она встала перед Черным Хватом и, подбоченясь, заглянула ему в глаза.
– Стыдись, Черный Хват! И ты тоже, Честный. Посмотри на эту прядь у меня в волосах. Так кто я такая?!
– Ладно, ладно, признал…
Честный Лжец вспыхнул и отвел глаза.
– Я тебя сразу узнал, – произнес он, усмехнувшись. А Артия всё еще стояла перед Черным Хватом.
– Вы должны стыдиться не только того, что не узнали меня, сэр. Я говорю об этом…
– А, ты о кораблике… Верно, – промолвил Черный Хват и смущенно отвернулся. – В свое время мы были лучшими. Ну и низко же мы пали!
– Скажи мне, – спросила Артия. – Кто капитан этой посудины?
– Наниматель сказал, что ему всё равно. Один из нас… – Черный Хват развел руками. – Один человек, – закончил он.
|
|
|
Артия прошлась по палубе, но тут к ней подошли Эбад и Эйри. Они принялись показывать ей люки, трапы, капитанскую каюту. Она оказалась величиной с большое кресло и к тому же была доверху забита тюками с кофе. Точно такие же тюки и бочки громоздились на нижней палубе.
– А вот и команда, – объявил с крохотного юта Соленый Питер.
Артия проворно обернулась.
– Команда?!
На борт поднималась компания палубных матросов, подвыпивших ребят вороватого вида, каких можно встретить в любом питейном заведении окрест.
– Команда – это мы! – заявила Артия.
– Не здесь. И не сейчас, – голос Эбада звучал неуверенно.
– Не нужны нам никакие матросы!
– Кофейный наниматель… его компания… – торопливо перебил ее Эйри. – Представление устраивают они. Им и решать, кто чем будет заниматься…
На снастях миниатюрной бизань‑мачты раскачивался мальчишка. Видать, мачта была прочнее, чем казалась с первого взгляда.
Артия взвилась. Она подскочила к грот‑мачте – единственной, которая, пожалуй, могла выдержать ее вес – и проворно вскарабкалась наверх. Ее фигурка серебрилась в солнечном свете, как ртуть, длинные волосы развевались, будто знамя. Добравшись до верхней перекладины, она уселась на нее и улыбнулась низкому зимнему небу. Вот она, ее мечта, сбывается понемногу, несмотря ни на что.
– Да, сразу видно, Моллина кровь, – прошептал Эбад. – Ничего не забыла.
– Как бы я хотел, чтобы с нами была Молли…
– Молли мертва, – отозвался Эбад. – И ты, и я – мы все это видели. Нам повезло остаться живыми. И малышке Артии тоже.
– Будем действовать осторожно, – предложил Эйри.
– А может, лучше выложить ей всё сразу, напрямик? – вмешался Соленый Уолтер.
Они стояли, нахмурившись, а по хрупким мачтам тем временем сновали чужие моряки, и высоко под самым небом, улыбаясь солнцу, сидела Артия.
* * *
«Пиратский кофе» спустился по Темису к Гренвичу и дальше – к Кабаньему острову.
День наполнился дымкой, запад начал розоветь, а люди всё еще махали им вслед. Вдоль набережных зажглись огни. На мелких льдинках в воде посверкивали желтые искорки.
|
|
|
– Мы с этим кораблем – точь‑в‑точь как Клеопатра на барже в пьесе Шейкспера, – сказал Вускери. – Помнишь, Дирк?
– Еще бы не помнить, – отозвался Дирк. – Разве такой вечер забудешь?..
– Тише, – перебил его Вускери. – Артия идет…
Дирк встревоженно глянул вдоль поручня. Артия стояла рядом, задумчиво глядя на проплывающие мимо берега. Ландонские монументы и большие дома давно сменились деревьями, камышовыми островками, доками, где стояли на чистке перевернутые вверх днищем суда.
Артия подкралась к ним незаметно, как тень. Такой была и Молли. Неслышной. Внезапной – и удивительной.
– Всё равно надо ей рассказать.
– Как хочешь. Рискни, если не трусишь, – ответил Дирк и принялся чистить ногти.
К Кабаньему острову они подошли в сумерках. Маленький Кофейный кораблик проплыл мимо верфи Баджери‑гар с ее высокими черными башнями и бесчисленными складами, пересек трепещущее на воде белесое отражение египетской церкви святого Эдвига в Хоксмуре.
– Пришвартуемся здесь на ночь. Представление начнется завтра.
– Прежде всего – театр, – заявил Эбад. – Обязательно туда сходим.
– В театр так в театр…
Где‑то в глубине души у Артии шевельнулось странное чувство. Будто далеко‑далеко, в Ландонском Тауэре, зарычал лев. Она пожала плечами.
Кофейный кораблик причалил к берегу на мелководье – большие глубины были ему не нужны. Мимо проплывали серые льдины. Пиратская команда сошла на берег, отныне и навсегда являя собой ходячую рекламу «Пиратского кофе».
* * *
Над рекой на Кабаньем острове, незримые в темноте, с хрюканьем рылись в грязи свиньи. На всём пути к театру главные улицы Гренвича были залиты ярким светом фонарей.
– Зачем мы туда идем? – спросила Артия.
– Артия, ты только глянь! Посмотри на эту серую стену, сверху донизу увешанную афишами старых спектаклей и представлений.
Артия взглянула нехотя, только чтобы не обижать своих спутников. Она хорошо помнила этих людей, но сейчас они с каждой минутой казались ей всё более загадочными. И незнакомыми… Долгожданные незнакомцы…
Она вспомнила, как сегодня днем взобралась на мачту, уселась на перекладине. Ей удалось внушить себе, будто она находится на настоящем корабле в настоящем море.
Уолтер с интересом изучал длинную изодранную афишу.
– «Великий Зимбальдо, – читал он. – Волшебник, читающий мысли». Знаю я этого Зимбальдо. Отпетый мошенник! Глядите‑ка – «Мадам Клора Клюве и ее говорящие курочки»!
– Слыхал я кое‑что о ней, – фыркнул Дирк. – И об ее курочках…
У Эбада был ключ от двери на сцену. Парадный вход в театр оказался заколочен досками. Артия решила, что им предстоит заночевать здесь. Малоприятное местечко…
– Сердце кровью обливается, – вздохнул Эйри, – когда видишь, в какое запустение пришел милый старый уголок.
Они вошли, Питер зажег фонарь. Дальше путь лежал вверх по узкой винтовой лестнице. В воздухе навеки застывшим дымом висела паутина.
– Как в старые добрые времена, – тихо молвил Эйри.
В какие еще времена?! Наверно, решила Артия, он однажды видел здесь какой‑нибудь спектакль.
Театр оказался настоящим лабиринтом. Повсюду тянулись коридоры, все до одного неосвещенные. Тусклый луч фонаря метался по стенам, напоминая Артии безмолвные взрывы. Внезапно вся команда пришла в какое‑то лихорадочное возбуждение. Бывшие пираты смеялись, принимали воинственные позы, доставали кортики и делали вид, что атакуют друг друга, шутили, декламировали стихи… Пес, наконец‑то утихомирившись, ходил за ними по пятам. Куда подевался попугай, Артия понятия не имела.
Почему ее спутники так любят театр?!
Эбад сказал:
– Мы с Артией пойдем посмотрим сцену. А вы пока загляните вон в ту комнату.
– Эбад, – сказала Артия. – Этот театр меня ничуть не интересует.
– Артия, пойдем со мной!
– Ладно. Если это так серьезно.
При свете фонаря Эбада они вдвоем углубились в лабиринт темных коридоров. В театре было холодно, но еще холоднее становилось Артии от дурных предчувствий. Можно ли доверять Эбаду? На крайний случай, подумала она, у меня есть пистолет Джека Кукушки…
Эта мысль ей совсем не понравилась. Но если кто‑нибудь из них решит стать ее врагом – он об этом горько пожалеет. Чтобы остановить человека, не обязательно его убивать.
Сцена распахнулась перед ними, как широкая пещера. Кругом были разбросаны позабытые вещи – декорации, о которых никто не вспомнил или не удосужился забрать: полинялое дерево из раскрашенной фанеры, побитый молью занавес, сломанный табурет, оловянная тарелка. Внизу, где когда‑то сверкали огни рампы, тянулся иззубренный частокол разбитых стеклянных чашек без свечей.
Откуда она знает о рампе?! Может быть, когда‑нибудь давным‑давно, в детстве, она бывала на спектакле? Нет, в этом Артия была абсолютно уверена! На это просто не было времени – она всегда ходила по морям с Молли.
– Посмотри‑ка вон туда. – Эбад поднял фонарь. – С потолка свисали веревки, к ним были привязаны причудливые деревянные конструкции для подъема или переноски тяжестей, ныне превратившиеся в груды переломанных досок, неуклюже торчащих во все стороны. Где‑то высоко, среди теней, захлопали крылья, яркие, как цветная бумага. Попугай? Нет, голубь… Артия обернулась к Эбаду.
– И что всё это значит?
– Артия, ты и правда не понимаешь?
Артия ждала, глядя в знакомое, неизвестное, черное как смоль лицо Эбада. (За сценой что‑то мелькнуло – снова голубь? Она не могла понять…)
– Пойдем, посмотрим гардеробные, – сказал Эбад.
– Зачем?!
– Ты их еще не видела.
– Ну и не увижу. Эбад, я и так посмотрела достаточно.
– Нет, девочка моя. Не достаточно. Иди сюда. За мной.
Артия похолодела. У нее снова закружилась голова, как тогда, в Ангельской Академии, когда она ударилась головой о перила, и на нее, словно прилив, нахлынуло давным‑давно позабытое прошлое.
Она поняла, что обязана следовать за Эбадом, и на негнущихся ногах, обутых в высокие черные ботфорты, поковыляла, побрела вслед за раскачивающимся фонарем.
Еще одна лестница. Еще один коридор. Еще одна дверь. На двери висела афиша, почти нетронутая.
– Прочитай, Артия. – Эбад высоко поднял фонарь.
Артия послушно принялась читать. То была афиша давнего спектакля, шедшего много лет назад.
Она прочитала ее три, четыре раза, но всё никак не могла понять, о чём в ней говорится, не могла уловить смысла рисунка – черно‑белой гравюры над заголовком… три палки торчат вверх из продолговатого силуэта, похожего на ломоть сыра… Что это? Может, текст напечатан на языке, которому Молли ее не научила, – на персадском или неддерландском… Артия неплохо знала франкоспанский, кое‑что из африканийского… значит, это не на них…
Нет, дело не в языках!
Эбад молча глядел на нее, не зная, что еще сказать. Разве что напрямик выложить правду…
Положение спас Черный Хват. Он неслышно, по‑кошачьи, подобрался сзади и заговорил хриплым раскатистым голосом, зачитывая афишу слово за словом – откуда он их извлекал? Из памяти?!
– «Для увеселения наших покровителей выступают самые знаменитые актеры Ландонской сцены: миссис Молли Фейт и ее несравненная труппа – пиратская команда знаменитого корабля „Незваный гость“. Сегодня вечером и еще шесть вечеров подряд следите за удивительными приключениями команды „Незваного гостя“, странствующего от Занзибарии до берегов Амер‑Рики. Вы не зря потратите свои деньги! Достойным завершением спектакля станет грандиозная морская битва с заклятым недругом «Незваного» – капитаном дьявольского парусника «Враг» Золотым Голиафом, которого играет мистер Тревис Уайлд…»
– Достаточно, Хват, – прошептал Эбад.
Но Черный Хват, не останавливаясь, неумолимо читал дальше:
– «Вам никогда в жизни не доводилось видеть такого пугающего зрелища – палят пушки, корабли тонут в пучине соленых вод. Будь наше представление еще правдоподобнее, вы бы поверили, что находитесь посреди океана!»
– Хват!
– «Не упустите уникальной возможности испытать радость побед и трагическое низвержение знаменитой королевы пиратов, которую боялись и любили на просторах всех Семи Морей. Ее звали ПИРАТИКА! Места в партере всего по одному шиллингу. Для моряков – специальные скидки, однако вы должны будете документально подтвердить свою принадлежность к морскому делу».
Артия тряхнула головой. Мысли прояснились.
– Вы хотите сказать, что кто‑то поставил спектакль о Молли, ее корабле и обо всех нас? – холодно спросила она.
– Нет, Артия, – ответил Черный Хват.
Артия снова вгляделась в плакат. Странный рисунок изображал корабль. Теперь она это видела. Три мачты. Стройный парусник с поджарыми, как у гончей, боками…
– Это были мы, – сказал Эбад.
– Примерно как эта идиотская затея с рекламой? Понятно. Вы пришли сюда и сыграли спектакль про нашу жизнь на море…
– Артия, – медленно проговорил Эбад. – Жизни на море никогда не было. Только на сцене! Мы жили только на сцене, на этих подмостках – они и были нашей палубой. И эти подмостки, и другие – мы выступали в половине театров от Ландона до шортландской границы. Корабль был ненастоящим, его построили из легкого дерева, смонтировали на полозьях, хитроумно уравновесили так, чтобы, когда по сцене пробегали деревянные волны, он покачивался вместе с ними. Представление было великолепным. Весь город нами гордился. А Молли была нашей главной звездой.
– Мою мать звали Пиратика! Она была пиратским капитаном!
– Твоя мать, – ровным голосом произнес Черный Хват, – играла пиратского капитана. Пиратикой звали ее персонажа. Молли сделала ее знаменитой, а мы прославили ее команду.
– Вы же пираты…
– Мы актеры, Артия. Актеры. И Молли была актрисой. И ты тоже. Гениальное дитя. Ты пользовалась безумным успехом.
– Я помню, – прошептала Артия, и ей показалось, что ее собственный голос прозвучал откуда‑то из далекого далека, – помню, как качалась под ногами палуба…
– Техника. Я же сказал. Как и деревянные волны.
– Деревянные? Нет! Нас окатывало водой…
– Девочка моя, время от времени из‑за кулис выплескивали ведро воды.
– Мачты… я по ним лазала, и вы тоже…
– Корабль был выстроен на совесть.
– Пушки, – бормотала Артия далеким‑предалеким голосом. – Порох…
– Порох такой же, что в фейерверках. А для пущего грохота колотили по металлическим листам.
– Сражения. Мы умели драться.
– Все драки были поставлены и отрепетированы.
– Дворцы губернаторов, – продолжала Артия, но теперь уже беззвучно.
И Черный Хват не ответил ей.
– Всё это было на сцене. Спектакль. Зрительный зал лежал у наших ног. А когда корабль тонул – снова техника – тебя, маленькую девочку, сажали в шлюпку, и ты в одиночку уплывала за кулисы. Публика обливалась слезами.
Пираты, думала Артия, не произнося ни слова. Океаны…
– Я никогда в жизни не бывал на море, – сказал Черный Хват. – Даже на реке меня наизнанку выворачивает.
Эбад положил руку Артии на плечо. Она не сбросила его ладонь – и это показывало, насколько велик ее ужас – сильнее, чем боль, сильнее, чем ярость.
– Но наша Молли – она умерла по‑настоящему, Артия. В тот последний вечер что‑то не заладилось. Пушка, сценическая пушка, наша «Герцогиня» – кто‑то насыпал в нее слишком много пороха. Она взорвалась. Тебя отбросило целой и невредимой, но все тяжелые декорации рухнули прямо на нас. Корабль затонул взаправду – провалился сквозь сцену в подвал.
– Бедная Молли, – вздохнул Эйри из непроглядной темноты за спиной у Черного Хвата.
Только теперь Артия осознала, что вокруг нее собралась вся труппа. Эйри сказал:
– Наша Молли никогда не падала духом, была неистощима на выдумки. Она была нам и королевой, и сестрой, и матерью. В этом, Артемизия, память тебя не подвела.
После театра
Рождество, как водится, покинуло Гренвич сразу после полуночи, под перезвон колоколов на церкви Святого Эдвига.
Артия стояла на пристани.
Вокруг, насколько хватало глаз, тянулся зимний лес корабельных мачт, а наверху уплывала куда‑то на запад полная желтая луна.
Артия смутно припоминала, как протолкалась мимо обступившей ее труппы, по‑прежнему холодная как лед, и отыскала выход через незапертую сценическую дверь – отыскала слишком легко, как будто знала дорогу.
Всё это ей померещилось.
Молли никогда не была пиратом. И Артия не была. Не было корабля, не было его гибели, не было захватывающей жизни, к которой можно вернуться. Ничего этого не было!
Артия наподдала ногой камушек.
Где‑то неподалеку, на настоящем причале, среди фонарей, настоящие моряки хриплыми голосами распевали за работой настоящую матросскую песню.
– Но я же помню…
Нет, подумала она. Ничего‑то ты не помнишь. Драки на шпагах и морские сражения, обеды в роскошных домах, драгоценности, ветер в снастях, резвящиеся дельфины – всё это сплошные трюки, сценическое мастерство… Море понарошку.
Но всё же оно казалось – и до сих пор кажется – настоящим. Более реальным, чем… чем всё что угодно.
«И что же мне теперь делать?» Вернуться к дорогому папочке, ужасному Землевладельцу Джорджу Фитц‑Уиллоуби Уэзерхаусу? А то и в Ангельскую Академию? Ни за что!
Артия бросила взгляд через плечо, на берег, на сверкающую белизной громаду церкви Святого Эдвига. Пение матросов на реке стихло. Вместо него с улицы позади церкви до нее донесся другой звук, гораздо более грозный.
Шум явно приближался. Хрустел под ногами гравий. Ночную тишину прорезал чей‑то нечленораздельный вопль.
Пьяная компания – а я всего лишь беззащитная актриса. Обыкновенная девчонка, которую учили носить книги на голове и падать в обморок. Никуда не гожусь.
Не двигаясь с места, Артия смотрела, как двое мужчин перемахнули через невысокую стену, отделявшую причал от улицы, и разразились хохотом. Они, конечно, заметили Артию и явно решили познакомиться поближе. Люди на вид не бедные, на боках поблескивают шпаги…
– Говорят тебе, это мальчишка.
– И то верно. Иди сюда, парень, выворачивай карманы.
Опять разбойники! Ну для чего им это надо? На бедняков, вроде, не похожи…
Но как могла она, Артия, судить об этом?! Ведь сама она никогда никого не грабила – разве что в тот раз, на Ландонской дороге, да и то взяла только камзол и шляпу. И пиратом она никогда не была…
– Смотри, мальчишка‑то сюда идет. И как только посмел?
– Ты же сам ему велел.
– Разве? Ну и наглец…
Артия помахала им рукой и поклонилась.
– Привет, красавчики.
– Привет! Привет! – пропели они.
В левой руке у Артии был зажат пистолет Джентльмена Джека Кукушки: в следующую секунду его черное дуло было приставлено к носу одного из загулявших разбойников – ноздря к ноздре.
– Черт побери! Да парень вооружен!
– Верно, разрази меня гром!
Движением легким, как вздох, Артия вытащила у первого разбойника из ножен шпагу.
Потом она отступила на шаг и, весело улыбаясь, крутанула шпагу в воздухе.
– Как вы верно заметили, ребята, выворачивайте карманы. Будьте добры выложить деньги на этот камень.
Двое злополучных грабителей, которым выпало несчастье наткнуться на Моллину дочку, икая и поскуливая, сделали, как им было велено. Потом запросились домой.
– Но мне нравится ваше общество, господа, – возразила Артия, складывая в карман извлеченные из разбойничьих сюртуков ценности.
– О, нам тоже, нам тоже, но прошу вас, нас ждут к ужину. Понимаете, не хочется расстраивать бедную Нэнни…
– Боже мой, никакой галантности! Неужели ни одному из вас не хочется потанцевать под луной? Вынимай шпагу, ты, у которого она еще осталась. То, что ты умеешь грабить народ в порту, если тебе позволят, я уже понял. Посмотрим теперь, умеешь ли ты драться.
Даже в слабом лунном свете, в бледных отблесках церкви святого Эдвига, Артия увидела, как позеленели щеки высокородных джентльменов. Тем не менее, тот, у которого осталась шпага, всё‑таки вытащил ее.
Он двигался довольно быстро, но Артия была куда проворнее. Мгновение спустя его оружие, крутясь, полетело в темные воды Темиса, а еще через секунду все пуговицы на его штанах были срезаны, и брюки свалились к щиколоткам. Это был Моллин коронный удар, пусть и отработанный на сцене.
Со штанами вокруг щиколоток несчастный джентльмен торопливо заковылял прочь. Второй рухнул на колени, жалобно скуля.
– Пропади вы пропадом, сэр. Встаньте.
– Не убивайте меня!
– Я никого никогда не убиваю. Нет нужды. Я для этого слишком ловок. Дай‑ка мне свои ножны. Шпага твоего приятеля досталась рыбкам. Там ей куда больше нравится.
Противник не спорил.
Пристегнув шпагу себе к поясу, Артия зашагала по берегу, по блестящему, скользкому ото льда гравию, смеясь и напевая себе под нос. Она ни о чём не думала, не встречала больше никаких препятствий – словно сама ночь понимала, что ей нужно.
– Ко мне вернулся разум, – напомнила Артия Гренвичской пристани и надежным крутобоким торговым судам с ветвистыми, как рога, мачтами. Вверх по Темису шел прилив, и корабли на якорях слегка покачивались. В небе лукаво усмехалась сочная как апельсин, золотистая луна.
Пиратов‑актеров в театре уже не было. Собравшись вокруг стоящего на якоре «Пиратского кофе», они запускали в реку кораблики, аккуратно сложенные из вощеной бумаги с напечатанным на ней текстом. У каждого из этих корабликов, в крошечном черепке с маслом, теплился тоненький фитилек. Миниатюрный флот уплывал всё дальше, и язычки пламени трепетали на ветру, словно крылышки бабочек. Желтый пес скакал по берегу, гавкая корабликам вслед.
– Древний индский обычай, – пояснил Вускери, не поднимая глаз. – Бумажные кораблики с огоньками. Сейчас, правда, неподходящее время года… но в нужный сезон никак руки не доходят. Говорят, приносят удачу…
– Откуда ты знаешь, ты ведь никогда не бывал в Индее? – поинтересовалась Артия.
– Это было в одной из пьес Пиратики, – ответил Дирк. – Шикарный был спектакль. Публика аплодировала часами. Боже мой, я этим воском все ногти себе загубил…
– Неужто никто из вас никогда не бывал в море? – спросила Артия.
Взглянув на нее, они поняли, что она немного успокоилась. Улыбалась, кивая вслед уплывающим вдаль корабликам. Даже погладила Свина…
Они вздохнули с облегчением. Снова стали храбро смотреть ей в глаза. Она успокоится, наша Артия… Моллина кровь… Бедняжка, надо быть с ней бережнее…
– Ни один из вас? – повторила она.
– Я был, – отозвался Эбад.
– Значит, ты ходил по морю?
– А как же! Меня привезли в Ангелию из Африкании, когда мне было девять лет, и продали в рабство. Мне предложили на выбор: или отрабатывать проезд, или лежать и гнить в вонючем трюме. Я, понятно, предпочел работать. Лазал по мачтам, вычерпывал воду из трюма, мыл палубу…
– В рабство… – пробормотала Артия.
– Да, было дело. Потом я стал актером. А теперь рекламирую «Пиратский кофе»… – Эбад протянул ей листок вощеной бумаги.
– Что это?
– Это тебе.
– Хочешь, чтобы я тоже сделала бумажный кораблик, Эбад?
– Только не из этого. Мы складывали из кофейных плакатов. Но это – совсем другое дело. Это подарок, на память о прошлом.
Эйри склонился к ней и сказал:
– Это знаменитая карта Острова Сокровищ. Та самая, за которой охотился Золотой Голиаф на «Враге». Ну, в спектакле…
– Но, – уточнила Артия, – на самом деле сокровищ не существует, правда?
– Это всего лишь реквизит. Часть спектакля. Дорог нам как память, больше ничего…
Они вложили свернутую карту ей в руки.
Разворачивая карту, Артия заметила, что остальные актеры отступили в сторону и пристально смотрят вслед своим светящимся корабликам. Только Эбад и Эйри остались рядом, стояли и не сводили с нее глаз, наблюдали. Эйри казался прозрачным, как чистая вода. А Эбад… Эбад, как показалось ей с самого начала, был полон секретов. Без сомнения, у него были на то свои причины… он был рабом. Интересно, а в прошлом, давным‑давно, он тоже был таким… таинственным?
Артия посмотрела на бутафорскую карту. Размашистая линия очерчивала остров в темно‑синем море. Вокруг скачут дельфины. В уголке – корабль, точь‑в‑точь такой же, как на афише в театре, корабль, который она не узнала, потому что он был ненастоящим.
Вдоль края острова тянулось хитросплетение букв. Какой‑то секретный шифр? Они не имели никакого смысла: OOP, TTU, F… A… B… M и H…
Как же здесь холодно! Вощеную бумагу тронула изморозь. Но нижний край карты заканчивался не так, как положено. Вдоль него тянулась черная, словно обугленная полоса.
– Нижняя часть карты… и острова… обгорела, – сказала Артия. Но Эбада и Эйри уже не было рядом: они присоединились к остальным: стояли и смотрели на уплывающие вдаль кораблики.
Над ее головой кружилась птица. Голубь? Чайка? Попугай…
– Восемь кораллов! – закричал Планкветт. – Попка хочет дублон. Попка хочет луидор.
Артия протянула руку.
– Сюда, Планкветт.
Попугай ловко спикировал вниз и вцепился когтями в манжету краденого камзола Артии. Потревоженный его крыльями воздух потрескивал от мороза, будто огонь костра.
– При взрыве, – сказала Артия попугаю. – Карта обгорела при взрыве, да? Ты и я. Я и ты…
Попугай вытянул шею, клюнул блестящую рукоять шпаги, которой, похоже, никто больше не заметил, и подмигнул Артии круглым, как у ящерицы, глазом.
Глава третья
Гусь и гость
На следующий день после Рождества Феликс Феникс сел в первый попавшийся дилижанс. К тому времени он по заснеженным полям и пустошам дошел до самого Хаммер‑Смити. Глядя на него – без шляпы, в залатанной одежде, с ног до головы перемазанного в саже, – хозяева таверн давали ему от ворот поворот прежде, чем он успевал достать деньги. Однако их дочери, жены и служанки, по достоинству оценив его глаза, волосы, лицо и фигуру, бежали вслед и угощали его то подогретым вином, то хлебом с сыром, то половинкой ананаса. Так он обзавелся теплым шарфом и шапкой. На вид Феликс казался счастливчиком, однако на голову ему почему‑то всё время сыпались неприятности. Об этом он и размышлял, бредя по сугробам.
В Хаммер‑Смити он переночевал в амбаре, в компании нескольких блох.
Дилижанс, наполненный пассажирами, как бочка селедками, оказался на редкость медлительным. Он останавливался повсюду: в каждой деревушке, на каждом хуторке, возле каждой выселки – Ранний Двор, Барнсов Двор, Йоркистер…
Морозный день был хрустким от инея, и в дилижансе было немногим теплее, чем снаружи. Феликс начал спрашивать себя, зачем он вообще едет в Ландон. К работе, предложенной ему, следовало приступить еще вчера, рождественским вечером, – его подрядили рисовать портреты на званом ужине, в богатом доме неподалеку от ландонского Истминстера. Вряд ли наниматель до сих пор нуждается в его услугах…
К тому же один из пассажиров, не в меру любопытный господин в праздничном платье, чрезмерно заинтересовался личными пожитками Феликса:
– Перстень рубиновый, верно?
– Стекло.
– А выглядит совсем как рубин.
– Нет.
– А я уж было подумал – ну и странное дело: молодой человек, не блещущий богатством, и вдруг щеголяет рубиновым кольцом.
– Я же сказал, это стекло…
Любопытный не отставал. Будто заводная игрушка, он без конца повторял и повторял одну и ту же фразу. Но затем неосторожно придвинулся к Феликсу слишком близко, и амбарные блохи, которым только подавай новых знакомых, переползли на него. Любопытный господин тут же отодвинулся, почесываясь и недовольно ворча.
– Нечего пускать в дилижансы всяких бродяг, – проворчал кто‑то.
Феликса стали побаиваться. И поэтому оставили в покое. Медлительный дилижанс дотащился до Рыцарского Моста, остановился, поехал дальше. Проваливаясь в усталое полузабытье, Феликс подумал: человек‑леопард, который ограбил его, почему‑то тоже решил, что рубин настоящий. Но ведь такой опытный вор должен лучше разбираться в драгоценностях?
Феликс проснулся, когда дилижанс подъезжал к Кресту Святой Благодати. Выглянув из окна, Феликс тотчас же заметил кучку собравшихся во дворе людей – возможно, они поджидали дилижанс. А вон та компания ландонских констеблей в черных мундирах с латунными пуговицами? Они что, тоже ждут его прибытия?
Феликс слишком поздно понял, что его подстерегает новая опасность.
В окно просунулось широкое лицо с бакенбардами, увенчанное черной форменной шляпой:
– Добро пожаловать в Ландон, Джек Кукушка!
Пассажиры встревоженно зашушукались:
– Сидел тут с нами всю дорогу…
– Ждал, пока нас нагонит его негодяй‑сообщник! Хотел нас всех ограбить!
– Да еще и блох напустил!
Феликса вытащили на обледенелую мостовую. Любопытная толпа разразилась восторженными криками.
– Поймали! Джека Кукушку поймали!
– Видимо, нет смысла говорить, – обратился Феликс к констеблю с бакенбардами, – что я не Джентльмен Джек Кукушка? И не его сообщник…
– Можешь говорить всё что угодно. Попытка ограбления, угроза насилия; а еще ты помешал дуэли двух джентльменов. Да, да, не отпирайся! Вчера из Заячьего Моста на Роугемптонской дороге прискакал гонец и рассказал о твоих подвигах. Сообщил, что ты на свободе и, судя по всему, направляешься в столицу. Дал, надо сказать, подробное описание твое внешности. Удивительно, что тебя до сих пор не поймали, с такой‑то рожей… Признавайся, где твоя маска? Небось, в карман запихал?
– Нет.
– Значит, коварно выкинул по дороге!
Подошли остальные констебли, очень веселые и довольные собой. Они принялись хлопать друг друга по спине, а пару раз даже хлопнули и Феликса – так радовались, что поймали его.
Феликс недоумевал: как Джеку Кукушке, который явно был не слишком‑то силен в разбойничьих делах, удалось заработать столь грозную репутацию? Арестовывать его явились десять констеблей, вооруженные до зубов дубинками и кремневыми ружьями.
– Ты проследуешь с нами до ближайшего полицейского участка, – любезно сообщил ему бакенбардный констебль. – А потом отправишься в Олденгейтскую тюрьму. Но не волнуйся, за решеткой ты надолго не задержишься. Суд будет скорым. Не пройдет и недели, как тебя вздернут, – обрадовал он Феликса. И добавил доверительно: – Всё, что ты скажешь, может быть использовано против тебя.
Под смех и улюлюканье толпы Феликса Феникса повели по улице.
Обледенелая, будто залитая жидким стеклом мостовая была очень скользкой. С крыш и водосточных труб свисали гигантские сосульки. Вдалеке блеснула река. В дилижансе говорили, что этой ночью Темис в одночасье замерз от Стрэнда до кварталов далеко за Ландонским мостом. Сейчас Феликс воочию в этом убедился. Вода стала твердой и белой, как глазурная корка на пироге.
Но стражники уже сворачивали на другую улицу. Точнее, попытались свернуть.
Потому что с этой самой улицы им навстречу вихрем летело нечто белое, увенчанное длинной белой же шеей с грозно торчащим здоровенным оранжевым клювом. Нечто противно орало, шипело и размахивало в воздухе двумя огромными белыми крыльями.
Констебли кинулись врассыпную, но столкнулись с человеком, который гнался за странным существом, чертыхаясь и вопя во всё горло:
– Лови гуся!
– Так это гусь?!
– А я‑то думал, ангел!
Констебли скользили по льду, налетали друг на друга и падали. Доблестный гуселов, пытаясь удержаться на ногах, ухватился за Феликса – единственного, кто в тот миг стоял более или менее прямо. Вместе они закружились по скользкому льду в головокружительной польке, то и дело спотыкаясь о булыжники и лихо перескакивая через распростертых на мостовой полисменов, весьма этим недовольных.
Кружась в бешеном танце, преследователь решил поведать Феликсу о своих несчастьях:
– …Лавочник, каналья, обещал, что гусь будет уже ощипан и готов к жарке – а он, гляди‑ка, живехонек! Вырвался и упорхнул! Гоняюсь за этой мерзкой птицей с самого Рождества!
Наконец гуселов выпустил Феликса и устремился к реке – туда, куда убежал гусь. Феликс по инерции покатился за ним.
Констебли барахтались на льду. Кое‑кому удалось подняться на ноги, и они, отряхиваясь и громко бранясь, поспешили следом.
– Лови гуся!
– Лови беглеца! Это Джентльмен Джек Кукушка!
Случайные прохожие цеплялись друг за друга, жались к стенам домов, ловко уворачивались от вконец рассвирепевшего гуся, зеваки распахивали окна, выглядывали на улицу, и сброшенный с подоконников снег падал на головы преследователям.
– Лови Джека Кукушку!
– Кукушку? Вон ту здоровую, белую? Да какая же это кукушка? Это гусь!
– Джентльмен Джек Гусь? Никогда о таком не слыхал!
В конце улицы открылась набережная, уставленная каменными львами в снежных шапках и рослыми статуями античных героев. Гусь лихо перемахнул через перила и, расправив крылья, устремился в прозрачное синее небо.
Феликс, словно тоже вознамерился улететь, сбежал вниз по лестнице так стремительно, что даже ни разу не поскользнулся.
Гуселов притормозил, размахивая кулаками, любопытная толпа хлынула на набережную и преградила дорогу констеблям.
Под лестницей, на галечном берегу, лед был покрыт плотным настом. Феликс помчался по берегу, оставляя замерзшую реку по правую руку.
Однако вскоре лед начал наползать на берег, громоздясь высокими торосами, буграми и причудливыми, похожими на раковины конусами. Феликс остановился, задыхаясь, и оглянулся. Сзади никого не было.
Зато впереди – прямо на замерзшей реке – собралась целая толпа. Люди медленно танцевали на льду – нет, понял Феликс, катались на коньках.
Две юные леди в отделанных мехом бархатных нарядах замахали Феликсу руками:
– Как чудесно! Темис замерз! Вот замечательно! Идите к нам!
– И впрямь чудесно, – согласился Феликс, приблизившись.
– Мы пойдем вниз до самого Гренвича – или до Шипвича – я уж забыла, докуда. Пойдемте с нами, нет, правда! Смотрите, у нас с собой коньки нашего брата – он не придет, со вчерашнего вечера дуется. И еще у нас есть горячие каштаны и шоколад, и сэндвичи…
Девушки очаровательно улыбались, соблазняя Феликса. Впрочем, долго упрашивать его не было нужды. Это был путь к спасению, да еще и под таким очаровательным прикрытием.
– Вы слишком добры, – сказал Феликс.
Феликс ни разу в жизни не стоял на коньках – как‑то не выдавалось случая. Но Гренвич находился на достаточном расстоянии от ландонской полиции. Никто не станет искать его в компании конькобежцев.
С помощью девушек – которых, кстати, звали Фэнни Кофе и Энни Кофе – он натянул коньки, поднялся на ноги – и тотчас же снова сел. Поддерживая Феликса под руки, девушки помогли ему встать и сказали, что научат его кататься.
Конькобежцы скользили по реке широкими кругами, нарезая на льду серебристые спирали. Феликс то и дело посматривал на берег. Вода под ледяной коркой была не видна, и точно так же не видны были полицейские на берегу, хотя издалека то и дело доносились приглушенные крики.
Феликс с девушками пустились в путь.
– Хотите горячий каштан, дорогой мистер Феникс?
Девушки, опытные фигуристки, выписывали на уснувшем Темисе изящные фигуры и на ходу потчевали Феликса каштанами и шоколадками.
– Мы едем посмотреть на забавное представление, которое устраивает наш дядюшка. Понимаете ли, он торгует кофе…
– В самом деле? – вежливо удивился Феликс.
– Смотрите, гусь! – нежным голоском проворковала Фэнни. – Боже мой, он улетает зимовать на юг!
Ландон быстро уплывал вдаль, уходил из виду по обоим берегам реки, словно клубок ленты, которую сматывают навстречу движению, но она почему‑то всё равно остается впереди. На проплывающих мимо берегах темнели парки, высились ворота, церкви, памятники. Реку то и дело перекрывали мосты – они спешили навстречу путникам, громоздились над головой и исчезали, скрываясь в вихре сверкающего льда.
После физических упражнений и горячих закусок мороз уже не казался таким сильным. К тому же Феликс обнаружил, что блохи покинули его, то ли избрав себе спутников посочнее, то ли просто перемерзнув на холоде.
* * *
– Вот он, наш наниматель…
Наниматель оказался маленьким толстым человечком в камзоле из лучшей парчи кофейно‑коричневого цвета, в подбитой мехом накидке поверх него и в шляпе с алым плюмажем. На лацкане поблескивала золотая брошь, на пальцах сверкали бесчисленные перстни. Вот кого стоило бы ограбить!
Настроен наниматель был отнюдь не дружелюбно. Он расхаживал по палубе «Пиратского кофе», заложив руки за спину.
– Вам полагалось переночевать в старом театре, Вумс, а не в таверне. Вот для чего я дал вам ключи от входной двери!
– Ночь была дюже холодная, сэр.
– Холодная? – Наниматель взмахнул полами плаща. – Вы что, не могли развести огонь?
– Все здание могло вспыхнуть.
– Туда ему и дорога. – Крохотные глазки остановились на Артии. – А это что за мальчишка? Я такого не нанимал.
– Верно, сэр. – Эйри выступил вперед и склонился в раболепном поклоне. – Это мой племянник.
– Эй, ты, – окликнул наниматель Артию. – Ты кто такой?
– Арт Стреллби, – представилась Артия и отвесила маленькому толстому чудовищу поклон из поклонов – настолько высокомерный, что любому мало‑мальски чувствительному человеку он показался бы оскорбительнее пощечины.
– Стреллби?! – Наниматель презрительно фыркнул. – Не имя, а какое‑то сценическое прозвище.
– Верно, сэр. Однажды на сцене взорвалась пушка, и взрывом меня отшвырнуло в сторону. Вот я и взял себе такое имя.
Наниматель заковылял прочь – осматривать Кофейный кораблик, проверять, не испортил ли кто‑нибудь запасы драгоценного кофе, опрометчиво прислонившись, а то и уснув на мешках и бочках, которыми были уставлены и палуба, и трюм. (Разумеется, во время плавания на них будут и спать, и прислоняться, потому что на всём судне больше негде было преклонить голову, кроме крошечной каюты, которую уступили Артии.)
– Река замерзла до самого Ландона, – сообщил наниматель Эбаду. – Ты хоть раз в жизни видел снег?
На какой‑то миг лицо Эбада стало высокомерным, как поклон Артии, но уже в следующее мгновение расплылось в идиотской улыбке.
– Ух ты! – воскликнул он. – А я‑то гадаю – что это за холодная мука с неба сыпется?
Пираты‑актеры сдвинули брови, из последних сил сдерживая смех.
– Скорее снимайтесь с якоря, – приказал наниматель. – Не хватало еще, чтобы эта посудина вмерзла в лед.
– А как же плата? – поинтересовался Эбад.
– О ней не беспокойтесь. Получите в Портовом Устье.
– Мы так не договаривались!
Артия молча следила за происходящим. Она выжидала. Теперь у нее были другие планы.
Перспектива раскошелиться привела нанимателя в уныние.
Эбад продолжал настаивать.
– Будьте вы прокляты! – вскричал наниматель. – Вот тебе пара гиней. На первое время хватит! И уберите этого грязного пса от моего кофе…
– Свин чистый! – возмущенно вскричал Уолтер.
– Собаки не бывают чистыми. А это еще что за птица?
– Попугай.
– Он говорящий?
– Планкветт, ты говорящий? – спросила попугая Артия.
Планкветт проорал с идеальным произношением:
– Пиратский попугай. Попугайские пираты.
Наниматель осклабился – это была его первая улыбка. Зубы у него были такие острые и страшные, что, казалось, он их специально затачивает.
– Хорошо, хорошо. Пусть разговаривает на потеху публике. Да, и подумайте о капитане. Не бывает пиратских шаек без капитана!
– Ой, гляди, снег! Снег! Совсем как мука, только холодная! – не унимался Эбад, прыгая по палубе с зажатыми в кулаке гинеями.
* * *
Для Феликса, Фэнни и Энни закат в тот вечер выдался красным, с сумасшедшими проблесками зеленого пламени по горизонту. Такой закат, к вашему сведению, называется попугайским.
Вдоль берегов реки, затянувшейся льдом вплоть до самого Кэмберского Колодца и Глубокого Брода, там и тут, будто глаза тигров, мерцали горящие жаровни и трепетали на ветру, как красные тряпки на шестах, зажженные факелы. Однако дальше лед истончался, и путешествовать по нему стало рискованно. Конькобежцы прижались к берегу.
– Так нам до Гренвича не добраться. Может, наймем карету? – предложила Фэнни.
Энни возразила:
– Дядя сказал, что если мороз вдарит по‑настоящему, никакой потехи не будет. Гляди, впереди река уже замерзает, так что мы всё равно их не застанем.
– Чего мы не застанем? – спросил Феликс.
– О, всего лишь дурацкого рекламного кораблика. Неважно! Тетушка живет на Черной Вересковой Пустоши. Пошли туда. Феликс, вам там понравится! Поужинаем, а потом, Феликс, вы нарисуете наши портреты. Вы же обещали!
* * *
На погруженной в ночную тьму Черной Вересковой Пустоши тоже кое‑где горели факелы, указывая путь от деревушки к громадному тетушкиному дому. Сидя в карете, Феликс любовался открывающимися видами, на которые ему то и дело указывали непрестанно щебечущие девушки. В том числе и на стоящую среди деревьев на высоком холме Гренвичскую обсерваторию, где создается Время.
Подъездную дорогу к дому тетушки Кофе освещали газовые фонари.
Феликс не раз бывал в богатых домах, всё время в разной роли – то певца, то художника, и даже – правда, было это давным‑давно – гостя. (Если уж на то пошло, давным‑давно он и сам жил в таком доме – доме своего отца. Но об этом Феликс старался не вспоминать.)
Так или иначе, привычный к таким вещам, он мгновенно осваивался в самом роскошном дворце. Несмотря на неприглядного вида камзол, шляпу и шарф, тетушка Кофе, как и предсказывали девушки, была рада приветствовать Феликса. Не прошло и пяти минут, как его усадили у пылающего камина в просторной гостиной с салатово‑зелеными стенами, подали чай на синем фарфоровом сервизе, и принялись развлекать светскими беседами. И всё шло прекрасно…
…пока не открылась дверь.
– Мистер Гарри Кофе, – объявил дворецкий.
– Гарри, какими судьбами? – изумилась тетушка. – Ты же говорил, что будешь занят – у тебя дуэль в Роугемптоне, или я ошибаюсь?
– Это было вчера, – поправила ее Энни.
– И всё вышло совсем не… – хотела добавить Фэнни.
– Совершенно верно, – прорычал новоприбывший мистер Кофе. – Всё шло просто замечательно, но тут явился какой‑то жалкий болтун и испортил нам всё дело. Испоганил мне всё Рождество! И старине Перри тоже!
Феликс Феникс уже понял, что злосчастная Судьба сыграла с ним очередную шутку.
И, не дожидаясь, когда крохотные, как пули, глаза Гарри остановятся на нём, а толстые губы скривятся, чтобы изрыгнуть страшное проклятие, Феликс Феникс вскочил на ноги и раскланялся.
– Это еще что такое? Как ты здесь очутился? Да что ты тут… Гоняешься ты за мной, что ли?!
– Это тот самый джентльмен, с которым ты хотел драться на дуэли? – осведомилась тетушка, оживляясь. – Теперь он наш гость, так что постарайся, пожалуйста, обойтись без кровопролития.
– Ни за что! – взревел Гарри. – Черт побери! Этот человек – Джек Кукушка, самый грозный разбойник во всей Англии! За его голову назначена награда в пятьдесят крон, и я, – гнев Гарри сменился алчной радостью, – непременно ее получу! Пилчард, – окликнул он дворецкого. – Немедленно отправляйся в Черную Пустошь и зови констеблей!
– Ой, – воскликнула Фэнни. – Как интересно! Но, тетушка, пока Феликса не отвели в Олденгейтскую тюрьму и не повесили, можно, мы покажем ему модель дядюшкиного Кофейного кораблика в столовой? Ему ужасно хочется посмотреть на нее. Вроде последнего желания…
Не успели тетушка, Гарри и дворецкий Пилчард произнести ни слова, как девушки подхватили Феликса под руки и чуть ли не бегом вытащили его в соседнюю дверь.
– Вот она, модель…
– Не будь идиоткой, Энни! Скорее по коридору. Теперь в окно… Видите вон там башню обсерватории? Она вся в ярких огнях. За тем холмом будет дорога к реке…
Феликс вылез из окна и с высоты семи футов прыгнул в снег.
До сияющей Гренвичской обсерватории было несколько миль, а до мрачной Олденгейтской тюрьмы – по‑видимому, гораздо ближе. Но Феликс привык не только гостить в богатых домах – ему было не привыкать и спасаться из них бегством.
Лед тронулся
Артия прочитала список из десяти портов, куда им предстояло зайти. Допохорон, Маргаритины Врата, Тараньи Врата, Довер, Тюремное Гнездо, Святой Леонард и Дракон, Бриг‑Таун… Если идти вдоль береговой линии и по дороге останавливаться в каждом городке, путь до Портового Устья займет целый месяц. А то и дольше, смотря, какая установится погода.
Но Кофейный кораблик – посудина хлипкая. Поневоле придется жаться к берегу.
К тому же, несмотря на все хлопоты нанимателя, этой ночью они застряли‑таки в толстом льду возле Роттенхита. Бросили якорь. Нанятые матросы – настоящая команда – тут же сошли на берег и отправились пьянствовать в ближайший городок. И до сих пор не вернулись…
– Ну вот, ни вперед, ни назад… Совсем как в полосе штилей, что на пути к югу от Северной Амер‑Рики, – это был голос Эйри.
«Ничего подобного, – подумала Артия. – Мы вмерзли в лед – это скорее похоже на Арктику». Но всё равно спросила у Эйри:
– Откуда ты знаешь про полосу штилей? Ты ведь никогда не бывал в море.
– В спектакле мы играли, будто проходим там.
Под полуденным солнцем лед начал таять. Но, лишенный настоящих матросов, корабль не тронулся с места.
Знаком ли ей лед? Да… Айсберги плавают вокруг, как зеленовато‑белые паруса… И полоса штилей – ее она тоже знала не понаслышке. Ни малейший ветерок не наполняет паруса, поэтому «Незваный гость» приходится тянуть на буксире тремя шлюпками на веслах.
– Что ты там высматриваешь, Артия? – спросил Соленый Питер.
Артия сморгнула и вместо воображаемого океана увидела берег реальной реки.
– Кто‑то бежит, – сказала она. – Кто‑то бежит, а за ним гонятся… верхом…
– Гляньте‑ка, – к ним подошел Соленый Уолтер. – Во парень дает! Сиганул прямо с моста… Ух ты! Ну и приземление. Теперь он катится на коньках… нет, просто скользит по льду.
Они с интересом наблюдали за погоней, а где‑то высоко у них над головами истошным голосом вопил попугай – сверху ему было видно лучше.
К востоку от вмерзшего в лед Кофейного кораблика под утренним солнцем появлялись широкие прогалины открытой воды. Но ближе к берегу лед всё еще оставался крепким. Прошлой ночью ударил сильный мороз, и кораблик потрескивал под натиском колющегося льда.
– Того и гляди, ко дну пойдет. В такой‑то ледяной воде.
– Смотрите, – добавил Эйри, облокачиваясь о поручень. – Чуть не провалился…
По лесистому берегу реки, среди амбаров и складов, метались всадники. Они явно не желали рисковать, спускаясь на предательскую полузамерзшую реку.
– Это констебли.
– Значит, он преступник, убегающий от правосудия, – заключил Уолтер.
«И я его знаю», – подумала Артия.
Точнее говоря, она узнала камзол – когда‑то он принадлежал ей. Этого человека она недавно ограбила на Уимблийской Пустоши.
Феликс Феникс поднял глаза и печально посмотрел на корабль. «Пиратский кофе» как две капли воды был похож на модель, которую он мимоходом успел заметить вчера, когда Фэнни и Энни тащили его к окну. Всю ночь он спасался бегством. То мерз от зимней стужи, то согревался от быстрого бега.
Феликс добежал до кромки льда и остановился.
Один из констеблей поднял к плечу ружье, из его дула вырвалась струйка дыма, вспыхнуло яркое пурпурно‑желтое пламя и послышался громкий треск.
Артия показала на Феликса.
– Поднять его на борт! – велела она.
– Но он преступник! – запротестовал Эйри.
– Сомневаюсь!
Эбад кинул на лед конец веревки.
Феликс обвел взглядом столпившуюся вдоль борта команду «Пиратского кофе» и заметил Артию.
Полицейские на берегу открыли огонь. Но стрелки из них были неважные, а может, казенные ружья никуда не годились.
– Эй, ты! Хватай конец и лезь сюда! – заорал Эбад.
Феликс кивнул и ухватился за веревку. С палубы дернули, Феликс перелетел через полынью и ударился ногами о борт. В следующее мгновение его уже перетаскивали через поручень Кофейного кораблика.
Феликс сел на палубу.
Преследователи на берегу заорали. Громко затрещали ружья. Пара пуль ударилась в борт. Планкветт, восседавший на верхушке бизань‑мачты, вспорхнул с оскорбленным криком и, громко хлопая крыльями, спрятался среди парусов.
Артия перегнулась через поручень. В руке у нее был пистолет Джека Кукушки. Она прищурила левый глаз, тщательно прицелилась и нажала на спусковой крючок. Разумеется, ей никогда не доводилось стрелять из настоящего пистолета – раньше всё происходило на сцене, и пули, само собой, были бутафорскими… Отдача пронзила руку до самого плеча – разве это ощущение не было ей знакомо?! На берегу, сверкнув на солнце латунными пуговицами, у одного из полисменов слетела с головы шляпа.
Артия снова выстрелила, второй пулей сбив шляпу с головы еще одного констебля.
– Пули! – потребовала она, глядя на берег.
– У нас нету пуль!
И тут возле нее возник Феликс. Он протянул ей три пули Джека Кукушки, которые не успел вернуть, а еще вложил в руку отделанный серебром пистолет, позаимствованный у Гарри и Перри.
Артия взвесила новый пистолет в руке – он был чуть легче первого. Она подняла его и выстрелила, сбив сразу две шляпы.
Полицейские запаниковали. Лошади понесли. Может, сами, но, скорее всего, их пришпорили констебли.
Артия методично перезаряжала пистолеты, как ее учила Молли. Собравшаяся вокруг команда смотрела на нее в благоговейном молчании.
Лишь молчание Феликса было совсем иным. Спокойным и суровым.
– Хватит, Артия, – остановил ее Эйри. – Смотри, они уже разбежались.
– Ты забыла, – угрюмо проворчал Черный Хват. – Мы не пираты, мы актеры. А теперь ты сделала нас преступниками в розыске, да еще на вмерзшей в лед лодчонке.
– В них стреляла только я, – возразила Артия. – Значит, и разыскивать будут только меня.
– А я бросил веревку. Освобожденный раб, к вашим услугам, – сказал Эбад. – Охота на людей мне претит, друзья.
Он развернулся на каблуках и ушел. Эйри последовал за ним.
– Ты старалась никого не ранить, – сказал Феликс Артии. – Стреляешь ты неплохо, это даже я понял. Почему?
– Я тебе уже говорила. Не люблю наносить увечий. И никогда никого не убиваю.
– Верно, говорила…
Он взглянул на Артию. Да, это и вправду девушка. И на ней всё еще были его камзол и плащ, хотя шляпу она сменила. Волосы у нее были темно‑каштановые, с удивительной прядью цвета лисьего хвоста, струящейся справа. Так кто же она – хитрая лисица или кровожадный леопард? И то и другое, решил он.
У него и в мыслях не было хранить пули, до этой минуты он даже и не вспоминал о них. Они оказались у него потому, что его пальцы рефлекторно сжались, когда разбойник заговорил о перстне со стеклянным камнем.
– Чем я могу отплатить за спасение своей жизни? – спросил он у лисы‑леопарда.
Артия бросила на него быстрый взгляд. Глаза были холодны, как сталь.
– Расслабься! Просто подвернулся предлог потренироваться в стрельбе из пистолета. Высадим тебя на следующей остановке.
– Констебли доложат о тебе.
– Верно, – согласилась Артия. – Но мы всегда можем сделать вид, будто по ним стрелял ты, а не я.
Феликс рассмеялся. Смех его – звонкий и мелодичный – так понравился Артии, что она даже на мгновение заслушалась, но только на мгновение. Пришла пора воспользоваться случаем, подвернувшимся так кстати.
Она шагнула вперед.
– Слушайте, – сказала она своим пиратам‑актерам, столпившимся вокруг в кружевах и плюмажах, с монетами в ушах и кортиками за поясами. – Впереди лед уже растаял. Снимаемся с якоря, пока полицейские не вернулись.
– Но наши моряки всё еще на берегу, – пробормотал Уолтер.
– Плевать! – отрезала Артия. – Мы сами поведем корабль.
Эбад стоял на баке и смотрел на Артию непроницаемым взглядом. Эйри сказал:
– Артемизия, мы не можем управлять судном.
– Мы это делали тысячу раз, – возразила Артия.
– На сцене!
– Ну и что с того? Доски они и есть доски – какая разница, что их раскачивает: хитрые механизмы или речные течения?!
Скрипнул треснувший лед. Две льдины разошлись, открыв широкую полынью. Кораблик качнуло.
Черный Хват скривился, протопал через палубу и склонился, за борт. Его вырвало. Он сделал это явно напоказ.
– Видишь, Артия? Вот такие мы моряки, – сказал Эйри.
Артия посмотрела на Эбада.
– Поднимайте якорь, мистер Вумс.
Эбад пожал плечами и медленно поднялся.
– Есть, капитан Стреллби. За дело, ребята. Поднять якорь.
Соленые Уолтер и Питер переглянулись. И только Честный Лжец встал и принялся наматывать на кабестан тонкую якорную цепь.
Феликс стоял у поручня и глядел на медленно удаляющийся берег. Артия представила себе, как этот изящный юноша расхаживает с книгой на светловолосой голове, вырабатывая осанку, и усмехнулась.
Попугай истошно завопил и принялся кружить вокруг мачты, впрочем, стараясь не отлетать слишком далеко. Артия прошла на корму, к штурвалу, и уверенно повела кораблик между большими медлительными льдинами. Она хорошо знала, как это делается, хотя никогда раньше и не стояла за настоящим штурвалом. Внизу, среди мешков с кофе, по‑волчьи завывал желтый пес Свин.
Воздух переменился. Маленькие паруса стонали и трещали, наполняясь ветром. Они шли вниз по реке, навстречу морю, и внезапно сквозь маслянистую сладость кофейного аромата Артия ощутила отчетливый запах соленой морской воды…
3. Вперед, на Портовое Устье!
Но весь смысл кофейной рекламы и заключается в том, чтобы устраивать спектакли. Мы должны останавливаться в каждой деревеньке и давать представления.
– В порту Допохорона нас будут ждать полицейские. Там по реке проходит очень много судов, а на берегу крепость, – напомнила Артия.
– Они будут искать его, – сказал Черный Хват, тыкая пальцем в сторону Феликса Феникса. – А не нас. Ты сама говорила…
– Говорила! Но потом я хорошенько подумала. И пришла к выводу, что ты, Черный Хват, был прав. Искать будут всех нас. За то, что мы помогли бежать преступнику.
– Не мы, а ты… ты и Эбад Вумс…
Сам Феликс стоял, ничего не говоря, опустив глаза. Он не просился уйти с «Пиратского кофе», и никто ему этого не предлагал. Эйри сказал:
– Может, попробуем остановиться в следующем порту. Вряд ли новость долетит туда так быстро…
– Ни в каком следующем порту мы останавливаться не будем! – отрезала Артия. – Направимся в обход побережья. Припасов у нас хватит, хоть ваш работодатель и скряга. Я проверила.
– Но Артия! Артия! Наш наниматель…
– Да чего вы так с ним носитесь? Что, хотите всю жизнь рекламировать кофе?
– Он нам платит!
Артия стояла, широко расставив стройные ноги в высоких ботфортах. Палуба под ногами покачивалась, хотя судно стояло на якоре.
– У меня есть предложение получше. Слушайте: мы пойдем прямо к Портовому Устью. Там и устроим наше представление.
– Мистер Кофе хотел не этого.
– Этого хочу я!
Они стояли и ошарашенно глядели на нее. Только красно‑зеленое пятно на поручне полубака – Планкветт – да Эбад, сидевший в сторонке, на бочке с кофе, с трубкой в зубах, смотрели на нее совсем с другим выражением – задумчиво и оценивающе.
В команде зрело глухое недовольство. Первым его выразил Черный Хват: громко топая, он подошел к Артии и приблизил к ней заросшее щетиной лицо с черной повязкой на глазу.
– Девочка, ты нас погубишь. Из‑за тебя нас всех повесят! Ты еще дитя несмышленое. Нос не дорос указывать нам – мол, хочу того, хочу этого. Ты вломилась в нашу жизнь и принялась ее крушить. Ты никогда в жизни ни в чём нужды не знала – обо всём богатый папочка заботился. А нам приходилось бороться. Никто не давал нам работы – после того случая с взорвавшейся пушкой все считали, что мы приносим несчастье. Да, верно, твоя мать, пока была жива, заботилась о нас Она нам приказывала, и мы повиновались. Ладно. Но ты…
Закончить он не успел. Артия шагнула вперед, сорвала с его глаза повязку и влепила звонкую пощечину: сперва в правую щеку, затем в левую.
Черный Хват покраснел, как вареная свекла в винном соусе. Взревев, он замахнулся кулаком – Эйри и Питер дружно кинулись вперед, – но Артия ловко уклонилась от удара с безупречной грацией тренированного бойца. Откачнувшись назад, она ответила ему резким апперкотом в небритую челюсть.
У Черного Хвата глаза вылезли из орбит. Он откинул голову и рухнул на палубу с грохотом, от которого крохотный кораблик закачался еще сильнее.
Вокруг собралась вся команда. За исключением Феликса, который отошел на корму и принялся с интересом разглядывать что‑то необычайно интересное на ледяной глади реки. И Эбада, по‑прежнему в задумчивости восседавшего на бочке. Попугай увлеченно чистил перышки.
– По Пиратскому закону Дальних Морей, – заявила Артия, – любой, кто не согласен с точкой зрения капитана, может драться со мной. Это справедливо. – И дружеским тоном добавила: – Вы все, джентльмены. Вы станете драться со мной один на один, в порядке строгой очереди. Я готова вести бой на любых условиях. Правда, я об Черныша кулак ушибла. Так что сгодятся и шпаги – или, на худой конец, пистолеты…
– Артемизия, – начал было Эйри.
– Если еще раз назовешь меня этим именем, я проткну тебя насквозь, мистер О'Ши. Даже неудобно напоминать, но моя шпага настоящая. Меня зовут Артия Стреллби. Или, если угодно, капитан Стреллби.
– Артия! Клянусь священной свиньей Эйры… – Эйри возвел глаза к небу.
Питер и Уолтер явно чувствовали себя не в своей тарелке. Они выросли, глядя, как Молли сражается на сцене. Артия дралась точно так же, как ее мать. Недаром Молли обучала ее целых десять лет. И, хотя драки те были сценическими, Артия каким‑то образом ухитрилась обратить иллюзию в реальность.
– Ну? – спросила Артия, немного выждав. – Кто из вас хочет драться?
<
